Один вид этих колонн внушал страх. Бросив взгляд в глубину туннеля, Йом увидела бесконечные ряды белых ребер. Ей показалось, что путь их пролегает сквозь скелет какого-то исполинского, давно умершего змея.
С потолка свисали длинные нити бурых водорослей, а также болтались лоскутья других волосатых растений.
Что ты делаешь? спросила Йом у Габорна.
Вот, прикидываю, сколько факелов нам взять с собой, ответил тот. Слишком много факелов будет для нас обузой в пути, а слишком малопросто катастрофой.
Восковой корень хорошо горит, предложил Биннесман. По пути он нам наверняка попадется.
Я могу предложить кое-что получше факелов, сказала Йом, радуясь тому, что она тоже может быть чем-то полезной. Я позволила себе взять с собой подарок из сокровищницы в Морском Подворье.
Она направилась к своему узелку, который был спрятан за мотком каната, и вынула вышитый мешочек, наполненный драгоценностями. Они составляли лишь малую толику сокровищ двора Мистаррии и давали представление о необъятных масштабах и разнообразии сокровищ, собранных предками Габорна за период более чем две тысячи лет. Среди них были около восьмидесяти брошей всех цветов. Они было призваны украсить собой любой наряд лорда, какой бы ему не заблагорассудилось надеть в тот или иной день. Здесь были черные опалы с холмов над Вестмором, огненные опалы из Индопала, жемчужные опалы из-за моря Кэррол, а также голубой опал, настолько древний, что даже советник Вестхавен не мог ничего сказать о его происхождении. Были здесь и золотые опалы с алыми вкраплениями, украшавшие червленую золотую корону, а также бесчисленные ожерелья, браслеты и кольца.
Йом рассыпала содержимое мешочка на земле у ног Габорна. Драгоценности бледно мерцали в пламени его факела.
Сможешь ли ты извлечь из них свет, как ты сделал в крепости Сильварреста? спросила она Биннесмана.
Да, они будут гореть разными цветами! воскликнул Биннесман.
Волшебник посохом разбросал драгоценности так, что они образовали круг, затем принялся чертить руны снаружи круга. Потом он поднял над ними свой посох и произнес мантру. Сделав это, Биннесман прошептал:
Проснитесь!
Камни начали тускло мерцать, каждый своим собственным неповторимым светом. Они были подобны звездам летней ночью. Голубой опал первым поймал искру, остальные присоединились к нему.
Однако в отличие от звезд их сияние, казалось, становилось все сильнее. Потоки яркого света, подобно солнечным лучам, отражающимся от снежного ноля, били во все стороны от драгоценных камней. Этот свет ослепил бы любого, даже не имеющего дюжины даров зрения. Среди потоков света тут и там попадались струйки изумительных цветовручейки голубой воды, бегущие из озера сапфиров, червленое золото, напоминающее по цвету осенний день, зеленые и красные цвета настолько яркие, что, если бы Йом попросили описать их, ей не хватило бы слов.
Драгоценные камни выбрасывали снопы ослепительного света, который становился все более насыщенным. Сияние было настолько ярким, что Йом чувствовала, как камни пышут жаром. Вскоре ей пришлось отвести взгляд. Она посмотрела вверх и увидела, как цвета танцуют на потолке пещеры.
Аверан от восторга затаила дыхание. Даже зеленая женщина от удивления издала какой-то птичий звук. Биннесман наклонился и принялся выбирать те опалы, которые светили ярче всего: у Йом не было времени отобрать лучшие камни. Когда она пришла в сокровищницу, у нее были считаные секунды на сборы, поэтому она взяла камни, которые на первый взгляд показались ей самыми лучшими. Теперь же многие из них были отвергнуты Биннесманом. Он отобрал только самые яркие.
Закончив, волшебник сказал:
Теперь успокойтесь.
Опалы приглушили свое сияние. Теперь они уже не пылали жаром. Однако все равно их приглушенный свет был ярче, чем любой фонарь.
Давайте посмотрим, пробормотал волшебник. Кто возьмет вот это?
Волшебник взял в руки серебряное кольцо с изящным белым камнем, который сверкал ярким огнем.
Возьми его, дитя, сказал он, передавая его Аверан.
Аверан надела кольцо себе на палец и радостно воскликнула:
Сидит, как влитое. Словно сделано специально для меня.
Возможно, оно и было сделано специально для тебя, ответил волшебник с таинственной улыбкой.
Кольцо безудержно пылало. Аверан погладила его и прошептала:
Тише!
Постепенно яркий свет сменился приглушенным мерцанием. Казалось, будто на руке у нее сверкает звезда.
Для вильде Биннесман выбрал ожерелье с дюжиной золотых опалов. Он надел ей ожерелье на шею, и зеленая женщина тут же зачарованно уставилась на драгоценные камни.
После этого волшебник выбрал броши для себя и для Габорна.
Габорну он дал брошь с зеленым опалом, который сиял ярче всех цветных камней.
Уникальный камень для единственного в своем роде человека, провозгласил Биннесман и приколол Габорну брошь.
Биннесман протянул руку над драгоценными камнями, готовясь погасить их свет, но тут Йом схватила его за запястье и сказала:
Подожди. Я пойду с вами.
Из оставшихся драгоценностей она выбрала старинную драгоценную корону. Не каждый из ее опалов светился ярким светом, но, учитывая, что в короне были сотни опалов, Йом предполагала, что в их свете она сможет видеть на четверть мили дальше, чем обычно.
Габорн посмотрел на Йом. Взгляд его был серьезен.
Нет, ты не пойдешь. Для тебя есть другое задание. Он обвел взглядом присутствующих, как бы опасаясь, что его могут подслушать. Если Чондлер не устоит, если его войско потерпит поражение в Каррисе, тогда, боюсь, все мои Избранные погибнут. Но все же и тогда останется одна хрупкая надежда.
Какая? спросила Йом.
Спасаясь, кое-кто может податься на морс, ответил Габорн. Опустошители ненавидят воду, к тому же их зрение недостаточно острое для того, чтобы пересекать океаны. Они избегают копать туннели на островах. Так почему бы не увести людей в безопасное место. Ты поплывешь с ними на север, в замороженные моря. Опустошители не осмелятся преследовать вас.
Значит, ты все-таки не оставляешь надежды услать меня в безопасное место, сказала Йом с горечью.
Ты отведешь наших людей в безопасное место. Я рассчитываю на тебя.
Очень хорошо, сказала Йом, пошли приказ советнику Вестхавену в Мистаррию и советнику Роттерману в Гередон, пусть они займутся приготовлениями. Они не нуждаются в моей помощи.
Но возразил было Габорн.
Не надо играть на моем чувстве долга, Габорн, предупредила Йом. Я тебе не какая-нибудь служанка. Я поклялась быть с тобой в радости и печали, быть ближе тебе, чем какой-нибудь другой человек. Мне ясно, что ты задумал. Ты хочешь послать меня в безопасное место. Как ты не понимаешь: единственное место, где я смогу быть в безопасности, это рядом с тобой, ведь тыКороль Земли. В день нашей свадьбы ты поклялся, что будешь мне защитником.
Я не знаю, что ждет нас там, внизу, возразил Габорн. Я не могу пообещать тебе, что там ты будешь в безопасности.
Чего тогда стоит твое Прозрение Земли? Выходит, наша судьба для тебяпотемки, как и для любого другом человека. Но я обещаю тебе: когда другие падут, я буду твоим щитом. Пока ты будешь думать, как спасти мир, я буду думать, как спасти тебя.
Габорн пристально поглядел ей в глаза, тщетно ища, что бы возразить. Когда он заговорил, слова с трудом срывались с его губ, словно их вырвали у него пытками:
Хорошо, мы отправимся в Подземный Мир вместе.
Глава третьяОбрученный с Женщиной Воды
Из всех сил воданаиболее соблазнительная, возможно, потому, что ей легче всего дать волю. Но берегись: потоки ее слишком быстро становятся безудержно бушующей стихией, которую уже не остановить. Тот, кто попытался обуздать воду, становится не более чем горстью щепок, которые она уносит прочь, к морю.
Сэр Боренсон и его жена Миррима покинули деревню Фэнравен еще до рассвета, когда туман поднимался с болот, а звезды падали с небес подобно искрящимся уголькам.
Боренсон первым делом кинулся на кухню и в спешке принялся закидывать провизию в рюкзак. Несколько колбас и пару буханок хлебаэто все, что он успел схватить. Затем, вооружившись боевым молотом, он пробрался к двери в гостиницу и выглянул на улицу. В темноте едва виднелись силуэты дремлющих домиков. Позади них деревья протягивали к небу голые ветви, похожие на черные пальцы, в безмолвии стремящиеся поймать падающие звезды. Казалось, в деревне все спит: ни лая собак, ни любопытного хрюканья свиньи, ни привычной тонкой струйки печного дыма над трубойничто не подавало признаков жизни.
И все же что-то тревожило Боренсона. Он все еще помнил человека в капюшоне, который преследовал его две ночи назад. Он вспомнил фигуру на быстрой лошади, бесстрашно скачущую в темноте через кишащие вайтами болота Вестланда. То, что всадник осмелился отправиться в эту местность, несомненно, указывало на его смелость. Однако то, что он скакал в капюшоне, и то, что на копыта его коня были надеты чехлы из овечьей кожи, чтобы смягчать ее шаги, все это указывало на то, что он мог принадлежать к наемным убийцам из Инкарры. Может быть, он был не более чем одиноким разбойником, пробиравшимся во тьме в надежде подкараулить ничего не подозревавших купцов, однако Боренсон давно научился доверять своим подозрениям.
Вот и сейчас он не торопился покинуть свое укрытие. Стоя на пороге, он пристально вглядывался в тени. Удостоверившись в отсутствии слежки, он прошептал:
Пойдем!
Бесшумной тенью выскользнув из двери, он прокрался за угол гостиницы и скрылся в конюшне. Внутри тускло мерцал огонек масляной лампы. Стойла были скрыты в темноте. Сверху доносился запах плесени. Это пахло сено на сеновалезапах, характерный для поздней зимы или ранней весны. Учитывая, что сейчас была осень и сено лишь недавно сложили на сеновал, этот запах казался неожиданным и странным.
Боренсон смотрел на Мирриму, пока та зажигала лампу. Держа лампу в вытянутой руке, она направилась к загонам. Ее грациозные движения напоминали плавное течение воды. Боренсон ожидал, что движение заставит ее поморщиться от боли, однако выражение ее лица не изменилось. Прошлой ночью Миррима сразилась с вайтом и одержала над ним победу, которая, однако, чуть не стоила ей жизни. Теперь, казалось, она окончательно излечилась.
Когда они подошли вплотную к стойлам, Миррима подняла лампу высоко над головой, высматривая их лошадей. Тут Боренсон удивленно присвистнул.
Что такое? прошептала Миррима.
Моя резвая кобылка! Посмотри, она здесь. Должно быть, кто-то нашел ее.
Она была привязана рядом с боевым конем Боренсона. Эту лошадку он подобрал недалеко от Карриса и всего за несколько дней успел привязаться к ней всей душой. С тех пор как он потерял ее, спасаясь от вайта, прошло уже две ночи. Когда она неслась в темноте во весь опор, она поранила копыто об острый корень.
Как ты думаешь, она будет хромать?
Надеюсь, что нет, ответила Миррима. Это я нашла ее вчера вечером на окраине города. Одно копыто у нее было расколотоказалось, бедняжку уже пора пристрелить. Я смазала ей копыто бальзамом Биннесмана.
Чудотворным бальзамом Биннесмана? удивился Боренсон, уставившись на копыто. Я думал, я весь его на тебя израсходовал.
Ты потерял банку, сказала Миррима. В ней еще была капля бальзама.
На копыте осталась белая полоска, как будто бедняжка поранила его год назад, но в целом копыто было в полном порядке. Кобыла равномерно удерживала вес своего тела и не хромала, когда подбиралась поближе к Боренсону, чтобы потереться об него мордой.
Поглаживая свою любимицу, Боренсон с сожалением проговорил:
Старый волшебник превзошел самого себя, создав эту мазь. Боюсь, другой такой нам не видать.
Этот бальзам спас жизнь сначала Мирриме, потом Боренсону, это было воистину волшебное снадобье, творящее чудеса. Но теперь оно закончилось.
Да будут благословенны ручьи, которые текут с холмов Серинпира, и пусть возрадуется рыба, которая плавает в них! провозгласила Миррима.
Слова ее напоминали пение. Боренсон слегка удивился ее словам. Было похоже на то, что Миррима цитирует песню, которую он еще никогда не слышал. И тут ему пришло на ум, что Серинпирэто не что иное, как название высокой горы к востоку от Баллингтона, где Биннесман изготовил свой бальзам.
Далеко отсюда до Инкарры? спросила Миррима, внезапно меняя тему разговора.
Отсюда до Батенны семьдесят миль, ответил Боренсон. Если поторопимся, можем успеть туда до полудня. Там я смогу принять дары в доме маркиза. Оттуда еще сорок миль до южной границы. Переход через горы в Спрятанные Королевства, скорее всего, займет много времени, а вот потом, до самого Иселфериона, дорога будет хорошая.
Иселферионэто там, где живет Король Урагана? спросила Миррима.
Боренсон кивнул:
Надо успеть туда к ночи. Мы должны доставить послание Габорна Королю Урагана. К тому же там мы сможем узнать, где сейчас находится Дейлан Хаммер.
Это что, так просто? спросила Миррима. Боренсон лишь посмеялся над ее наивностью, спрашивая себя, а что вообще она знает об Инкарре. Он пристально взглянул на нее, пытаясь разглядеть черты ее лица в темноте.
Я пошутил, сказал он.
Они оседлали лошадей. Боренсон осторожно вывел кобылу из стойла, чтобы убедиться в том, действительно ли ее рана зажила. К своему величайшему восторгу Боренсон увидел, что кобыла не просто поправилась, но пребывала в прекрасной форме.
Вскочив на коней, Миррима и Боренсон скрылись в ночи, направляясь в сторону холмов к югу от города. На какой-то момент дорога внезапно спустилась в ложбину, и их окутал густой туман. Лошадь Мирримы подобралась вплотную к лошади Боренсона и скакала с ней бок о бок, будто опасаясь нового нападения вайтов. Боренсон украдкой бросил взгляд на жену, проверяя, не боится ли она, и тут же понял, что его опасения напрасны. Миррима скакала, гордо запрокинув голову, словно наслаждаясь этим моментом. Туман оседал на ее коже жемчужными каплями. Роса покрывала ее лоб и волосы, рассыпавшись сверкающими капельками. Воздух был насыщен влагой, и Миррима, раздувая ноздри, жадно вдыхала его, как будто пила, пытаясь утолить жажду.
Боренсон крякнул от удивления. С прошлой ночи его жена, казалось, изменилась до неузнаваемости. В ее дыхании ему чувствовался запах воды. Дыхание Мирримы было похоже на ветер, доносящийся с дальнего озера, а ее волосы благоухали как поднимающееся марево над неподвижной водой. И двигалась она теперь по-другому. В ее движениях появилась неуловимая легкость. Казалось, она плывет, наполненная спокойствием и умиротворением.
Она была рождена чародейкой. Теперь она знала, что являлась служительницей стихии воды. Прикосновение воды излечило и преобразило ее, но ей пришлось отвергнуть возможность служения этой стихии. Миррима предпочла остаться с ним.
Да Она теперь совсем другая.
На протяжении нескольких миль дорога шла в гору. Вскоре они поднялись настолько высоко, что могли видеть туманные болота, оставшиеся позади. Вдоль дороги чередовались леса и поля. Леса здесь были совсем другимитихими и сухими. Казалось, все мрачное и недоброе осталось позади, и все же Боренсона не покидало чувство опасности. Он тревожно вглядывался вдаль, боясь вновь увидеть там человека в капюшоне. Миррима и Боренсон почти не разговаривали друг с другом, а если им и случалось обменяться нарой слов, то говорили они только шепотом. Приближаясь к очередному перелеску, они всегда пришпоривали лошадей и неслись галопом. Всякий раз, достигнув вершины холма, они останавливались и подолгу рассматривали оставшийся позади участок дороги.
Продвигаясь таким образом, они через некоторое время достигли равнин Трагенвольдаскалистой местности, поросшей лесом. Дорога здесь использовалась настолько редко, что стала почти непроходимой. Из щелей между камнями торчали кусты терновника. Дорогу обрамляли обветшавшие статуи лордов. Этим статуям, как и камням, которыми была вымощена дорога, исполнилась уже не одна тысяча лет. Они несли на себе явные следы воздействия природных сил. Дождь и ветер изрядно потрудились над древним камнем. Разинутые рты фигур молча возносили славу древней Ферессиинекогда могущественнейшему из государств.
Но то были дела давно минувших дней. Теперь же черные сосны столпились вокруг кладбищенских руин. В одиноких рощах кричали совы, а ветер разносил их голоса по впадинам и пещерам. Примерно около часа дорога серпантином вилась вокруг гор, то поднимаясь, то опускаясь. Утреннее солнце задумчиво поднялось над горизонтом. Оно было огромно в своем рассветном величии.
Боренсон чувствовал присутствие душ умерших в этих лесах. Они прятались в глубокой тени и в поросших мхом деревьях. Они как бы томились в заточении, не смея покинуть своего убежища. Однако чутье подсказывало Боренсону, что местные духи не были злыми. Когда-то они были людьми, такими же, как он. Таких привидений не стоило бояться. К тому же всякий раз, когда Боренсон покидал покров деревьев, солнце согревало его спину. Перед лучами солнца духи были бессильны. Они не смели покинуть своего убежища, приняв видимое глазу обличье.