Немного. Улыбка увядает. Но если остаться, это ничего не изменит.
Она права, конечно. К тому же люди крепче, чем кажутся на первый взгляд. Каждый в тисках собственного страха. И в каждом горит желание выжить любой ценой.
Может быть, мы подарим им надежду, говорит Клара. Станем чем-то вроде легенды. Двое, которым удалось сбежать. О нас услышат даже те, кто придет сюда после нас.
Когда выберемся, мы могли бы все изменить. Могли бы помочь остальным.
Отчасти мы навсегда останемся здесь. Клара отламывает острый кусок от толстой ветки. Прямо на этом дереве. Смотри.
Чтобы посмотреть, на что она показывает, я поворачиваюсь, крепко держась за ствол, и желудок подскакивает к горлуна мгновение мои глаза заметили далеко внизу белую землю.
Клара смеется:
Боишься упасть?
Разве что слегка, ухмыляюсь я.
Мне действительно страшно, и это очевидно. Я напряжен с головы до ног, как натянутая струна. Но это хороший страх. Он состоит из адреналина и волнения. Обычный, нормальный страх, а не смертельный ужас.
Я же говорила, будущее нельзя знать наверняка. Может быть, ты умрешь вовсе не от дефективности. И не потому, что перебрал со спиртным где-нибудь на жарком пляже. Может быть, ты будешь спускаться с дерева, упадешь и свернешь себе шею.
Она начинает что-то царапать на стволе обломком ветки.
Ну спасибо. Очень ободряюще.
Зато тебя увековечат, Клара замолкает и царапает ствол глубже, прямо здесь.
Я изворачиваюсь, чтобы посмотреть, что она делает, но это непросто. Отрываться от ствола не хочется ни капельки, поэтому шея начинает болеть от напряжения. Но когда я все вижу, начинаю улыбаться. В коре выцарапано неровное сердечко, внутри которого надпись «Т+К=Навсегда».
Деревья живут веками, тихо говорит Клара. Другие дети залезут сюда, увидят надпись и вспомнят о тех двоих, которым удалось сбежать. А может быть, однажды, когда пройдет лет сто или больше, этот дом станет обычным домом, и самые обычные дети взберутся на это дерево и подумают, кем же были эти Т и К? Дикая мысль, да?
Я пытаюсь представить, что прошло сто лет. Тех, кто сейчас жив, уже не будет. Будут другие, новые люди. Они будут вечно куда-то спешить и думать, что что-то значат. Голова кругом. Даже здесь, в доме смерти, после того, что я видел прошлой ночью, мне трудно представить мир, в котором меня нет. Я завидую дереву.
После обеда Клара тащит меня наверх:
Хочу в постель.
Я решаю, что она устала, но потом вижу, как она закрывает дверь в свою спальню и подпирает ручку стулом. До меня доходит, что Клара имеет в виду. После событий прошлой ночи наш секс кажется сном, чем-то, что было в другом мире. А теперь я стою и чувствую, как дрожат ноги. Словно само чудо вернулось ко мне приливной волной, и я понимаю, что мне это нужно. Нужна Клара. Чтобы хоть на время стереть из мыслей весь этот кошмар.
Сейчас мы увереннее, и времени уходит больше. Мы делаем «это» дважды, и во второй раз я нисколько не боюсь облажаться. У нас все совсем не так, как в фильмах, которые я смотрел по телику и на компе. Мы более неуклюжие. Не разговариваем. Не делаем того, что делают актеры. Но то, что происходит у нас, намного удивительнее и прекраснее, чем в фильмах. Словно нам открылся новый, неизведанный мир. Кожа Клары горячее, чем я помню, а сама она как целая вселенная, которую мне не дано до конца понять. Я не могу насмотреться на ее обнаженное тело. От тихих вздохов и изящных движений готов взорваться в любую минуту. Это лучше любых разговоров. Мы по-настоящему узнаем и познаем друг друга. Это и есть любовь.
Снова одетые (на всякий случай), мы лежим на кровати, как вдруг кто-то стучит.
Тоби, ты здесь? Ручка дергается, но натыкается на подсунутый под нее стул. Тоби? Тоби! Пожалуйста, выходи!
Это Луис, и голос у него расстроенный.
Погоди.
Мы поправляем одежду. Пока я иду к двери, Клара заправляет кровать.
Что стряслось?
Луис и не смотрит ни на скомканную постель, ни на выбившиеся из хвоста волосы Клары. Нижняя губа гения дрожит, а он беспокойно переминается с ноги на ноги.
Уилл. Что-то не так. Пойдем. Ты должен пойти!
Клара уже рядом. Мы обмениваемся взглядами. Волшебство, которое мы разделили, за миг сожрал страх. Не говоря ни слова, мы идем за Луисом.
Уилл с покрасневшими глазами сидит на бортике ванны. Он не плачет, но точно плакал и, кажется, готов заплакать снова в любой момент. Громко шмыгнув носом, он смотрит на нас.
С первого взгляда я замечаю, в чем дело. Джинсы на нем влажные спереди. Темные пятна спускаются по ногам. Обмочился.
Мы вернулись в дом, потому что он не смог слепить снежок, объясняет Луис. А потом случилось вот это.
Я даже не почувствовал, всхлипывает Уилл, напомнив мне, как скулят щенки. Сначала снега не чувствовал, а потом вот это не почувствовал. Пока ногам мокро не стало. Он снова плачет и смотрит на меня. Мне страшно, Тоби.
Клара садится рядом с ним на холодную ванну и ласково обнимает. Мы даем Уиллу выплакаться.
Что будем делать, Тоби? шепчет Луис. Нельзя, чтобы медсестры узнали.
Мозг горит и плавится. Я был уверен, что следующим буду я или Луис. Мы ведь повторно сдавали анализы. Что бы сейчас ни происходило с Уиллом, мы должны защищать его столько, сколько сможем.
Простирнем штаны и кинем на батарею. Скажем, промокли от снега. Только надо раздобыть ему другие штаны и вернуться на улицу еще поиграть. Типа все путем, как обычно. Вдруг кто-нибудь что-то заметил. Хотя бы на полчасика. Потом вернемся в дом и поиграем в шахматы или еще во что.
Луис кивает:
С ним же все будет в порядке?
Само собой, говорю я достаточно громко, чтобы Уилл тоже слышал. Это все из-за снега. Он не привык. Может, у него вообще на снег аллергия.
Точно, очень даже может быть.
У Луиса такой вид, будто на него снизошло облегчение, но я вижу тени в глазах гения. Наверное, тяжело иметь такой необъятный мозг. Логику невозможно игнорировать, как ни пытайся.
Думаете, в этом все дело? спрашивает Уилл. Он младше нас, искреннее, доверчивее. Его лицо озаряется надеждой. У людей бывает аллергия на снег?
У людей на все бывает аллергия, так почему бы не на снег? говорит Клара. Может быть, во всем вообще виновато вино. А теперь шевелись, дружочек. Вставай. Пора вытащить тебя из этих штанов.
Она ласково улыбается, и Уилл делает, как было велено. Ему десять, а сегодня как будто пять. Сейчас Клара для него почти как мама. Надеюсь, он не спросит о нашей медсестре. Вряд ли я смогу и дальше так правдоподобно врать.
Только когда Уилл снимает штаны, мы видим, что следы мочи у него на ногах розового цвета. Уилл опять плачет. Я смываю следы мочалкой и убеждаю его, что все это ерунда. Тем временем Клара стирает джинсы в ванне, а Луис убегает за чистыми штанами и успевает вернуться. Уилл отворачивается и не видит, какой красной становится вода от его джинсов. Лицо Клары выражает беспокойство. Луис дрожит. Над всеми нами снова нависает ужас дома смерти.
Все будет хорошо, говорит Клара Уиллу, когда он снова полностью одет. Не переживай.
Не хочу, чтобы меня забрали медсестры. Как думаете, они просто смотрят, пока мы меняемся? И потом уже убивают? И вообще, менятьсяэто больно? Говорит он еле слышно и между словами тяжело сглатывает. То ли от страха, то ли от того, что его дефективность активировалась. Не хочу, чтобы из глаз кровь пошла. К маме хочу
Со мной такое случалось, внезапно говорит Луис громко и слегка вызывающе. Кровь в моче. Всему виной была инфекция.
Я знаю, он лжет, да еще и пытается убедить самого себя.
Хорош уже прикидываться ребенком. Пойдем заканчивать нашего снеговика.
Он хватает Уилла за руку и волочет его вниз по лестнице, не умолкая ни на секунду. Не знаю, кого мне сильнее жальтого, кто уйдет, или того, кто останется. К горлу подкатывает желчь. Слишком много свалилось после прошлой ночи. Не хочу бродить по дому и не спать, когда заберут Уилла.
Вдруг Клара начинает плакать. Мы стоим в обнимку в ванной, крепко прижимаемся друг к другу, и по моим щекам тоже текут слезы.
До Тома доходит за полдником. Чтобы отправить еду в рот, Уилл держит вилку не в пальцах, а в кулаке. Впрочем, никто из нас толком не ест.
Какого черта? цедит Том. Ты заболел?
Мы все награждаем его сердитыми взглядами.
Ерунда, говорит Клара. Он выздоровеет.
Том смотрит на меня, и я понимаю: он не верит, что Уилл поправится, и находит подтверждение этому в моих глазах. Элеонора поглядывает по очереди на всех за столом, пытаясь отыскать правду между детьми и «взрослыми». Нам всем трудно ждать, когда закончится полдник. Луис непрерывно болтает. Говорит о снеговике и заваливает Элеонору вопросами про Нарнию из книжки, которую уничтожил Джейк. В конце концов Элеонора обещает потом рассказать, чем закончилась история. Все это время я так стискиваю зубы, что ноют челюсти. А от слез болит голова. Хочу, чтобы поскорее наступила ночь. Хочу перебраться за стену и бежать, бежать, бежать, пока не упаду от усталости.
Хуже всего то, что я вижу, как на нас смотрят из-за других столов. Мы выучились быть акулами, которые чуют запах крови. Стол четвертой спальни стал местной диковинкой. Как будто мы все прокаженные. Неуклюжесть Уилла и его готовность расплакаться в любую секунду заметили все, и началось гротескное шоу уродцев. Сколько это продлится? Когда заметят медсестры? Слава яйцам, это он, а не я. Должно быть, именно так думал Джейк, когда заболел Эллори. Но мы в четвертой спальне не такие. Мы своих не бросаем. Мы выше этого, а Уилл по-прежнему один из нас.
Перед отбоем Эшли спрашивает Уилла, не хочет ли он прийти завтра в церковь. От этих слов Уилл снова отчаянно плачет. Худые плечи сутулятся под пижамой и трясутся от рыданий.
Заткнись, на хрен, рычит на Эшли Том. С ним все в порядке.
Я же не о здоровье говорю, возражает «преподобный». Он расстроен и напуган. В церкви ему помогут успокоиться. Вот и все. Только успокоиться.
Луис в ванной, а я лежу на кровати и не нахожу в себе сил спорить, зато Том от подавленного гнева трещит по швам.
Ты ублюдок с замашками покровителя. Навозный жук, питающийся всем этим дерьмом через чистоплюйские псалмы и дурацкие молитвы. Ходишь тут, как Иисус! Если сам не заткнешься, я тебе столько зубов повыбиваю, что ты сам в лазарет запросишься. Ты паразит. Букашка. Ничтожество!
Говоря все это, Том постепенно подходит все ближе и уже нависает над Эшли, а тот скукоживается и пятится. Впервые вижу, что Эшли нервничает, и мне это доставляет удовольствие.
Я всего лишь хочу помочь, пугливо бормочет он. Только помочь.
Заткнитесь уже! устало ворчит Уилл. Всезаткнитесь! Голова болит.
Он опять плачет, и все мы слышим тихие испуганные всхлипы из-под одеяла. От этих звуков печет глаза и скручивает живот. Я хочу хоть как-то все уладить, но не могу. И ненавижу себя за то, что хочу, чтобы все это прекратилось. Чтобы Уилл перестал плакать. Чтобы из-за него я не думал о той же судьбе, которая настигнет меня не в таком уж далеком будущем. В конце концов Луис встает со своей постели и залезает к Уиллу. Нашептывает ему сказки, чтобы хоть как-то отвлечь.
Дождаться не могу, когда на них подействует снотворное. Мне нужен мир и покой. Мне нужна Клара.
К полудню снег начал таять, но потом температура снова упала, и снег превратился в твердую корку льда. Однако мы все равно идем за стену. Чувствуем, что должны пойти. К бухте шагаем так быстро, как только можем, а потом тихонько прокрадываемся на причал. Почти не разговариваем, но крепко держимся за руки. Мы оба стараемся хоть на время забыть о доме, но не получается. Я знаю, Клара думает об Уилле, потому что я тоже о нем думаю. О нем, о медсестре, о Хозяйке. Теперь я точно знаю: все изменилось. Нужно сосредоточиться на побеге. Может быть, сбежать от того, что внутри нас, мы и не сможем, но уж точно сможем сбежать из этого сраного места.
За все время мы ни разу не улыбнулись. Мышцы во всем теле горят, пока мы со всей осторожностью спускаемся в гребную лодку. Надо узнать, выдержит ли она двух человек. Дерево скрипит, но держится. А сидеть в лодке все равно что сидеть на куске льда. Клара оглядывается по сторонам и смотрит туда, куда скоро причалит катер с продуктами.
Нужно убедиться, что мы сумеем догрести до того места, если отвяжем лодку, тихо говорит Клара. Если придется, будем грести руками.
Не проблема, фыркаю я. Останется только залезть на катер, и до свидания.
Это если будет возможность забраться наверх по борту. А если не будет, рискнем попасть на катер прямо с причала, пока грузовик будет у дома.
Уже не могу дождаться, говорю я.
От холода весь дрожу и слышу, как стучат зубы. Непроглядное черное море вокруг кажется тягучей нефтью. Над водой гуляет резкий пронизывающий ветер. Ужасно хочется оказаться у теплого дружелюбного океана, о котором мы столько говорили.
Достань мне пару шпилек. Завтра ночью попробую вломиться в кабинет Хозяйки. Может, у нее где-то есть расписание для грузовика. Что ж, это почти правда.
Мы сидим друг напротив друга, чтобы не раскачивать хрупкое, видавшее виды суденышко. Больше всего на свете мне сейчас хочется обнять Клару.
Она смотрит в небо.
Вот бы снова появились огни!
Однако над горизонтом виднеется только розовая дымка. Долго я на нее не смотрю. Она напоминает о следах на ногах Уилла. О самом Уилле, медсестре и Хозяйке.
Я все думаю о «витаминах», нарушаю я затянувшуюся тишину. Может, в них есть что-то такое, от чего все ускоряется?
Клара смотрит мне в глаза. Она совсем не дрожит. Поражаюсь, как ей может быть не холодно. Впрочем, в Кларе меня поражает все. Онамоя загадка, королева русалок.
Думаешь? Ее голос звучит вышеиз-за надежды. Она волнуется не меньше меня, но лучше это скрывает.
Не знаю. Это просто мысли.
После нашей медсестры никакие действия Хозяйки меня уже не удивят. Мысль о том, что от таблеток дефективность ускоряется, ничем не хуже других. Может быть, даже лучше. Для нас. Мы-то таблетки не пьем. Может, у нас впереди годы, а не считанные месяцы.
Когда в последний раз дефективные на самом деле менялись? спрашивает Клара.
Не знаю. Лет сто назад. Может, восемьдесят.
Я и правда не знаю. В любом случае это было давно. Анализы проводились уже тогда, когда моя бабушка была маленькой. А значит, трансформации случались еще раньше. В те времена дефективных было намного больше.
Я вот даже не знаю, во что мы должны превратиться. У кого-то в школе был старый фильм ужасов на эту тему. С тех времен, когда такие фильмы еще не запретили. Но я его так и не посмотрела.
Я смотрю на чернильную воду.
Во что бы мы ни превратились, ничего хорошего в этом нет. Самими собой мы уже точно не будем.
Может быть, нам стоит подыскать для себя необитаемый островок. Не хочу кому-то причинить вред. И нужно пистолет купить. Если кто-то из нас начнет меняться, второй сможет с этим разобраться.
То есть ты уже собираешься меня прикончить? пытаюсь пошутить я.
Совсем не хочется думать об испорченных генах у нас в крови.
Клара тихонько смеется, и мне кажется, что в царящей вокруг ночи онавоплощение света и тени.
Себя я тоже убью. Сразу же.
Я бы тоже так поступил, отзываюсь я, хотя не уверен, что говорю правду.
Я люблю Клару. Не могу представить, что ее нет рядом. Однако бесконечную пустоту представить тоже не могу. Возможно, я так сильно ненавижу Эшли отчасти еще и потому, что не могу разделить его фантазии о вечной жизни после смерти.
Мы окажемся в земле, говорит Клара, а потом наши атомы вместе будут путешествовать по миру. Абсолютно свободные.
Мысль приятная, но этого мало, чтобы угомонить страх. Я хочу оставаться собой. Желательно навсегда. Поэтому знаю, что изо всех сил буду бороться за шанс выжить. Сомневаюсь, что смогу приставить пистолет к виску и нажать на спусковой крючок. И сама эта мысль меня бесит. Я люблю Клару всем сердцем и не хочу испытывать слабость. Не хочу, чтобы страх затмил мои чувства к ней.
Я думала, со снегом все наладится, усмехается она.
Я тоже думал. День или два. Сначала и правда было классно. Отличный тогда выдался денек.
Бедняжка Уилл, вздыхает Клара.
Через некоторое время мы поднимаемся обратно на причал и разговариваем обо всем на свете. О том, что будем делать, есть и носить, когда сбежим. На что будем жить. Но сегодня разговоры кажутся пустыми и бессмысленными. Постоянно ощущается незримое присутствие Уилла. Словно на одном плече у меня он, а на другомнаша медсестра.
Вернувшись в дом, мы чуть-чуть обнимаемся и целуемся на кухне. Но каждое прикосновение пропитано печальным отчаянием и желанием доказать самим себе, что мы еще живы. И все же ощущать кожу Клары, которая, по сравнению с моей, кажется пламенно горячей, очень приятно. В конце концов Клара начинает плакать, а мне нечего сказать, чтобы ее успокоить. Все, что здесь творится, дерьмово. Все, кроме нас с ней. Завтра ночью я обязательно узнаю, когда вернется катер.
Глава 18
Спать и в мыслях не было, но вырубаюсь я мгновенного и дрыхну несколько часов до самого подъема, хотя звонка не слышу. Будит меня Том. На улице ярко светит солнце, все блестит, а снег со льдом потихоньку тают. Чудесный день. Одеваясь, я смотрю в окно, но в конце концов приходится отвернуться.
Луис помогает Уиллу одеться, и становится ясно: за ночь все стало хуже. Ноги Уилла дрожат. Сам он как будто похудел. Глаза впали и излучают дикий страх.
Нужно помочь ему за завтраком, глядя на меня, говорит Луис.
Хотелось бы, чтобы они хоть иногда на меня не смотрели. Я люблю Уилла, но сейчас находиться с ним рядом не хочу.
Без проблем.
Со мной все путем. Уилл пытается натянуть ботинки, но пальцы не слушаются, поэтому Луис приседает и помогает ему обуться. Ерунда это. Правда.
Он смотрит на Тома, на меня и наконец на Луиса, отчаянно желая найти подтверждение собственным словам. Из нас троих только Луис изображает натянутую улыбку:
Я знаю, но пока ты не поправишься, тебя могут заметить медсестры. А мы не хотим, чтобы в тебя тыкали всякими инструментами, когда на улице еще остался снег. К тому же мы еще в шахматы не доиграли.
Не могу на них смотреть. Слишком больно.
За завтраком с трудом сдерживаюсь, чтобы не отодвинуться подальше. Знаю, другие спальни поступали так со своими. И дело вовсе не в грубости. Просто видеть все это вблизи слишком тяжело. С нами сидит уже не наш Уилл. Наш Уилл ест как не в себя и во всем видит только лучшее. Наш Уилл до сих пор думает, что родителям разрешат нам написать.
Не хочу, чтобы у меня из глаз кровь забрызгала.
Вот и все, что говорит он за столом, пока мы все делаем вид, будто едим. Ссутулившись, он смотрит на свой тост. Слова звучат еле слышно, но пугают меня до глубины души.
Ужасный день длится невозможно долго. Напряжение постепенно нарастает. Возникает ощущение, что у меня в теле вот-вот порвутся все сухожилия. Жаль, что новых учителей до сих пор нет. Хоть несколько часов убил бы за уроками.
Мы выходим в сад. Солнце светит, но воздух все еще холодный. Луис с Элеонорой всеми силами стараются отвлечь Уилла. Думаю, они пока не верят, что пришел его черед. Или по собственной воле не хотят этого видеть. Почему-то от этого все только хуже. Теперь нужно волноваться сразу за троих.
Ты как?
Ко мне подходит Джейк и садится рядом на качелях. Я думаю о пари, которое мы заключили с Луисом по поводу того, что следующим будет Джо, который сейчас вместе с Дэниелом весело гоняет мяч по талому снегу. Оба выглядят абсолютно здоровыми.
Порядок, киваю я. Не вечно же удаче нам улыбаться.
Джейк больше ничего не говорит. Вот и хорошо. Пусть мы заключили перемирие, но сейчас все изменилось. Сейчас он не один из нас. Происходящее касается только четвертой спальни, поэтому мы сплачиваемся еще сильнее, отгораживаясь от остальных.
Днем Уилл уже кашляет кровью. Теперь все, даже Луис с Элеонорой, понимают: это конец. Остается только ждать. На хлюпающем снегу виднеется ярко-красное пятно, и мы с Кларой его быстренько затаптываем. Меня за руку крепко хватает Уилл и держится, как может держаться за руку взрослого совсем маленький ребенок.
Я не хочу, чтобы меня забрали в лазарет совсем одного, печально глядя в землю, говорит он и начинает плакать. Домой хочу. Спросишь у них, можно ли мне поехать домой? Только не давай им забрать меня наверх. Пожалуйста!
Мы уводим его в дом, чтобы смыть кровь со рта, а потом поднимаемся в спальню и закрываем дверь, не впуская даже Луиса и Элеонору. Уилл умоляет нас не бросать его, и мы даем ему слово, что не бросим. В конце концов он засыпает, а мы с Кларой оберегаем его сон. Время идет. Дышит Уилл как-то странно, словно ему с трудом дается каждый вдох. Он тает прямо на глазах. Не так быстро, чтобы не успеть испугаться, но все-таки тает. Мы с Кларой беремся за руки, и ее теплые пальцы крепко сжимают мою ладонь.
Нельзя ему в лазарет, наконец говорит Клара. Мы не должны этого допустить. Он еще совсем маленький. Ему страшно.
Может, сегодня его не заберут. Никто из медсестер, кажется, пока ничего не заметил.
Мы замечаем перемены друг в друге гораздо быстрее, чем медсестры. А может, они заранее знают, когда уже точно пора кого-то забирать. Мы понятия не имеем, что происходит наверху. Возможно, прежде чем покончить с нами, медсестры тянут время, чтобы посмотреть, что будет. Или ставят на нас опыты, а потом используют тела, чтобы найти способ полностью уничтожить болезнь. Что бы там ни происходило, результат один: так или иначе, это смерть.
Мы должны подарить ему последнее приключение, предлагает Клара. Устроим ему потрясающую ночь. Возьмем с собой в пещеру. Ему там понравится.
Голос у нее печальный, но в словах кроется какой-то смысл, которого я пока не понимаю.
Там ему не будет страшно, добавляет она. Не хочу, чтобы он боялся.
Я смотрю Кларе в глаза, и постепенно до меня доходит, что она имеет в виду. Мы составляем план. Едва проснувшись, Уилл снова плачет. Из его груди вырываются тихие рыдания, и я понимаю: мы поступаем правильно. Надеюсь, что правильно.
Когда в доме воцаряется тишина, будить Уилла не приходится. Он не спит и уже готов ко всему. Как только мы сказали, что хотим поделиться с ним секретом, и велели не пить витамины и никому, даже Луису, ничего не рассказывать, у него слегка поднялось настроение, а в глаза вернулся намек на прежний живой блеск. За полдником, пока мы все помогали Уиллу, он постоянно улыбался, отчего даже Луису как будто полегчало. Гений надеялся, что его друг поправится, как поправился Джо. Что это окажется банальный грипп.
Куда мы идем? шепчет Уилл.
У нас для тебя особенный сюрприз, отвечаю я, помогая ему обуться.
На ступеньках поддерживаю Уилла, а половицы, словно сговорившись, даже не скрипят. Наверное, какую-то часть дороги придется нести его на руках.
Так ты поэтому весь день дрыхнешь? Ночью, что ли, вообще не спишь?
Иногда.
А нам почему не сказал? В темноте он кажется совсем бледным. Потом обиженно добавляет:Про таблетки. Зачем хранил от нас этот секрет?
Не знаю. Боялся, что меня поймают, если кто-нибудь узнает. Сейчас это и есть правда. Не говорить же Уиллу, что поначалу я лишь хотел хоть ненадолго избавиться от всех, кто есть в доме. Да и от самого дома. Я никому не говорил. Даже Кларе. Она сама додумалась про таблетки и не стала их пить.
Уилл кивает и вроде ухмыляется. Наверное, ему хватило моих объяснений. Уилл не из тех, кто держит зло. В людях он видит только лучшее.
Внизу лестницы нас уже ждет Клара с двумя флягами в сумке. На одном плече у нее висит одеяло. Уилл улыбается ей, а я помогаю ему спуститься по последним ступенькам. Клара протягивает мне две здоровые шпильки, которые стащила у Гарриет, и шепотом говорит:
Нам нужен ключ от задних ворот. А мы с Уиллом пока приготовим сэндвичи, да? Она улыбается ему, а потом смотрит на меня. Увидимся в кухне. Уверен, что ключ и правда там?
Я киваю. Пришлось сказать Кларе, что я подслушал, как медсестры говорили о ключах в кабинете хозяйки. Само собой, это ложь, но сказать о том, что я видел ключи на стене собственными глазами, когда сдавал повторный анализ, я не мог.
Наконец я остаюсь один перед кабинетом Хозяйки, делаю глубокий вдох и просовываю шпильки в замок, как учил Джейк. Остается только уговорить руки не трястись. От пота пальцы скользкие, но я стараюсь сосредоточиться и после нескольких неудачных попыток все-таки слышу знакомый щелчок. Все, пути назад нет. Очень осторожно открываю дверь, причем уверен, что вот-вот заорет сигнализация и замигают огни. Но ничего не происходит. В тишине раздается только мое прерывистое дыхание.
Заглядываю в темную комнату и ужасно боюсь, что сейчас увижу за столом фигуру Хозяйки с рядами острых зубов и с чудовищно сияющими глазами. Однако в кресле никого нет. Передо мной самая обычная комната. Прикрыв за собой дверь, я крадусь к столу и включаю настольную лампу. С непривычки свет кажется таким ярким, что я на мгновение зажмуриваюсь, а потом подскакиваю к стене и по надписям на брелках ищу нужный ключ. Он старый, длинный и серебристый, с круглой петлей на конце. Наверное, именно такие ключи ведут к волшебным местам и открывают сундуки с сокровищами. В руке ключ кажется прохладным. От одного лишь его вида кружится голова. Меня начинает подташнивать. Когда я верну этот ключ на место, все безвозвратно изменится.
Кладу его в карман и быстро просматриваю пришпиленные к стене бумажки, но ничего о катере не нахожу. Начинаю паниковать, снова и снова глядя на имена, даты и время, которые ни о чем мне не говорят, и наконец смотрю на настенный календарь. Глаза выхватывают одно-единственное слово, и сердце несется вскачь. В клеточке десятого числа, которое выпадает на четверг, кто-то аккуратным почерком написал синим фломастером «Доставка».
Внезапно до меня доходит, что я понятия не имею, какой сегодня день недели. Начинаю искать подсказки. В голове гудит. И все же я нахожу то, что нужно. Еще одно слово в календаре. «Учителя». Видимо, в этот день уехали все наши учителя. Отсчитываю дни. Получается, что сегодня суббота. Если верить календарю, завтра приедут новые учителя, а катер появится меньше чем через неделю. И снова сердце бешено колотится. Лодка придет раньше, чем мы ожидали. После того, что случится сегодня, мне страшно захочется оказаться где-нибудь подальше отсюда. Там, где можно будет обо всем забыть.
Повернувшись к столу, я собираюсь выключить лампу, но вдруг замечаю лист бумаги, на котором заглавными буквами напечатаны наши с Луисом имена. Дрожащими руками беру листок и пытаюсь разобраться в медицинских терминах, которыми испещрена вся страница. Лишь добравшись до последнего абзаца, я понимаю все, что прочел. Перечитываю абзац трижды. Пялюсь на слова так усердно, что болят глаза. А вдруг на бумаге что-то изменится? Не могу дышать. Не знаю, что должен чувствовать. И не верю тому, что вижу.
Меня ждут Клара, Уилл, пещера и ключ, поэтому беру бумажку и отправляю ее в ксерокс. Он так долго включается, что я нервничаю не на шутку, потом вздрагиваю от шума и в конце концов возвращаю лист туда, где взял. Копия на ощупь теплая. Я поспешно складываю ее и заталкиваю в карман. В голове копошатся мысли. Обо мне и Кларе. Обо мне и Луисе. Обо всех остальных. О лодке. О побеге. Хочется сесть и перевести дыхание, но времени нет. Потом.
В итоге решаю, что первым делом нужно пережить сегодняшнюю ночь. Поэтому выключаю свет и в темноте крадусь обратно в коридор. Бумажка, которая лежит в кармане, не изменила того, что должно сегодня произойти.
Уилл и Клара ждут меня у кухонного окна. Даже в толстом свитере и пальто Уилл кажется очень маленьким. Клара надела ему на руки носки, чтобы не замерз. Пока мы ведем его на улицу, у него горят глаза. Небо над головой ясное, ночь холодная, но Уиллу, похоже, наплевать. Он громко ахает, когда мы открываем ворота. Слава богу, они скрипят и вполовину не так громко, как я ожидал. Глядя, как радуется Уилл, я вспоминаю о том, какую ощутил свободу, когда мы с Кларой впервые перебрались за стену. В ту ночь впервые со дня приезда в дом я почувствовал себя живым.
К пляжу мы идем медленно. Уилл еле-еле передвигает ноги, а каждые пару метров и вовсе спотыкается, но решительно настроен идти сам, а не висеть у меня на спине.
Море! говорит он, когда мы останавливаемся над рваным проходом вниз. Вы только гляньте!
Красиво, правда? улыбается Клара.
Темная гладь подмигивает нам отражением звезд. Уилл кивает, и его лицо озаряется широченной улыбкой. Он уже забыл о крови. Забыл о том, что происходит. Его полностью поглотило ночное приключение.
Идемте, говорю я. Дальше еще интереснее.
Очень медленно мы спускаемся к морю, хотя мы с Кларой знаем эту дорогу так хорошо, что могли бы бежать по ней с закрытыми глазами и нигде не споткнуться. Но сегодня с нами Уилл, и мы постоянно подсказываем ему, куда поставить ногу, а куда лучше не ставить. Тем не менее, мы его крепко держим, так что в любом случае он не упадет.