Мелегонт снова ударил Галаэрона о стену.
Так не пойдёт, улыбнулся он. Но я дам тебе выбор.
Вампир протянул за спину ладонь и приказал:
Чёрный меч!
Вала перевернула свой, рукояткой вперёд, но не решилась отдать его.
Что ты собираешься делать?
Мелегонт пристально посмотрел на неё, наполнив всю комнату чудовищным треском костей, вывернув шею куда сильней, чем это казалось возможным. Ничего такого, на что бы мне ни давала права Гранитная Башня.
Вала опустила голову и вложила рукоять в его ладонь. Вампир ещё некоторое время смотрел на неё, а потом сунул ледяной эфес в левую ладонь Галаэрона.
Я предоставляю тебе выбор, эльф, произнёс он, схватив лезвие и подведя его кончик под челюсть Нихмеду. Ты можешь служить мне, а можешь не служитьрешай.
Галаэрон знал, что ни один вампир не предоставит ему возможности убить себя, а ещё он знал, что это вполне в стиле дроудать шанс, а потом всё оставшееся время насмехаться над его трусостью. Он поднял подбородок и дёрнул чёрный клинок вперёд, проведя лезвием по горлу и груди Мелегонта.
Стекло прошло сквозь мага, словно тот был не плотнее дыма. Вампир улыбнулся и вырвал меч из руки Галаэрона.
Трус, сказал он, возвращая оружие Вале, и прижал голову пленника к стене.
Эльф пытался вырваться, но демон-дроу был слишком силён. Мелегонт опустил голову и Галаэрон почувствовал, как два холодных клыка пронзают его горло.
Нет! крикнул он, ударив вампира коленом в пах, но даже это не помогло отбиться от демона. По шее Галаэрона разбегался холод, от которого тот потерял способность двигаться, после чего Мелегонт отстранился. На его подбородке медленно застывали две струйки крови, а глаза светились неистовым голодом.
Чувствуешь страх? требовательно спросил он. Откройся ему, Галаэрон, овладей им.
А Нихмеду и не надо было ничему открываться. Страх буквально струился по его жилам. Он чувствовал его пустым желудком, вздымающейся от тяжёлого жаркого дыхания грудью, он слышал свой страх в участившемся пульсе и в вопле, зарождавшемся в горле.
Крик уже почти сорвался с его губ, когда Мелегонт зажал ему рот.
Кричать нельзя, Галаэрон, Лицо мага становилось нормальным, острые уши исчезали под копной тёмных волос, а дугообразные брови распрямились и снова стали густыми. Ты не должен кричать, а не то нам не поздоровится, когда явятся фаэриммы.
Эльф оттолкнул Мелегонта. Маг, уже выглядевший как человек, пролетел через всю комнату и врезался в противоположную стену.
Нихмеду всё же удалось сдержать крик, и волшебник одобрительно кивнул.
Хорошо. А теперь используй её Галаэрон. Используй внутреннюю силу, чтобы сотворить заклятье.
Да ты рехнулся! Единственное, для чего я её используюэто чтобы убить тебя!
Галаэрон вытащил свой меч, и Вала со своими людьми тут же оттеснила его от Мелегонта.
Да не так, эльф! голос мага стал жёстким и властным. Ты преодолеешь свой страх или станешь его рабом?
Что-то в голосе волшебника отрезвило Нихмеду. Он коснулся шеи в том месте, куда его укусил вампир и нащупал только гладкую кожу.
Давай, Галаэрон! требовал Мелегонт. Твори заклятье!
Начав, наконец, понимать, что происходит, эльф выронил меч и сделал серию таинственных жестов, которые завершил, прижав ладонь к уху. Страх не испарился, как Нихмеду того ожидал, вместо этого он, догорая, пронёсся по телу и исчез во тьме под ногами, оставив после себя ломоту в костях.
Галаэрон проделал жесты, необходимые для второй части заклятья. Когда он начал тереть бровь, боль в теле превратилась в холод, сковав мучительным оцепенением, зародившимся в ногах и пронзившим плоть, словно ледяная молния.
После этого сознание Нихмеду наполнили едва различимые голоса и обрывки фраз. Он застонал и заткнул уши. Мелегонт выступил из-за спин Валы и остальных, взял эльфа за плечи и заглянул в его глаза.
Сбивающее с толку ощущение, его голос, прозвучавший в голове Галаэрона, заглушил дюжину других. Ты слышишь наши мысли. Думай о них как о ветре и обращай внимание только на то, что тебе нужно. Но пока не привыкнешьразговаривай, это поможет.
Галаэрон отвёл руки от ушей.
Что ты со мной сделал?
Показал твоё теневое я, ответил Мелегонт. Как он и обещал, остальные голоса превратились в негромкий фоновый шум. Считай, что это было устье скважины, открывающей другой вид магии.
Какой магии? Магии вампиров? Или, может быть, дроу?
Ни то, ни другое, усмехнулся Мелегонт. И даже не думай винить за эту тварь меня. То, что ты виделтвоих рук дело.
Галаэрон пристально взглянул на волшебника.
Я не придумывалэто.
Ну, не сознательно, улыбнулся Мелегонт, но каким бы себя не делал эльф, он одновременно творит своё теневое я. Если он становится честным и храбрым, то его теневое я остаётся без этих качеств.
То есть теневая сторона мужчиныженщина? спросила Вала.
Нет, это противоположности, объяснил Мелегонт. А теневое яне противоположность, это тьма на свету. В сущности, это отсутствие солнечных лучей, которые падают на тело. У мужчин это недостаток того, что делает их мужественными, а вовсе не присутствие женщины. В случае теневого я Галаэронаэто отсутствие верности и доброты.
Эта тварьне часть меня, продолжал настаивать на своём Нихмеду.
Нет, конечно, согласился маг, но ты создал её, а через неё прикоснулся к новой магии.
Значит это злая магия, буркнул Галаэрон, подбирая меч. Он всё ещё ощущал сковывающий движения холод. И лучше бы ты мне её вообще не показывал.
Не позволяй стражнику запугать себя, ответил Мелегонт, положив покрытую волосами руку на плечо Галаэрона. Самые ценные сокровища всегда хорошо охраняются, а это сокровищеключ к победе над фаэриммами. Это единственный тип магии, который они не понимают. И если нам суждено спасти Эвереску, то тебе придётся умело ею пользоваться. Умело и часто.
Глава 7
23 Найтала, год Бесструнной Арфы (1371 ЛД)
Как и сказал Мелегонт, Военный Сбор фаэриммов проходил в тоннелях дварфов сразу за брешью в Стене Шарнов. Комнату едва освещал волшебный зеленоватый свет, что делало темнозрение Галаэрона ненужным. Небольшое помещение было просто забито фаэриммами, которым, чтобы лететь прямо, необходимо было тащить кончики своих хвостов по полу. Их окружали облака пыли, поднятые какофонией странно свистящих ветерков, которые чем-то напоминали песчаные бури, периодически возникающие в Анорохе. В конце комнаты за поднятыми облаками пыли и столпившимися фаэриммами была едва заметна клетка, построенная из отполированных костей и закрывавшая проход в боковой тоннель. Её вертикальные решётки были сделаны из крепких бедренных костей людей, спаянных вместе с помощью магии. Поперечные кости были посветлее и поизящнейсудя по всему, эльфийские. Дверь представляла собой решётку из рёбер, с четырьмя черепами по углам, два из которых принадлежали эльфам, а двалюдям. В глазницах до сих пор виднелись глазные яблоки.
Дверца была приоткрыта, и фаэриммы, похоже, сосредоточили своё внимание на стене тоннеля позади неё, где, прижавшись к камню, сидела пара эльфов. Через толпу монстров Галаэрон разглядел позолоченные швы пластинчатого доспеха Киньона Колбатина. Другого эльфа Нихмеду не узнал, но по проблескам золотых нитей и красного шёлка можно было предположить, что это высший маг.
Увидеть что-нибудь ещё было почти невозможно. Эльф и Мелегонт, опершись друг на друга, сидели у самой Стены Шарнов и пытались смотреть через дыру, проделанную бехолдером Шатеваром. Вала со своими людьми осталась в ста шагах позадиони прикрывали тыл на случай появления новых фаэриммов. Но даже на таком расстоянии их мысли непрерывным потоком проносились в сознании Галаэрона. Он попытался сконцентрироваться на трёх фаэриммах, находившихся ближе всего к пленникам.
От твоей жестокости, Таа, никакого прока, одни только трупы, произнёс монстр, расположившийся ближе всех к Киньону. И хотя казалось, что он обратился к своему собрату на каком-то подобии свиста, Галаэрону пришлось всего лишь сконцентрироваться на его мыслях, что понять слова. От напряжения у эльфа заболела голова, безмолвное послание слишком просто терялось в хаосе эмоцийревности и презрения. Пусть теперь их пытает кто-нибудь более умелый.
Возможно, Зэй, если он уверен в своих талантах, ответил Таа.
Другие кричали, пока не сорвали глотку, но ничего тебе не сказали, парировал Зэй. Для начал нужно сломить их волю, только тогда они откроют нам слова.
Мелегонт дёрнул Галаэрона за руку.
Слова? мысленно спросил маг.
Скорей всего речь идёт о паролях. Галаэрон намеренно избегал любого упоминания о мифале.
Мне следовало догадаться, кивнул Мелегонт. Значит, мифал существует.
Я ничего не говорил о мифале, хмурясь, запротестовал Галаэрон.
В ответ волшебник просто пожал плечами.
У слов тоже есть тени.
Я так и понял, подумал Галаэрон. Но что им надо от мифала Эверескиесли предположить, что он существует.
Мелегонт понимающе улыбнулся.
Чтобы существовать, фаэриммам как воздух нужна среда, наполненная магией. Без неё они умирают от голода.
Так почему же они до сих пор живы? Анорох никак не назовёшь волшебным местом.
Тут магии больше, чем ты думаешь. Что такое, по-твоему, Стена Шарнов?
Пленивший их барьер поддерживает их? догадался Галаэрон. Жестоко.
Возможно, но то, что они сделают с Эвереской, ещё ужаснееесли, конечно, её окружает мифал, сказал Мелегонт. Фаэриммы по своей природевздорные существа и ярко выраженные индивидуалисты, но в руинах Миф Драннора около сорока особей как-то уживаются друг с другом.
Галаэрон кивнул, он уже начал понимать, что имел в виду маг. Древний мифал, некогда охранявший Миф Драннор, не исчез вместе с городом. И хотя с веками его сила уменьшилась, он по-прежнему был достаточно силён, чтобы питать целую колонию фаэриммов. А если ослабевающих чар Миф Драннора хватало на то, чтобы поддерживать около сорока тварей, то при мысли о том, скольких сможет прокормить куда более мощный мифал Эверески, эльфу стало дурно.
Галаэрон покачал головой, осознавая, какое зло выпустил на свободу.
Мелегонт похлопал его по колену.
В этом нет твоей вины. Ты исполнял свой священный долг. Если в случившемся кто и виноват, так это я.
Нихмеду покачал головой.
Я понял, что мы влезли не в своё дело, едва увидел бехолдера Валы, да к тому же она меня предупреждала. Если бы я послушался
То ты нарушил бы клятву защищать гробницы своих предков, а Галаэрон Нихмеду не мог так поступить, перебил Мелегонт. А вот если бы мне не хотелось убраться оттуда поскорее, то я, чтобы отыскать шахты дварфов, не приказал бы Вале вскрыть гробницу, пусть в ней и покоились члены клана Вишаан. По меньшей мере, вина лежит на нас обоих, а вот пользы в перемывании себе косточек нет никакой. Знай, если бы ты оказался трусом и бросил меня на произвол судьбы, то зло, свершённое тобой, было бы куда страшнее нынешнего. Мы вместе всё исправим, но дело не только в безопасности Эверески, всё куда серьёзнее. Даже если мы потерпим неудачу, и Эвереска падёт, то, что сделал ты, будет того стоить.
Возможно, с точки зрения человека, подумал Галаэрон.
Где-то на уровне подсознания он понимал, что если Эвереска падёт, его имя будет очернено навеки, точно так же, как клан Вишаан или дроу. Эвереска была последним островком величия эльфийской цивилизациипо крайней мере, на Фаэруне. Это всё, что осталось от империй, основавших такие величественные города, как Кормантор или Силюванэд. Поэтому эльф снова сосредоточил внимание на военном сборе, как никогда полный решимости найти способ остановить фаэриммов, а если понадобится, то и уничтожить всю эту расу.
Выигравший спор о том, кто лучше всех умеет пытать, Зэй держал распластанного Киньона над своей зубастой пастью, стегая шипастым хвостом по потрёпанной, перемазанной кровью броне мастера стражи гробниц.
Ну что, эльф? Хочешь? монстр обращался к пленнику только при помощи мыслеречи, потому что свист, с помощью которого общались фаэриммы, не входил в число языков, которыми владело большинство эльфов. Вынашивать моё яйцобольшая честь.
Его хвост изогнулся, коснувшись губ Киньона, после чего существо подало соплеменникам знак. Они выровнялись на одном уровне и принялись водить хвостами по телу эльфа, отыскивая пробоины и щели на его доспехе.
Возможно, я позволю тебе вынашивать яйца всех моих друзей,насмешливо добавил Зэй.
Казалось, Киньон едва остаётся в сознании, почти не воспринимая происходящее.
Заплывшие глаза едва открывались, сломанный нос будто растёкся по щекам, а губы были разодраны так сильно, что в том месте, где должны были быть зубы, виднелся кончик языка. Состояние скрытого доспехом тела оценить было труднее, если не учитывать глубокие вмятины и складки на броне, говорившие о множестве синяков и ушибов.
Ну что, ты хочешь этого, раб? Хочешь, чтобы личинки росли внутри тебя, ползали по твоим кишкам, поедая пищу из твоего желудка?
И тут случилось, казалось бы, невозможноеКиньон покачал головой и ответил мучителям:
Нет.
Слово было так сильно искажено, что Галаэрон едва смог его разобрать. Он с удивлением обнаружил, что ему не передалось и толики боли мастера стражи гробниц. Обычно эльфы, тесно связанные друг с другом посредством Дремления и Плетения, улавливали хотя бы слабое эхо эмоций друг друга. Вместо этого муки и страх Киньона Нихмеду ощущал только благодаря подслушивающему заклятью Мелегонта. И к своему стыду он понял, что какая-то часть его испытывает удовлетворение от мук мастера.
Странное чувство одновременно озадачило и напугало Галаэрона. Эльфам не было свойственно злорадство, потому как их эмоциональная связь обычно усмиряла подобные страсти. Желать боли другому в буквальном смысле означало желать боли себе, и такой глупости не допускали даже самые высокомерные представители золотых. Низменные чувства, которые ощущал Галаэрон, слишком походили на человеческие.
Фаэримм держал Киньона ещё долго, позволяя товарищам вдоволь пощупать хвостами тело эльфа. Это продолжалось до тех пор, пока из губ мастера гробниц не стал исходить странный ритмичный стон. Галаэрон узнал этот звук не сразу, он понял, что это такое, только когда эльф в мантии высшего мага зашептал Молитву о Мёртвых.
Узри же там, на Западе. Там я вижу своих товарищей и возлюбленных, я вижу тех, кто ушёл до меня и тех, кому ещё только предстоит прийти в этот мир. Я вижу их там, у высоких дубов и среди ветвей, их лица озаряет златое солнце.
Они выкрикивают моё имя. Они зовут. Зовут на Запад, и туда я направляюсь.
Не узнать этот голос было невозможно, в нём были не только артикуляция и выразительная интонация, столь типичные для золотых эльфов, но и тот лёгкий тембр, который Галаэрон за последние два года службы запомнил очень хорошо. Этот голос, вне всякого сомнения, принадлежал отцу Луэнгриса, лорду Имесфору.
Один из фаэриммов толкнул высшего мага, заставив того замолчать, после чего Зэй поднял хвост и с размаху ударил Киньона в грудь. Шип пробил мифриловый доспех и погрузился в тело, но Галаэрон заметил, что мышцы твари не сокращались, как с Такари, когда в неё поместили яйцо.
Нет? Тогда назови хоть одну причину не делать этого. Скажи первое слово, и я позволю тебе умереть без личинки.
Златосердце, прошептал Киньон. Это словоЗлатосердце.
Лжец!
Зэй подал знак своим собратьям, и дюжина шипов пронзила доспехи Киньона. Мышцы пары хвостов сократились, но, казалось, что спазмы были слабее, чем в хвосте того монстра, который поместил яйцо в Такари. Мастер стражи гробниц вскрикнул, его тело обмякло и стало подниматься к потолку. Только хватка фаэриммов не позволила ему воспарить до самого свода.
Как ни поразил Галаэрона странный эффект, ещё больше его удивило то, что он может стоять и наблюдать за происходящим, ничего не предпринимая. По идее, он должен был испытывать такое отвращение, что либо как безумный бросился бы на фаэриммов, либо уполз бы, дрожа от страха.
Мои поздравления, Зэй, сказал Таа на свистящем языке фаэриммов. Снова ложный ответ.
Зэй затолкал Киньона обратно в костяную клетку, где мастер гробниц воспарил к потолку и беспомощно завис, поддерживаемый странной магией, впрыснутой фаэриммами.
Ответ не может быть ложным, произнёсЗэй, это мы неправильно его понимаем.