Обтерев пальцы салфеткой, он вытащил из внутреннего кармана изрядно потёртый уже план. Ветер рванул его из рук, и часы над сердцем зачастили.
И? Кэндл уткнулась в схему. Что я должна увидеть?
Ты сначала представь, что у нас вокруг в реальности. Морган сам не был уверен в том, что говорит, но часы продолжали заходиться в предвкушении, ветер вгрызался в пальцы с исступлённой яростью. Если спуститься с моста и пойти направо, что увидишь?
ХмОна не стала смеяться, а действительно задумалась, прикрыв глаза. Стала видна зеленоватая полоска подводки над линией ресниц. Сначала центр. Затем кольцо, от него можно поехать или вверх по холму, или вниз, к парку
И Морган понял, как показать.
У парка есть пруд?
Какой пруд, шутишь? возмутилась Кэндл. Нет и не было никогда. Я там гоняла городских монстров, ещё когда ты пешком под стол ходил.
Он подумал, что настоящих монстров ей пока не встречалосьи это к лучшему.
А на плане пруд есть. Хм прогуляемся?
Ты сумасшедший, заявила Кэндл. И хмыкнула:Почему нет?
Памятуя о прошлой встрече у реки, оставлять шерли на другом берегу Морган не отважился. До парка они доехали по безлюдным дорогам за несколько минут, там приткнули машину на стоянке и, вглядываясь в схему, попытались повторить маршрут Фонарщика. Точнее, попытался Морган, ощущая, как в горле перекатывается иллюзорный ком.
Сейчас, в ярком дневном свете существование другого города казалось немыслимым.
Там ничего не может быть, бормотала Кэндл под нос, ничего не может быть, ничего
А Морган шёл уже на чистых, диких инстинктах, одной рукой сжимая её запястье, а другойстискивая часы сквозь куртку. Сердце билось часто и размеренно, в унисон с движением стрелок.
В самый последний момент, когда показалась впереди череда однотипных домов из красного кирпича, парковая аллея вдруг изогнулась, нырнула за густой кустарник в опушке из инеяи обвилась вокруг пруда, ровного, как зеркало.
На поверхности дремали водяные лилии, белые и розовые, и безжалостное декабрьское солнце высвечивало каждый восково-плотный лепесток, каждый изъян и сверкающую каплю влаги.
Пахло цветами и летом.
Кэндл застыла, как вкопанная. Она разомкнула губы, беззвучно выдохнула что-томожет, невероятно или так не бывает. А затем произнесла:
Ты был прав. А ты знал, ну, насчёт всего этого, когда просил распечатать план?
Голос у неё был хриплый, и вряд ли от ветра и холода.
Да, признался Морган ровно. Сейчас он чувствовал спокойствие и лёгкость, словно только что победил в смертельно опасной игре. Таких мест у нас в городе много. И сюда нельзя приходить в темноте, потому что тут обитает нечто вроде вроде теней. Или крыс. Они пожирают ну, наверное, всё. Меня сожрать пытались, по крайней мере. И спастись или убежать от них нельзя.
И почему ты до сих пор тогда жив? спросила она тихо.
Кувшинки медленно вращались против часовой стрелкитак, что человек едва ли смог бы заметить это движение, если бы не следил специально.
Меня спасло чудо, мягко ответил Морган, и из памяти плеснуло раскалённым золотом чужого взгляда. Тебя оно вряд ли спасёт, с его-то сложным характером Пойдём отсюда, хорошо? Я расскажу тебе остальное. У меня такое чувство, что эти места и отнятые земли как-то связаны, но я не могу понять, как именно.
Отнятые земли? задумчиво переспросила она с той нехорошей интонацией, которая появлялась аккурат накануне трудных судебных процессов.
Миссис Паддлз, супруги Гриди
А. Да, точно.
Они вернулись в машину и в полной тишине доели уже остывшую пиццу. Кэндл глотнула виски из фляги, разом став ещё более сосредоточенной и рассеянной одновременно, точно погружённой в транс.
Поехали к Часовой площади. А потом ко мне.
Это прозвучало так неожиданно, что Морган поначалу решилон ослышался.
Что?
Оттуда ведь всё началось. Черти-сковородкидлинно выдохнула Кэндл, прикрыв глаза. А насчёт ко мнея имела в виду мамин особняк. Её сегодня целый день не будет дома, а у меня есть ключи. И я знаю код её сейфа.
Морган плавно завёл машину и облокотился на руль, глядя на парковую аллею. За поворотом ему чудился спокойный блеск недвижной воды.
И что в сейфе?
Документы, усмехнулась Кэндл и сделала ещё глоток. Не представляю, какие именно. Но что-то по Новому миру.
По пути к Часовой площади Морган свернул на заправку и купил новую карту Фореста. Кэндл тут же отобрала её и принялась азартно сличать с устаревшим планом, изредка отпуская комментарии, с каждой минутойвсё более растерянные и задумчивые. Выходило, что город за последние пятьдесят лет не вырос, как уверяли чиновники в мэрии, а съёжился. Пропало несколько прудов, остров посреди Мидтайна, без счёта улиц, три площади, с десяток мелких парков и скверов.
и за часовой башней тоже должен быть пустырь, и немаленький. По размерус футбольное поле. Но его и следа нет, как будто город просто сдвинулся по географическим координатам. А на старом планевот вам пустырь, пожалуйста
Что? Морган не поверил своим ушам.
Пустырь за часовой башней, повторила Кэндл механически, заглядывая то в одну карту, то в другую. Он тоже исчез. Да я и не помню там никакого пустыря, там всегда сразу начинался частный сектор, к которому сейчас примыкает розарий бедняжки Паддлз
Погоди. Морган аккуратно загнал машину на стоянку у супермаркета, заглушил мотор и откинулся на сиденье, глядя сквозь лобовое стекло. Часовая площадь была ровной, как гладильная доска, и даже концертный зал с северной стороны напоминал старинный утюг. Редкие прохожие семенили вдоль домов, не рискуя выйти на открытое пространство и отдаться во власть северного ветра. Только двое мальчишек носились наперегонки с огромным золотистым ретривером, оскальзываясь на обледенелой брусчатке. Ты сказала, что там нет никакого пустыря. Но он точно есть. Я помню.
Кэндл пожала плечами:
Ну, если посчитать за пустырь полосу городских земель сразу за башней Но она же узкая.
Да нет же! Морган сосредоточенно помассировал точки над бровями, где угнездилась противная сосущая боль. Воспоминания утекали, как песок сквозь воронкусмотри не смотри, а взглядом не удержишь. Но Морган пытался. Там были заросли ежевики, да. Как лабиринт. И огромные поляны в промежутках. А на полянах кажется, сизая такая трава, высокая. По колено. То есть по колено десятилетнему ребёнку, поправился он и крепко, до золотых пятен в глазах, зажмурился. Зыбкая картина медленно прояснялась; над колючими плетями ежевики, сплошь покрытыми белыми цветами, тенью воздвиглась башня, огромная, точно подпирающая небо. Земля там была мягкая и рыхлая, я помню. И тёплая какая-то. И в травеполно вьюнов, знаешь, ветвистых таких, прочных, как леска. Они цвели постоянно, белыми и синими цветами. А под ежевикой тоже росли цветыМорган рефлекторно сжал кулаки, словно на коже вновь проступили все царапины, полученные в детстве. Пахли они мёдом. А похожи были на лилии или на орхидеи. Бледно-золотистые как же они назывались как же назывались
Теперь ему кажется, что самые страшные вещи случаются именно летом.
Может, из-за этой выматывающей жары; может, потому что зимой он реже бывает дома и не видит, как мама запирается в комнате на втором этаже и часами терзает фортепиано; или потому что Саманта с Диланом на долгих два месяца уезжают к морю, к Лэнгам, и дом делается странно пустым. Даже сейчас, когда Моргану так нужна помощь, позвать некого. Сначала он робко скребётся в дверь к матери, но в ответ лишь сердито, нервно колотятся изнутри звуки четвёртой симфонии Шнитке. Потом стучится к Гвен, но взгляд у неё такой злой и усталый, что слова прилипают к языку.
Донне на кухне тоже недосуг: вечером званый ужин, и меню для него длиннее, чем рождественский список покупок. Однако онадобрая душанаходит время выслушать рассказ о страшной беде, сочувственно поцокать языком и рассказать про похороны.
Не то чтоб Морган не знал, как хоронят умерших, но теперь всё отчего-то встаёт на свои места.
Он забирается в гардеробную и отыскивает на верхней полке бальные лодочки Гвен. Сами туфли ему без надобности, но вот коробка подходит как нельзя лучше: она небольшая, из плотного алого картона, снаружи блестящая, а изнутри обитая карминным шёлком.
Мёртвая канарейка в ней напоминает лоскуток солнца.
Никем не замеченный, Морган ускользает из дома и долго слоняется по городу с коробкой под мышкой. Жара такая, что кожа его, кажется, начинает плавиться. На площади он пьёт прямо из фонтана; женщина в джинсовых шортах хочет сделать ему замечание, но натыкается на обезоруживающую улыбкуи сама рассеянно улыбается в ответ.
Коробка становится тяжелее и тяжелее.
Морган заглядывает по пути во все сады и парки, но везде слишком людно и слишком много собак. Собаки носятся, бестолково лают, разрывают землю лапами и с подозрением косятся на коробку.
Часа через три он забредает в непролазные заросли. Ежевикаогромная, как деревьяцепляется за одежду и за обувь, прицельно бьёт по глазам, замирая лишь в последний момент. Но чем сильнее сопротивление, тем упрямее он лезет вперёд; по руке течёт кровь, алая, как обивка внутри коробки. И, когда силы уже на исходе, ежевика внезапно расступается в стороны, раскрывая широкий коридор.
Последняя ветка виновато касается щеки гроздью прохладных ягод.
Опрокинувшись навзничь в густую сизоватую траву, Морган бездумно вылизывает окровавленное запястье. Вкус кажется ему слишком пресным и слегка напоминает соусы Донны. А небо над головой не желтовато-голубое, как в городе, а ярко-синее, точно цветное стекло. Оно расчёркнуто надвое надломленным силуэтом башни. Жёсткая подушка вьюнов под плечами слегка пружинит.
Веки смыкаются сами собой.
И как ты попал сюда, глупый человеческий ребёнок?
Плеча щекотно касается что-то лёгкое и сухое. Морган распахивает глаза.
Рядом с ним сидит на корточках создание из света и золотаи щекочет ему плечо длинной травинкой с метёлкой на конце. От него пахнет морем и листьями, тёплыми от солнца. Если сощуриться и посмотреть по-взрослому, то создание из света принимает облик долговязого человека в тёмно-синем свитере с высоким горлом и в джинсах.
Случайно зашёл, бесхитростно отвечает Морган, приподнимаясь на локте. А ты кто? Тебе не жарко в свитере? А не холодно без ботинок? А почему ты светишься? Вот папа никогда не светится, он чёрный какой-то, а мама светится только когда играет, но не так ярко
Наглый любопытный ребёнок, припечатывает создание и легонько хлопает его травинкой по носу. Морган в отместку прихватывает пушистую метёлку губами, и улыбается.
Создание тянет травинку на себя.
Морган не отдаёт.
Битва тянется целую минуту, пока они оба не валятся на траву; создание звонко хохочет, и Морган хохочет тоже, утыкаясь ему лицом в живот. Так морем и тёплыми листьями пахнет ещё сильнее, и кружится голова, и хочется плакать и улыбаться одновременно.
Я я место для канарейки искал. Чтобы не было собак и людей. Можно, я его здесь похороню?
Его? рассеянно откликается создание, поглаживая Моргана по голове.
Канарейку. Он мальчик. То есть был мальчик, а теперь просто труп.
Даже так, усмехается создание. И как его звали?
Уилки, тихо откликается Морган и вздыхает прерывисто. Слушай А ты мне поможешь его похоронить?
Рука на его затылке на секунду замирает.
Почему нет? Здесь хорошее место. И совсем нет собак А от чего он умер, этот твой Уилки?
Не знаю, Морган передёргивает плечами. Просто перестал есть и пить. И петь. Донна говорит, что это от одиночества.
От одиночестваповторяет создание. Да. Пожалуй, так.
Солнечный жар накатывает волнами.
Они вдвоём разгребают мягкую землюпрямо руками. Под взглядом сияющего создания вьюнки разбегаются. Морган только и успевает, что успокоительно погладить их по упругим стеблям. Здесь так тихо, что это даже немного пугает. Можно услышать звук собственного дыхания и биение сердца; но у создания нет пульса, точно оно и впрямь состоит из чистого золотого света.
Только тиканье доносится из кармана джинсов.
У тебя там часы? деловито интересуется Морган, аккуратно укладывая коробку на дно ямы. Он в последний раз расправляет крылья Уилки, чтобы получилось красиво, и закрывает его крышкой. Земля ударяется в неё с тем же звуком, с каким стучит по настоящему гробу. Покажешь?
В другой раз, уклончиво отвечает создание. И, поддев кончиками пальцев подбородок, заставляет Моргана вскинуть голову. Ты правда меня совсем не боишься?
Он смотрит во все глаза. Сначала обычным взглядом, потом снова тем, взрослым, и опятьобычным, пока не начинают течь слёзы.
Он видит только золотой свет и неуловимую улыбкутак улыбаются сердцем.
Не-а. Морган уворачивается от прикосновения и принимается тщательно прибивать холмик земли на могиле. А ты меня?
Создание склоняет голову набоки опять смеётся, тихо и щекотно. Моргану точно ветер под футболку забирается.
Какой славный мальчик Пойдём. Пора возвратить тебя любящим родителям. Не в том я уже возрасте, чтобы забирать красивых детей под холмы.
Создание легко поднимается на ноги и протягивает Моргану руку, помогая встать. Вдвоём они идут через пустынный сад, и колючая ежевика почтительно расступается, а дивные золотистые цветы тянутся навстречу, чтоб хоть вскользь прикоснуться. Башня не отбрасывает тени; они проходят мимои словно оказываются в другом мире. Здесь устало фырчат машины на дороге, женщина в кафе ругается из-за плохо вытертого стола, а дылды-пятиклассники трясут чьим-то рюкзаком над мусорным баком.
На мосту они останавливаются. Морган тут же взбирается на перила и осёдлывает ихтак он оказывается ненамного ниже сияющего создания. Оно не спешит прощаться, впрочемстоит рядом, глядит на реку и не дышит.
Морган смотрит на него взрослым взглядом.
У тебя очень красивые руки. Даже красивее, чем у мамы, с лёгкой завистью вздыхает он. Только грязныежуть. Дай мне!
И, не слушая возражений, перехватывает одну ладонь.
Создание с лёгким удивлением приподнимает бровь.
Морган вытягивает из кармана безупречно чистый платок, слюнявит край и принимается оттирать сияющую руку. На губах появляется привкус моря. И по мере того как исчезают с безупречной кожи застарелые грязные разводы, привкус становится крепче, а к глазам подкатывают слёзы.
Его не хочется отпускать, понимает Морган. Совсем не хочется. Хочется держать вечно, заботиться о нём, холить, лелеять и баловать. Быть рядом
Создание словно чувствует этои мягко высвобождает руку.
Не надо. Ты хороший мальчик Даже слишком хороший. Создание наклоняется к его лицу и запечатлевает на лбу тяжёлый поцелуй. У Моргана тут же начинает кружиться голова. Забудь. Скоро за тобой придут родители.
Как Морган оказывается не на перилах, а на тротуаре, он не помнит. Зато хорошо помнит бледное, заплаканное лицо матери и черноту, проступающую сквозь облик разгневанного отца.
Вот это по-настоящему страшно.
Он смотрит на отца взрослым взглядом и успокаивается понемногутак жуткую черноту не видно.
Часы бьют пять вечера. Башня отбрасывает непропорционально длинную, густую тень.
Морган очнулся от смачной пощёчиныи с отчётливым привкусом густого вина Шасс-Маре на губах.
Идиот, прошипела Кэндл и залепила ему вторую пощёчинуили даже третью, судя по горящему лицу. Что с тобой? Издеваешься?
А что со мной? хрипловато переспросил он и потянулся. Кости ломило от летней жары, хотя на улице было от силы минус пять. А извини. Я плохо спал сегодня. Надолго отключился?
Минуты на три, зло ответила Кэндл. Как выплюнула. Пялился открытыми глазами в пустоту и на вопросы не отвечал И часто с тобой такое?
Случается временами, уклончиво ответил он. В голове слегка звенело, и вряд ли от пощёчин. Так вот, насчёт пустыря Он точно есть. Огромное поле, заросшее ежевикой. Я там похоронил канарейку, когда мне лет десять было. Знаешь, нам нельзя было заводить никакое зверьёни кошек, ни собак, ни даже хомячков Но когда мне исполнилось восемь, я сильно заболел. Очень сильно. И мама, пока утешала меня, успела наобещать все сокровища мира. Я выбрал канарейку.
И через два года она сдохла, мрачно продолжила за него Кэндл, прикусив ноготь. Вид у неё был болезненный. Лучше бы деньгами брал.
Сейчас мне тоже так кажется, улыбнулся Морган. Ну что, рискнём взглянуть на пустырь?