За плевок на мостовую - могут заставить его вытирать своей же рубашкой.
За попытку нагадить в укромном уголке - тоже палки. И плюс мытье улицы. Понимали все и быстро.
Впрочем, маританцам помогала сама природа. Их город был большой гаванью, протянувшейся на берегу. Шторм ли, буря, дождь - и считай, улицы отмыты.
Вглубь острова никого не пускали.
Дворец Короля должен был оставаться в неприкосновенности до его возвращения.
Таверна нашлась рядом с портом, и Алаис почти пинком распахнула дверь.
Не по хамству - просто руки были заняты.
- Я приехал издалека, я вам песенки привез
За моей спиной историй, побасенок целый воз
Я от тяжести шалею, вам надеюсь рассказать
Что увидел и услышал, чтобы дальше передать.
Не гоните менестреля, я хороший и не злой
Я пройдусь по скуке тряпкой и по затхлости водой
Я веселье преумножу, разгоню тоску и грусть
Не гоните менестреля, все равно я к вам вернусь...
Сопровождалось сие действие глазками кота из 'Шрека', гитарным перебором и широкой улыбкой. И Алаис не прогадала.
Хозяин, вознамерившийся, было, кивнуть вышибале, ухмыльнулся, и отставил в сторону кружку, которую протирал. Самый обычный трактирщик, в меру умный и хитрый. И таверна, как и в Сенаорите. Стойка, столы, скамейки, разве что там в качестве декора использовался лук и чеснок, а здесь - гирлянды из ракушек. Оно и правильно - лук и чеснок тут статья экспорта, глупо их впустую переводить, а ракушки под ногами валяются. Хоть ешь, хоть нижи...
- Ну, проходи, менестрель. Потешь душеньку.
- А молочка нальете? - нахально осведомилась Алаис. Не из вредности, просто менестрелям в эту эпоху было позволено достаточно много. А что?
Радио нет, телевидения нет, хоть так развлечься. А если развлечение - товар, то и стоит он дорого. И доступен не каждому. Попробовать-то может хоть кто, но в местном обществе очень качественная и действенная критика.
Сколько бы поп-групп остались на плаву, если бы их можно было критиковать, закидывая гнилыми помидорами и тухлыми яйцами, Алаис предугадать не бралась. А особо отличившихся менестрелей могли и вовсе вынести с почетом - до ближайшего нужника.
- А ты с губ слизни, чай, там еще не обсохло, - посоветовал хозяин.
- У-у... жадина, - фыркнула Алаис. Но на высокий стул рядом со стойкой вспрыгнула без раздумий. - Значит так. Поймал дед рыбу. Вот такую. Нет! Вот таку-ую...
Спектакль по мотивам сказки 'Ух ты, говорящая рыба' прошел на 'ура', пара песен развеселила и трактирщика и вышибалу, а 'песня рыбака' вообще оказалась вне конкуренции. Кое-какие слова пришлось заменить, но Алаис постаралась так извернуться с ритмом, чтобы песня ничего не потеряла. И вроде бы ей это удалось.
Алаис посмотрела на довольные лица - и прихлопнула ладонью струны.
- Так как - заработал я свое молоко?
- Заработал. И даже на ночлег пущу, но с отработкой, - решил трактирщик. - Вечером с восьми склянок до полуночи - народ потешишь?
- Я-то смогу, - прищурилась Алаис. - А что мне за это будет?
- Что заработаешь - то и будет?
- Плюс ночлег и трехразовая кормежка за счет заведения.
- А не слишком ли заламываешь?
- Ну... на тухлые яйца всегда разориться несложно. Если захотите.
- Самоуверен ты не по годам...
- Так ум и умения не от лет зависят. Кто и в старости дураком останется, - пожала плечами Алаис.
- Наглый. Тебя звать-то как?
- Алекс Тан.
- Ладно. По рукам, Алекс. Но если тебя гнилыми помидорами закидают - я спасать не стану.
- Не закидают, - ухмыльнулась Алаис.
***
Не закидали.
Маританцы там - или нет, а музыка нравилась всем. И песни тоже. И даже испанские гитары.
Алаис из своего времени знала кучу мелодий, и на Маритани они пошли влет.
Слушали, топали ногами, хлопали в ладоши в такт задорному ритму... Алаис десять раз порадовалась, что взяла медиатор. Да и кожа на пальцах рук стала чуть погрубее, но все равно пальцы ныли.
К концу вечера недовольных не было. В том числе и трактирщик, который хлопнул девушку по плечу и предложил:
- Не хочешь на площади подыграть? В конце пятидневья танцы, там такие как ты всегда нужны.
- Пятидневья?
- Через два дня. Наши ребята там тоже играют, но не так. У нас другие песни...
- Внесем разнообразие, - усмехнулась Алаис.
Уже в час ночи, вытягиваясь на кровати, она уткнулась носом в подушку.
Пахло не перьями, нет. На острове маританцы набивали подушки чем-то вроде гречневой шелухи. Другой запах, другие ощущения, но главное осталось прежним.
Чистота.
Пусть постельное белье было застирано до потери всякого цвета, а одеяло кололось, но все было безупречно чистым. Хорошо-о...
Жаль, она не сможет остаться на Маритани.
***
Далан понял, когда причалил корабль. Качка стала иной, изменилась, поутихла. Да и звуки жизни портового города послышались.
Купец спустился в трюм.
- Так... Норс, делайте все, как обычно. Понял?
- Ночью?
- Что ж нам - завтрашний день терять? Помост я оплачу, так что работай!
И начался кошмар.
Рабов по одному отцепляли и выводили наружу. Там им давали в руки кусок мыла и окатывали водой. После того, как человек полностью смывал грязь со своего тела, его осматривали с ног до головы. Осматривали зубы, глаза, половые органы - рабов с дурными болезнями нельзя ввозить на Маритани, за это крупный штраф. Заставляли промывать волосы чем-то едким - рабов с насекомыми тоже не продавали.
Расспрашивали, кто что умеет.
Потом человеку выдавалась набедренная повязка, и он опять приковывался к цепи. На этот раз уже на причале. В трюме грязно, не затем их мыли.
Когда очередь дошла до Далана, мальчишка не сопротивлялся. Ни к чему.
Чтобы сбежать, ему надо не отличаться от маританцев, то есть быть чистым. Не сдержался он только когда его полезли щупать грубые пальцы. И тут же получил сильный удар по ягодицам.
- Стой спокойно!
Далан ответил грязным ругательством, и в следующий миг его ударили еще и под дых. Мальчишку скрутило вдвое. Было бы чем - еще бы и стошнило.
- Учти, щенок, - надсмотрщик подцепил Далана за кожаную полоску ошейника, - проявишь свой плохой характер - лично с тебя шкуру спущу! Молись, чтобы тебя продали, потому что иначе выкинем за борт. Поджилки подрежем, шкуру попортим, чтобы акулы заинтересовались - и дорога в море. Понял?
Далан понял. Оскалился.
- Лучше сдохни сам, потому что если я выживу - это я с тобой и проделаю.
Пощечина была легкой - не дело, чтобы на лице товара были синяки, но и она снесла мальчишку к цепи, где его сноровисто и приковали.
Далан дождался, пока от него отвлекутся и подергал кандалы.
Нет, все крепко.
- Что ты умеешь?
Ответом был изобретательный посыл работорговца в дальние дали. Тот не обиделся - не станет же человек обижаться на собаку, которая его облаяла? А для него Далан человеком и не был.
Товар. И все тут. Просто товар.
- Грамотен?
Далан сверкнул глазами.
- Да пошел ты...
- Отвечай. А то останешься голодным.
Ругательства у мальчишки еще не закончились. Купец безразлично пожал плечами.
- Так и запишем. Отребье. Годен для черной работы или в бордель.
Далан скрипнул зубами. Ругайся, не ругайся...
Но и сдаваться он не собирался. Сначала ты рассказываешь о своих умениях, потом становишься на колени, а потом - раб. Уже не по ошейнику, а по душе!
Нет уж!
Как писал один древний поэт: 'Кто в сердце свободен - не будет рабом'!
Правда, сейчас это мальчишку не утешало. Жрать хотелось до соплей и слез, аж животик подводило. Прикованные по соседству рабы торопливо жрали доставшийся им свежий хлеб.
Мальчишка сглотнул голодную слюну. Угостить его никто не пытался - нарывались уже. Тогда избили обоих рабов - и Далана, и того, кто его пожалел. Вот и сейчас дядька Вирт ест, а смотрит с сочувствием. И табличка на шее.
'Неграмотен. Сильный, работал в поле'.
Будьте вы прокляты, твари, торгующие другими людьми!
Будьте прокляты!!!
Далан поежился. С моря дул холодный ветер, кожа покрывалась мелкими пупырышками. Не заболеть бы...
Я - Далан Шедер! Меня не сломают! Я справлюсь!
***
Наутро Алаис отправилась гулять по острову.
Правда, дошла она недалеко. Ровно до лавки, над которой было написано 'Платья тетушки Люсиллы'. Подумала - и зашла внутрь.
И тут же была окутана запахом чего-то очень вкусного, вроде печенья с корицей. После солнца и света острова в лавке царил приятный полумрак, и чувствительные глаза Алаис просто расслабились. Пару минут она позволила себе просто стоять и ни о чем не думать, пока не прозвучали слова:
- День добрый, девочка. Платье заказать хочешь?
Алаис только рот открыла. Вот тебе и маскировка! Вот тебе и 'юноша'!
- А... э...
Тетушка выплыла откуда-то из сумрака. И выглядела она так, что ей тут же захотелось довериться. Невысокая, кругленькая, улыбчивая, похожая на сдобную булочку, она смотрела с теплотой и участием. И глаза у нее были ярко-синими. Алаис уже знала, что чем синее глаза, тем сильнее благословение моря для человека.
- У меня все есть. Тебе какие платья хочется?
Алаис подумала.
- Черное. Две штуки. Красное. А еще бледно-голубое, розовое, фиолетовое...
- Мы сейчас посмотрим все ткани, прикинем цвета - и за десяток дней заказ будет готов.
- А пораньше?
- Можно и пораньше. Но подороже, - не стала спорить тетушка.
Алаис тоже спорить не стала.
- Пусть подороже, но через пять дней?
У зеркала она провела два самых замечательных часа за все время своей жизни здесь. Прикидывала ткани, подбирала цвета, выбирала фасоны, в том числе и для беременной. Заказала штук пять платьев с завышенной талией, попросила тетушку подобрать и подходящую обувь, и белье. Та заверила, что все будет в порядке - есть у нее знакомый башмачник, и назвала цену. Алаис только вздохнула.
На материке за эти деньги можно было бы заказать целый гардероб. Два раза.
Ладно, деньги были,
И Алаис безумно хотелось хоть чем-то себя порадовать за все беды и невзгоды этой жизни. Хорошо другим попаданцам - они жили. А она выживала, стараясь не сделать лишнего шага. Бежала, пряталась, и опять выживала.
А так хотелось просто жить.
Выйти на улицу в новом платье, почувствовать на себе восхищенные мужские взгляды... черт возьми!
А хочется побыть в миру, попировать на пиру. Затеять с душкой мушкетером любовную игру...*
*- Ю. Ряшенцев. Песня кармелиток из к/ф 'Три мушкетера', прим. авт.
Ладно. С любовной игрой - перебор, но все остальное-то можно?
И хочется!
Алаис непроизвольным жестом опустила ладонь на живот.
Там растет ее ребенок.
Так странно, так необычно. В той жизни она уже смирилась, что детей у нее не будет. В этой жизни... она все равно не представляет, что делать с детьми, но не убивать же малыша? Можно вытравить плод, Алаис об этом знает, но ребенок-то не виноват в том, что у него папа - сволочь! И любить его Алаис будет за двоих. Уже любит.
Договорились, что за платьями Алаис придет через пять дней. Сама, лично.
Женщина оставила задаток, и отправилась дальше. По дороге купила пирожок с рыбой, слопала в одну секунду, облизала пальцы - и купила еще три штуки. Вкуснотища...
Надо уезжать с Маритани. Иначе при такой кормежке она после родов втрое увеличится!
Пойти в порт?
Присмотреть себе корабль, договориться об отъезде дней через пять-шесть, как раз платья заберет? Можно...
И женщина повернула к порту.
Не дошла.
Видимо, где-то она сбилась, или неправильно поняла объяснения, потому что угодила на рабский рынок. И замерла в ужасе.
Одно дело - читать или смотреть кино. Другое...
Когда видишь это своими глазами - становится страшно и жутко. И кричать хочется.
Люди же!
Люди!!! Да что ж вы с собой делаете!?
Когда-то женщина с ужасом читала о невольничьих кораблях. В трюме устанавливались решетки, и люди ложились на них, как ложки в коробке. Два метра в длину, полметра в ширину и полметра в высоту. Ни повернуться, ни шевельнуться, ни-че-го! Все дела под себя, на голову ниже лежащему. Затхлый воздух, плохая вода и еда... часто довозили живых вперемешку с мертвыми. А воняли корабли работорговцев так, что их отличали за километр.
О невольничьих рынках читать тоже доводилось. Но видеть вживую... это было намного страшнее.
Небольшая круглая площадь была уставлена помостами в несколько рядов. Между помостами ходили люди. Приглядывались к товару.
И на помостах стояли люди.
Товар.
Мужчины и женщины, в одних набедренных повязках, молодые и средних лет. Хорошо хоть детей не было, иначе Алаис бы не справилась с удушливой волной гнева, которая ее захлестнула. А так - накатило и схлынуло, оставив по себе память в виде жестокой изжоги.
Люди.
Все в кожаных ошейниках-полосках, все прикованы цепями, у каждого на шее табличка.
Алаис пригляделась.
Ближе всего к ней оказалась девушка лет семнадцати.
'Девственна. Умеет готовить, ходить за скотиной. Хорошо шьет.'
Мужчина рядом с ней...
'Сильный. Хороший пастух и конюх. Покорный'.
'Ученый и лекарь. Ест мало.'
'Винодел. Плохо видит.'
Хотелось рухнуть на колени и взвыть в голос.
Люди же...
И вот эти выражения лиц, глаза... боги! Глаза!
У тех, кто стоит на помостах - покорное у тех, кто ходит внизу - жадное, приценивающееся.
Вот какая-то тетка с лицом бордель-маман щупает девушку на помосте, хватает за грудь, за живот, требует показать зубы.
Рядом мужчина средних лет приценивается к молодому парню, но уже иначе. Рассматривает мышцы, требует поднять что-нибудь тяжелое...
- Прикажи ей повернуться, я осмотрю задницу. У меня клиенты любят по-разному...
- Гляди, каков гигант! Долго прослужит!
Алаис шагнула назад - и резко согнулась вдвое.
Комок все-таки не удержался внутри. Женщину рвало долго и мучительно. По счастью, рядом с работорговческой площадью домов не ставили, а угол склада послужил неплохим прикрытием.
Наконец Алаис сплюнула на землю остатки желчи, и сделала пару шагов вперед.
Надо бы найти хоть кого - и спросить дорогу. Но... даже дотронуться до продавцов или покупателей она не могла. Было так мерзко, что она боялась не сдержаться.
Токсикоз?
Или простое человеческое отвращение?
- Да пошла ты в ... и ... старая ... по... к...!!!
Звонкий мальчишеский голос так изобретательно ругался, что Алаис невольно встрепенулась. Сделала шаг вперед, второй, третий...
На помосте стоял мальчишка лет пятнадцати.
Тощий, весь в синяках и ссадинах, серые глаза горят злым огнем из-под русой челки, ребра видно напросвет, но...
Никто из рабов не решался спорить с судьбой.
Они уже сломлены. Уже забиты. Уже превращены в домашнюю скотину.
А вот мальчишка считает, что лучше умереть. И, кажется, этот момент близко.
Одного взгляда Алаис хватило с лихвой. И на мальчишку, и на стоящую перед ним толстую тетку с водянисто-голубыми, блеклыми какими-то глазами, и на надсмотрщика, который занес кнут...
- Стойте!
Голос она натренировала. По крайней мере, на нее обернулись. И продавец, и тетка в жутковатом красном платье с черными кружевами, которое смотрелось на ней, как комбинация на хрюшке, и надсмотрщик, и даже сам мальчишка.
Алаис выпрямилась. Черт возьми, в этом мире она - герцогиня Карнавон! И если назовет свой титул, эти твари обязаны будут склониться перед ней.
Но называть ничего нельзя. А значит...
- Сколько ты хочешь за этого щенка?
И надменности в голосе побольше, побольше...
- А тебе что, парень?
- Раз спрашиваю - значит, есть и дело и деньги, - лениво пояснила Алаис, удостоившись еще одного потока ругательств от паренька. Смерила мальчишку насмешливым взглядом и пожала плечами. - вряд ли ты его еще кому продашь.
- Ну, почему же. В моем деле он точно пригодится, - усмехнулась тетка. - Есть у меня любители зады повторять.
Алаис даже не удостоила ту взглядом.
- Так сколько стоит паренек?
- Пятьдесят золотых, господин, - недолго думая, обнаглел продавец. - вы не смотрите что тощий. Зато сильный, выносливый...
- Ага. И чтобы проявить эту выносливость, требуется забить его до полусмерти? - ехидно уточнила Алаис.
- Найдутся любители, - прищурилась тетка.
Таких Алаис тоже просчитывала в минуту. Начни она сейчас торговаться, спорить, ругаться - и парню не поможет, и свои капиталы засветит, и...
- Пятьдесят монет? Ну, за торговца я бы столько еще заплатил... по весу. А за мальчишку - нет. Берите его, уважаемая.
Тетка разинула рот. Торговец поперхнулся, мальчишка, наоборот, рот закрыл и уставился на Алаис с нехорошим прищуром.
- Ты ...
- Вот. Еще и матерится постоянно. Изобретательно, конечно, а все ж надоедает. Вам как, любезнейшая, соловьи для клиентов сгодятся?