Офис папиного «ДомКвартВопроса» несколько раз переезжал с места на место, и теперь находился в новом здании бизнес-центра на проспекте Академика Сахарова, в двух шагах от метро. Как раз в эти дни снова начало подмораживать, но солнце сияло вовсю, создавая праздничное настроение. Ещё бы снежку подсыпало, думала я, шагая к подъезду под вывеской «Российский промышленный банк», и было бы совсем хорошо. Но ясное небо снега в обозримом будущем не обещало.
Бизнес-центр был построен вплотную к кирпичному многоквартирному дому, казалось даже, что дом уходит внутрь светло-серой стены центра. Жильцы крайних квартир могли при желании потрогать эту стену со своих балконов. В засаженном деревьями дворе стояла неизменная горка весёленькой жёлтой расцветки, рядом торчал полосатый грибок. Я перешагнула через свисающую с тумб цепь, пересекла парковку перед подъездом и толкнула дверь.
Заходите, Евгения Андреевна, церемонно приветствовал меня скучавший у лифта на четвёртом этаже охранник. Я кивнула и уверенно двинулась к двустворчатой двери, и дальше, через коридор, в который выходили кабинеты. Я пришла раньше, чем мы с Максом договорились, но не видела в том большой беды. Подожду у него, пока он не закончит, только и всего.
У одной из дверей подпирал стенку незнакомый мне человек в синем свитере, вполголоса говоривший по телефону. Кабинет Макса располагался в самом конце. Когда я толкнула дверь, Макс удивлённо поднял на меня глаза. Он тоже прижимал к уху трубку, на столе перед ним были разложены бумаги, а на тёмном мониторе плясала спираль электронной заставки.
Подождите минуточку, сказал он в телефон и опустил трубку. Ты рано.
Я отвыкла ездить на метро, жизнерадостно сказала я. Думала, выйдет дольше.
Хорошее настроение?
Угу, я плюхнулась на стул у стены. Я не мешаю?
Нет. Подождёшь, пока я закончу?
Конечно.
Макс вернулся к своему разговору, а я оглядела кабинет. Он был довольно строгим, без излишествсюда, как правило, не приглашали гостей, а если и приглашали, то сугубо по делу. Поэтому тут не было мягких кресел и диванчиков из коричневой кожи, стоявших в папином кабинете, не было и безделушек. Только на стене висели пара почётных грамот в рамочках. И никаких фотографий на столеМакс не был сентиментален и не стремился создать такое впечатление. Хотя, подумалось мне, пейзажик для украшения здесь бы не помешал. Собственной работы.
Что делаешь? спросила я, когда он положил трубку. Сидеть молча мне уже наскучило.
Проверяю черновики договоров. А заодно уточняю, что это такое в них написано. А то нашей Анечке руки надо бы пообрывать, всё равно хуже писать не станет. Вот как ты думаешь, это единица, или семёрка?
Я поднялась, шагнула к столу и наклонилась над листом бумаги, исписанным мелким неровным почерком.
По-моему, семёрка...
Да, я тоже так решил. Но, учитывая, что это всё-таки документ, всё же проверил, он кивнул на телефон и поморщился.
А почему от руки, а не на компе?
Потому что онадама старой закалки. Перепечатать набело ещё соглашается, а вот черновикитолько ручкой.
А-а, я вспомнила, что есть у папы такая сотрудница, которую почему-то все, несмотря на солидный возраст, за глаза звали Анечкой. Она и правда компьютеров откровенно боялась, но была хорошим специалистом, и потому чудачества ей прощали.
Начинаю понимать, почему генерал Епанчин сулил князю Мышкину карьеру за хороший почерк.
Да уж, во времена, когда почти все документы писались от руки, люди с хорошим почерком были на вес золота.
У тебя что, голова болит? спросила я. Макс опустил руку, которой потирал лоб и удивлённо посмотрел на меня.
Ну, есть немного...
Ты не заболел, часом?
Нет, что ты! Просто... даже не знаю, в чём дело.
Погода, что ли, меняется? у меня часто болела голова на «погоду», и я как-то с детства привыкла, что это и есть основная причина плохого самочувствия.
Едва ли... Хотя всё может быть. А может, просто не выспался.
Я внимательно посмотрела на него. А ведь вид у Макса и впрямь не лучший. Я как-то раньше не задумывалась над тем, как он себя чувствует, и как протекает его жизнь в то время, когда он не развлекает меня.
Ты не высыпаешься?
Ну... он кривовато улыбнулся. Ты была праваиногда трудно совмещать работу и хобби, особенно когда оно требует много времени. Хочется так много всего сделать... А в сутках только двадцать четыре часа.
Мне тут же стало любопытно, что он такого успел нарисовать, но я лишь спросила:
У тебя на завтра намечены какие-нибудь неотложные дела?
Обычная работа, собственно, но ничего особенного. А что?
Давай встретимся завтра. Папа тебя отпустит, если я его попрошу. А сегодня ты поедешь домой и просто выспишься.
Женя!
Что?
Ей богу, это пустяки. Приму таблетку, на худой конец, и всё пройдёт.
Поспишь, и всё пройдёт. А встретимся завтра. Честно-честно.
Макс возражал, настаивая, что не надо его жалеть, и даже сказал, что весь день ждал этого вечера, но я осталась непреклонна. И даже соврала, что хочу увидеться с Мелюзиной, а потому, если он не хочет с ней встретиться, свидание лучше перенести. О нелюбви к нему Мэл Макс знал и на этот аргумент согласился. Я чмокнула его в щёку, он поймал меня раньше, чем я успела выпрямиться, и поцеловал в губы.
Когда я уходила, парень в синем свитере всё так же стоял в коридоре с телефоном. Ну ладно, думала я, сбегая по лестнице мимо лифта, женщинам положено быть болтливыми. Но мужчина-то о чём может так долго трепаться?
Солнце уже исчезло за домами, и на улице сгущались сумерки. Я приостановилась на парковке, раздумывая, чем бы занять вечер. О том, что я лишилась компании Макса, я не жалела, наоборот, оказалось приятно о нём позаботиться. Но свободное время осталось, а возвращаться домой мне не хотелось.
Что ли и правда Мэл позвонить, в гости напроситься? Она в тот вечер в «Сопрано» сама сказала, что нужно нам как-нибудь посидеть за чашкой чая и поговорить, как в старые добрые времена...
Мэл оказалась дома и против моего приезда ничего не имела, только предупредила, что сейчас занимается собой, так что я должна быть готова сама себя обслужить. Я рассмеялась и ответила, что пока ещё не безрукая.
Дверь мне она открыла в халате, и с салфеткой в руке, которой снимала маску с лица. Окинула меня критическим взглядом и сказала: «Неплохо выглядишь».
Стараюсь.
Куда-то собиралась?
Да, с Максом, но он плохо себя чувствует.
А, Мэл пренебрежительно фыркнула. Ещё даже не женился, а уже капризы пошли.
Ты не права. Он-то как раз настаивал, чтобы пойти, но я сама не захотела.
Нашла бы ты себе кого получше, Мэл махнула рукой в сторону кухни. Пицца в холодильнике, если что. Чайник недавно кипел.
Когда я принесла в гостиную две чашки чая, сахарницу и разогретую в микроволновке пиццу, Мэл как раз сосредоточенно наносила лак на ногти. Они у неё всегда как произведение искусства, и я думала, что это заслуга её маникюрши. Ан нет, оказывается, всё сама, всё сама.
За что ты так его не любишь?
Кого? А, Макса твоего? она поморщилась и критически оглядела дело рук своих. Не переношу шкурников, вот и всё.
Ты его даже не знаешь практически.
Я знаю главноеон зарится на твои деньги. То есть, не твои, а твоего отца, но это дела не меняет, Мэл помахала растопыренными пальцами в воздухе. Ну вот, застынет, и можно будет наносить верхний слой.
У тебя здорово выходит.
Курсы визажистов. Я и гримироваться перед выступлениями предпочитаю сама. Ты, кстати, не думала?
О чём?
О курсах каких-нибудь. Приобрети профессию.
Ну, у меня и так вроде бы диплом есть.
Вот именно, что вроде бы, она осторожно взяла чашку с чаем. Куда ты с ним пойдёшь, с этим дипломом? Не смеши меня.
Мне, в общем-то, на жизнь зарабатывать необходимости нет.
Да разве в заработке дело? У тебя должна быть своя жизнь. Своя работа. Можешь не гнаться за заработком, но это личный рост, реализация. И новые люди. Глядишь, и найдёшь себе кого-нибудь другого.
И где будет гарантия, что этот другой не позарится на мои деньги?
А ты гляди в оба. На то и щука в море, чтобы карась не дремал. Но даже если выйдешь за этого своего Макса... Думаешь, он после свадьбы будет тебя так же ценить, как до?
Я поморщилась. Слова Мэл неприятно соответствовали моим собственным мыслям. От которых мне в последнее время почти удалось избавиться, и вот она мне снова о них напомнила.
Ты не кривись, а посмотри вокруг. Домохозяйки мужьям скучны. И не надо говорить, что дом вестиэто та же работа. Может, и работа, да только мужику, кроме борща и мягких тапочек, нужно что-то ещё. Борщ и тапочки он воспринимает как должное. Вот на своих родителей посмотриу твоей мамы собственное дело, ага? И живут вместе много лет, душа в душу. Когда жена умница-красавица, да ещё и независима, муж такую будет ценить. А не домашнюю клушу, которая и так от него никуда не денется, потому что ей и идти-то толком некуда.
Она откусила острый угол от треугольного куска пиццы и принялась жевать, прервав свой монолог.
Ну, насчёт красавицыэто точно не про меня, пробормотала я.
Ты, мать, себя-то не недооценивай, сурово посоветовала Мелюзина. А то так и будешь довольствоваться такими вот Максами. Женщина красива настолько, насколько себя ощущает. Вот я, например, каких хочу, таких и выбираю. Думаешь, хоть один отказал?
Я покосилась на неё и завистливо вздохнула. Ей, с её точёным носиком, легко говорить, не то, что моя картошка.
Хотя, справедливости ради, их и уговаривать особо не надо, Мэл отложила оставшуюся от куска корочку и вздохнула. Я ведь не на пустом месте говорю, что женатики только на сторону и смотрят. Ты бы знала, что я от мужей про их жён наслушалась! Даже если женились по любвиглядь, пройдёт годиков пять-семь, и былая нимфа превращается в корову. Которая, может, домашняя и уютная, но с ней ску-учно!
Так ты у насразбивательница семей?
Да нет, зачем? она пожала плечами. Я ведь замуж не хочу. Так что ни одного мужа ещё из семьи не увела.
Я взяла второй кусок, и некоторое время мы ели в молчании. Чай в чашках кончился, и Мэл сходила на кухню за чайником.
Люди делятся на две категории, я кивнула на оставленные ею корочки. Тех, кто ест пиццу целиком, и тех, кто оставляет корку.
Я всегда их оставляла. Не люблю пустое тесто.
А по-моему, коркасамое вкусное и есть.
Ну да, я помнюты и вафельные коржи без начинки грызёшь. Хотя они на вкус как картон.
Много ты понимаешь...
Разговор вернул на безопасно-кулинарные темы. Потом мы допили чай, и Мэл докрасила свои ногти, а попутно прочла мне маленькую лекцию по искусству маникюра. Домой я засобиралась уже совсем поздно.
Привет, Паш! я махнула рукой. Паша Кулагин оглянулся, кивнул и придержал шаг, позволив мне себя догнать.
Привет. Ты откуда?
Из спортклуба. А ты?
Из тира.
Из тира? Это где... я подняла руку с вытянутым пальцем, имитируя пистолет, «пиу-пиу»?
Ну да.
Ух ты! И давно ты туда ходишь?
Да с полгода уже.
Чего это тебя на стрельбу потянуло?
Да так как-то... он пожал плечами. Мать достаёт, братец тоже. Ты не представляешь, Женька, как тебе с предками повезло. А стрельба как-то отвлекает. Я и раньше туда ходил, а теперь вот вернулся. Знаешь, там ведь нужна концентрация, и всё лишнее куда-то уходит. Тренер говорит, что у меня способности есть, нужно только заниматься регулярно...
Он говорил что-то ещё, а я кивала, и воображение невольно рисовало картинку, что Пашка, выпуская пули в мишень, представляет на её месте «достающих» его родичей. Бр-рр. Но нет, стоит думать о нём плохо. А даже если и представляет, кто я такая, чтобы судить? В конце концов, это не самый худший способ выпустить пар, а от воображаемого до реального дистанция огромного размера. И вообще, он-то по мишеням стреляет, а япо живому выпалила.
Интересно, а что Пашка скажет, если я вдруг расскажу ему об этом эпизоде своей жизни? Нет, я, конечно, не собиралась делать такую глупость, но всё-таки. В ужасе шарахнется, или скажет «Ух ты, круто!»?
Полиция меня так и не потревожила, хотя прошла уже неделя, и я потихоньку уверялась, что ничего мне не будет. Следов, указывающих на меня, я не оставила: ни клочков одежды, ни вывалившихся из кармана предметов, ни отпечатков пальцев на деревяшкеспасибо холодной погоде и кожаным перчаткам. Свидетелей тоже не было, я вспомнила, как оглядывалась и прислушивалась после выстрелов, но вокруг было тихо. Если кто и услышал, то выяснять, кто стрелял, не поспешил. Машина? Мало ли там машин ставится...
Эй, ты меня слушаешь?
А? встрепенулась я.
Ты вообще слышишь, что я тебе говорю?
Извини, Паш, задумалась.
Вечно ты в облаках витаешь, хмыкнул Пашка.
Неправда!
Правда-правда. Ещё в школе помнюспросит тебя учитель о чём-нибудь, а ты встаёшь, как только что разбуженная... Даже странно, что кончила школу хорошо.
Я неопределённо хмыкнула. К экзаменам меня натаскивали нанятые родителями репетиторы. Но училась я и правда на «тройки», в этом Пашка прав. Младшие классы я отходила в элитную гимназию, где были индивидуальные занятия, интересные программы, и там я в целом успевала. Но потом кризис 98 года разорил первое папино предприятие. Тогда нам пришлось трудно, денег на оплату гимназии уже не хватало, и меня перевели в обычную муниципальную школу, где мне, избалованной креативными учителями, на уроках сразу стало скучно. Вот я и училась спустя рукава, хотя с одноклассниками мне повезло, а потому, даже когда наши дела выправились, я осталась доучиваться там же. Благо у меня всё же хватило ума не особо хвастать богатством, зато папа всегда был готов оплатить нашему классу то экскурсию, то школьную вечеринку.
А помнишь, как мы после выпускного сбежали в какой-то подъезд и пели там под гитару?
Угу. А потом у Надьки Квасковой случилась истерика, и её мать прибежала жаловаться, что мы обидели деточку. Хотя она просто перепила.
А меня там вывернуло, вспомнила я. Не нужно было мешать водку и шампанское.
Да, напугала ты нас знатно, согласился Паша.
Мы ещё некоторое время наперебой вспоминали наш выпускной, а потом просто разные случаи из школьной жизни. Потом Пашка спросил, как у меня дела, и я рассказала о том, что Макс начал серьёзно рисовать, пишет мой большой портрет, а параллельно успел сделать ещё несколько картин, которые мне и показал во время нашего свидания. Его квартирка потихоньку начинала напоминать картинную галерею.
Паша присвистнул. Макса он знал, но его увлечение рисованием стало для Кулагина новостью.
И как, хорошо хоть рисует?
Отлично, искренне сказала я. Да, я никогда не разбиралась в живописи, но Максовы пейзажи и натюрморты мне очень нравились. Он всегда находил какую-то изюминку, делавшую картину нетривиальной.
Ну-ну. Будет у тебя жених-художник. Художник-юрист.
А что плохого?
Да ничего. Гривичев вон тоже до того, как начал рисовать, был, по-моему, не то инженером, не то программистом.
Ты знаешь Гривичева?
Да его вся Москва знает. Не, ну лично не знаком, конечно, но картины видел. Смирновы с ним дружили... Паша помолчал. Жаль Володьку.
Жаль, согласилась я.
Вот он, кстати, тоже выскочил из грязи в князи. Никак не думал, что он действительно актёром станет.
Да он об этом мечтал ещё со школьной скамьи.
Мечтать-то он мечтал, но способностей у него к тому никаких не было. Ты вспомни, как он стихи читал. Таких завываний я больше ни у кого не слышал, а ему казалось, что это и есть «читать с выражением». У тебя лучше получалось.
Но он же потом играл, и здорово играл! От его Ромео я плакала. Ты был на его выпускном спектакле? Он его весь на себе тащил, Джульетта рядом с ним была никакущая.
Был. И удивилсядолго-долго ничего не получалось, и вдруг заиграл. Не дружи Володькина мама кое с кем из «Щуки», чёрта с два он бы туда попал, между нами-то говоря.
Я недоверчиво покачала головой.
Я помню, как он всякие сценки разыгрывал...
И я помню. Тебе неловко от них не становилось? Любительский драмкружок имени погорелого театра.
Ну... откровенно говоря, да, становилось. Всё время, что мы были знакомы, Володя любил кого-то изображать и поначалу страшно переигрывал. Но потом дело пошло на лад, и я решила, что ему просто не хватало мастерства.
Знаешь, последние серии «Выстрела в упор» мне те его потуги напомнили. Он начал переигрывать. Потом видимо спохватился и ударился в другую крайностьвообще перестал играть.