Свадьба Завтра играть решили. Последнее воскресенье масляной. Хотят до Великого Поста успеть.
Завтра? Выходит, сегодня шаббат! Вэй, совсем ты грешником стал, Иегуда бен-Иосиф! Сколько же мицв ты нарушил? И можно ли в шаббат посты проверять? Впрочем, в «Мишне» мудро сказано: если нельзя, но очень надо
Да, не повезло хлопцу! Хотя, как поглядеть. Если договориться с паном Станиславом Как раз сегодня утром велел он глупых поселян поторопить, чтоб не думали долго. Хотели с Калайденцов начать, но чем Гонтов Яр хуже? А Гринь пану Станиславу нужен, ох нужен! И как сторож при брате, и как верный пес, что любого по хозяйскому слову загрызет.
Так-так, мой славный пан Григорий. Значит, ты ее любишь, и она не против Осталось родителей уговорить.
Тяжелый вздох. Чумак отвернулся, рукой махнул.
Да где тут уговорить, пан Юдка! И раньше не мог, а теперь уж
Я оглянулся на замок. Не он ли мне мысль подсказал? Даже на стены эти серые смотреть неприятно. Пытался я веки прикрывать, гоня Тени прочь, но ничего не увиделодна чернота.
Уговоривать можно по-всякому. Когда словом, когда и шаблей.
Он вздрогнул, резко обернулся. Рука дернуласьсловно и вправду за шаблюку схватилась.
Или тебе, чумак, твоих соседей жалко? Славные соседи, что и говорить!
В его глазах вспыхнули волчьи огни. Вспыхнулии погасли. Да, изменился парень!
Нет, пан надворный сотник! Не жалко! Да только гвалт это.
Еще какой! усмехнулся я. Запомнят надолго! И как вас с братом погубить хотели, и как матушку твою
Да
Он помолчал, на щеках набухли желваки.
Да! Пусть запомнят! Надолго запомнят! Когда Когда поедем?
Ой, вэй! Не спеши, парень! Рано еще тебя в такие поездки направлять! Как и рано знать: не запомнят твои сельчане, что на свадьбу соберутся, нашу лихость. Некому будет помнить!
* * *
Горе городу кровей!
Горе!
Копыта били в промерзшую землю, и я еле сдерживался, чтобы не погнать чалого галопом. Холодный ветер в лицо, пар из конских ноздрей, турецкая шабля прижалась к бедруждет.
Дождется!
Скоро дождется!
Ради этих минут я живу. Ради этого я не умер тогда, на залитой дождем дороге рядом с отцом, с матерью, с братьями и сестрами. И теперь голос их крови звучит в каждом биении сердца, в каждом ударе копыт.
Этомой час.
Мой!
«Поздно жалеть», сказали мне Малахи, но я не жалею.
Горе городу кровей!
Горе Вавилону, убивающему мой народ!
Горе!
И пусть теперь они не ждут пощады от Иегуды бен-Иосифа, от маленького жидовского мальчика, которого не спешили прикончить, желая поиздеваться вволю.
Не спешилии ошиблись.
Кони мчат, молчаливые хлопцы скалятся, предвкушая кровь, и веду их я, Юдка Душегубец, просивший Святого, благословен Он, о великом правеправе Возмездия.
За мой народ, за мою семью.
За меня.
Горе городу кровей!
Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!
Я очнулся, вдохнул холодный воздух, потрепал коня по горячей холке. Спокойно, Юдка, спокойно, верный слуга доброго пана Мацапуры! Твой кровавый хлеб уже испечен. Остается лишь надломитьи вкусить до блаженной сытости.
Хлеб Стыдато, что мы просим у Святого Его.
Но мне не стыдно.
* * *
Мы выехали под вечер. В татарское платье переодеваться не сталини к чему. Прав пан Станислав, хватит прятаться! Все одно догадаютсяесли уже не поняли. Так даже лучше. Кто уцелеетвсем прочим расскажет, как плохо спорить с паном Мацапурой-Коложанским!
Давно, давно задумал это пан! В иных местах, где черкасы посговорчивее, все села давно записаны за такими, как пан Станислав. Только сосед нам попался больно непонятливый. Два раза пан Мацапура с сотником валковским говорил, предлагал села да поселян делить. Но вот уперся пан Логин, не захотел «вольности» рушить, словно гетьман Зиновий до сих пор в Чигирине правит. Уперсяна свою беду. Теперь он далеко, а мы здесь, и никто не остановит наших шабель!
Впрочем, села да хлопыэто забота пана Станислава. Мне нужно другое. Совсем другое!
Михал, мой десятник, предложил ехать напрямую, через Минковку и Копинцы, но я все же поостерегся. Минковка рядом с Валками, а встречаться слишком рано с панной Яриной и ее сиволапым воинством ни к чему. И не потому, что мы их боимся. Всему свое время. Сначала алеф, затембейт
Впрочем, дорог много, а хлопцы не зря что ни день учатся выездке. И кони хороши! За каждого не золотом плаченокровью.
Не скуп мой пан!
Позадиполе, заснеженное, голое; впереди холм, а за ним ужеГонтов Яр. Проселками ехать трудно, зато никто не заметит, не предупредит селюков.
В первые годы, после того как спала багровая пелена с глаз, я усомнился. Те, ради которых я воззвал к Святому, благословен Он, уже мертвы, и моя шабля упилась их грязной кровью. Не съеден ли мой хлеб, хлеб Мести? Ведь глупые посполитые в глухих селах даже не слыхали об Умани и о кровавом псе Зализняке!
Да, я усомнился. Усомнился, а потом понял.
Виноваты!
Они все виноватысыновья, внуки и правнуки убийц. Тех, кто истреблял мой народ. А их дети? Неужто они вырастут без греха? Нет, мой путь не кончен! Всех! Всех до седьмого колена, как и велит Закон!
Тем более времени осталось мало.
Они уже встретилисьСмерть, Двойник и Пленник.
Песчинки падают, и я не стану колебаться. Верно говорил Иешуа бен-Пандира: эти галилеяне не грешнее всех прочих, но и они погибнутесли не покаются. Но они не каются, значит, и мне не о чем жалеть!
Пан сотник! Пан сотник! Куда теперь?
Ах, да! Приехали! Вот он, Гонтов Яр!
Нужную хату нашли сразупочти в самом центре, неподалеку от церкви. Я даже не стал смотреть на рисунок, сделанный Гринем Чумаком. Вот онаобычная хата, на соломенной стрехе лежит снег, окошки заиндевели
Хата обычная, да возле нее не по-вечернему людно. С темнотой, как водится, посполитые прячутся и двери запираютот лихих людей да от собственных страхов. Сегодня же на улице толпа. Сани, еще одни, в густых лошадиных гривахпестрые ленты. Двери открыты, возле них дружки
Значит, все верносвадьба!
С коней!
Я оглянулсясердюки привычно перекрывали улицу, Михал расставлял хлопцев вокруг хаты. Нападать на нас некому, но и ворон ловить нельзя. Мало ли? А вдруг мой чувствительный пан Григорий в последний миг душу решил спасти и послал гонца к панне Ярине? Ничего, пусть! Рушницы наготове, да и шабли под рукой
Михал! Ждать здесь, никого не подпускать!
Я поправил шапку, стряхнул снег с плеча. Все-таки на свадьбу идем!
Первый десятоксо мной!
Те, что толпились у дверей, сразу догадалисьотбежали в сторону, пытаясь спрятаться в промозглой ночной темноте. Я усмехнулсяпусть! Кто-то должен остаться, чтобы поведать остальным
Я обернулся, махнул рукой:
Всех, кто выскочит, рубить в пень! И найдите соломы
А девки, пан сотник? послышался чей-то обиженный голос.
Вэй, кому что, а курци просо! Конечно, хлопцы рады развлечься, но задерживаться нельзя. Того и гляди, иные гости на свадьбу пожалуют.
С собой захватим, решил я. Все одно привал делать. Михал, отберешь двух, посмазливей, для пана.
Ну, это как водится!
Итак, сегодня в замке у моего славного пана будут новые гостьи. А заодно Гринь Чумак порадуется. Тоже доброе дело!
Я вынул шаблю и шагнул на порог. В лицо пахнуло теплом и запахом браги. На миг стало не по себе. Какими бы ни были те, что сейчас погибнут, они все-таки люди, созданья Б-жьи! И свадьбаБ-жье дело!
Но тут вспомнилось.
Нет, не вспомнилось!
Я никогда этого не забывал!
Никогда!
Рахиль, старшая сестра, высокая, черноглазая, первая красавица в семье. У нее тоже должна была быть свадьбавсего через неделю. И жених славныйЛев Акаем, отцов ученик. Добрый парень, он как раз из Кракова вернулся, хотел стать меламедом в нашем хедере.
Его зарубили на глазах у сестры. А ее насиловалидолго, целой толпой. Сначала она кричала, потом затихла
Я поправил шапку и горько усмехнулся.
Горе вам, дщери Вавилонские!
* * *
Девка плясала на снегуголая, в одном венке с яркими лентами. На шее звенело монисто с тяжелыми дукатами, босые ноги проваливались в снег.
Давай, давай, сучонка! Пока пляшешьжива будешь!
Хлопцы разошлись не на шутку. Кто-то свистел в такт, кто-то об заклад билсядолго ли еще пропляшет. Остальные ее подруги лежали рядомнагие, бесстыдно раскинув ноги. Им уже не плясать.
Я отвернулся. Иногда самому становится тошно. Но делать нечеговырастил волков. В ушах до сих пор стоял вой, отчаянный вой сгоравших заживо. И духзнакомый дух горящей плоти.
Жги, жги, стерва! Пан сотник, может, с собой возьмем? Крепкая, одной на всех хватит!
Я не удержалсяобернулся. Девка (кажется, подруга невесты, не упомню уже) не кричала, не вылатоненько повизгивала. В глазах не было ничегодаже страха. Но она продолжала плясать, истово, не останавливаясь ни на миг. Да, жажда жизни сильнее всегоболи, страха, стыда. Даже сейчас, избитая, опозоренная, она все еще хочет жить
А красивая девка!
Жалко?
Нет, не жалко. И брать с собой ее нельзя. Пану онатакаяуже не нужна, в маетке посторонним не место.
Ну что ж Кони отдохнули, пора и домой. Но сначала
Михал!
Хлопец подбежал, широко ухмыляясь. В руке звенело монистотакое же, как на девке, с тяжелыми старинными дукатами.
Пан сотник?
Невесту сюда! Оксану!
Гы!
И не «гы!»оборвал я. Обходиться вежливо! Понял?
Михал почесал затылок, но спорить, ясное дело, не стал.
А вы, хлопцы, собирайтесь! И эту Побыстрее!
Девка словно догадаласьпошатнулась, упала в снег, с трудом приподняла голову. Крикхриплый, страшный.
Пан сотник! А может, отпустим? Пусть бегит! Доберетсяее счастье!
Доберется! Десять верстголой, по морозу!
Быстрее! повторил я и, не оглядываясь, пошел к лошадям. В уши вновь ударил крикударил, оборвался.
Все!
Отплясала!
У лошадей скучал постовой, не иначе, проклиная свой удел; неподалеку кулями лежали связанные гостьи. Эти еще попляшут в замке, жаль, мы не увидим
Вот она, пан сотник!
Тогда, в хате, я не успел толком рассмотреть невесту. До того ли было? Теперь Теперь смотреть на нее не хотелось. Девка как девка, только на голове не венокочипок с завязанной лентой. Как раз завязывали, когда мы вошли.
Ты Оксана? Невеста Гриня Кириченко?
Она не ответила. В глазах была пустотатакая же, как у той девки.
Сомлела она, пан сотник!
Я пригляделся. Не сомлелахуже. Ее вытащили из хаты прежде, чем мы взялись за шабли, но и того, что она видела, хватило.
Да ничего, пан сотник! Чумак не в обиде будет!
Михал вновь ухмылялся. И вправду, забаваневесту из-под венца увезти! Невесту увезти, жениха под потолком на собственном кушаке подвесить
Белые губы шевельнулись, в глазах промелькнуло что-то осмысленное, ясное.
Ироды! Ироды
Ее разум уходилв темную глубину, в пропасть, откуда нет возврата. Да, не порадуется Гринь! И она не простит. Ведь там, в хате, вся ее родня осталась!..
Отойдите! Все! На двадцать шагов! Живо!
Хлопцы удивленно переглянулись, Михал хмыкнул. Нетерпеливо заржали конизастоялись, пора ехать
Я подождал, прикрыл веки.
Прочь, Тени!
Теперь перед глазами была белизна и неясный размытый силуэт с темным пятном возле сердца.
Ее душаи ее безумие.
Страх можно прогнать, но это не страх, это хуже. Значит, обычные средства не годятся. Остается одноИмя Тосефет, Великое Добавление. Клочья чужой души прогонят безумие, станут частью ее самой
Да, станут. И больше не будет Оксаны, Чумаковой невесты. Будет кто-то другой и Оксана.
Теперьне спутать, правильно подобрать слова. Когда-то раввин Лев из Праги пошутил: наклеил бумажку с Именем на обычную глиняную кадкуи получил голема. И мой хозяин тоже пошутилсотворил пана Пшеключицкого. До сих пор не знаю из чегоиз кадки, из бревна или из свежего трупа. Удобноза креслом стоит и золота не просит!
Пора!
Слова проступали на белизнеугловатые черные буквы. Справа налево, одна за другой. Чернота исчезала, сменяясь серостью. Словно кокон охватывал душу.
Есть!
Теперь последнее, но очень важное.
Я открыл глаза. Белизна исчезла, исчезли черные буквы. Передо мной стояла куклаживой голем с пустыми глазами. Нижняя губа отвисла, в уголке рта скопилась слюна
Панночка Оксана!
В глазах что-то блеснуло. Она вспомнила свое имя.
Покатолько имя
ТыОксана, невеста Гриня Чумака. Ты его очень любишь. Скоро твоя свадьба. Поняла? Если понялакивни!