Идем отсюда, милая.
Но, Рас! Ты же сам говорил
Забудь о том, что я говорил. Нам не следует быть здесь, а тем более брать что-либо.
Рас отступил назад, увлекая за собой Лауру, но девушка решительно остановилась.
Это просто глупо, Рас! Ты ведь не хочешь просто повернуться и уйти? И оставь, наконец, мою руку!
Тонкие брови девушки сердито изогнулись. Рас неохотно разжал пальцы.
Я прошу, Лаура!
Плотно сжатые губы, казалось, готовы были улыбнуться, но девушка сдержалась.
Хорошо. Но ты увидишь, что я права. И если оно
Предупреждение замерло у Раса на губах, когда легкая рука Лауры мягко опустилась на округлый бок яйца.
Едва слышный шелест прокатился по берегу. Огромная птица подняла голову. Золотые глаза над хищно изогнутым клювом медленно охватили взглядом пещеру. Птица встрепенулась. Мириады крохотных перышек ожили. Их огненно-красные кончики поднялись, затрепетав. Казалось, птица вспыхнула ярким пламенем. Теплая волна заполнила пещеру.
Проснулся лев. Раскрылась пасть, обнажив желтоватые клыки и алую глотку. Длинное, медового цвета тело изогнулось по-кошачьи, кончик хвоста ударил по камню, и мощные черные крылья развернулись во всю длину, обнажив золотистый пух подкрылок. Черные когти царапнули камень и спрятались в огромную лапу.
Белый конь медленно поднял голову, неуверенно переступил с ноги на ногу, звонко ударил копытом и дико всхрапнул. Шелковая, мелкими кольцами грива, начинаясь где-то за перламутровым рогом, стекала по выгнутой шее на спину.
О-о-о!
Тихий вздох Лауры привлек внимание животных.
Все замерло. Рас осторожно привлек девушку к себе. Наконец, грифон лег. Алый язык принялся вылизывать чудовищных размеров лапу. Черный клюв феникса перебирал крохотные перышки на грудке. Единорог сделал шаг к озеру и, чуть склонив голову, рассматривал незваных гостей. Крепко обнимая Лауру за плечи, Рас медленно двинулся вперед по мосту. Единорог вскинул голову, жемчужные нити гривы рассыпались по атласно-белой спине животного. Высоко поднимая тонкие ноги, он легким аллюром приблизился ко входу в пещеру, загораживая его. Одним движением грифон поднялся на ноги. Длинный, точный прыжок перенес его огромное тело к основанию моста. Феникс широко расправил крылья, раздался воинственный клекот. Все крепче прижимая к себе Лауру, Рас закричал:
Нет! Мы уйдем! И не придем никогда!
Минуты текли в напряженном молчании. Наконец, неспешно ступая, Единорог освободил проход. Грифон нехотя отступил на шаг и лег, вытянув лапы и сощурив глаза. Феникс поднялся в воздух и, сделав круг по пещере, опустился на яйцо. Черные когти плотно сжали прозрачную поверхность.
Еще не веря в свою удачу, Рас двинулся к выходу, увлекая за собой оцепеневшую девушку. Прячась за амбразурами век, золотые глаза грифона внимательно следили за ними. Рас попятился полубоком, миновал гигантскую кошку и, лишь очутившись под сводом тоннеля, позволил себе повернуться и побежать. Он почти тащил за собой Лауру. Он бежал до тех пор, пока яркий свет не ударил им прямо в глаза, заставив опустить головы и упасть на колени. И в тот же миг мощный подземный толчок сотряс все вокруг. Поднявшись на ноги и помогая встать Лауре, Рас с ужасом видел, как рушатся каменные своды.
Лес кончился вместе с последним поворотом дороги, резко устремившейся далеко вперед и вниз. Простирающаяся во все стороны равнина открывала взору череду холмов у горизонта. С трудом цепляясь за крутые склоны и легко скатываясь по пологим, теснились на холмах крошечные домики, на вершинах гордо высились игрушечные терема. Разноцветные, будто нарисованные на голубом фоне, купола и башенки упирались шпилями в небо. Город напоминал небрежно брошенное на траву пестрое одеяло. Лишь на дальнем его краю виднелась большая белая заплата. Высокие крепостные стены окружали светлый замок. Просторные палаты перемежались узкими, устремленными ввысь башнями, прижимались к земле алые маковки, и многолепестковыми цветками раскрывались навстречу солнцу просторные смотровые площадки. Стрельчатые бойницы с подозрением щурились на широкие, многоцветные витражи. Пустые провалы меж строениями и узкие полоски зелени, сжатые стенами, обещали простор площадей и уютную прохладу портиков. Еще дальше, соревнуясь по цвету с небом, разливались спокойные воды залива. Не уступая пестротой городу, толпились у пристаней скромные суденышки рыбаков и гордые корабли торговцев. Полной грудью вдохнув свежий морской ветер, бороздили они воду залива, приветствуя город весело развевающимися вымпелами.
Мадра! Белокаменная! восхищенно выдохнул Рол.
Увидев город, мы невольно прибавили шагу. Быстро спускаясь с крутого склона, я едва успевал смотреть под ноги, и все же заметил, что с нашей стороны тракт пуст и безлюден, когда как с Севера в столицу тянулись нескончаемые вереницы гостей. Даже сам город казался повернутым лицом на Севердалеко, под самую кромку леса вились переплетения улиц. Обширное пространство с Юга было оставлено высокой траве да зарослям тернов у подножий редких плешивых холмов. Пара плохоньких домиков, возведенных у самой дороги, выглядели давно заброшенными, а первый из встретившихся нам трактиров Рол не удостоил даже взглядом.
На вросшем в землю крыльце сидел безногий старик в закопченных стеклах и шустро шерстил карманы мужчины вольно разметавшегося на чахлой траве полузаросшей тропинки. Тот спал, всхрапывая и посвистывая вырванными ноздрями. Я в ужасе отвернулся. Сет напротив, подошел ближе, вглядываясь. Юродивый стал за спиной, и калека, зорко стрельнув черным в разводах стеклышком, вдруг кинул ему монету, и, опираясь на руки, ужом пополз в серое нутро трактира. Оглянувшись на далеко ушедшего вперед Рола, Сет решительно шагнул следом. Юродивый, попробовал монету на зуб, улыбнулся довольно, ловко подоткнул кругляшок под лохмотья на ладони, развернулся и побежал вслед за Ролом. Я последний раз посмотрел в темный дверной проем, мысленно прощаясь с Сетом.
Мадра оказалась очень большой, очень людной и очень шумной. Привыкнув к утробному урчанию мегаполисов, я с удивлением окунулся в местную какофонию. Еще не достигнув ворот, мы услышали гомон города. Оказывается, дребезжание экипажей, рев животных и гвалт людских голосов запросто заглушают мирный рокот машин и переговоры людей слишком вежливых, чтобы кричать на улицах. Мадра таких проблем не знала. Деловая жизнь этого города шла во всю силу легких, не жалея голосовых связок. Я едва успевал вертеть головой: не уступая горланящим во всё горло торговцам, разливались соловьем хироманты и прорицатели, и, похоже, их товар шел нарасхват. Бродячие актеры и акробаты на каждом перекрестке демонстрировали свое искусство, причем многие из них обходились и вовсе без сцены. Горстка прыщавых юнцов задирала прохожих и любезничала с барышнями. Грязный, оборванный мальчишка тащил что-то из кареты под носом у зевающих форейторов, и только Рол, крепко державший меня за руку, и захлопнувшаяся за спиной дверь сумели оторвать меня от созерцания этой занимательной картины. Все еще озадаченный, я скреб в затылке, гадая, не следовало ли мне привлечь внимание к факту совершения кражи, и рассеяно оглядывался.
Данная забегаловка, несмотря на низкие, скребущие макушку потолки и темные закопченные стены, выглядела достаточно уютно. Посетители деловито обедали, спали на столах, любовно бормотали над кружками или обсуждали свои проблемы, переходя периодически на шепот и сталкиваясь головами в попытке не упустить ни слова. Одетые просто и незатейливо, они ничем не отличались от горожан, на которых я вдоволь насмотрелся на улицах. Я усмехнулся. Скорее уж наша компания выглядела странно и угрожающе. Мы порядком обросли и обносились в болоте. Сильно отросшая щетина с непривычки причиняла невероятные мучения, но, раз увидев бреющегося Сета, я не рискнул воспользоваться его ножом. Юродивый, открыв суму, пошел бродить по залу, ему охотно бросали хлеб, кости и мелкие монеты. Рол деловито смел со стола крошки, поправил скамью и, удовлетворенный, обернулся ко мне.
Ну-с, молодой человек Настала пора определиться.
Стук.
Настойчивый. Требовательный. Властный. Так стучит только хозяин, уверенный, что его прихода ждут с нетерпением. Застонав, тяжело отворилась входная дверь. Горбун упрямо не вставал с постели, хотя и знал, кто пришел.
Робкий и почтительный топот быстрых ног.
Чересчур робкий и намного более почтительный, чем обычно. Высокий сутуловатый парень, шмыгая носом, экая и упорно отводя глаза, доложил:
Там эта лорд Адольф пришел Вы эта принимать прикажете?
Спущусь щас, пробурчал Горбун из-под одеяла.
Осторожно притворив дверь, парень радостно загромыхал вниз по лестнице.
Ту-у-пи-и-ца-а протянул Горбун с ненавистью.
Он полежал еще немного, незряче глядя в темный потолок и наслаждаясь теплом, идущим от камней, нагретых на очаге, обернутых одеялами и положенных в ногах кровати. Но внизу ждал Адольф, и надо было вставать. «С каждым годом ночи становятся все холоднее для моих костей Скоро меня не согреет даже жар адского пекла», Горбун усмехнулся, настроение неожиданно поднялось. Он выкарабкался из-под одеяла и быстро закутал свое изувеченное природой тело в теплый, нежный халат. Почти утонув в войлочных тапочках, неспешно спустился в холл. В одном из кресел, удобно развалившись и потягивая молодое вино, сидел мужчина лет пятидесяти. Взгляд бледных, практически бесцветных глаз, не выразил ровным счетом ничего, когда тот довольно фамильярно приветствовал Горбуна.
Ох, и копаешься же ты, братец!
Зачем явился? даже если бы и хотел, Горбун не смог бы скрыть усталого презрения в голосе.
Дела, дела, все дела. Нимало не смутившись, лорд Адольф привстал и, нагнувшись, попытался разглядеть свое отражение в плохо отполированной столешнице. Он оправил свой костюм, подобранный щегольски и тщательно выверенный во всех, так важных в свете, мелочах. Пробежался пальцами по черным с проседью локонам, смахнул с плеча воображаемую пылинку.
Хватит прихорашиваться, паяц! В наши с тобой годы поздно заботиться о внешности Тебя Мастер послал?
Ну-у-у Даже не знаю
Наконец-то! хрипло рассмеялся Горбун. Ты уже и себя не помнишь?
Мужчина кисло улыбнулся.
Я только хотел сказать он замолчал на полуслове, безнадежно махнув рукой с зажатым в ней батистовым платком, Ты сворачиваешь свои дела и передаешь их мне. Тон его неуловимо изменился, стал злее и жестче.
Горбун провел языком по вдруг пересохшим губам.
Что так?
Приказ Мастера. Лорд неопределенно пожал плечами. За бумагами приду завтра. А пока Это тебе от Него.
Он достал из-за обшлага и положил на стол длинный узкий конверт. Затем, ловко крутанувшись на каблуках, бросил слуге мелкую монетку и, насвистывая модный мотивчик, направился к выходу. Парень, радостно и влюбленно глядя на гостя, поспешил спрятать деньги за пояс. Задержавшись на мгновенье, Адольф чуть сочувственно изрек:
Неверное время, понимаешь ли Одни поднимаются, другие падают. Уже взявшись за ручку двери, он улыбнулся через плечо. Не вини меня, Зор.
Горбун, нервно водя сухими пальцами по острым граням конверта, зло улыбнулся:
Никогда, Адольф.
Лишь только дверь захлопнулась за спиной гостя, Горбун негнущимися пальцами принялся срывать печать с пакета. Слуга, неловко попытался подойти ближе. Горбун так шикнул на парня, что тот, внезапно побледнев, стрелой вылетел из комнаты.
Вскрыв, наконец, письмо, Горбун впился в пергамент и не отрывался до тех пор, пока не прочел последнюю строчку. С тихим шелестом письмо упало на пол, но он, тяжко дыша и морщась от боли, нагнулся и поднял его. Еще раз пробежавшись по строкам, Горбун бросил свиток в пылающее чрево камина, внимательно проследив, чтобы тот сгорел дотла. Взяв конверт, он проделал с ним то же, предварительно вытряхнув оттуда простое железное колечко. На внутренней его стороне были выбиты три кружка, чуть перекрывающие один другой.
Тонкие губы Горбуна искривила недобрая усмешка. Взгляд его устремился на дверь.
Блаженный идиот. Завтра. Завтра ты получишь мои бумаги. Мои дела. Тешься. Хозяин помнит о тебе и заботится даже больше, чем ты думаешь.
Он снял с руки перстень с огромным зеленым камнем и, небрежно бросив его на стол, надел кольцо. Как будто любуясь, вытянул перед собой руку.
Ну, а что мне делать с этим?
Немыслимо узкая полоска света, пробивающаяся из-за тяжелых, алого бархата портьер, наконец, завершила свое двухчасовое восхождение на кровать и, легко прошив паутину полога, легла на лицо спящего. Ллерий перевернулся на спину, чихнул и окончательно проснулся. Минута ушла на то, чтобы подивиться такому невиданному событию. Давно прошли те времена, когда маленький мальчик вскакивал ни свет ни заря и, крадучись, проходил мимо легиона спящих нянек, грозил кулаком гвардейцу, слишком вышколенному для того, чтобы замечать шалости принца, бесшумно ступал по темными коридорам, заглядывал в пустые залы и беспричинно смеялся.
Вот уже много лет почетная обязанность будить принца доверялась десятку придворных, и вот уже неделю эта счастливая орава с трепетом приоткрывала двери, чтобы будить короля.
Вспомнив о смерти матери, Ллерий улыбнулся и вслух произнес начальные слова своего бесконечного титула:
Его величество Ллерий, державный властитель сорока провинций королевства Далион, повелитель златотронной Мадры ему хотелось говорить и дальше, но продолжение традиционной формулы терялось где-то в закоулках памяти, и поэтому он зашептал в нос, и прочее, и прочее, и прочее
Сорока одного года от роду Ллерий достиг титула, о котором он даже и не мечтал. Августа Аделаида Альмира, его покойная матушка, была в свое время предусмотрительно выдана замуж за славного, опять же, ныне покойного, короля Августа собственным братом, ныне здравствующим и благополучно царствующим королем Ссаромом Четвертым. «В целях укрепления братской дружбы между соседствующими королевствами», как сказал он, тогда еще тринадцатилетний мальчишка, на свадебном пиру, поднимая тост за здоровье своей старшей сестры. Ллерий усмехнулся. Когда-то матушка очень любила рассказывать эту историю, обзывала братца грязным интриганом и маленьким сутенером. Августейшая особа матушки не могла стерпеть такого посягательства на свои «священные» права, а потому, при первом же удобном случае послала августейшую особу батюшки на верную смерть от рук кочевников.
Убедившись, что супруг не вернется внезапно из очередного далекого и трудного завоевательного похода, королева взвалила на себя тяжкие обязанности регентства. В перерывах между важными государственными делами королева-мать воспитывала троих осиротевших детишек.
Юный Орланд, снедаемый грезами о славе и величии своего предка и тезки, сумевшего восемь веков назад аршинными буквами вписать свое имя в историю, после терпеливого пятилетнего ожидания провозгласил исчезнувшего без вести отца погибшим и предпринял «попытку узурпации власти», за что и был казнен. Пролив скупую слезу на могиле непутевого сына, королева-мать пожаловалась на недостаточную любовь детей к родителям, выразив надежду, что сей порок минует остальных ее чад.
Дабы оправдать эту надежду, матушка выдала свою единственную дочь Брониславу замуж за ее кузена Николая. Отпрыски двух королевских домов составили прекрасную партию, еще более укрепив братские узы между монархами. Малолетний Ллерий в воспитательных целях был вверен заботе учителей, нянь и фрейлин, и на долгие годы отлучен от матери, столицы и государства.
Ллерий вновь и вновь вспоминал день своего воцарения на престоле. Печальное известие о смерти матери, минуты счастливого неверия, бешеные сборы и путь в столицу. Ликование толпы, которой, в принципе, все равно, по какому поводу ликовать. Чужое лицо матери, длинный траурный кортеж и торжественная казнь после похоронисполнение последнего из подписанных королевой указов. Старуха и на смертном одре посылала людей на смерть.
С удовольствием вспоминал Ллерий эту казнь. Петли, весело раскачивающиеся на ветру, солнце, ярко освещающее свежесрубленные виселицы, толпа обреченных. Отпетые головорезы поднимались на носки и смешно крутили головами, пытаясь ослабить натянувшиеся веревки. Барабанная дробь Сухой стук И пять болтающихся трупов Предусмотрительные палачи, готовящие новую партию, и короткий взмах королевской перчатки вопреки протестующему взгляду главнокомандующего.
И вот, уже в следующую минуту «счастливые» заключенные направляются к месту каторжных работ, где вероятно и умрут смертью более долгой и мучительной.