Думаю, результаты вполне ясны, скрипучим голосом отвечает нана. Наверно, с языком у нее то же, что и у меня. Губы у мистера Заморы дрожат и кривятся, но его опережает доктор Томас.
Все равно, Тала. Вы же сами видите, как мало здесь места. Вам действительно лучше подождать Амихан дома.
Я еще здесь, подает голос стоящий у меня за спиной Бондок. Рядом с ним Капуно сжимает в кулаке полученный документ. И сам провожу ее домой. А ты придешь с Капуно.
Нана переводит растерянный взгляд с мистера Заморы на сестру Маргариту, а с него на Бондока. Потом, хотя это ей больно, опускается на колени и обнимает меня.
Я люблю тебя, Амихан.
Я тоже люблю тебя, нана, говорю я с чувством, потому что виновата перед ней за свои недостойные мысли, промелькнувшие, когда она сняла тряпицу.
Капуно помогает ей подняться, и она быстро поворачивается и отходит от него, но я все же успеваю заметить слезы в ее глазах. Бондок берет мою руку в своюмоя ладонь теряется в ней, как в пещере, и мы догоняем очередь, которая уже передвинулась внутрь больницы.
В здании, как всегда, жарко, в воздухе запах несвежего дыхания и затхлой воды. Осмотр проходит в самой большой палате, где все кровати сдвинуты к стене. Ни Розиты, подруги наны, принятой на прошлой неделе, ни других пациентов не видно. За разделяющими комнату шторами разместились несколько мужчин в белых халатах и масках. Выходящим из-за занавески документы вручает сестра Клара.
Сестра Маргарита входит, чтобы помочь ей, и кладет руку мне на плечо.
Через некоторое время меня подзывает доктор с глубокими морщинами на лбу. Бондок отпускает мою руку, и палата без его поддержки слегка наклоняется. Я ступаю за занавеску.
Имя? спрашивает доктор.
Амихан.
Фамилия?
Я знаю, что такое фамилия, но не знаю ответа, а потому называю имя наны.
Возраст?
Двенадцать лет.
Он записывает мое имя и возраст в формуляр, потом поднимает голову и смотрит на меня. Я вижу лучистые морщинки в уголках глаз и понимаю, что доктор улыбается под маской.
Итак, Амихан Тала. Ядоктор Родель из Манилы. Знаешь, где это?
Я киваю. Маниласамый большой город в нашей стране, то место, где, как говорит доктор Замора, я когда-нибудь получу работу. Отсюда она далеко-далеко.
Я осмотрю тебя, и это совсем не больно, так что бояться не нужно. Моей внучке девять лет, и ей не нравятся врачи, хотя я, ее лоло, доктор! А твой лоло живет на Кулионе?
Нет. Доктор мне нравится, но показывать это я не хочу, потому что он на стороне мистера Заморы.
С кем ты живешь? Тот мужчина, что был с тобой, твой ама?
Я качаю головой и смеюсь, представив, как скривилась бы и фыркнула презрительно нана, если бы узнала, что доктор Родель принял Бондока за моего отца.
Я живу с моей наной.
А где она?
Ее отправили домой с документами.
Ага. Доктор переходит на серьезный тон. Значит, онапрокаженная?
Мы здесь не пользуемся этим словом, говорю я, не успев толком подумать. Впрочем, доктор Родель, похоже, не обижается.
Если так, извини. Глаза его опять улыбаются. Боюсь, маску мне все-таки придется оставить. На всякий случай. Я позову одну из сестер; нужно проверить твой живот и ноги. Он делает рукой жест, на который, к счастью, отзывается сестра Маргарита.
Мне потребуется полный осмотр. Будьте добры, задерните, пожалуйста, шторы.
Монахиня задергивает висящую на карнизе занавеску, отделяя нас троих. Проникающий через ткань свет бледнеет. Потом сестра Маргарита помогает мне снять платье и оборачивает вокруг меня простыню, чтобы доктор Родель мог осмотреть мою кожу и проверить ее на наличие характерных признаков и онемения. Работает он быстро, и сестра передвигает простыню так, чтобы он смог осмотреть и живот. Мне щекотно, но я сдерживаюсь. Наконец осмотр закончен, и сестра Маргарита убирает простыню и помогает мне одеться. Доктор Родель берет палочку с ваткой и осторожно вставляет в ноздрю.
А это для штучек, которые слишком малы для моих старых глаз. Он кладет ватку в бумажный кулечек. Но, похоже, твоя нана хорошо о тебе заботилась.
Да, киваю я. Хочу спросить, значит ли это, что я могу остаться с ней, но сестра Маргарита уже сдвинула штору и ведет меня к Бондоку, так что я едва успеваю пробормотать быстрое спасибо.
Глаза доктора Роделя улыбаются, и он машет рукой Диве. Сестра Клара вручает мне документ. Мы с Бондоком выходим, а доктор уже смотрит на пальцы Дивы. Ее малыш по-прежнему плачет.
Результаты
Документ у меня в руке не такой, как у наны, но такой же, как у Бондока. Клеточки Sano и Leproso остались пустыми, и печати тоже нет. Наверно, прежде чем решать, они ждут, что скажет ватный шарик о тех штучках, которых не видит доктор Родель.
Я знаю, что Тронутыми становятся из-за крохотных частичек, которые попадают в тело. Вот почему мы с наной не пьем одну воду и не едим с одной ложкичтобы эти крупинки не перешли от нее ко мне. Чего я не знала, так это того, что увидеть их можно, если взять мазок из носа. В носу щекотноя тру его, размышляя, как буду чувствовать себя, если окажется, что я Тронутая и могу остаться. А если меня признают Нетронутой и отправят в приют? Две эти возможности гнетут меня, как усевшиеся на плечи темные демоны.
В поле еще работают мужчины. Я уже не помню, как оно выглядело, когда на нем не было домов. Странно все получается. Я не помню, как выглядело лицо наны до того, как у нее провалился нос, или какой была школа до прихода сестры Маргариты. Все меняется так быстро.
Нана, когда мы приходим, занята уборкой дома: гоняет туда-сюда пыль по земляному полу. Капуно наблюдает за ней, как будто ему это интересно.
Ну что?
Бондок устраивается рядом с братом и начинает рассказ о государственных врачах, шторах на карнизе и ватных палочках, которыми щекочут в носу.
А куда ж подевали больных? спрашивает нана. Ами, ты видела Роситу?
Нет. На кроватях никого не было, и они все стояли у стены.
Может, тот чужак выбросил их на улицу, говорит она, имея в виду мистера Замору.
Только для того, чтобы взять мазки? подает голос Капуно. И какой в этом толк?
Для микроскопа, говорит Бондок. Мой доктор сказал, что они привезли с собой микроскоп из Манилы.
А что такое микроскоп? спрашиваю я.
Такая штука, которая все увеличивает, объясняет нана. Доктора посмотрят в нее и определят, есть ли у тебя те крохотные штучки, из-за которых становятся Тронутыми.
Надеюсь, они у меня есть, вздыхает Бондок. А еще надеюсь, что я передал их мистеру Заморе, когда стоял перед ним в церкви.
Молчи, цыкает на него нана. Сам не знаешь, что говоришь.
Какой у тебя документ? обращается ко мне Капуно, и я понимаю, что он хочет сменить тему. Показываю ему бумагу, и он качает головой. Что ж, будем ждать.
Ждем долго. Вечернее небо сменяется утренним. Бондок и Капуно спят у нашего очага, а утром готовят нам завтрак. Весь день сидим дома, чтобы не пропустить того, кто придет из больницы, но снова наступает вечер, и округлившаяся луна повисает в небе. Все вчетверомБондок, Капуно, нана и ямы устраиваемся поужинать рисом и соленой рыбой, когда кто-то осторожно стучит в дверь.
Войдите, отзывается нана.
Доктор Томас переступает порог.
А мы только есть собрались. Она тяжело, с гримасой поднимается.
Извините, Тала. Мы только что получили результаты для Ами. И для вас, Бондок.
И что?
Может, мне лучше заглянуть попозже? Доктор Томас заметно нервничает, и я понимаю, что хороших новостей ждать не стоит, но, с другой стороны, какие новости могли бы быть сейчас хорошими для всех?
Нет, говорит Бондок. Он так и остался сидеть и теперь хмуро смотрит на доктора Томаса. Рассказывайте, что там велел передать этот ваш доктор Замора.
Доктор Томас откашливается и передает нане и Капуно по листку.
Это ваши официальные документы. В них подтверждается наличие у вас Mycobacterium leprae и содержится обязательство находиться в пределах зон Leproso, когда новые правила вступят в силу.
А я? спрашивает Бондок.
Вы чисты, сообщает доктор Томас и протягивает ему другую бумагу. Бондок поднимается и вырывает листок у доктора.
Ты теперь даже разговариваешь, как они, шипит он, и доктор опускает глаза.
А Ами? спрашивает нана, и я слышу, как дрожат ее губы.
Мне очень жаль, Тала.
Нана берет протянутый листок и впивается в него глазами. А потом вдруг начинает плакать.
Нана?
Она пытается что-то выговорить, но рыдания сотрясают ее и душат.
Сестра Маргарита придет завтра и все подробно объяснит. Доктор Томас тихонько выходит из дома.
Бондок берет бумагу, читает и вздыхает.
Ох, Тала.
От него листок попадает наконец ко мне. Под клеточками с моим именем и возрастом, над синеватой печатью в квадратике стоит аккуратный крестик. Ниже одно-единственное слово.
Теперь я знаю, которое из двух предпочла бы, если бы могла выбирать.
Не этодругое.
Sano.
Нана выплакалась и, обессилев, ложится на кровать. Мы прибираемся. Братья уходят, а во мне все еще бурлит энергия. Я остаюсь у нашей спальни.
Нана? Я слышу неровное, рваное дыхание и сажусь рядом с ней на кровать. Мне так жаль.
Она протягивает руку за спину и ищет мою.
Почему ты извиняешься? Это хорошая новость. Ее сотрясает новый приступ рыданий. Ты здорова, моя малышка. Это хорошая новость.
Я не знаю, что сказать, поэтому просто сижу, пока ее дыхание не замедляется. Нана засыпает, а я совсем не чувствую усталости. Ощущение такое, словно в кровь высыпали крохотных жарких бусинок. Поиграть в доме? Нет, слишком шумнонана может проснуться. Я собираю свои гоночные ягоды из сада и выхожу на улицу.
Ноги сами несут меня в поле, где днем стояла наша очередь. По обе стороны сточного канала, словно квадратные кустики, растут дома. Строители ушли, вокруг ни души, и свет дают только окна больницы да луна в небе. В больнице лежит Росита, но я не хочу, чтобы меня видели правительственные врачи.
Нана забеспокоится, если проснется, а меня не будет рядом. Я иду по новой улице и кладу по одной гоночной ягоде на крыльцо каждого домакак подарок для новоселов. Когда ягоды кончаются, начинаю собирать их с невысокого куста, а потом вдруг понимаю, что это глупо. Скорее всего, их никто и не заметит. И даже если кто-то заметит, то не поймет, от кого они, потому что, когда они приедут, меня здесь уже не будет.
Боль сковывает грудь, и только когда я забираюсь на кровать к нане и прижимаюсь к ее теплой спине, дышать становится легче. Я засовываю одну ягоду в ее карманнадеюсь, уж она-то догадается, что это от меня.
Коллекционер
Тук-тук!
Я вздрагиваю и просыпаюсь так резко, словно падала с огромной высоты и вдруг остановилась.
Тук-тук-тук!
Кто-то стучит в дверь. Нана уже поднялась. Ее сторона постели успела остыть и теперь, пока ее нет, понемногу разглаживается. Дверь со скрипом открывается, и до меня доносится голос Бондока. Сердце замедляет бег.
Тала, мы собираемся все уладить. Идем со мной.
Что ты
Поторопись. Сестра Маргарита договорилась, что нас примут.
Кто нас примет? Зачем?
Чтобы во всем разобраться. Идем!
Не могу оставить Ами.
Я пойду с вами, кричу я и, сунув ноги в сандалии, спешу к двери. Нана стоит на пороге перед Бондоком, ладонь которого лежит на ее щеке. Он торопливо опускает руку, хотя я видела все это раньшеее ладонь на его щеке и его ладонь на ее, когда они думали, что на них никто не смотрит.
Нана поворачивается ко мне.
Я даже не знаю, куда мы идем и
Все объясню по пути. Бондок отступает на пару шагов и протягивает руки. Нам нужно быть там к девяти, а иначе он нас не примет.
Он?
Ну же, Тала! Из тени за спиной брата появляется Капуно. Пора, а то опоздаем.
Капуночеловек более рассудительный и благоразумный, и, похоже, именно его вмешательство решает вопрос. Нана повязывает на лицо тряпицу и берет свою палку, а я закрываю дверь и спешу следом, стараясь не отстать от остальных. Мы идем тем же, что и накануне, путем, тем же, что я шла ночью, через поле, застроенное теперь новыми домами, к больнице. Скольжу взглядом по ступенькам, ищу оставленные ягоды, но их нет. Ни одной. Все исчезли. Нана снова требует у Бондока объяснить, в чем дело, и он отвечает, что у нас встреча с мистером Заморой, которому мы предъявили наше требование.
Какое еще наше требование?
Чтобы Ами осталась.
Нана сжимает мою руку и замедляет шаг. Идти все труднее, мы как будто бредем через грязь, и я уже почти тащу ее за собой.
Не хочу его видеть.
Понимаю, мягко соглашается Капуно, но попытаться ведь стоит, а?
Нана останавливается и глубоко, прерывисто вздыхает.
Стоит, отвечаю за нее я.
Бондок сжимает мое плечо. Рука у него здоровенная, тяжелая и теплая. Нана кивает, и мы идем дальше. Мимо домов, до которых я не дошла ночью и на ступеньках которых не оставила ягод, и длинной очереди у больницы, вытянувшейся к дому доктора Томасааккуратному, двухэтажному, с коваными балконами у окон. Бондок дважды стучит в деревянную дверь. На пороге появляется сестра Маргарита.
Проходите, быстро. Уже почти на пять минут опаздываем.
Внутри прохладно, пол каменный, как в церкви. На выкрашенных в лимонный цвет стенах висят фотографии в рамках. Первая комната, через которую мы проходим, заполнена стопками бумаг. Доктор Томас сидит на низком стуле и пишет что-то в большой книге. Он на секунду поднимает голову, когда сестра Маргарита проводит нас через комнату и закрывает дверь. На другой стороне двери небольшая, косо висящая квадратная табличка с надписью ДОКТОР ТОМАС.
Так он теперь гость в собственном доме? усмехается нана. Капуно шикает на нее, а Бондок фыркает.
Мы поднимаемся по ступенькам, зловеще скрипящим под ногами, и останавливаемся по знаку сестры Маргариты на узкой лестничной площадке.
Толпимся перед дверью. Она вся белая, за исключением небольшого квадрата на том месте, где, должно быть, висела табличка доктора Томаса. Над ним болтается на гвозде табличка побольше:
МИСТЕР ЗАМОРА
УПОЛНОМОЧЕННЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ
ДИРЕКТОРА ДЕПАРТАМЕНТА ЗДРАВООХРАНЕНИЯ
Как и на дощечках, буквы здесь красного цвета. Сестра Маргарита стучит в дверь, и я стараюсь проглотить поднимающийся в горле комок.
Войдите.
Она поворачивает ручку.
Комната полна цвета. Пятнистые стены напоминают витражное стекло, какое можно увидеть в церкви; кажется, и сами они сплетены из лоз гумамелы с красными и пурпурными, зелеными и синими цветами.
Но не цветы заполняют комнату, а бабочки. Это они расселись по стенам аккуратными рядами, словно школьники или военные.
Это еще что такое? ворчит Бондок.
Ага, вам нравится моя коллекция? Без них я никуда, сообщает мистер Замора, медленно, словно в кошмаре, поднимаясь из-за невысокого деревянного стола. На шее у него розовый галстук, затянутый так туго, что когда мистер Замора говорит, его адамово яблоко упирается в этот узел. Они для меня все равно что дети. Булавоусые. Или, как вам, возможно, известно
Мы знаем, что это такое, перебивает его Бондок. Другое дело, почему они здесь, почему сидят на стенах?
Ялепидоптерист.
Мы здесь этим словом не пользуемся, предупреждает Бондок.
Ле-пи-до-пте-рист, Бондок, говорит сестра Маргарита. Не прокаженный, как вы подумали.
О
Да, ухмыляется мистер Замора, указывая тонкими, сухими пальцами на стены. Или, выражаясь, возможно, понятными вам терминами, я коллекционирую и изучаю бабочек.
Они все мертвые? спрашиваю я, хотя и понимаю, что только неживые могут быть такими неподвижными. Цвет крылышек переливается, как у рыбы под водой.
Нет, это я обучил их сидеть так смирно, презрительно ухмыляется мистер Замора. Конечно, мертвые. Я вывожу их, пришпиливаю булавкой
Вы их выводите, чтобы они умерли? спрашивает нана.
И чтобы я мог их изучать, повторяет мистер Замора и, не сводя глаз с ее платка, садится, демонстративно отодвигая стул подальше от нее. Вы за этим явились? Расспросить меня о бабочках?
Нет, спокойно отвечает нана, но узнать новое всегда интересно.
Мы пришли, говорит Капуно, спеша нарушить ощетинившуюся тишину, обсудить ваш план перемещения детей