Это и есть быстрое решение, сын мой, ступай, приходи через две недели, продолжил приор.
Солдат был вне себя, он чувствовал, что опять все уходит из рук. Или откладывается надолго. Он повернулся и пошел к выходу. А монах, что стоял за пюпитром, остановил его.
Сообщи имя свое, сын мой.
Зачем тебе имя мое, отец мой? вызывающе громко и непочтительно спросил Волков.
Таков порядок, в книгу сию я записываю всех, кто был на приеме у канцлера.
Мое имя Яро Фолькоф. Я привез письмо от епископа Вильбурга, все еще раздраженно и громко говорил солдат.
Монах заскрипел пером, уткнувшись в огромную книгу.
А канцлер брат Родерик, с неодобрением наблюдавший за устроившим шум солдафоном, жестом остановил монаха, читавшего ему что-то, и, чуть повысив голос, произнес:
Пройди сюда, сын мой.
Поманил солдата к себе.
Все присутствующие с интересом ждали, что произойдет.
Волков подошел, не зная, что и ожидать, возможно, выговора за неподобающее поведение, но приор спросил его:
Ты Яро Фолькоф, что служил коннетаблем где-то в Ребенрее?
Да, господин, в Рютте, ответил солдат.
Монсеньор, зашипел монах, стоявший за креслом у канцлера.
Да, монсеньор, повторил солдат.
Водянистые глаза канцлера теперь смотрели с интересом, с прищуром. Он пальцем сделал знак, мирянин, стоявший рядом, сразу достал из кипы нужное письмо, письмо от епископа Вильбурга. Сломал печать и передал его брату Родерику. Тот кинул один лишь взгляд. Один миг! И отложил письмо так, чтобы никто не мог прочесть его. Ломаным сургучом вверх. Любопытство висело в воздухе, все присутствующие хотели знать, что за человек стоит перед канцлером. А канцлер молчал, разглядывая солдата. А солдат думал: «Неужели он прочел письмо за одно мгновение?»
Судя по всему, приор прочел письмо и, наконец заговорил:
Сижу и гадаю я, какой же подвиг ты, сын мой, должен был совершить во сияние Матери Церкви нашей, чтобы архиепископ тебя так наградил?
Волков молчал, думал, что ответить, а канцлер продолжал:
Все, что мы о тебе слышали, похвалы достойно, но что ты пообещал добродетельному епископу Вильбургскому, что он нижайше просит со всей возможной поспешностью о большой милости для тебя?
О том распространяться я не уполномочен, да и не я ему пообещал, а он просил меня об одолжении, отвечал солдат не то чтобы дерзко, но со знанием себе цены.
Конечно, кивнул понимающе брат Родерик, как же по-другому, зная нашего наиблаженнейшего из всех епископов, боюсь даже придумать, что за подвиг он затеял. Во славу Церкви, разумеется?
Во славу, во славу, подтвердил солдат.
Неужто подвиг так велик, что требует награды вперед?
Боюсь, что так, монсеньор, ибо после подвига награда может мне и не понадобиться вовсе. А с наградой мне будет легче идти на подвиг.
Вот как? Канцлер помолчал. Что ж, не посмею я задержать письмо брата архиепископа нашего, сегодня же сообщу о тебе Его Высокопреосвященству. Будь здесь завтра. С утра.
Приор протянул солдату руку через стол, не вставая, чтоб тот не очень-то гордился. Чтоб знал свое место. И солдат, гремя мечом, полез чуть ли не на столешницу, чтобы дотянуться губами до оловянного перстня на надушенной руке.
На том прием был закончен, монахи просили посетителей к выходу, и расстроенные люди покинули залу. После и сами монахи с мирянином ушли, и пришел другой монах, худой и невысокий. Он безмолвно стоял и ждал, пока приор размышлял, а приор надумал и заговорил:
Человека сего доброго запомнил?
Солдат, Яро Фолькоф, о коем нам писал аббат Деррингхофского монастыря.
Да, он.
Запомнил, монсеньор.
Пусть за ним приглядят.
Уже распорядился, монсеньор.
И еще к ужину пусть придет Анхелика.
Фрау Анхелика просила передать, что не дни свиданий ныне у нее.
Ну, тогда найди кого-нибудь, только не из местных.
Будет исполнено, монсеньор.
И не из блудных. Из крестьянок пусть будет, и чтоб не жирная.
Жирных крестьянок ныне немного, монсеньор.
До ужина оставалось еще много времени, но Роха уже ошивался у трактира, внутрь не шел, трактирщик выставил бы его вон. Сидел неподалеку на бочке, выставив на улицу деревянную ногу. Грелся на солнце.
Они зашли в трактир, теперь трактирщик даже не морщился, принимая заказ. На Роху смотрел со лживой ласковостью.
Ишь, подлец, брезгует, скалился Скарафаджо, усаживаясь на лавку.
Ты бы постирал одежду, может, тебя и не гнали бы, заметил Волков, после аудиенции у канцлера настроение у него было хорошее.
Ладно-ладно, постираю, велю старухе своей, обещал Роха и предупредил, я закажу пиво, только денег у меня нет.
Заказывай все, что хочешь, разрешил солдат.
Все? И свинину? Окорок? Сто лет не ел окорока, не верил Скарафаджо.
Окорок ему, и сыр, хороший сыр давай, и колбасу кровяную.
Ту, в которой чеснока побольше, уточнил Роха.
И бобы с тушеной говядиной. И пива два кувшина, заказал Волков.
Неужто все сожрем? веселился, тряся бородой, Скарафаджо.
Ты думаешь, мне некого кормить, кроме тебя? спросил солдат.
Помню-помню, у тебя и семья, и холопы.
Семьи у меня нет.
А девка та красивая, значит, твоя догадывался Скарафаджо.
Значит
А малая? Худая, в добром платье?
Какая тебе разница, Волков не хотел говорить на эту тему.
Да никакой. Завидую просто. Все у тебя есть, да! Ты молодец, Фолькоф, всегда был молодцом, всегда знал, где самый жир.
Про жир я знал не больше твоего, заметил солдат.
Да брось, ты из всех наших один, кто знал, как поближе к офицерам быть. Как дружбу с ними водить. За столами рядом сиживать.
Вроде как и простые слова, но солдата они задевали.
Что ты несешь? сухо спросил он.
Да я не в упрек, Фолькоф. Но тебя все считали в роте пронырой. Офицерским любимчиком.
Кто все? мрачнел солдат.
Да все, вся наша рота! Вся наша корпорация. Бителли называл тебя пронырой. И все остальные тоже, особенно после того, как пропали пятьсот шестьдесят дукатов, что мы нашли в обозе под Виченцей.
Их украл лейтенант Руфио, все это знают.
Да-да, Руфио, вот только нашли их мы, а отдал их лейтенанту ты.
Так положено по контракту, знаешь, что такое контракт? И не я принимал решение, так решили старшины и корпоралы. А Руфио был батальонным маршалом, он хранил все деньги, Волков пристально смотрел на Роху.
Да, я знаю, что такое контракт, знаю, кто такой батальонный маршал. Скарафаджо также не отрывал взгляда от солдата. Да только вот в ту ночь, когда Руфио сбежал, ты разводил караулы.
Что? солдат глядел на сослуживца, думал, что и за оружие можно взяться.
Это не я, это Бителли всем рассказывал. Не кипятись ты.
Солдат больше не хотел с ним разговаривать. Он просто спросил:
Ты готов подтвердить свои обвинения железом?
Чего? Да ты рехнулся, в самом деле? Да плевать мне на те дукаты, даже если ты и поделил их с Руфио. Что былото быльем поросло. Давай лучше жрать. Ишь, придумал, я бы еще подумал драться с тобой, стой я на двух ногах, крепко бы подумал, а с одной ногой ты меня подрежешь, как новобранца.
Расторопная баба стала носить на стол тарелки с едой.
Жри, у меня с тобой жрать желания нет боле, сказал солдат, вставая и поднося кулак к носу Рохи, еще раз увижу тебя тут
А Роха вдруг схватился за руку солдата, тоже вскочил и заговорил:
Бить хочешь? Бей! Зарезать хочешьрежь, только пообещай, что за моими спиногрызами присмотришь.
Солдат вырвал у него руку.
И уйти мне некуда, продолжал Скарафаджо, садясь снова на лавку, жена у меня тощая, как бродячая собака, и злая, как цепная. И детей двое. И все жрать хотят. И за кров нужно платить. А к тебе я пришел не жрать, дело есть хорошее, тебе по плечу будет, умный ты. А мне одному его не осилить.
Солдат молчал, смотрел на Роху, все еще желая ему врезать.
Ну чего ты, садись, скоро люди придут, расскажу тебе о деле.
Волков нехотя сел, сидел угрюмый, ему не хотелось знать, что за дело затеял Скарафаджо.
А тот стал есть, да так, как будто не ел уже пару дней.
Не подавился бы так жрать, холодно заметил солдат, которого Роха раздражал.
Тот усердно жевал и вместо того, чтобы ответить Волкову, стал размахивать рукой, привлекая к себе внимание. Солдат взглянул.
У двери стояли двое бродяг. Ну, почти бродяг. Один невысокий южанин в замызганной одежде, а второй явно местный, высокий, рыжий, тоже небогатый на вид. Они завидели Роху, подошли к столу. Скарафаджо звал их сесть, даже подвинулся на лавке, но эти двое кланялись и стояли, ждали приглашения от Волкова. А тот не торопился, разглядывал беззастенчиво.
Вот, Фолькоф, заговорил Роха, это наши друзья. Пригласи их за стол, и мы разъясним тебе дело.
Роха сказал, что собрались вы зарезать купчишку какого-то на мосту, что у южного леса, там место удобное, заговорил солдат со зловещей усмешкой. Я согласен, зарежем мерзавца, но полталера у него хоть будет?
Двое пришедших отчаянно мотали головами, не соглашаясь резать купца. Смотрели на него с ужасом.
Да не пугай ты их, чертов головорез, серьезно сказал Скарафаджо, у честных людей от твоих шуток живот скрутить может, за стол их лучше позови, они не знаю даже когда ели.
Садитесь, господа бюргеры, Волков жестом пригласил их. Угощайтесь, иначе этот колченогий один все сожрет.
Глава 2
Двое незваных гостей скромно присели на лавки.
Роха хотел их представить.
Это начал он.
Пусть сами скажут, перебил его солдат.
Рыжий, длинный откашлялся, волновался заметно, и сказал:
Яков Рудермаер, кузнец оружейных дел и столяр. Немного.
По тебе не скажешь, что оружейник, заметил Волков, разглядывая его. Ты местный?
Оружейники всегда и везде народ зажиточный. А этот был не так чтобы
Нет, я из Вильбурга.
А что в Вильбурге не сиделось, там оружейники не бедствуют.
Я из подмастерья вышел, стал мастером, хотел свою мастерскую ставить, а цеховые старшины запросили двести талеров.
Ясно, ты, понятно, отказался платить.
Не отказывался я, просил на десять лет, а они сказали: пять, и точка. Я вспылил, ругал их свиньями и крысами, они выгнали меня из цеха и пожаловались в магистрат, и меня из города выгнали. Велели пять лет в город не ходить.
Ну, а тебя откуда выперли? спросил солдат у второго незнакомца.
Меня зовут Винченцо Пилески, заговорил второй, постоянно моргая карими глазами.
Из Фризии? уточнил Волков.
Да, а откуда вы знаете? удивился Винченцо.
Дурья ты башка, сказал Скарафаджо, я ж вам говорил, что мы с господином Фолькофом там воевали. В твоей Фризии три года. Уж ваш акцент ни с каким не спутаешь.
Ну, а тебя что сюда привело? вернулся к вопросам Волков.
Ну, я повздорил с отцом невесты, невесело сказал фризиец.
Он четыре раза просил руки, папаша, аптекарь, считал, что жених девушке не ровня, отказывал. Последний раз принялся его бить, парень не стерпел и надавал отцу невесты тумаков. Братья невесты обещали его прирезать, рассказал Скарафаджо.
Да, подтвердил Виченцо Пилески. Все так.
Значит, за пару тумаков папаше сынки пообещали тебя прирезать?
Да.
Он бил его поленом, старик две недели валялся, добавил Роха.
Да, снова кивал фризиец.
Ну, ясно, усмехнулся солдат невесело, если мне нужно будет кого-то облаять или отлупить поленом, я дам вам знать. А теперь ешьте, добрые люди.
Он хотел встать, но Роха поймал его за рукав.
Да стой ты, Фолькоф, мы тебе сейчас все расскажем.
И что вы мне можете рассказать? Как стать нищим бродягой?
Сядь, тянул Роха, он глянул на фризийца, ты принес?
Да. Тот полез под одежду.
Он достал кожаный кошель, высыпал из него черный порошок и протянул солдату на просмотр.
Ну, сказал Скарафаджо, глядя на Волкова, знаешь, что это?
Зола с помойки, пожал плечами тот.
Зола, говоришь, оскалился Роха и приказал Винченцо Пилески: Давай!
Тот насыпал золу на край стола, поднес свечу и
Порошок загорелся ярко, быстро и сильно, с шипением. Белый дым облаком взвился в потолок. Волков от неожиданности отпрянул. А огонь так же быстро погас. Все присутствующие в трактире обратили на них внимание, особенно пристально глядел на посетителей трактирщик.
Ну, улыбался Роха, а теперь-то знаешь, что это?
Теперь Волков знал, что это. Этот запах он не перепутал бы ни с чем.
Это был порох, только тот порох, что солдат видел до этого, напоминал серый жеваный хлеб, а не черный порошок.
Ну и что ты мне хотел показать из того, что я не видел? спросил Волков у Скарафаджо. Порох я последние девятнадцать лет нюхал.
Это новый порох, понимаешь? горячился Скарафаджо. Такого ты еще не видел. Он выглядит по-другому, от него другой дым, заметил, сколько дыма?
Новый порох, старый порох, суть однаникакой порох никогда не будет стоить хорошего арбалета. Аркебузы годны только для выстрела в лицо, а пистолии вовсе безделица.
Послушай меня, Фолькоф. Теперь все будет по-другому, верь мне, брат-солдат. Все будет по-другому, Роха говорил со страстью, готовый драться за свою правоту.
Брось, Скарафаджо, года три назад, у Энне, мы построились в баталию, и на нас налетели рейтары, пытались зайти с фланга, но мы успели перестроиться. Они наткнулись на фронт, я оказался с арбалетом в первом ряду, враги остановились шагах в десяти от нас, стреляли рядами, хорошо были выучены. Я видел, как крутились колесики у них на пистолях, как вылетали искры, они делали залп за залпом, пока все ряды не отстрелялись. Кое-кому из наших, из тех, у кого был слабый доспех, досталось. И мне досталось. Две пули были мои, одна в кирасу, одна в шлем, солдат сделал паузу, видишь, Скарафаджо, я сижу перед тобой. Рейтары не пробили ни кирасы, ни шлема, а одного из них я убил. Из арбалета, Скарафаджо, я влепил ему болт в кирасу, он вошел на два пальца. Когда товарищи, поддерживая, увозили этого рейтара, он болтался в седле из стороны в сторону.
Это было раньше, раньше, брат-солдат, аркебузыдрянь, пистолидрянь, старый порох тоже дрянь. Новый порохэто дело, новое оружиеэто дело! не сдавался Роха. Мы покажем тебе новое оружие. Порохэто дело, Фолькоф, поверь мне, брат.
Чушь, возразил солдат, что еще за оружие с порохом? Если ваше пороховое оружие тоньше ноги и пуля меньше сливы, то это безделица. Пушкида, все остальноебаловство.
Послушай, Фолькоф
Хватит, Роха, ешь спокойно, и вы ешьте, господа бродяги, я угощаю, прервал его Волков.
Роха уткнулся в кружку с пивом, кажется, он сдался. И Винченцо Пилески был невесел, ел без аппетита, про запас, наверное. А вот молодой мастер не собирался сдаваться. Он не ел, смотрел на солдата и, чуть подумав, сказал:
Из своего оружия с новым порохом я пробью вашу кирасу на пятидесяти шагах.
Все перестали есть, молчали, глядели на Волкова. Тот начинал злиться из-за ослиного упрямства этих людей.
Из какого-такого своего оружия ты пробьешь мою кирасу? четко выговаривал он слова с заметным раздражением.
Он сделал мускетту, пояснил Роха. Когда я только записался в терцию, у нас начинали их делать, но их мало было. А сейчас стали появляться и здесь.
Я изготовил мушкет, заявил Яков Рудермаер, твердо глядя в глаза солдату. И из него, с новым порохом, я пробью вашу кирасу на пятидесяти шагах.
Ты ж не видел мою кирасу, напомнил Волков.
Пробью, какая бы ни была, продолжал упрямствовать рыжий мастер.
Готов побиться об заклад? солдат нехорошо усмехнулся.
Готов, твердо говорил Яков Рудермаер.
Ты ж нищий, что поставишь?
Поставить мне нечего, молодой мастер вздохнул.
Солдат поднес к его лицу кулак:
Если пробьешь мою кирасу, будем разговаривать дальше, а не пробьешь
Все поняли.
Я согласен, продолжал упорствовать Яков.
Нет, нет, заговорил Роха, обращаясь к солдату, он шутит, шутит он, он не согласен. Он дурень и не знает тебя, Фолькоф.
Я согласен, снова повторил Яков Рудермаер.
Дурья ты башка, у него кулакчто твой молоток, вдаритпокалечит.
Пусть, упрямствовал мастер.
Я так не согласен, покачал головой Роха, ты, Фолькоф, мне мастера покалечишь. Нет, так дело не пойдет.