Чаха утешала мать, как могла, но сил у девушки оставалось уже немного. Она начинала бояться, что умрет у матери на рукахи тогда скверна от близости смерти надолго останется на жене хаана. Не следует подвергать ее такой опасности.
И мать ушла.
Чаха спала и видела странные сны. Она знала, что скоро должна умереть. Об этом говорили все: и служанки (те сбежали, как только им позволили, только черные пятки сверкнули!), и шаман, поначалу пытавшийся лечить девушку, но затем быстро отступившийся, убоясь безнадежного дела, и даже мать, истаивавшая в те дни слезами
Смерть не страшила девушку. Ее мир сжался до размеров черной юрты, где ее положили умирать. Горизонт, некогда бескрайний, подвижный, зовущий к себе, сделался теперь войлочным; Отца-Солнца больше не сталоего заменили угасающие угли очага.
У Чахи ломило все тело, голова раскалывалась. Смертная зевота уже одолевала ее.
Чаха грезила.
Двумя душами наделен всякий человек, рожденный под Отцом-Солнцем. Есть у него душа Смерти и душа Бессмертия.
Бессмертная душаэто душа правой руки и света солнечного. Она легко покидает тело и легко в него возвращается. Она странничает, где ей вздумается, в наднебесных мирах и в мирах подземельных, среди духов-МАНАРИКТА, трясущихся в вечном экстазе посреди грозовых облаков, среди степенных духов-предков и соблазняющих видений, насылаемых духами-искусителями. Пока человек спит, душа его бродит, свободная, а после вновь приходит в свой смертный домтело спящего, и тот пробуждается.
Шаманыте умеют по своей воле посылать эту душу на встречу с демонами и даже самими Богами. А после гибели плотской оболочки бессмертная душа уходит в Вечно-Синее Небоуходит навсегда.
Но есть в человеке и вторая душасмертная, душа левой руки, душа туманов, лунной мглы, тления, забвения и печали. Она никогда не оставляет человека и даже после смерти его подолгу живет в трупе, покуда тот не разложится полностью. Вот почему не следует сидеть на могилах недавно погребенных людейнастигнет тебя чья-то тоскующая смертная душа, навалится, и можешь ты захворать смертельным недугом. А когда тело покойника наконец разложится, смертная его душа превращается в легкий смерч и вскоре исчезает, растворившись над степью, как пыль.
Но во время предсмертного сна казалось Чахе, что обе ее души, вопреки обыкновению, отправились в странствия. И шли они рука об руку, точно две сестры, и были и похожи на самое Чаху, и совершенно на нее не похожи. Бессмертная душа виделась здоровой, красивой девушкой с густыми волосами и странными светлыми глазами; смертная же выглядела хрупкой и нежной. Она льнула к товарке, словно ища у той поддержки.
По пути им встречались диковинные существа, и Чаха, которая непостижимым образом могла их видеть, понимала, что этодухи.
Все это было необъяснимо, странно, прекрасно и в то же время вызывало страх.
И вот тлеющие уголья в очаге вспыхнули ярче, воздух над ними сгустился, закрутился, свиваясь клочьями пара, и из маленького смерча выступил крошечный человечек, ростом не выше пятилетнего ребенка. Он осторожно приблизился к спящей девушке и тихонько подул ей в лицо.
Чаха открыла глазасветло-зеленые, такие же, как были у ее бессмертной души в том видении. Она не была уверена в том, что не продолжает грезить, и потому ничуть не испугалась, завидев перед собою незнакомого пришельца. К тому же он оказался очень красив: с круглым бледным лицом, густыми ресницами, словно нарисованными тушью черными бровями и улыбчивым ртом. Стройный, широкоплечий, узкобедный, крошечный юноша был бы воин хоть кудадевушкам загляденье, замужним женщинам воздыханье, а мужчинамкому брат, кому и врагне будь он таким миниатюрным.
Кто ты? спросила Чаха.
Это прозвучало совсем невежливо. Разве так привечают в своей юрте гостя? Поначалу нужно выждать, покуда он войдет, поклонится, назовет свое имя, род, край света, откуда прибыл. Затем следует степенно поблагодарить за внимание и предложить чужестранцу молока или молочной водкиАРЬКИ, свежих, ароматных лепешек, испеченных младшей женой на плоском камне, что лежит посреди очага в ее юрте; справитьсяне потребно ли ему чего из одежды или утвари и ладно ли он устроен в становище. И только после этого можно начинать разговор
А она, Чаха, вот такпрямо в лоб:
Кто ты?
Но маленький воин ничуть не оскорбился таким явным пренебрежением обычаями. Улыбнувшись, он ответил:
Яаями твоего рода.
Ты дух? спросила Чаха. Она слабо понимала происходящее. То ей казалось, что прекрасный крошкапродолжение чудесного сна, постепенно уводящего ее вслед за обеими душами на те небеса, откуда нет возврата; то вдруг начинала догадываться, что все это происходит с ней наяву.
Яаями твоего рода, повторил маленький юноша. Почему ты дважды задала один и тот же вопрос? Я только что ответил тебе!
Прости, сказала Чаха. Я всего лишь глупая девушка, вот и веду себя глупо! Скажи, не испытываешь ли ты нужды в чем-либо и ладно ли устроился в моем становище?
Он засмеялся. Браслеты и ожерелья, украшавшие его запястья и шею, зазвенели, загремели и словно бы тоже засмеялись вослед.
А Чаха только сейчас и заметила, как нарядно он одет. Почему бы это, подумала она в смятении.
Я тебе нравлюсь? спросил юноша.
Да. Чаха ответила, не задумываясь. Ты очень красив.
Зови меня Келе, просто проговорил юноша.
КелеЧаха улыбнулась. Давно забытая радость вдруг наполнила ее душу. Какой удивительной, какой светлой, оказывается, может быть смерть!
Я красив, не так ли? Келе слегка подбоченился. Это выглядело и трогательно, и забавно.
Очень! искренне согласилась с ним Чаха.
И тут Келе ошеломил ее.
Я пришел стать твоим мужем.
Девушка прикусила губу. Да впрямь, смерть ли это к ней пожаловала? Или какой-то странный дух явился с совершенно иной цельюне сгубить молодую жизнь, а напротив, отвести от нее беду? Никогда в жизни Чаха не помышляла о замужестве. Даже на парней не засматривалась. Зачем? Кому она, такая, глянется? А если и вздумал бы кто ее просватыватьпервая мысль: не потому ли хочет в жены взять, что с хааном породниться задумал? А тогданичего путного из такого замужества не выйдет. Одна только досада на бездетную и вечно хворую жену.
Как же я могла позабыть! спохватилась Чаха. Горькая память вмиг вернулась к ней, точно черным покрывалом накрыла, губя радость от встречи с Келе. О, Келе! Я никак не могу стать твоей женой!
Почему? Он выглядел теперь растерянным и опечаленным.
Ведь я умираю
Он тотчас же улыбнулсяшироко и радостно.
Нет, сказал он. Ты больше не умираешь. Прислушайся к себе, спроси свое тело.
Чаха шевельнулась на своем смятном ложе, пропитанном смертным потом. Тело отозвалось неожиданно: Чаху наполняла никогда прежде не испытанная радость. Это была радость здорового, молодого, полного жизни тела. Мышцывпервые за все шестнадцать летхотели работать: напрягаться, сокращаться. В груди что-то пело, словно там поселилась какая-то веселая пичуга. Тяжесть, много лет стягивавшая сердце железным обручем, куда-то исчезлабесследно.
Девушка селарывком, не страшась больше, что тело отзовется болью. Отбросила с лица спутанные волосы.
Крошечный юноша откровенно любовался каждым ее движением.
Чаха смутилась.
Почему ты так смотришь на меня?
Ты красива, моя Чаха, сказал он, отирая лицо. Чаха увидела, что Келе плачет.
Ты плачешь? удивилась она. Почему?
Ты любишь меня?
Чаха вдруг сжалась. Она наконец поверила, что все происходящеене сон. Этот странный пришелец действительно вышел из жара ее очага. Он в самом деле исцелил ее. Одним только прикосновениемили желанием, волей? изгнал всех демонов, что сосали ее силы на протяжении бесконечных мучительных шестнадцати лет наполненной страданиями жизни.
Взамен же он хочет, чтобы она сделалась его женой.
Но кто он, посягающий на ее женское естество? Он назвал себя АЯМИ Дух? Демон? Какое из семидесяти двух небес назовет он своим обиталищем?
Словно прочитав смятенные ее мысли, Келе тихо, ласково проговорил:
Не нужно бояться меня, Чаха. Ведь я не причиню тебе зла.
А я и не боюсь вовсе! запальчиво возразила Чаха. Она была дочерью хаана, и гордая кровь ее отца не позволяла ей клонить голову. Она и болезнь свою несла, не роняя достоинстване каждому такое дано.
Какого приданого ты захочешь, Келе? спросила она, вскидывая голову.
Он выглядел искренне огорченным.
Ты боишься, моя Чаха. Ты не доверяешь мне. Я сказал тебе все: я пришел, чтобы стать твоим мужем.
Но ведь ты мы вдвоем мы не сможем жить среди моего народа, Келе!
Чаха представила себе, как покажется среди соплеменников с таким крошечным мужем, как введет его в юрту своего грозного отца-хаана, как представит его брату, Касару Насмешкивот лучшее из всего, что ждет их. О худшем же Чаха предпочитала и не помышлять.
Значит, ты согласна стать моей женой? настойчиво спросил Келе.
Дапрошептала Чаха. Но подумай, Келе
Ты останешься со своим народом, обещал после короткого молчания Келе. А я буду жить со своим. Но я стану приходить к тебе. Я буду навещать тебя очень часто, Чаха! Жди меня в своей юрте. И пусть другого мужа у тебя не будет.
Меня никто не возьмет.
Теперь, когда ты здорова? Многие увидят твою красоту, и прозреют те, кто доселе был слеп. Но ты храни верность нашему браку, Чаха, иначе
Он помрачнел.
Наш род карает измену смертью, сказал он наконец. Я не смогу пойти против обычая.
Тебе и не придется, утешила его Чаха. Ведь я всегда буду верна тебе, Келе.
Ты должна сделаться шаманкой, сказал Келе, помолчав еще немного. Итуген. Великой итуген! Я научу тебя всему, что знаю. Люди станут почитать тебя.
Чаха закрыла лицо руками. Она снова вспомнила старого шамана Укагира. В детстве она слышала так много рассказов о могущественном старике, который своим вмешательством спас ей жизнь, что порой ей начинало казаться, будто она даже помнит егорослого крепкого старика с тонкой белой бородой на лице как пергамент.
Стать шаманкой Нет, не о такой доле ей мечталось!
А Келе взял ее за руку, принялся уговаривать.
Я открою тебе путь наверх, покажу дорогу вниз! Я дам тебе в помощники духов, ты научишься повелевать ими! Ты узнаешь Отца-Солнце и его дочь, Луну. И они будут узнавать тебя при встрече!
Чаха опустила голову. Она вспомнила. АЯМИтак называется дух, который является к человеку и понуждает того становиться шаманом. Иной аями непритворно любит избранника, учит его и в беде не бросает. А бывает же и по-другому.
Явится такой дух, смутит покой, внесет смятение в человечью душу, уговорит бедолагу сделаться шаманом. Еще и духов-помощников с собой приведет. А те знай шумят, устраивают беспорядок, тревожат других людей! И нет на них управы. Все им потеха, что человеку стыд. А незадачливый шаман еще живет с таким духом как с мужем или женой. Да еще других духов, неровен час, ублажать приходится. А когда аями вволю натешится, то убегает и больше никогда не является, зовине зови. Еще и болезнь напоследок наслать может.
О таком она когда-то слышала
Келе вдруг заплакал.
Чаха испугалась.
Что с тобой, Келе?
Он только покачивал головой, так что ожерелья печально и тонко пели, и тихо причинал на неизвестном Чахе языке. Потом прошептал с укоризной:
Я был в твоих мыслях, Чаха. За что ты так обидела меня? Я еще не сбежал и не обманул тебя!
Это правда, что аями может убить человека? вместо ответа спросила Чаха.
Келе посмотрел на нее сквозь слезы.
Так ведь и человек может убить аями
И то ли Келе сделался вдруг ростом с обычного человека, то ли Чаха вдруг умалилась, только сделались они равны друг другу. И в первый раз за все шестнадцать лет ощутила Чаха мужской поцелуй на своих губах. А черная смертная юрта, что стояла вдали от жилища здоровых людей, превратилась в брачный чертог.
Глава третья"НАМ ЗАВЕЩАНА ЛЮБОВЬ"
Не должен был ты так поступать! горячился Соллий. В который уже раз возвращался он к старому разговорувсе не давал ему покоя тот случай в степи
Брат Гервасий с усмешкой поглядывал на молодого своего сотоварища. Ради пустогокак он искренне полагалспора не считал нужным прерывать дела, которым усердно занимался с самого утра: растирал в ступе порошок, которому, смешавшись с жиром и густым отваром целебной травы, надлежит в конце всех превращений сделаться мазью, которая как рукой снимает любое воспаление.
Но Соллий все не мог утихомириться. Сколько уж дней прошло, а гляди ты, не отпускало Соллия беспокойство. Мнилось молодому Ученику, что поступил брат Гервасий довольно опрометчиводабы не молвить "глупо"
Говорим, говорим о справедливости! Везде ищем ее божественные зерна! И людей тому же учима сами так ли поступаем, как проповедуем? Собственными руками творим самый что ни есть неправедный произвол! От обиды, что брат Гервасий, кажется, вовсе и не слушает его, Соллий готов был расплакаться. Не с пустыми же словами, в самом деле, к наставнику пришелс тем, что подлинно жгло его сердце!
Брат Гервасий, слишком хорошо понимая это, наконец на миг оторвался от ступки.
А не приходило ли тебе в голову, брат мой Соллий, что справедливостьпонятие божественное, слишком неохватное для того, чтобы объять его слабым человеческим разумением? Смело же ты судишь, как я погляжу! Несправедливость, значит, мы с тобой в степи сотворили! Так?
Взгляд ясных светлых глаз брата Гервасия вдруг сделался пронзительным и даже каким-то жестким, однако Соллий выдержал его, не дрогнув.
Да, я так считаю. Сказано: "По грехам и добродетель; иной раз справедливость есть меч разящий, остро отточенный."
Брат Гервасий еле заметно улыбнулся.
А не в том ли высшая справедливость состоит, чтобы творить во имя Близнецов и Предвечного Их Отца добро, даруя благо подчас тем, кто еще не заслужил такой милости? Для Предвечного нет ни прошлого, ни будущего. Онвне времени. И прошлое, и будущее существуют для Него одновременно. Стало быть, былые и будущие заслуги для Него суть одно и то же
Соллий досадливо отмахнулся.
Мудрено рассуждаешь!
Брат Гервасий пожал плечами.
Это ты до сих пор рассуждаешь да умствуешь, Соллий. Беспокойная в тебе душа, нет в ней внутренней тишины. Нехорошо это, неправильно. А я-то, в отличие от тебя, давно уже все выбросил из головы и просто занимаюсь своим делом. И тебе советую
Соллий, густо покраснев, вышел из лекарской лаборатории. Какое там"вышел"! Точно стрела, пущенная из лука, вылетел! Брат Гервасий проводил его взглядом, куда более тревожным, чем можно было бы предположить, слыша его спокойный, всегда ровный голос.
Не в первый раз уже задумывался брат Гервасий над судьбой Соллия. Правильную ли дорогу избрал для себя молодой Ученик? Не сбился ли с пути еще в самом начале? По собственному опыту знал брат Гервасий, как тяжко иной раз бывает выбраться из того бурелома, в который волей недобрых сил вдруг превратилась твоя жизнь. И как непросто отыскать ту единственно верную тропку, что не заведет в болото, не исчезнет в непролазной чаще, а напротиввыведет на широкий тракт, по которому идти радостно! Не всегда был брат Гервасий Учеником Младшего из Близнецовтого, чьим именем вершатся дела милосердные
Соллий же, если судить по чести, и выбора-то никогда толком не имел.
Кем была та несчастная, которая в недобрый для себя час подарила жизнь крошечному, никому не нужному существу? Бродяжка ли прохожая, над которой зло подшутили на большой дороге недобрые люди? Или балованная дочь знатных родителей, что нагуляла нежеланное дитя в тайной утехе? Этот вопрос так и остался без ответа. Да так ли уж и важен он был, ответ?
Дом Близнецов принял подкидыша как дар Богов. Братья растили мальчика, насколько доставало разумения. Кормили, одевали, учили. С самого раннего детства Соллий знал, что предназначен для одногоединственного, о чем имел ясное представление, для служения Близнецам.
Брат Гервасий стал его наставником три года назад. Обучал молодого, ершистого Ученика лекарскому ремеслу. Вместе они творили дела милосердные, однако с каждым годом Соллий вызывал у своего наставника все больше тревог и опасений. Мальчик превращался в юношу, юноша становился мужчиной, и нрав у этого мужчины обещал быть крутым и очень непростым.
Наверное, так и должно быть, в который уже раз принимался уговаривать себя брат Гервасий. Если рассуждать по совести, то не было у парня никакого детства. Хоть и растили, хоть и баловали подкидыша всем Домом, втихомолку друг от друга совали ему сладости, а то и водили на ярмарку поесть чудесных гостинцев и поглазеть на выставленные там по праздникам различные дива, хоть и был мальчик всему братству родныма главного для ребенка, ласки материнской, он так и не изведал. Тут уж уговаривай себя, не уговаривай, что лучше никакой матери, нежели дурная, которая рожденное ею дитя могла на улице бросить, а против исконной потребности всякого ребятенка иметь родительницу, что называется, не попрешь.