О, Мия, ты была права! Стоило спросить! Никогда бы не подумала, что тигры едят вишневый десерт.
«Что-то я много говорю, это не правильно». Шу отвернулась от него, чтобы не видеть этого издевательства, но, к сожалению, Тигренок слишком высок, чтобы его совсем не было видно из-за стола, даже сидящего на полу. И клуши так и вытягивают шеи, чтобы получше разглядеть представление. «Всё, надо прекращать это безобразие. Ещё немного, и мои девочки свернут себе шеи».
Тигрятам вредно много сладкого, тоном маленькой капризной девочки заявила принцесса, отбирая у Хилла остаток мусса. Фи, какой чумазый! и накрахмаленной салфеткой стала вытирать ему лицо, заодно прикрыв его от фрейлин. Не шипи, котик. Молочка хочешь? Котикам полезно молоко.
Фрейлины тихонько захихикали над уморительной сценкой. Её Высочество купила себе красивого невольника, и обращается с ним, как с котенком. Как весело! Никто из них и не подумал о том, каково этому юноше приходится. Подумаешь, какой-то раб!
Дайте мне молока! Самую большую чашку! Мой Тигренок хочет молока! обернувшись к нему, сахарным голосочком, сейчас, котик, будет тебе молочко. И, во избежание ещё какого-нибудь демарша, держа Тигренка за волосы, (со стороны казалось, что принцесса чешет его за ушком) пригнула его голову себе на колени.
Хилл на минуту позабыл про свою ревность и злость, так забавно было наблюдать за Шу. Вот актриса! Изображает из себя милую, избалованную дурочку, вся такая наивная и непосредственная. И при всём при этом тихонечко так своих девочек сиреневыми нитями поглаживает, успокаивает. А сама злится, искры так и летят. Хилл не желал себе признаваться, что её рука, властно и жестко удерживающая его голову, доставляет ему удовольствие. Впрочем, как и вся эта игра. Сейчас ему было бы гораздо труднее изобразить идеально спокойное и невозмутимое снежное изваяние. Пришлось бы гитару держать несколько по-другому, чтобы не нарушить образа. Но вот хихиканье фрейлин чтобы понять их мысли, не нужно быть магом. Эти девчонки его за человека не считают, раз на нем ошейник и называется он Тигренком. Хилл сам не особо заметил, как его раздражение перекинулось с принцессы на её придворных дам. Шу с ним играет, и довольно жестоко. Но она играет с человеком, и в этой игре ещё неизвестно чем всё закончится. А вот эти девчонки пока он был для них менестрелем, учеником Клайвера, бегали за ним толпами, готовы были друг дружке волосенки повыдирать, лишь бы его заполучить. На прием, на званый вечер, или просто на ночьневажно. Теперь же он для них просто вещь.
Проголодался, Тигренок? На, выпей молочка, принцесса ласково потрепала его по затылку и вручила чашку молока. Весьма кстати, потому что он действительно был голоден. Похоже, она об этом догадалась и решила его всё же покормить.
Интересно, а пирожные котикам можно? Шу с шаловливой детской улыбкой обратилась к фрейлинам. Мия, твоя киска ест пирожные?
Нет, Ваше Высочество, зато моя кошка кушает виноград, Мия Тейсин обожала свою кошку, и при каждом удобном случае про неё рассказывала. И ещё лесные орешки.
Дочь барона Тейсина разулыбалась, довольная вниманием принцессы. Шу же тем временем положила на свою тарелку горку пирожных и пирожков, добавила пару бутербродов и отдала тарелку Тигренку.
Как интересно! А твой кот, Ленкория? Может, он ест пирожные? Как, кстати, его зовут?
Пока девушки увлеченно обсуждали своих котов, выясняя, что они едят, как себя ведут, у чьего кота шерсть длиннее и привычки забавнее, Хилл, наконец, позавтракал. Страшная мстя принцессе может и подождать немножко, в отличие от урчащего голодного желудка. Да и нежные пальчики Шу, поглаживающие его по голове, способствовали перемирию. Ничего, ещё целый день впереди, эти избалованные девчонки успеют получить свое. Глядя, как принцесса мило беседует с дамами, Хилл задумался вдруг, с чего бы такая перемена. Вчера она вела себя с ним как угодно, только не как с домашним зверьком. Шу вчера и злилась, и ластилась, и била его, и целовалакак мужчину, а не как котенка. А сегодня она убеждает своих дам, что Тигренок для неёне более, чем неодушевленная игрушка. С чего бы это? Во взбалмошность, непоследовательность и прочую ерунду, свойственную женщинам, ему не верилось. Её Высочество даже в порыве страсти всегда знает, что делает. Так какого демона она творит сегодня?
Хилл не успел додумать эту мысль до конца, как Её Высочеству наскучило обсуждение котов и захотелось новых развлечений. Принцесса отобрала у Тигренка тарелку с последним пирожным и неподражаемо капризным тоном повелела:
А теперь мы желаем усладить наш слух мелодиями далекого севера! в её устах это звучало так, будто Её Высочество потребовала луну с неба и сокровища морских людей в придачу. Натуральная принцесса из ярмарочного балагана! Её изволение было именно тем, чего Тигренок и ждал. С Черной Шиерой в руках ему никакая магия не нужна, чтобы вить из женщин веревки. Фрейлины оживленно зашевелилиськот, играющий на гитаре! Какой изыск! Хилл подумал, что теперь они замучают родителей требованиямикак же так, у Её Высочества есть, и им тоже хочется! Новая мода грозила лишить свободы немало бродячих музыкантов.
Хилла это совершенно не волновало. Он взялся за Черную Шиеру, и она запела. С первыми звуками удивленные девицы притихли, и вскоре замолкли совсем. Сегодня не было баллад о любви. Шиера пела о тоске и одиночестве души, запертой в клетку, птицы, лишенной крыльев, кита, умирающего на берегу. Пела о страсти, жаркой, неразделенной, испепеляющей страсти к небу, к необозримому простору, к свободе. Черная Шиера вспоминала высоту и мощь ветра, несущего на своих крыльях песни неведомых далей, трепетала парусом бригантины, идущей сквозь штормы и ураганы к не обозначенным на карте берегам, звенела и рыдала криком чайки над портом, билась прибоем о скалы необитаемых островов, свистела в перьях пикирующего сокола, дребезжала плачем одинокого старика, не дождавшегося сыновей с моря
Последние обертоны растаяли в воздухе, уплыли туманные корабли, улетели призрачные птицы. Остался обнаженный золотоволосый мужчина с черной гитарой в руках, с поникшей головой и ошейником невольника. И одиннадцать девушек, каждая из которых была уверена в том, что гитара пела только для неё. Одна из них не ошибалась. Для неё, и только для неё мог играть Хилл. Все остальные рассеялись и растворились, не оставив следа, и замирание юных сердечек, прислушивающихся к бессловесной беседе двоих, не имело никакого значения. Юноша забыл о них, он снова видел только её, только для неё рвалась и стонала его душа. Только её он звал с собой в путешествие по синим, как его глаза, просторам.
Но для остальных дев всё было иначе. Каждая из них теперь смотрела на игрушку принцессы совсем другими глазами, и считала, что чудо открылось ей одной. И что Тигренок Её Высочества достоин лучшей судьбы, чем служить развлечением жестокой колдунье, и эта судьба Размышления томных экзальтированных девиц, начитавшихся модных сентиментальных романов, весьма предсказуемы. И, хоть Тигренок и забыл уже о своих коварных намерениях, музыка (или его магия, кто знает?) сделала свое дело.
Шу чувствовала, что ситуация выходит из-под её контроля, но ничего изменить пока не могла. Она сама не могла прийти в себя после его северных мелодий. Ей казалось, что с неё заживо содрали кожу и засунули в чужую шкуру. И в шкуре Тигренка ей совсем не нравилось. Опять он заставляет её полной мерой ощутить собственную жестокость. Заставляет до малейшего оттенка прочувствовать всю горечь и отчаяние человека, лишенного свободы, лишенного речи, лишенного надежды. Человека, уверенного в своей скорой смерти, но при этом мечтающего о любви, имеющего смелость добиваться этой любви, хоть бы и в свои последние дни. Шу изо всех сил пыталась избавиться от морока. Так дело не пойдет. Угрызения совести ещё никого до добра не доводили. И менять свои планы, наслушавшись менестрельского страдания, она не будет. Принцесса решила дать фрейлинам время опомниться, и немножко встряхнула их, избавляя от пленительного, прекрасного в своей безнадежной тоске наваждения.
Мы желаем отдохнуть перед прогулкой. Вы свободны. Её Высочество встала и милостиво махнула рукой в сторону выхода. Фрейлины, ещё плохо соображающие после испытанного потрясения, дружно вскочили, изобразили учтивые реверансы, и стайкой потянулись к дверям.
Глава 13. Поперек судьбы
239 год. Найрисский залив, за три недели до Осенних гонок.
Если бы сиятельный шеен верил в предзнаменования, то он бы повернул назад. Казалось, сама природа предупреждает егоотступись, прислушайся к себе, подумай, а так ли нужна Полуденной Марке возможность ввязаться в войну? Но врожденное упрямство шеена Рустагира вкупе с недвусмысленным предупреждением Великого Визиря гнали его вперед, не смотря ни на что.
В какой-то момент показалось, то он переупрямил судьбу. Потрепанный галеон с оборванными парусами и течью в трюме выбрался из шторма, разыгравшегося всего за два дня до того, как купцы должны были достигнуть Найриссы. Их изрядно отнесло от места назначения, но, по крайней мере, не выбросило на скалы. Но на этом приключения не окончились.
На следующий день после окончания разгула стихии на горизонте показался синий парус.
Пираты! Полундра!
По кораблю разнесся тревожный гул колокола. Довольные улыбки избежавших смерти вмиг слетели с усталых лиц матросов. Новая напасть ввергла команду в панику.
Спустить паруса! Белый флаг! как всякий здравомыслящий человек, шкипер без долгих размышлений отдал приказ готовить корабль к сдаче.
Стоять! Отставить паруса! вопль богато разодетого ирсидца, взбежавшего на мостик, перекрыл команду шкипера.
Какого демона вы творите? Ухоженная завитая борода купца гневно встопорщилась. Вы что, собираетесь отдать мой груз каким-то ублюдкам? Да я вас! Да как вы! задыхался купец от ярости. Мы пустим на дно этих наглецов!
Но, бие Шавур, нам не справиться с пиратами! Мы даже не сможем уйтиу нас нет половины парусов! Если мы окажем сопротивление, они попросту потопят судно!
Молчать! Трус! Да у нас вдвое больше людей!
Это простые матросы! Команда вымотана штормом. Да посмотрите жеони на ногах еле стоят! И вы хотите, чтобы они сражались против мидзаку? Мы все погибнем из-за вас! шкипер ярился не хуже торговца. В стремлении сохранить собственную жизнь он позабыл, что судно принадлежит вовсе не ему.
Спусти крик шкипера оборвался хрипом и бульканьем.
Купец вытащил короткий клинок из горла мертвеца, брезгливо отшатнувшись от падающего на мостик тела. Боцман и двое матросов попятились в ужасе, увидав искаженное бешенством лицо.
Трусы! Жалкие крысы! Испугались кучки голодранцев! рявкнул ирсидец.
Вид забрызганного кровью мужчины, вытирающего клинок об одежду мертвого шкипера, похоже, лишил боцмана остатков здравомыслия: он застыл на месте, шевеля губами.
Что вылупились, отродье гиены? Грязь на палубе! Убрать, быстро!
Косясь на купца и вздрагивая, два матроса осторожно, бочком, приблизились к трупу. Схватили его за голову и за ноги, оттащили к борту и скинули в воду.
Эй вы! купец подошел к перилам, ограждающим мостик, и оглядел ошарашенных матросов. Готовьтесь к бою, канальи! Или вы такие же маменькины сынки, как этот мешок дерьма? Бие Шавур кивнул в сторону громкого всплеска, проводившего шкипера в последний путь. Кто из вас хочет стать акульим кормомвперед, за борт! Мне тут трусы не нужны! Ну? Кто готов сразиться и победить? Покажем островным ублюдкам, кто на море хозяин! Каждому, кто убьет пирата, три империала премии! Нет, пять!
Ура! Покажем ублюдкам! лишенные здравомыслящего руководства матросы поддержали свежеиспеченного командира нестройными криками. Обещание премии, превосходящей двухгодовой заработок любого из них, пересилило даже ужас перед пиратами. Только боцман, да ещё трое-четверо матросов постарше хмурились и качали неодобрительно головами. Остальные же, подбадриваемые командами с мостика, споро принялись готовить галеон к предстоящей схватке.
Шеен наблюдал нерадостную картину с некоторого удалениякогда раздался крик вахтенного из «вороньего гнезда», он находился на носу корабля. Сохраняя видимое спокойствие, он про себя ругался последними словами. На на идиота шкипера, позволившего себя убить в самый неподходящий момент. На ослов матросов, не соображающих, что только что подписали себе смертный приговор. На прихвостней Шаизы-Кса, не в добрый час затеявших нападение на галеон. На Великого Визиря, втравившего его в это проклятое Карум предприятие. На предписанную секретность, сыгравшую с ним дурную шутку, когда он выбрал вместо островного торговца корабль ирсидца. И на самого себя: не сумел достойно вывернуться из неприятностей, о которых не давали забыть два предмета, спрятанные на груди. Тонкий, тщательно упакованный и защищенный от воды свиток и изящное драгоценное колечко. Временами шенну казалось, что эти две вещи, даже не касаясь тела, прожигают его насквозь.
Но больше всегона безмозглую сухопутную крысу-купца. Может быть, он принял жадность за храбрость?
Зря, очень зря. Хоть маленькая и быстроходная охотничья утта несла команду вдвое меньшую, нежели торговый галеон, один Свободный Охотник стоил в бою четверых ирсидских матросов. С раннего детства воспитанные в суровых традициях Восхождения Карум, воины Полуденной Марки на голову превосходили и регулярные войска континента, и даже прекрасно обученных наемников. Конкуренцию им могли составить разве что убийцы из Гильдии Тени но откуда на купеческом корабле взяться полумифическим Посвященным Хисса? В отличие от большинства соотечественников, твердо уверенных в неоспоримом превосходстве собственной военной школы, шеен Рустагир скрепя сердце признавал, что бывают на свете бойцы лучше мидзаку. Но сколько их, элитных воинов Гильдии Тени? Считанные десятки на всю Империю. А мидзакутысячи. Три века подготовки к неизбежной освободительной войне не прошли даром для Полуденной Марки. Пусть среди избранного народа после войны с Красными Драконами и не рождались маги, но зато каждый мальчик с Островов проходил полное обучение, следуя пути Восхождения. И каждый третий становился истинным мидзакуне важно, шел он потом в рыбаки, гончары, торговцы или Свободные Охотники.
Но, что бы не двигало купцом, только что он подписал и себе, и своему судну вместе с командой смертный приговор.
Шеен не опасался, что соотечественники убьют или ограбят его. Все же знак принадлежности к Облачному Двору у любого, самого заматерелого пирата вызывал трепет и уважение к непререкаемой власти доверенных слуг Небеснорожденного Владетеля. Если, конечно, шеен не попадется кому-нибудь из разъяренных сопротивлением охотников в пылу сражения.
Переубеждать ослепленного мнимым численным превосходством купца шеен не стал, как и открывать собственную национальную принадлежность. Как и предлагать свои услуги в качестве ещё одного бойца. Иногда лучше выглядеть трусом, но остаться в живых и с честью выполнить поручение Небеснорожденного Владетеля, нежели погибнуть ради показной отваги. Да и было бы перед кем. Северные варвары все равно не способны оценить истинную красоту смерти.
И за разворачивающимися событиями Нимуе Рустагир следил в основном с капитанского мостика вместе с бие Шавуром, пославшим своих людей на смерть, но отсиживающемся в безопасном месте. Надежда ирсидца сохранить собственную драгоценную шкуру оказалась тщетной. Шеен собственноручно прирезал его, когда абордажная команда Свободных Охотников, закинув крючья на борт обреченного галеона, вступила в бой.
* * *
239 год. Суард, за две недели до Осенних гонок.
Хилл не смотрел на уходящих фрейлин, лишь краем сознания отметив, что их отношение к нему разительно переменилось. Не смотрел на стоящую рядом принцессу, кипящую злостью и болью. Он не хотел ни слышать никого, ни видетьего ледяная броня рассыпалась в пыль, и снова отрешиться от окружающего мира не получалось. Хилл из последних сил пытался хотя бы разозлиться, но и это не выходило. Почему, вместо того, чтобы поставить вредную девчонку на место, заставить её прекратить унижать его, он оказался перед ней снова наг и беззащитен? Почему единственное, что он сейчас хочетчтобы она перестала злиться и поцеловала его? Чтобы нежными, прохладными руками коснулась его пылающего лба, прогоняя горечь, утишая боль.
Шу не могла понять, как ей теперь поступить. Логика подсказывала, что Тигренка следует наказатьустроить ей такое! Кто бы мог подумать, что у него хватит наглости заявиться в дамское общество нагим, да ещё так откровенно всем продемонстрировать, что он любовник принцессы? Скандал обеспечен. Тут, как ни пытайся мягко и ненавязчиво успокоить девиц, без серьёзного вмешательства, типа частичного стирания памяти у каждой из фрейлин, и заодно у всех служанок, не обойтись. Принцессу останавливали отнюдь не этические соображения. Будь её воля, девицы уже забыли бы, как их зовут, не то что Тигренка. Но некоторые из нихдочери герцогов и графовнаходились под защитой закона. И Рональд не упустит шанса прижать её на вопиющем нарушении, за которое её можно запросто приговорить к лишению магии и ссылке. Ох, Тигренок! Зачем ты так поступил? Шу казалось, что он более спокойно примет её игру с придворными дамами. Поймет, что это всего лишь шутка, отвлекающий маневр. Сегодня к вечеру Рональд и Ристана получат десять отчетов о произошедшем. Так не лучше ли было, чтобы они считали Тигренка обыкновенной игрушкой принцессы, дорогой, но не имеющей для неё особого значения? А после сегодняшнего утра Хисс и тот не знает, что выйдет.
Но вот наказывать его у Шу рука не поднималась. За что? За его отчаяние? За его боль? Не достаточно ли? Она понимала его, и это было невыносимо. Принцесса старательно накручивала себя, чтобы разозлиться как следует и перестать чувствовать себя капризной избалованной гадостью. Получалось не очень. Особенно, когда Тигренок, не поднимая на неё глаз, встал напротив, ожидая.
Он был так красив, и так трогательно беззащитен, она чувствовала всю его боль, его обиду, и его растоптанную гордость, не позволяющую взглянуть на неё. Она чувствовала, что из последних сил он держится, держится за остатки собственного достоинства, чтобы
Тигренок? Шу подошла к нему совсем близко, почти вплотную, и легонько коснулась его склоненной головы, зачем, милый?
Он вздрогнул, словно его ударили. И поднял на неё глаза. Почти черные от той бури, что клокотала в его душе. Шу увидела всёи его ревность, и гнев, и горькое страдание, и жажду, и отчаянную надежду. И последнюю попытку сохранить лицоосколки ледяной маски, острые и ранящие до крика.
Не в состоянии выносить это взгляд, Шу ударила его. Голова его дернулась от звонкой пощечины, затем от второй. Ударить себя в третий раз он не позволил, схватив Шу за руки и прижав к себе. Она стояла, приникнув к нему всем телом, впитывая его тепло, его дрожь, бешенный стук его сердца. Позволяя обнимать и ласкать себя, пряча полные слез глаза.
Хилл рвал на ней платье, исступленно впивался ртом в её шею, вжимал её в себя, оставляя на бледной коже синяки. Он хотел быть жестким, грубым, обидеть и ранить её, как она его, но вместо жестокости из него рвалась на волю страсть. Хилл пил её сладкое дыхание, словно умирающий от жажды, терзал её губы, словно голодный зверь свою добычу, рычал в ответ на её стоны. Он уже ни о чем не мог думать, ему было всё равно, что будет потом. Не имело значения, что она может в любой момент стереть его в прах. Только нежное, хрупкое и податливое тело под ним, тонкие руки, обнимающие его, горячие губы, шепчущие его имя Тигренок упивался её покорностью, её жаром и трепетом, дразнящим и сводящим с ума медовым запахом её влажных бедер. Она принадлежала ему вся, до самого донышка, она обвивала его тесно, словно боясь отстраниться хоть на миг, словно стремясь раствориться в нем, стать одним целым.
Крик боли и наслаждения, десять острых когтей, до крови впившиеся в его ягодицы, и ощущение лопнувшей тонкой преграды в горячей, пульсирующей глубине её тела вырвали его из пылающего безумия, заставив замереть и открыть глаза. Заставив, наконец, увидеть её. Расширенные, полыхающие лиловыми огнями очи, запрокинутое бледное лицо с припухшими, окровавленными губами, багровые следы зубов на шее, на хрупких плечах, на острых грудях с розовыми сосками.
Она взглянула на него, удивленная, и улыбнулась, притягивая обратно к себе. Он склонился к её лицу, тихонько касаясь губами висков, скул, бровей, осторожно трогая языком алые губы. Чуть дыша, заглядывал ей в глазабудто видел впервые, будто не мог поверить в то, что она подарила ему самое редкое и дивное сокровище на светесебя. Она потянулась к нему губами, обвила за шею и подалась навстречу, застонав тихонько, прося не останавливаться. Зарывшись лицом в её растрепанные волосы, он задвигался, сначала медленно, опасаясь причинить ей боль, прислушиваясь к её отклику, к её вздохам. Она металась под ним, и снова шептала: «Тигренок! Ещё, Тигренок!» и он вжимался в неё, распластывая по полу тонкое тело, резко двигаясь в кольце её ног и рук, и беззвучно крича в её волосы: «Шу, родная, я люблю тебя! Боги, как же я люблю тебя!» и плакал от любви, раздирающей его на части, и от пронзительной, всепоглощающей нежности.
Ослепительная волна экстаза накрыла их сплетенные тела, исторгнув одновременный стон из сомкнутых уст. Он всей кожей, всем телом ощущал, как она судорожно бьется в его объятиях, приникает ещё теснее, не выпускает из себя, сцепив ноги на его пояснице. Любовался искаженным страстью лицом, слизывал соленые капли с её щек, прижимался и терся о её тело животом. Он не мог сдержать счастливой улыбки победителя и собственника, признавая свое поражение и соглашаясь вечно принадлежать ей. Он не хотел размыкать объятий, отрываться от неё. Он целовал её, зализывал синяки и укусы, снова ласкал её всю, с головы до ног, осторожно касаясь устами. Он целовал каждый крошечный пальчик на узенькой ножке, и щекотал языком чувствительную складочку под коленкой, и слизывал с нежной кожи бедер капли крови и семени, заставляя её снова стонать и вцепляться ему в волосы.
Шу лежала на груди Тигренка, счастливая и умиротворенная, поглаживая и исследуя пальцами его лицо, обводя улыбающиеся губы, позволяя ему щекотать свои ладони ресницами и покусывать за кончики пальцев. Она вовсе не хотела отдаваться ему сегодня, опасаясь она уже не помнила, чего там следовало опасаться. Тигренок сейчас выглядел счастливым и расслабленным, позабывшим прошлое, не задумывающимся о будущем. Ей было невыразимо приятно чувствовать его разгоряченное тело, смотреть на него, целовать его. Хотелось оставаться так вечно, блаженствовать в его объятиях, и не вспоминать об окружающем мире. Шу казалось, что ему сейчас хочется того же, и если она попросит, то Тигренок останется с ней.
Хилл остался бы, попроси она. Ему даже не нужна была просьбатолько позволение. Он был уверен, что не сможет жить без неё, и что сделает всё, что угодно, лишь бы никогда не расставаться с ней. И при этом Хилл был полон раскаяния и виныесли бы он только мог предположить, что и эти слухи о принцессе совершенный бред если бы он не был так зол и не сходил бы с ума от ревности если бы не набросился на неё, словно голодный зверь Боги, он же её практически изнасиловал! Он даже не помнил, сопротивлялась ли она в начале, или сразу ответила. Он даже не отнес её в постель, бросив на пол. И где все его намерения доказать ей, что он лучший любовник из всех, кого она только сможет найти? Ну да. Лучший. Единственный. Взявший её на полу в гостиной. Демоны! Какой же идиот
Принцесса не знала, сколько прошло времени, но далекая мысль о том, что сюда скоро могут прийти её фрейлины, не давала ей покоя. Мало скандала за завтраком, ещё не хватало показаться на публике в таком виде. Она вопросительно взглянула на Тигренкане пора ли вставать? И вообще принимать приличный вид? Он нежно улыбнулся в ответ, ухватил её в охапку и вместе с ней вскочил на ноги, продолжая прижимать к себе.
Тигренок на руках отнес её в спальню и бережно положил на постель. Она не успела ничего сказать, как его губы снова приникли к ней, и все мысли вылетели у неё из головы. На этот раз Тигренок был нежен и осторожен, и Шу чувствовала себя драгоценной цуаньской вазой, хрупкой и звенящей. Каждое его прикосновение отдавалось сладкой дрожью во всём теле, она не понимала, где его руки, где язык, где мужское естество. Она была им, а он ею, одним существом с двумя телами, так подходящими друг другу, идеально совпадающими в каждом движении, в каждом изгибе.
Едва отдышавшись, Шу почувствовала беспокойство. Похоже, и Тигренок вместе с нейони, не обменявшись ни словом, устремились в ванну. Тигренок не дал, правда, принцессе и шагу ступить самой, снова подхватив её на руки. Шу довольно засмеяласьей нравилось, как он носит её на руках, нравилось, что он понимает её без слов, и нравилось всё, что он делает. В темпе ополоснувшись, даже толком не поцеловавшись под душем, Шу и Тигренок принялись одеваться. Принцесса не могла удержаться и не рассмотреть любовника ещё разоккакие, к демонам, статуи, ни один художник до сих пор не создал такого совершенства. Совершенство довольно и несколько смущенно усмехнулось, пожимая плечами: «А чего ещё ты ожидала, разглядывая меня? Что я, каменный?» Шу притворно строго погрозила ему пальчиком, но тут же подошла и жарко поцеловала в губы. Но не дала себя ухватить, убежала, смеясь, за кресло и прикрылась платьем. И показала Тигренку язык.
Выйдя в гостиную, Шу смутилась, увидев на полу обрывки растерзанного утреннего платья. К счастью, служанки поостереглись заходить, пока Её Высочество не распорядилась. Она быстренько удалила изобличающие её аморальное поведение тряпки и обернулась к Тигренку:
Ты пойдешь со мной на прогулку? Пожалуйста, Шу понимала, что это мероприятие вряд ли доставит Тигренку удовольствие, но с последствиями утреннего балагана надо что-то делать. Спрятать Тигренка дома и больше не показыватьне выход. Наоборот, только больше подозрений. Нужно постараться отвлечь внимание фрейлин, перевести не что-то другое. И, хорошо бы Тигренок не выглядел на прогулке слопавшим канарейку котомслишком очевидно будет, чем они тут занимались.
Хилл кивнул, соглашаясь. Ему казалось, что принцесса очень озабочена чем-то. Он, конечно, догадывался, что его выходка, по меньшей мере, скандальна, но не очень представлял себе, во что она может вылиться. Сейчас он был готов сколько угодно изображать из себя послушного котенка, лишь бы Шу не хмурила бровки и не смотрела на него с такой тревогой.
Тигренок, в её глазах была почти мольба, не подведи меня, ладно?
Встав на одно колено, он куртуазно поцеловал изящные пальчики Шу, всем своим видом показываяя ваш верный слуга, Ваше Высочество. И обещая вести себя прилично. Принцесса облегченно улыбнулась и напоследок оглядела его. Синий сдержанного покроя камзол с не бросающейся в глаза отделкой сидел на нем, как влитой, подчеркивая широкие плечи и изумительно оттеняя глаза. Вензелей на подкладке видно не было, так что мало вероятно, что кто-нибудь догадается, что она одела своего Тигренка в одежду короля Мардука. Юноша понял, что она от него хочет, и перестал весь светиться довольством, лишь шаловливые искорки в глазах выдавали его. Сдержанный и холодный, он снова напоминал статую. Нет, вернее было бы сказатьпортрет опытного царедворца. Принцесса ещё раз поразилась, как легко Тигренок меняет маски, и каждая из них кажется его истинным лицом до тех пор, пока он не сменит её на другую, не менее убедительную. Хилл подумал примерно о том же в отношении принцессыот страстной женщины не осталось и следа, перед ним снова была манерная, избалованная девчонка, глуповатая и капризная. Нарушая образ, Шу подмигнула ему и приложила пальчик к губамон изобразил церемонный придворный поклон, подметая пол воображаемыми перьями воображаемой шляпы, и подмигнул в ответ.
Её Высочество явилась нетерпеливо шушукающимся фрейлинам, собравшимся в холле перед её дверьми, невозмутимая и элегантная, в сопровождении не менее элегантного молодого человека с гитарой за спиной, в котором фрейлины с удивлением признали давешнего Тигренка. Он держался на шаг позади принцессы, демонстрируя безупречные придворные манеры. Несколько тихих облегченных и восхищенных вздохов приветствовали его появлениемногие девицы не надеялись увидеть его так скоро, опасаясь тяжелого и вздорного характера Её Высочества. Она могла запросто его жестоко наказать или вообще убить, недовольная его поведением с утра. Но всё обошлось, и некоторые из фрейлин с удивлением обнаружили, что не могут оторвать глаз от юноши, и старательно прятали смущенные радостные улыбки от принцессы.
Её Высочество сделала вид, что не заметила реакции девиц на Тигренка, но подумала, что дело ещё серьезнее, чем она ожидала. Она не ревновала егоупаси боги от такой глупости! но томные и кокетливо-жадные взгляды фрейлин наводили на неприятные размышления. Но прямо сейчас Шу не могла ничего с этим поделать, и отбросила лишние волнения. Ближайшей её целью было всё же создать видимость легкой, незначительной причуды взбалмошной особы, которая улетучится через пару дней. Настолько незначительной, что Её Высочество и не заметит исчезновения новой игрушки, буде с ней что-то случится.
Принцесса милостиво кивнула в ответ на реверансы, и прошествовала к парадному выходу. На ходу она поманила к себе Балусту, и шепотом попросила её уговорить Кея присоединиться к ним за обедом, по возможности со своей свитой. Но таким образом, чтобы это казалось его собственным капризом. Вслух же неприятным голосом велела ей непременно найти её любимый веер с цуаньскими картинками, и без него не возвращаться. Баль напустила на себя вид несправедливо обиженной, чтобы её долгое отсутствие не выглядело подозрительно, и под носно чтобы все слышалипроворчала, что этот веер не иначе как гоблины унесли, и вообще, за каким троллем он принцессе сдался, сто лет про него не вспоминала! Её миниатюра была по достоинству оценена фрейлинами. Баль провожали злорадными и ехидными ухмылкаминечего воображать себя самой приближенной и привилегированной особой, чуть ли не подругой Её Высочества. Служанка, она служанка и есть, в какие изысканные платья не рядись. Милым девушкам не приходило в голову, что все их попытки сблизиться с принцессой с помощью неприкрытой лести и фальшивого восхищения обречены на провал заранее. Её Высочеству удавалось довольно долгое время изображать из себя собственную противоположностьнедалекую, наивную и падкую на комплименты, избалованную и не интересующуюся ничем, кроме нарядов и кавалеров девицу. Все свои интриги Её Высочество проворачивала с таким невинным видом, будто всё как-то само собой получилось, а она тут ни сном, ни духом и не догадывалась до последнего момента. Шу удивлялась, как они до сих пор покупаются? Несколько забывая при этом, что её фрейлины магией Разума, в отличие от неё, не владеют.