Здесь совсем нет света, осознал вдруг Морган. Нет света, но я всё вижу.
От этого простого факта земля начала уходить из-под ног, причём не только фигуральнои буквально тоже.
Можно было поверить в волшебство. В голодных монстров из подворотни. В колдовской фонарь. В возвращение мертвецов в мир живых. В летучие поезда.
В Кэндл, пишущую новые песни, наконец.
Но не в возможность видеть без света.
я кто, по-твоему? едва слышно проворчал Уилки.
Что? эхом откликнулся Морган и на мгновение крепко зажмурился, преодолевая дурноту.
Пол второго этажа прогибался под ногами.
Ничего, уже безразлично-ровным голосом ответил Уилки. Открой глаза, пай-мальчик. И смотри.
Я не пай-мальчик, машинально огрызнулся Морган, однако послушался.
Они стояли в дверях зала. А за порогом были только зеркалаи тени.
Наверное, здесь располагался танцевальный класс. Просторный, светлый; маленькие балерины входили сюда с трепетом и с неясным предвкушением чуда. Кто-то потом уставал, злился и бросал занятия. Кто-то с восторгом принимал и нагрузки, и строгие окрики преподавательницради мечты, своей или маминой. Кто-то хихикал, перешёптываясь с подружками. Кто-то сосредоточенно наблюдал за своим отражением
Не отворачивайся, тихо произнёс Уилки. Смотри внимательно. И запоминай.
И Морган смотрел.
Зеркала теперь отражали только друг другабесконечные коридоры, тьма по одну и по другую стороны стекла, пожирающая самое себя. Под потолком висела сероватая дымка, и в её изменчивых очертаниях проскальзывали то искорёженные лица-маски, то крохотные детские руки, беспомощно хватающие воздух. А внизу, вместо истёртого тысячами осторожных шажков паркета медленно вращалась огромная воронка. Откуда-то из непостижимой глубины карабкались тенивсплесками живой смолы, человекоподобными чудищами с гладкими чурбаками вместо лиц, долгорукими карликами Они с механической настойчивостью лезли наверх, соскальзывали с гладких стенок, съезжали вниз, пожирали друг друга, давилисьи всё это бесшумно, ритмично, словно их направляла одна безжалостная воля.
Да я сейчас просто-напросто отключусь, подумал Морган, ощущая чудовищный приступ головокружения. Ноги постепенно немели. Он сделал шаг назад, инстинктивно вжимаясь спиной в единственную реальную опору посреди бессмысленно мельтешащего мира.
Уилки обнял его поперёк груди, словно отгораживая от теней, а другую руку положил на горло; дышать после этого отчего-то стало немного легче.
Я часто прихожу сюда, произнёс он до жути ровным голосом. Наблюдаю за ними. Ищу изменения. И думаю: а можно ли вернуть их обратно? Тех, кого крысы уже поглотили? Почти человеческие движения и лица, бесконечное страданиепризнаки того, что жертвы ещё существуют, в том или ином виде, или приманка, ловушка?
Разницы в росте хватало как раз для того, чтобы Уилки мог шептать Моргану на ухо, лишь слегка наклонив голову. Рука на горле двигалась вверх и вниз, пальцы скользили вдоль артерии. Воронка в полу медленно вращалась и затягивала в себя взгляд, дыхание, способность ощущать форму предметов, температуру и фактуру поверхности.
Тени пожирали друг друга. И, кажется, становились сильнее.
Одна чудовищно вытянутая рука в белой перчатке зацепилась за край воронки, но соскользнула.
Я не знаю.
Морган цеплялся за нить размышлений, как утопающийза поверхность воды.
И с тем же результатом.
Тебе страшно?
Это был конкретный вопроси на него вполне можно было найти ответ. Морган прикрыл глаза, откидывая голову на чужое плечо, костистое и жёсткое даже под слоем плотного зимнего драпа. Губы щекотала прядь волос с запахом розмарина, тимьяна, цветущего клевера и ещё чего-то такого такого
Даже сквозь плотно сомкнутые веки просачивалось копошение теней, словно они излучали нечто противоположное свету, но столь же всепроникающее.
Мне страшно?
Нет, ответил Морган наконец и сам удивился. Страшно не было. То, что он испытывал сейчас, нельзя было описать категориями обычных чувств, будь то ужас, гнев или неприязнь. Но это неправильно.
Всё, что находилось у него под кожей, от органов до костей, словно переплавилось в сплошную массу наподобие нагретого пластилина и теперь медленно вращалось против часовой стрелки, так же, как воронка в полу. Оно упрямо тыкалось в кожу изнутри, точно стремилось воссоединиться с тенями, встроиться в чудовищную пищевую цепь, но на правах не жертвы, а равного хищника.
Это тоже должно меня напугать, подумал Морган, с безумным напряжением преодолевая оцепенение рассудка. Но не пугает. Очень плохо. Очень плохо
Не ускользай, тихо попросил Уилки, и Морган ощутил другое прикосновение к губам, а затем к скуламуже не прядь чужих волос, а пальцы, жёсткие и прохладные. Кажется, я просчитался. Потерпи немного, сейчас мы выйдем. Сможешь идти?
Морган прислушался к себе. Ноги не чувствовались совсем. Способность ориентироваться в пространстве тоже атрофироваласьне различить было не только право и лево, но даже верх и низ.
Он заставил себя открыть глаза.
Тени были везде.
Не уверен. Но попробую.
Хороший мальчик, пробормотал Уилки немного виновато.
Морган честно пытался переставлять несуществующие ноги, но в итоге позорно обвис на плече Уилки. Путь по коридору и спуск по лестнице слились в горячечный бред. Но по мере того, как отдалялась воронка, постепенно возвращались ощущения, будто просыпались один за другим органы чувств. Тёплый воздух, колючее шерстяное пальто Уилки, запах листьев и пыли, трещины на потолке и ряды чёрно-белых фотографий на стенде у выхода. Улыбчивые лица, красивыедетские и взрослые, женские и мужские Одно из них показалось Моргану знакомым, но прежде, чем он смог облечь это смутное ощущение в слова, Уилки буквально выволок его за порог.
Дальше было уже легче.
Ноги начало покалыватьонемение проходило.
Я сам, хрипло выдохнул Морган, хватая ртом морозный воздух. Калитка в обрывках теней медленно закрылась. Снег ослеплялв свете фонарей, под яркой луной. Правда, сам.
Умница, устало похвалил его Уилки, но хватка его стала ещё крепче.
Шагов через пятьдесят, на ярко освещённой улице Морган собрался с силами и вывернулся из-под чужой руки. Уилки хмыкнул, но спорить не стал, только начал идти гораздо медленнее, подстраиваясь под его заплетающиеся шаги.
Хотя онемение прошло, но головокружение по-прежнему накатывало волнамикак и безнадёжное, тянущее ощущение, словно воронка продолжала и на расстоянии вытягивать кровь прямо сквозь поры кожи.
Надо быть внимательнее, подумал Морган, едва не налетев на фонарный столб, и даже эта простая идея потребовала титанических усилий. Сконцентрироваться ни на чём не получалось. Мысли словно увязли в той самой тьме, пожирающей саму себя. Надо быть внимательнее
Напротив красивого псевдоготического дома, сверху донизу увешанного гирляндами, Морган споткнулся о выступающий булыжник, завалился набок и лишь чудом не насадился на выступающие пики низкой оградки. Уилки подхватил его в самый последний момент, встряхнул за плечи и попытался поставить вертикально.
Ноги предательски разъехались в разные стороны.
Всё-таки тебя порядком зацепило.
Морган хотел возразить, но тут небо с землёй резко поменялось местами. Он зажмурился, цепляясь за пальто Уилки.
Ага Ч-чёртМорган часто задышал, стараясь не уплыть в беспамятство окончательно. Кошмары с предвкушением оскалились на границе сознания. Слушай, я просто всё время думаю об этом то есть о них то есть
Договорить он не успел.
Уилки с размаху вжал его спиной в фонарный столб, безжалостно зафиксировал лицо в ладоняхи прижался лбом ко лбу, широко распахивая глаза.
Не смей жмуриться.
Морган бы и не смогдаже если бы захотел.
Какую-то долю мгновения он ещё различал игольный прокол зрачка, золотистые искры в радужке, блёклые, но по-девичьи густые ресницы. А затем в него хлынул светтакой же безжалостный и яркий, как в недавнем сне.
Это было почти больно.
Вязкая пластилиновая масса под кожей, заменившая кости и плоть, не выдержала и секунды. Морган вдруг увидел себя со сторонысияющим, как стеклянная аромалампа со свечой внутри. И самый яркий сгусток света был почему-то не в глазах, как подсказывали рецепторы, а в груди, за частоколом рёберживой и пульсирующий, отсылающий искры в кончики судорожно скрюченных пальцев. Затем видение исчезло, а по телу прокатилась ошеломляюще яркая волна физических ощущений, словно каждая жилка, каждое мышечное волокно напряглось до предела.
А потом всё его существо обернулось звенящей пустотой, светлой и безупречно чистой.
Уилки медленно отстранился, удерживая зрительный контакт.
Острота ощущений слегка притупилась. Граница между болью и удовольствием сместилась в сторону удовольствиятого спокойного приятного чувства, которое иногда наступает незадолго до полного пробуждения от очень хорошего сна. Единственным отличием было то, что разум работал как часы.
Так лучше? лукаво поинтересовался Уилки. Губы у него слегка подрагивали, точно он пытался удержаться от улыбки.
Морган проглотил смешок.
О, да. Гораздо. Как ты там говорил? Так вот, я себя тоже переоценил. Не думал, что меня может вырубить просто от наблюдений.
Уилки повернул головув ту сторону, где осталась заброшенная школа.
Наблюдения? Можно сказать и так. Ты ещё хорошо держался, сдержанно похвалил он и признался вдруг:Мне самому порой становится там не по себе. Иногда я думаю, что будет, если я шагну в ту воронку. Ни одна из теней по эту сторону не может причинить мне вреда. Но там их слишком много. И мне интересно, голос его стал тише, скольких я успею уничтожить прежде, чем погасну сам.
В том, как он произнёс это, было гораздо больше от обещания, чем от размышления.
Как лётчик, который собирается протаранить вражеский бомбардировщик, понял вдруг Моргани его вдруг окатило-ошеломило невероятно ярким и жутким образом.
Уилки лежит навзничь где-то на улице другого, тёмного города; длинные волосы паклей стелятся по растрескавшемуся асфальту; некто безликий в цилиндре нагибается и запускает тонкие многосуставчатые пальцы в глазницу, выпрямляетсяи надкусывает погасший глаз, как сливу.
безликий похож на самого Моргана, точно искажённое отражение.
Заткнись! По спине пробежал холодок, напоминающий о самом обычном человеческом страхе. Если только попробуешь, я
Что ты? с любопытством обернулся Уилки. Болезненная тяга к саморазрушению, до одури напоминающая задавленное чувство вины, ушла из его взгляда, и Морган теперь не знал, померещилась она ему или была там на самом деле. Скажи, правильный мальчик. Я внимательно слушаю.
Он стоял слишком близко и смотрел слишком пристально. Соврать было невозможно.
Проблема заключалась в том, что Морган уже сам не знал, что сказать.
Просто не делай этого, наконец произнёс он вслух, сухо и скованно. Есть гораздо более интересные способы самоубийства.
Поделишься опытом? вздёрнул бровь Уилки.
Щёки начало припекать, словно их перцем натёрли. Но это было так по-семейному обыденно?
Привыкаю чувствовать себя идиотом, пронеслась в голове дикая мысль. И, похоже, мне это нравится.
Обойдёшься. Лучше вот о чём поговоримМысль, которая всё никак не могла сформироваться с того самого момента, как почти у самых ног разверзлась чудовищная воронка, наконец обрела конкретные очертания. Насколько неодинаковыми могут быть тени?
Взгляд Уилки стал заинтересованным. Из-под ресниц коротко полыхнуло золотым.
Поясни.
Морган зябко сунул руки в карманы, накинул капюшон и направился вниз по улице, соображая, где бы свернуть, чтоб поскорее добраться до дома. Уилки шёл рядом, попадая точно в шаг.
Я в самом простом смысле. Вот есть что-то серое и человекоподобноекак те призрачные лица у забора. Они похожи на жертвы, переваренные не до конца, медленно выговорил Морган и сам поёжился. Уилки неопределённо качнул головой, то ли соглашаясь, то ли поощряя к дальнейшим объяснениям. Далее, существует нечто вроде живой смолыэто уже напоминает массу, из которой формируются другие тени. Некоторые только отдалённо похожи на людей, уточнил Морган, вспомнив долгоруких карликов из воронки и безголовых кукол с растопыренными по-паучьи конечностями. Другие Ну, я их сам называю безликими. Они в точности как люди, но без лица и в этих чёртовых цилиндрах, которые превращаются в крыс. Так вот, а могут ли быть и другие тени? Ещё более похожие на людей?
На мгновение лицо Уилки приняло очень интересное выражение, нечто среднее между любопытством, одобрением и бесконечной тоской, но затем вновь стало непроницаемо-спокойным.
Думаю, что есть. Тени постоянно изменяются
Я помню. Ты говорил, кивнул Морган уверенно и приготовился слушать, потому что интонации подразумевали продолжение. Но Уилки отчего-то затянул паузу.
Чего он ждёт?
Дорога под ногами раздвоилась. Однаобледенелая брусчатка; другаяузкая тропа с обочинами, сплошь заросшими красноватым тимьяном. Жёсткие тёмно-зелёные листочки были покрыты инеем.
Уилки без раздумий свернул на тропу. Морган последовал за ним. Вдоль позвоночника эхом прокатилось щекочущее ощущението ли предвкушение, то ли благоговейный трепет, сродни тому, что он испытывал в детстве, когда мать брала его с собой в парикмахерскую на углу между улицей Редфорда и спуском с холма. Это было, что называется, респектабельное, элитарное заведение, но тогда он не знал таких слов. Просто чувствовал, что оно отличается от всех остальных парикмахерских, где он уже бывалнеуловимым пудровым запахом дорогих шампуней; изобилием зеркал и неярких ламп, чей свет достигал парадоксальным образом самых дальних уголков зала; сложной системой расписных бумажных ширм на рамке из чёрного дерева; бесконечной мягкостью вращающихся кресел, обшитых замшей цвета молока.
Чаще всего Морган просто наблюдал, как стригут и укладывают дивные светлые волосы Этель. Но иногда она вдруг бросала небрежно: Мальчика тоже приведите в порядок. И тогда его усаживали в сладостно-мягкое кресло, где всё, от подлокотников до подголовника, подстраивалось под рост клиента, затем оборачивали в шелковистую ткань и велели держать голову прямо.
Морган неподвижно сидел и таращился в сияющее зеркало, обрамлённое лампами, и сверкали на столике жутковатые и таинственные склянки, пузырьки, металлически блестели парикмахерские инструменты, а около кресла вертелась светловолосая фея с асимметрично подстриженными белыми волосами и с ярко-голубыми глазами. Вокруг неё неуловимый пудровый запах был гуще, а ощущение запредельной, непостижимой, восхитительной чуждостисильнее. От прикосновения её пальцев к голове и шее по всему телу прокатывалась волна дрожи и приятной, изматывающей слабости.
То, что показывал ему Уилки, было совсем инымдиким, запущенным, яростно-живым и мрачным. Однако ощущения будило те же.
Мир, который нельзя понять до конца, чужой даже в малейших деталях, вызывающий подспудный восторг и немного стыдное желание обладать.
Не то чтобы Морган обожал элитные парикмахерские.
Не то чтобы он любил колдовские пути, пронизывающие город насквозь, и цветущий под снегом тимьян
Сначала появилось то, что ты называешь смолой, заговорил вдруг Уилки, словно очнувшись от забытья, когда Морган уже сам решил было задать наводящий вопрос. Вскоре после войны. Оно как будто зарождалось само по себе, в темноте, поэтому я так и называл еготени. О разломах и тонких местах тогда никто ничего не знал. Достаточно было любого источника света, даже лунного блика, чтобы тени исчезли. Долгое время я считал их относительно безопасными, пока не увидел, как они сожрали старика. Он прошёл сквозь одну из таких теней, пьяный, как всегдаа на следующий день слёг. В нём погасло нечто важное. Родственники вздохнули с облегчением, когда он внезапно заболел и умеркак же, избавились от надоедливого пьяницы. Но я-то знал, в чём дело Другой раз тень пыталась напасть на ребёнкано растаяла сама. Девочка ничего не заметила, улыбнулся Уилки, и резкие черты лица его на секунду смягчились. Но так случалось не всегда. Иногда тени не без успеха нападали на детей. Не брезговали и животнымисобаками, крысами Только кошки их, похоже, видели. И рвали на части, когда могли.
Интересная деталь, усмехнулся Морган, но затем вспомнил дом Льюисов и посерьёзнел.
Дебора всегда держала в особняке с дюжину кошек, а самых флегматичных из них ещё и таскала с собой на светские мероприятия. Она явно сталкивалась с тенями, и не раз, но оставалась невредимой.
Надо посоветовать Кэндл завести пару кошаков, подумал он. Может, спросить у Ривса? Он ведь работает волонтёром в каком-то приюте для бездомных животных