Интересно, обронила Света.
Много знаете, Татьяна хлопнула по руке Герку, пытавшегося ее обнять. Сразу видно много учились, университеты заканчивали.
Что вы, Таня, мы заканчивали пажеский корпус, Алексей шутливо развел руками, да и то повезло. После того, как ваш кавалер огрел по голове батюшку, чуть было вообще в темноте не остались.
Какого батюшку? Таня все, похоже, принимала за чистую монету.
В церковно-приходской школе, серьезно пояснил Алексей, вредный был батюшка, розгами порол, на горох коленями ставил.
На самаркандский, мрачно ввернул Олег.
Вот, вот! подхватил Алексей. Тут Гера и взбунтовался. Не желаю, говорит, издевательства терпеть. Время, говорит, не то: Суворов Измаил взял, французская революция на дворе. Ну и треснул батюшку учебником математики Магницкого. Так и остались мы без учителя.
Да ну вас, наговорите, Таня наконец сообразила, что ее разыгрывают.
Алексей посмотрел на Леру интересовала ее реакция. Глаза девушки улыбались.
Ну так вот
Продолжить помешал стук в дверь. Так, блюститель нравственности дежурная по этажу.
Молодые люди, уже половина двенадцатого
Поджала губки, лицо так и светится изнутри. Как же, пресекла, соблюла. И откуда такие берутся? Может быть, так и рождаются существами неопределенных лет?
Все, все, все, Герка молитвенно сложил руки, уходим, уходим. Девочки, милые, спускайтесь, мы вас догоним, ладно?
До свидания, ребята, дверь закрылась.
Мужики, выручайте, Герка повернулся к друзьям. Нужно перетолковать с Танькой, а их, как видите, трое. Помогите проводить век не забуду.
Иди к черту! Олег был зол не на шутку, Говорил я тебе, чтобы никого к нам не водил?!
Ну, ребята снова заныл Герка.
Погоди, прервал его Алексей. Далеко идти-то?
Да рядом, обрадовался Герка, Живут в общежитии у рынка. Всего-то минут двадцать ходу!
Я не пойду, отрезал Олег. А ты как знаешь.
Пожалуй, прогуляюсь, Алексей достал из шкафа куртку, нужно же выручить страдальца. Тем более недалеко
Ту-ту-ту-ту
Междугородняя? Девушка, Ленинград, по срочному, пожалуйста. Повреждение? Какое повреждение, я ведь десять минут назад говорил, все было в порядке!.. А когда можно?.. Только утром?.. Девушка
Ту-ту-ту-ту
Вечер был прохладным, глухо шумело море, кастаньетами пощелкивали по асфальту сбитые ветром каштаны. Герка с Татьяной ушли вперед, то и дело слышался заливистый смех девушки. Светлана как-то неожиданно сникла, погрустнела, шла шагов на десять сзади, а когда Алексей и Лера пытались ее подождать, демонстративно останавливалась.
Лера, я так и не понял, чем вы занимаетесь?
Учусь в Ленинградском электротехническом, третий курс.
А сюда каким ветром? Студенты, вроде, уже на занятиях.
Работали в стройотряде, ну и подзадержались. Надоело все ужасно. Домой хочу.
К мужу, наверное?
К папе, маме. От мужей в стройотряды не сбегают.
По-разному бывает
Бывает, только зачем тогда замуж выходить?
И это верно, Алексей привычным движением обнял девушку за плечи.
Лера отстранилась:
Не нужно меня обнимать, Алеша. Ладно?
Извини Лера, мы завтра встретимся?
Так ведь договорились уже. Еще у вас в комнате.
Нет, я имею в виду конкретно Леру.
Ах, конкретно Девушка помолчала, и Алексей неожиданно почувствовал совершенно забытое и оттого острое и необычное волнение, словно решалось что-то важное. В два часа устроит?
Конечно, только где?
Я подойду к твоему санаторию.
Олег отложил в сторону книгу, внимательно посмотрел на друга, с размаху бросившегося на кровать.
Хорошая девочка, задумчиво ответил на безмолвный вопрос Алексей. Очень хорошая.
Имеешь в виду, конечно, Леру, полуутвердительно, полувопросительно отозвался Олег.
Ты дьявольски проницателен.
Точнее наблюдателен. Глаза у нее хорошие, умные. Вести себя умеет, шутку понимает.
Добавь еще, симпатичная.
И этого не отнимешь. А как же насчет алых парусов?
Иди к черту, беззлобно отмахнулся Алексей, Гаси лучше свет, давай спать.
Ту-ту-ту-ту
Недаром, видно, говорят, что утро вечера мудренее. Во всяком случае, утром Алексей всерьез задумался о том, зачем он назначил Лере свидание. Жить в Крыму оставалось считанные дни, возможность дальнейших встреч представлялась проблематичной, а то, что Лера не из тех девушек, которые легко идут на любые контакты, было ясно после первого вечера. Кружить такой голову просто грех.
Только думай не думай, а не явиться на назначенную встречу и вовсе недопустимо. Без десяти два Алексей по сбитым бетонным ступеням спустился на асфальтовый пятачок, к которому сбегались со всех сторон стежки-дорожки, предусмотренные и не предусмотренные строителями. Там уже топтался Герка.
Договорились с Танькой, заговорщицким шепотом сообщил он, обещала подойти!
Когда? Алексей здоровался с приятелем без особого удовольствия тот явно был лишним.
В два.
Да, ситуация Девочки явно встретятся, если и вовсе не придут вместе. Тем более, что какой-то договор вчера действительно имел место.
Пройдем ко мне, посидим, продолжал развивать мысль Герка. Олега нужно позвать он здорово умеет компанию поддержать.
Слушай, Гер, Алексей решил быть предельно откровенным. С Олегом сам договаривайся это его дело, а на меня не рассчитывай. Леру я уведу, не обижайся.
А что такое? не понял Герка.
Ничего. Просто с ней вдвоем мне интереснее, чем в компании. Устраивает такой расклад?
Герка недоумевающе посмотрел на Алексея:
Как хочешь Вообще-то напрасно думаешь, что вы мне помешаете.
Девушки, как и положено, опоздали минут на десять.
Пришли опять втроем: Лера, Таня, третью высокую, гибкую, с гривкой непокорных волос Алексей не знал, но Герка приветствовал ее как старую знакомую:
О, привет, Анжела! и заторопился. Пойдем, посидим у нас немного, отдохнем, потом прошвырнемся куда-нибудь!
Чинно прошествовали мимо администратора, поднялись на четвертый этаж. В геркином номере был накрыт стол постарался! даже несколько цветков торчало в пожелтевшем от чая стакане.
Татьяна захлопала в ладоши, чмокнула хозяина в щеку:
Гера, ты прелесть, я это еще вчера заметила. Правда, девочки?
Усаживайтесь, широким жестом хозяина пригласил гостей Герка, я пойду Олега позову.
Вернулся он минут через десять, заявил с порога:
Нет Олега, ну ничего, я Яниса пригласил, сейчас придет. Чем с утра занимались?
Таня что-то ответила. Алексей не слушал. Он смотрел сбоку на лицо Леры, на то, как солнце золотит ее щеку, на длинные, подрагивающие ресницы и чувствовал, как глухими, сильными толчками бьется сердце.
«Нелепость какая-то, думал Алексей. Второй раз вижу девчонку, не знаю о ней ничего, а волнуюсь, как мальчишка Даешь, старик! Занятно, неужели ты еще на такое способен?»
Лера засмеялась над чем-то, посмотрела на Алексея, и тогда он, глядя в золотистые точки в ее глазах, нагнулся поближе и шепнул:
Лера, давай убежим!
Куда?
Не знаю, куда-нибудь. Сейчас здесь опять придется дурака валять, а мне не хочется. И потом говорят, третий лишний. Две пары здесь есть, обойдутся без нас. Бежим?
Она кивнула.
Ребята, не скучайте, Алексей поднялся первым, мы скоро придем, и уже закрывая дверь, добавил: Может быть.
Неизвестно, кто выстроил эту крепость на обрывистом морском берегу. Впрочем, крепость громко сказано, просто протянувшаяся на десятки метров стена из обломков жесткого, выветрившегося ракушечника. Исторической ценности она явно не имела, разве что для мальчишек. Но в этот серый ветреный день крепость была пуста.
Лера устроилась на гребне стены, Алексей стоял рядом, пытался раскурить сигарету.
Расскажи что-нибудь просьба Леры прозвучала неожиданно.
Что?
Что хочешь. Тебе много приходится ездить?
Много. Командировок у нас хватает.
Завидую. Знаешь, Ленинград прекрасный город, но Я иногда физически чувствую, что увязла, закружилась по бесконечному кругу. Люди, дела, разговоры все одинаково безликое, монотонное. Надоело
Думаешь, разъезды спасут? Рано или поздно они тоже сольются в единый поток. Сначала он кажется пестрым, а потом цвета сливаются, как на стремительно несущейся ленте. Тебе вот уже здесь надоело, скучно, домой хочется, потом и там наскучит недельки через две-три.
Лера невесело рассмеялась:
Боюсь, что быстрее. Но ведь это страшно, Алеша!
Страшно, согласился Алексей. «Всего трудней переживать, наверное, неторопливых будней торжество» Только знаешь, может, это и выспренне звучит, в конечном итоге все равно все зависит только от нас. Не хныкать, не ждать, а стараться жить. Именно жить, а не существовать.
Жить как эхо отозвалась Лера. И получается у тебя?
Не всегда, рассмеялся Алексей, но я стараюсь!
Ту-ту-ту-ту
Перестук колес «Красной стрелы», Пулково и Быково, «На посадку приглашаются пассажиры», телефонные автоматы, звонки, звонки, звонки сумасшедшие полтора года. Запутанные переулки Москвы, набухающая водой невская волна, скамейки в скверах, а иногда если очень повезет неуютные одноместные номера с «удобствами» в коридоре и постоянное ожидание требовательного стука в дверь. «Я люблю тебя» И снова звонки, звонки, звонки
Он был счастлив, ведь это была его жизнь, их жизнь. А Лера?
«Мне легко с тобой, Алеша. Понимаешь, ты настолько свой Ничего не стыдно, ничего не страшно».
«Звезда упала. Странно, не могу вспомнить, видела ли я когда-нибудь, как падают звезды. А теперь даже желание успела загадать. Это из-за тебя, мой любимый. Я как-то по-другому на все смотрю, по-другому вижу. Ты мне счастье принес»
И только иногда, как булавочные уколы:
«Жизнь, Алешенька, сказок не принимает. Одеваться нужно? Нужно. И обуваться тоже. И скатерти-самобранки пока не изобрели»
«В идеалы, милый, нынче не верят. Предыдущие поколения все лозунги поистрепали, да так ничего и не добились. Ну, хорошо, кое-чего добились для нас. А сами-то они что видали?»
Ту-ту-ту-ту
Междугородняя? Девушка, как там с Ленинградом? А когда
Ту-ту-ту-ту На телефонной трубке высохшие отпечатки ладоней
Алеша, вставай, на работу опоздаешь. Господи, накурил-то! Что случилось? Сынок, что с тобой?
Ничего. Так, мам, пустяки. Ничего страшного. Ну, честное слово, все в порядке. Ладно, поехал я.
Алексей, завтрак?!
Не хочется, в институте поем!
Автобус уже стоял на углу, в крайнем окне виднелась значительная физиономия Струбеля. Шофер опять не протер сидения сыро, противно. Постепенно подтягивались сотрудники, на последнем сидении теснились студенты даровая рабочая сила. В деканате их пребывание в лаборатории наверняка высокопарно именуют «научно-производственным обучением». Наконец автобус тронулся, забарахтался в липком тумане, затопившем город. Уплыли, остались позади кварталы новостройки, облепленные желтой глиной; замелькали за окнами домики пригородной зоны, показалась монументальная фигура Шамошвалова, стоявшего на границе личного садового участка
Автобус притормозил. Шамошвалов толстый, пахнущий удобрениями, с транзистором за пазухой полез в дверь, еще на ступеньках прицепился с каким-то вопросом к Седину.
Утром Цезаря Филипповича всегда одолевала жажда деятельности. За те полчаса, пока автобус шел от его сада до лаборатории, Шамошвалов разряжался на окружающих: проверял исполнение отданных месяц назад поручений, сообщал идеи, пришедшие ему в голову в ожидании автобуса, портил настроение В лабораторию он приезжал выжатый, как лимон. Наступал период конкретного руководства: часами мог ходить Цезарь Филиппович за электриком и учить его, как правильно вворачивать лампочки, но особенно обожал контролировать состояние прилежащей территории. Бульдозер приходил в лабораторию чуть ли не ежедневно, при одном виде могучей машины глаза доцента Шамошвалова начинали светиться.
Любил еще Цезарь Филиппович делиться с окружающими сведениями, почерпнутыми из черной коробочки безотказной «Веги». Причем говорить был готов о чем угодно от технологии шлакоблочного производства до положения дел в Буркина-Фасо. Сведения Шамошвалов выдавал с потрясающим апломбом, и по этой ли, или по иной причине, слыл среди остепененной части сотрудников лаборатории энциклопедистом.
Автобус затрясся на неровных выбоинах асфальта, осторожно сполз в жидкую грязь дезинфекционного барьера. Водитель требовательно просигналил, Алексей стер со стекла влажный налет, скривился за окном торчала успевшая осточертеть до тошноты табличка:
АН СССР
Научно-исследовательская лаборатория
по изучению проблем утилизации
последствий Контакта
Посторонним и инопланетянам вход
СТРОГО ВОСПРЕЩЕН!
Глава вторая
В прокуренной комнате было людно. Сидели на стульях, столах и подоконниках, щурились на листки бумаги с чем-то напечатанным на плохой машинке под четыре копирки. Одинокая стоваттка, сиротливо горевшая в огромной запыленной люстре, тщетно пыталась обеспечить помещение светом, впрочем, поглощенные чтением мало обращали внимание на сие неудобство.
В комнате висела прямо таки замогильная тишина, чего в стенах волопаевского Дома литераторов не наблюдалось со времен возведения оных. Лишь изредка ее нарушало чирканье спичек о коробок да лихорадочное щелканье зажигалок. Монументальная бронзовая пепельница в виде протянутой для подаяния руки уже не могла вместить в себя окурки и пол покрывали разнокалиберные чинарики. И еще тишину изредка нарушал председатель секции беллетристики Азалий Самуилович Расторгуев. Он вскидывался от ужаса, обводил собравшихся безумными глазами и, вытирая со лба холодный пот, цедил сквозь зубы:
Во сволочь, во сволочь какая
На него бросали кривые взгляды, в которых застыло выражение потустороннего, но реплик подавать не решались. Атмосфера густела и накалялась с каждым прочитанным листком. Минут через пять следовало ожидать пожара от очередной использованной спички. Но как видно, Муза решила смилостивиться над своими служителями и не допустить массового самосожжения, вложив в уста новеллисту Копейкину вопль отчаяния:
Нарзану мне! Нарзану!
Литераторы пришли в движение, кто-то затребовал под нарзан водочки, кто-то предложил за счет автора. Автора вызвали. В дверь просунулось молодое бледное лицо, обсиженное веснушками, курносое и страдальческое.
Гони в магазин! заорали литераторы. Возьмешь водки на всех и зажевать чего.
Нарзану! Нарзану прикупи! влился дискантом в коллективный заказ Копейкин.
А о-о-обсуждение? заикаясь, спросил автор.
После будет обсуждение, громким басом отрезал баталист Феофан Поскрёбышев.
Автор загрохотал по ступеням, изрядно напугав даже привычного ко всему вахтера, укрывавшегося в своей каморке под лестницей.
Тем временем народ в комнате молчал, томимый ожиданием. Однако длилось это недолго, ибо, разжав зубы, Азалий Самуилович вновь выдал сакраментальную фразу:
Во сволочь какая!
Члены секции прозы как-то разом принялись задумчиво обозревать обширную и изрядно помятую безбедной жизнью физиономию «взрывника». Именно так назывался первый роман Азалия Самуиловича, написанный им аж в годы героического послевоенного освоения окраин великого государства. За сие творение, повествующее о трудовых буднях класса-гегемона, атакующего неуступчивую матушку-природу, Расторгуев получил восемь премий различного достоинства, роман (с легкой авторской корректурой) переиздавался в областном центре после каждого съезда партии, ибо на диво точно соответствовал всем колебаниям генеральной линии. И хотя в последние годы «ум, честь и совесть нашей эпохи» изрядно подрастеряла и все свои составные, и, соответственно, авторитет, Азалию Самуиловичу предпочитали не противоречить себе же боком выйдет, прецеденты бывали.
А ведь клёво написано, фальшиво вздохнула Марья Кустючная, лет десять писавшая «назидательные» рассказы для подрастающего поколения под псевдонимом «Тётя Мотя». Единственная из присутствующих она не уходила на творческие хлеба, ибо считала, что сменять уважаемую в городе должность заведующей секции сыров Центрального гастронома на ненадежный в финансовом отношении выпас на унавоженной Пегасом литературной ниве может только дура. Дурой Тетя Мотя себя не считала, наличие внелитературного заработка и приработка давало ей право на известную независимость мнений, да и Расторгуева она в глубине души не боялась нисколечко. Были на то основания, не связанные ни с сыром, ни с литературой. Вот и теперь, застолбив собственную точку зрения, Кустючная игриво вздернула часть лица, на коей долженствовала была произрастать бровь, явно предлагая принять участие в дискуссии другим коллегам.