Джордж МакДональдЛилит
Глава 1БИБЛИОТЕКА
Я только что закончил свои занятия в Оксфорде и взял небольшой отпуск перед тем, как окончательно принять на себя управление поместьем. Мой отец умер давно, когда я был еще ребенком; чуть погодя (не прошло и года) моя мать последовала за ним.
Я был так одинок в этом мире, насколько вообще человек моего возраста может себе это позволить.
Когда-то я изучал историю моих предков. Единственное, чем они были примечательны, так это тем, пожалуй, что подавляющее их большинство питало слабость к образованию.
Я настолько унаследовал эту страсть, что большую часть своего времени (признаться, после некоторых колебаний) решил посвятить естественным наукам.
Удивления достойно то, к чему меня это привело.
Я стал постоянно наблюдать и уже мог предвидеть странные совпадения не только между отдельными явлениями одного порядка в разных науках (или событиями материального и невещественного мира), но также между научными гипотезами и проблесками озарений из тех метафизических грез, частым гостем которых я был. Но, в то же время, я часто раньше времени позволял своей импульсивной натуре превращать гипотезу в теорию Думаю, у меня не будет больше возможности рассказать об особенностях моего сознания.
Дом (как, впрочем, и моя семья) был покрыт некоторым налетом древности, но все это нет нужды описывать, чтобы вы правильно поняли мой рассказ.
В доме была прекрасная библиотека, которая пополнялась с тех давних пор, когда книгопечатание еще не было изобретено (до моего времени), и менялась в зависимости от смены вкусов и стремлений. Воистину, ничто так не убеждает человека в тленной и недолговечной природе вещей, как наследование древнего имущества! Превращения, как движущаяся панорама, проходили перед чьими-то глазами когда-то, а теперь медленно порхают и передо мной.
Несмотря на то, что с библиотекой считались при каждой переделке внутри дома и пристройках к нему, она узурпировала одну комнату за другой, пока не заполнила собой большую часть первого этажа. Главная (большая) комната библиотеки была заполнена книгами под потолок; комнаты (разных размеров и форм), в которые она плавно перетекала, сообщались между собой различными способами: дверями, арками, коридорами, ступеньками, ведущими вверх и вниз.
Свое время я в основном проводил в главной комнате, читая научные труды, старинные, равно как и новые, об истории отношений человеческих мнений и мнимых знаний. Эта тема интересовала меня больше прочих. Птолемей, Данте, Бэконы (оба) и Бойль для меня значили больше, чем Дарвин и Максвелл. Так хорошо забытое новое расточается во тьме невежества.
Вечером одного мрачного августовского дня я сидел на своем обычном месте спиной к одному из окон и читал. Весь день лил дождь, но перед самым заходом облака расступились и луч солнца проник в комнату.
Я встал и посмотрел в окно. В центре большой лужайки расходящееся веером оперение фонтана было наполнено, красным сиянием. Я отвернулся, чтобы сесть и продолжить чтение, но вдруг краем глаза уловил тот же красный отблеск на картине, находившейся в комнате. Это был портрет, висящий среди книжных полок в чем-то вроде ниши или небольшой раки.
Я был с ним знаком, как с одним из подобий одного моего предка, но до сих пор меня никогда не удивляло его одиночество. Почему он висит здесь, а не в одной из больших комнат или в галерее, среди других семейных портретов?
Направленный солнечный свет странно отразился от картины, и вдруг мне показалось, что я что-то вижу, и вдруг это что-то как будто ответило мне.
И это «что-то» (я не могу объяснить, что именно) заставило мои глаза, ослепленные отраженным светом, перевести взгляд в другой конец комнаты, где я увидел (или мне показалось, что увидел?) высокую фигуру, тянущуюся за чем-то на книжной полке. В следующее мгновение мое зрение, очевидно, отдохнуло в относительной темноте, и я больше никого не видел, в связи с чем сделал вывод, что мои глазные нервы были чем-то временно парализованы.
Я продолжил чтение и, вероятно, вскоре забыл бы это мимолетное, незначительное событие, сочтя его не имевшим место быть, если бы несколькими мгновениями позже, когда мне понадобилась еще одна книга для справки, я не обнаружил брешь в том ряду книг, где она должна была находиться. Я тут же вспомнил, что именно здесь я видел (или мне почудилось, что видел) старика, ищущего книгу. Я обыскал все вокруг, но труд был напрасен.
Однако на следующее утро книга вернулась на то самое место, где я рассчитывал ее найти! Я точно знал, что никто в доме не мог бы заинтересоваться такого рода литературой.
Тремя днями позже произошел другой подобный случай.
В одной из стен находилась низкая и узкая дверца кабинета, в котором хранились некоторые из самых редких и старых книг. Дверь была очень толстой и, благодаря выдумке одного из моих предков, представляла собой раму, несущую на себе неглубокие полки, заполненные только корешками книг. Невинный этот трюк можно было извинить тем, что названия книг на поддельных корешках тоже были веселой подделкой, или же это были части книг, не поддающихся реставрации. Мне страшно нравилась эта замаскированная дверца.
Вероятно, для полноты впечатления некий находчивый мастер втиснул поверх одного из рядов часть тома, тонкого настолько, чтобы он мог поместится между этим рядом книг и верхней над ним полки. Он вырезал по диагонали большую часть тома и закрепил остаток так, что он выступал над фальшивыми корешками. Хлипкую кожу переплета изувеченной книги можно было отогнуть, чтобы убедиться, что книга была рукописью на пергаменте.
Я читал и, случайно оторвав взгляд от страницы, заметил, что вышеописанная книга (если это можно было назвать книгой) исчезла. Неизвестно на кого разозлившись, я позвонил, и явился дворецкий.
Я спросил его, не знает ли он, что могло случиться с этой книгой. Он побледнел и заверил меня, что понятия не имеет. Мне было не просто поверить его заверениям (во всяком случае, поверить больше, чем собственным глазам), но он служил нашему дому всю жизнь, и не было на свете слуги преданнее. Однако мне показалось, что он мог бы что-то добавить к сказанному.
В полдень я снова читал в библиотеке и, добравшись до места, которое требовало размышлений, отложил книгу и отпустил свой взгляд побродить. И тут же мне в глаза бросилась спина тощего старика в лоснящемся от долгой носки длинном и темном френче. Джентльмен проходил сквозь дверь вовнутрь замаскированного кабинета.
Я стрелой метнулся через комнату к двери, которая оказалась закрытой, распахнул ее, заглянул внутрь кабинета, из которого не было другого выхода и, никого там не обнаружив, не без тревоги заключил, что моя прежняя галлюцинация повторилась. Я вернулся к своей книге и продолжил чтение.
Естественно, я не мог не чувствовать себя слегка неуютно и чуть погодя оглядел комнату, чтобы убедиться в том, что я действительно здесь один. Я начал осмотр с собственных ног и закончил его там, у потайной дверцы, где на положенном месте красовался увечный томик! Я энергично за него ухватился и потащил на себя, но он был прочно закреплен.. Как обычно!
Я был слегка сбит с толку.
Я позвонил, явился дворецкий, я рассказал ему то, что видел, а он поделился со мной тем, что знал сам.
Он надеялся, что о старом джентльмене стали забывать, и хорошо, что никто, кроме меня, его не видел. Дворецкий много слышал о нем, когда начинал служить в доме, но позже (когда слуга уже приобрел некоторое положение) о нем говорить перестали, и он сам очень старался не поминать его лишний раз.
«Здесь бывал старый джентльмен, не так ли?»сказал я.
Он ответил, что одно время все в это верили, но поскольку сам я никогда ничего об этом не слышал, позволяет заключить, что тема исчерпана и предмет забыт.
Я спросил, часто ли он встречался со старым джентльменом.
Слуга ответил, что никогда его не видел, несмотря на то, что служил в доме с тех пор, как моему отцу исполнилось восемь лет. Мой дед ничего не хотел об этом слышать, он объявил, что тот, кто хотя бы заикнется об этом, будет уволен без предупреждения; он заявлял, что вся эта болтовнятолько предлог для служанок для того, чтобы сбежать к приятелю!.. Ведь старый сэр Ральф не верил ни во что, что он не мог бы увидеть или потрогать руками. Никто из горничных никогда и не говорил о том, что они видели привидение, но ливрейный лакей оставил службу как раз из-за него.
Одна древняя старуха из деревни рассказала ему как-то легенду о мистере Рэйвене, который долгое время служил «этому сэру Апводу, чей портрет висит там, среди книг».
«Сэр Апвод был большой читатель, говорила она, и не только те книги читал он, которые полезны человеку, но также странные, запретные и злые книги; а к этому его подстрекал мистер Рэйвен, который, верно, был сам дьявол во плоти. Внезапно оба они исчезли, и о сэре Апводе никто больше не слышал, но мистер Рэйвен продолжал время от времени появляться в библиотеке.»
Были некоторые, кто верил в то, что он и не умер вовсе, но они оба (дворецкий и старая женщина) считали, что легче поверить в то, что умерший человек может иногда посещать оставленный им мир, нежели в то, что некто, живущий вот уже сотни лет, может вообще быть человеком.
Слуга никогда не слышал, чтобы мистер Рэйвен когда-либо вмешивался в домашние дела, но, видимо, он решил сохранить за собой привилегию заботиться о книгах. Откуда старая женщина столько могла узнать о нем, дворецкий сказать не мог, но ее описание точно соответствовало тому, что я сам недавно видел. «Я надеюсь, это был лишь визит вежливости со стороны старого джентльмена», заключил дворецкий с вымученной улыбкой.
Я ответил, что у меня нет возражений. Пусть себе старый джентльмен является сколько угодно раз, но было бы неплохо, чтобы он, дворецкий, сохранил в силе свое решение не говорить ничего об этих визитах слугам. Затем я спросил его, видел ли он когда-нибудь покалеченный том не на месте. Он ответил мне, что нет, никогда не видел и всегда считал его неотъемлемой частью двери в кабинет. С чем он и подошел к этой книге и дернул ее. Та казалась несдвигаемой.
Глава 2ЗЕРКАЛО
Несколько дней ничего особенного не происходило.
Кажется, прошло что-то около недели, когда случилось то, о чем я собираюсь рассказать.
Я часто думал о том куске манускрипта и неоднократно пытался изыскать какой-либо способ вытащить его, но тщетно: я так и не смог найти то, что так прочно его держало.
Но я решил как-нибудь провести полный осмотр всех книг кабинета; его атмосфера внушала мне опасения за их сохранность. И в один прекрасный день это намерение внезапно превратилось в твердое решение и я уже было поднялся со стула, дабы претворить его в жизнь, когда увидел, как старый библиотекарь идет от двери кабинета в дальний угол комнаты.
Скорее, пожалуй, следовало бы сказать, что я уловил нечто призрачно похожее на тощего, сутулого человека в поношенном френче, ниспадающем почти до пят, слегка разлетающиеся от ходьбы фалды которого открывали тонкие ноги в черных чулках и большие ступни в широких, похожих на домашние тапочки туфлях.
Я тут же последовал за ним. Возможно, я преследовал тень, и так не бывает, но я не сомневался, что что-то я точно преследую.
Он покинул библиотеку, пересек зал до подножия огромной лестницы, поднялся на второй этаж, в парадные комнаты. Я шел за ним по пятам через эти комнаты, и вскоре мы оказались в широком коридоре, у подножия более узкой лестницы, ведущей на третий этаж, и по ней он поднялся тоже. А когда я достиг верхушки этой лестницы, то (хотя это может показаться странным) оказался в той части дома, которая почти не была мне знакома.
У меня никогда не было брата или сестры, чтобы затеять с ними возню (так дети узнают все щели и закоулки собственного дома); я был еще совсем маленьким, когда мой опекун забрал меня отсюда. И я не возвращался до тех пор, пока около месяца назад не получил этот дом в собственность.
Коридоры, один за другим, привели нас к основанию винтовой деревянной лестницы, и мы стали подниматься по ней. Каждая ступенька отзывалась моим шагам скрипом, но шаги моего провожатого были бесшумны. Где-то на середине лестницы я потерял его из виду, и, когда я поднялся наверх, нигде не было видно этого будто сотканного из тумана призрака.
Я оказался на большом чердаке, где над моей головой нависали громадные балки и стропила, вокруг меняпростор, двери тут и там, уходящие вдаль перспективы, чей мрак был разрежен несколькими затянутыми паутиной потайными окнами и небольшими тусклыми световыми люками. Я вглядывался в огромные пространства чердака со смешанным чувством благоговейного страха и удовольствияони ведь были моими собственными и еще не исследованными.
Посреди чердака была загородка из некрашеных нетесаных досок, дверь в нее была приоткрыта.
Я подумал, что м-р Рэйвен, вероятно, там; толкнул дверь и вошел.
Маленькая комната была залита светом. Такой свет бывает в покинутых местах, он уныл и печален и (так как проку от него было здесь немного), словно был полон сожаления о собственном появлении здесь.
Несколько тусклых утренних лучей, проложивших себе дорогу сквозь поднявшееся облако пыли, падали на длинное пыльное зеркало, старинное и слишком узкоеоно выглядело, как обычное прозрачное стекло. Оно было вставлено в раму из черного дерева, увенчанную черным орлом с распростертыми крыльями. Орел держал в клюве золотую цепочку с черным шаром на конце.
Я хотел осмотреться, нет ли еще здесь чего-нибудь, кроме зеркала, когда вдруг осознал, что оно не отражает ни комнату, ни собственно меня. Мне показалось, что я вижу перед собой растаявшую стену, но сие превосходило всякое вероятиемог ли я ошибаться, решив, что передо мной стекло, закрывающее прекрасную картину?
Передо мной открылась дикая, вересковая страна. Пустынные невысокие холмы (правда, иногда странного вида) занимали средний план, у линии горизонта простирались вершины далеких гор, выстроившихся в ряд; на переднем плане была вересковая пустошь, плоская и унылая.
Я близорук, поэтому я подошел поближе, чтобы получше рассмотреть поверхность камня, лежащего у самой рамы картины, и вдруг передо мной торжественно прошествовал большой и древний ворон, иссиня-черный цвет перьев которого тут и там смягчался серым.
Похоже, он искал червей.
Ничуть почему-то не удивившись появлению живого существа в картине, я сделал еще один шаг вперед, чтобы получше его рассмотреть, споткнулся обо что-то (может быть, о раму зеркала) и оказался нос к носу с птицей.
Я был на открытом воздухе и вокруг меня была безлюдная вересковая пустошь.
Глава 3ВОРОН
Я обернулся и посмотрел назадтам все было расплывчатым и изменчивым: так бывает трудно отличить облако от горного склона и туман от поля, над которым он висит. Ясно было одноничего подобного я никогда не видел. Мое воображение увлекло меня в мир иллюзий и мне надо было до чего-нибудь дотронуться, чтобы развеять наваждение. Я вытянул руки и пошел в этом направлении, ощупывая пространство вокруг себя. Если бы мне повезло, то там, где я не мог ничего разглядеть, я, возможно, смог бы что-нибудь нащупать. Но искал я напрасно.
И тогда я инстинктивно повернулся к ворону, как к единственному живому существу, находящемуся поблизости. Ворон стоял неподалеку, глядя на меня с выражением одновременно почтительным и насмешливым. Внезапно до меня дошло, насколько абсурдно искать поддержки у подобного существа, и я, ужаснувшись, снова затравленно и смущенно огляделся по сторонам.
Не попал ли я, часом, в страну, в которой материальные связи и физические законы нашего мира являются недействительными? Может ли человек одновременно стремиться в царство порядка и быть игрушкой беззакония? Все же я видел ворона, чувствовал под ногами землю, слышал шум ветра в траве.
Как я сюда попал? спросил я, видимо, слишком громко, так как тут же получил ответ на этот вопрос.
Вы прошли сквозь дверь. ответил странный и довольно грубый голос.
Я оглянулся назад, затем посмотрел вокруг, но рядом не обнаружилось ни единого человеческого существа. Я пришел в ужас оттого, что, похоже, безумие занесло надо мной свою костлявую руку Смогу ли я впредь доверять своему сознанию и своим чувствам? И в тот же миг я понял, что это ворон говорил со мной, так как он с выжидающим видом стоял рядом и смотрел на меня снизу вверх. Несмотря на то, что солнце не светило, птица отбрасывала тень, которая казалась частью ее самой.
Я умоляю моего читателя отнестись с пониманием к моей попытке быть вразумительным, если в данном случае понимание между нами действительно возможно. Я находился в мире (или назовем это «состоянием вещей», «структурой условий» или «идеей существования»), так мало согласном с обычаями и образом жизни нашего мира (который мы привыкли считать единственным), что лучшим способом описать или объяснить его будет беглый набросок того, что мне удалось пережить.
Я, правда, начинаю опасаться, что взялся за непосильный труд, пытаясь рассказать о том, что заведомо не могу объяснить, потому что никогда мне не подобрать слов, соответствующих образам в моей голове.
Я наговорил уже много такого, от чего бы с радостью отказался, если бы знал, как найти более точную замену своим высказываниям. Но как только я пытался описать реальность подходящими сочетаниями слов, я оказывался в странном положении: вещи, о которых я говорил, теряли очертания, а я чувствовал себя так, как чувствует себя только что проснувшийся человек, когда хорошо знакомые предметы его привычного обихода меняются до неузнаваемости.
Я подумал, что птица, которая может обратиться к человеку на его собственном языке, имеет право как минимум на вежливый ответ.
Привычка каркать придавала некоторую резкость его голосу, но он, этот голос, не казался неприятным. А то, что он сказал, все же проливало некоторый свет на происходящее со мной. И потом, он не был груб Я возразил:
Ни через какую дверь я не проходил.
Я видел, как вы прошли сквозь нее! решительно, но вежливо заявил ворон. Я видел это своими собственными старыми глазами!
Я упорствовал:
Сроду не видел никаких дверей!
Он ответил:
Конечно же, не видели! Все двери, с которыми вы были знакомы до сих пор, вели внутрь, а вот теперь вам попалась одна, которая ведет наружу! Должно быть, вам это странно, задумчиво продолжал он, что большинство дверей приводило вас внутрь!
Вы меня очень обяжете, если скажете мне, где я нахожусь.
Это невозможно! Вы же ничего не знаете о пространстве и местах, которые в нем есть. Есть, пожалуй, единственный способ несколько приблизиться к понимаю того, где вы, начинайте чувствовать себя здесь как дома.
Но как начать?.. Вокруг все так странно!
Займитесь чем-нибудь.
Чем?
Чем хотите. Скоро вам станет лучше. Видите ли, до тех пор, пока вы не у себя дома, вам будет казаться, что отсюда очень трудно выйти, хотя все, что действительно надо сделать, это просто взять и войти.
Мне показалось досадным то, что сюда слишком просто попасть! В другой раз я и пробовать не стану!
Вы ошиблись, попав сюда, вполне возможно, что вы когда-нибудь ошибетесь еще раз, и выйдете отсюда. Пока же вам выпало несчастье понаблюдать.
Вы никогда отсюда не выходите, сэр?
Иногда мне бывает угодно. Но ненадолго и недалеко.
Ваш мир недозрелый, одновременно детски наивный и чересчур самодовольный; видите ли, он не слишком подходящее место для старого ворона, а это як вашим услугам!
Выходит, я ошибался, считая человека существом высшим по отношению к птице?
Очень может быть. Мы не тратим сил нашего ума на то, чтобы определить главенство; мы принимаем человека и птицу такими, какие они есть Знаете, по-моему, теперь моя очередь задать вам вопрос!
Вы имеете полное право. У вас наилучшее из прав, ответил я, оно определяется тем, что вы можете это сделать.
Прекрасно! прервал он меня. А теперь скажите мне, кто вы такой; конечно, если вам случайно это известно.
Как это может быть мне неизвестно? Яэто я, такие вещи нужно знать!
Если вы знаете, что являетесь собой, то вы должны быть уверены, что вы не есть кто-то другой! Но точно ли выэто вы? Вы ручаетесь, что вы не свой собственный отец? О! Прошу прощения!.. Или дурак при собственной персоне? Молю, ответьте, кто вы?
В конце концов я начал понимать, что мне вряд ли удастся дать ему вразумительный ответ о том, «кто есть я собственно». А в самом делекто я? Ведь это и впрямь не ответ на вопрос, мало ли кто может быть«я»!
И тут я понял, что был с собой совсем незнаком, не знал, кем я был раньше; и у меня даже нет точки опоры для того, чтобы определиться, что яне кто-то иной. Что касается того имени, которое было у меня в собственном мире, так я его забыл! Более того, не собирался тратить время на то, чтобы его вспомнить, так как оно все равно ничего не значило, а то, что оно могло бы значить, не имело для этого мира никакого значения. К тому же я почти забыл, что там у каждого была привычка носить имя! Поэтому я промолчал, и это было мудро, ибо что же я мог сказать такому существу, как этот ворон, которое видело сквозь случайное, внешнее сущность предмета?
Посмотри на меня, сказал он, и скажи мне, кто я такой.
Пока он говорил, он повернулся ко мне спиной, и я тут же его узнал. Конечно же, это не ворон, а человек выше среднего роста, сутулый и очень тощий, одетый в черный длинный фрак. Снова он повернулся, и я увидел, что онворон.
Я видел вас раньше, сэр, сказал я, чувствуя себя не столько удивленным, сколько одураченным.
Как вы можете это утверждать, если вы видите меня со спины? возразил он. Вы себя когда-нибудь со спины видели? Да вы себя вообще никогда не видели! А теперь отвечайте:кто я?
Простите, ответил я. Я полагаю, некоторое время вы служили библиотекарем в нашем доме, но кто вы еще, я не знаю.
Почему вы извиняетесь?
Потому что я принял вас за ворона, сказал я (а он был передо мнойкак раз вороном, который мог выглядеть как птица и как человек).
Вы вовсе меня не обидели. ответил он. Называя меня вороном, вы позволяете мне быть тем, что удовлетворило бы самые высокие запросы моих друзей. В связи с этим я преподам вам урок: никто не может утверждать, что он есть кто-то до тех пор, пока он не будет уверен в том, что он вообще есть, и не будет знать, кто именно есть. Действительно, никто не может быть самим собой так же, как не может быть чем-то пустое место. Это значит больше, чем вы сейчас можете разглядеть, но не больше того, что вам необходимо знать. Я боюсь, вы оказались здесь слишком рано, но не упустите случай сделать это место своим домом, ибо дом (можете вы это осознать или нет)это единственное место, в которое вы можете только войти, и из которого вы можете только выйти. Есть места, в которые вы можете войти, есть места, из которых вы можете выйти, но единственное место (если вам посчастливится его найти), откуда вы можете выйти и наоборот, это дом.
Он отвернулся, чтобы уйти, и снова я увидел перед собой библиотекаря.
Он появился не для того, чтобы снова превратиться, но чтобы лишь подобрать свою тень. Понимаю, это звучит дико, но я ничего не могу с этим поделать.
Я смотрел ему вслед, пока он не исчез, но скрыло ли его расстояние, или он просто исчез среди вереска, я не знаю.
Я подумал: может быть, я уже умер и не знаю об этом? Может быть, я сейчас в том, что мы обычно называем потусторонним миром? И мне придется скитаться, отыскивая свое место в нем? Как я смогу почувствовать себя здесь дома? Ворон сказал, что я должен здесь делать что-то Что? И сделает ли это меня кем-то? Ведь сейчас я, увы, никто!
Я выбрал путь, по которому ушел мистер Рэйвен, и не спеша поплелся следом. Вскоре я увидел лес высоких тонких сосен и свернул туда. Лесной запах встретил меня на полдороге, и я поспешил скрыться в нем.
Я окунулся в его хмурый полумрак и заметил, как между двух стволов что-то блестит. Это нечто не имело цвета, но было больше всего похоже на то, как дрожит прозрачный горячий воздух, поднимаясь вверх над прожаренной солнцем землей в солнечный полдень, вибрируя, как натянутые струны музыкальных инструментов. Это нечто нельзя было разглядеть лучше по мере того, как я приближался, а когда я подошел вплотную, оно исчезло, только формы и цвет деревьев странно менялись вдали. Я собирался пройти между стволов, но ударился обо что-то, споткнулся и упал.
Когда я поднялся, я увидел перед собой деревянную стену чердачной комнаты. Я огляделся ивот оно, зеркало, но черный орел казался только что усевшимся на свой насест. И ужас охватил меня.
Я побежал. За стенами комнатки у заброшенных пространств чердака был жуткий, сверхъестественный вид. Казалось, они долго ждали чего-то, и оно пришло, а теперь они снова ждут! Дрожь пробрала меня на ступенях продуваемой сквозняком лестницы. Дом стал казаться мне странно большим. Что-то вознамерилось прыгнуть на меня сзади. Я ринулся вниз по спирали лестницы, ударился о стену и упал, снова поднялся, снова побежал. Ниже этажом я потерял дорогу и рыскал по нескольким коридорам, прежде чем нашел верхушку следующей лестницы. Наверху главной лестницы я немного пришел в себя и спустя несколько минут уже переводил дыхание в библиотеке.
Ничто и никогда больше не заставит меня подняться по этим ужасным ступеням! Чердак наверху будто нависал над всем домом!
Он довлел всему, грозя выжить меня отсюда. Обширный череп здания был полон таинственных существ, каждое из которых в любой момент могло появиться здесь, рядом со мной, в библиотеке. Нигде я не был в безопасности!
Я уеду! Я продам это страшное место, где невидимая дверь всегда открыта нелюдям другого мира. Я куплю себе скалу в Швейцарии и построю на ней одноэтажное деревянное гнездилище. И никаких чердаков! Этот мой дом будет укрыт каким-нибудь огромным старым горным пиком, под сень которого не спускается ничего более страшного, чем, скажем, несколько тонн горного обвала
Я знал, что эти мыслиглупость, и больше ничего; я все время чувствовал в них несомненный оттенок нездоровой, издевательской шутки. Но внезапно все это прекратилось, и мне снова показалось, что я слышу вороний карк.
«Если я так плохо знаю даже свой чердак, подумал я, то что же сможет защитить меня от собственного рассудка? Могу ли я сказать, что именно в данный момент он производит? Что он преподнесет мне в следующий момент, месяц, год? Что есть средоточие моего рассудка? Что за моими мыслями? Тут ли я? Кто, что я?». Сейчас я не мог ответить на этот вопрос так же, как тогда, когда ворон задал его там Где? В чем?..
Я сказал это и сдалсяя действительно ничего не знаю ни о себе, ни о вселенной.
Я встал, спеша через комнату к потайной двери, куда изувеченная книга, застрявшая в ряду обезличенных, бестелесных, неживых книг, манила меня. Я опустился на колени и открыл ее настолько, насколько это было возможно, но ничего не увидел. Снова я встал, зажег свечу и, заглядывая внутрь, будто в разверстую пасть, установил, что в книгестихи. Это открытие мне было трудно вынести. Начала строк можно было различить на левых страницах, и концы стокна правых, но я не мог, конечно, сложить из всего этого целую строку. Также было невозможно, читая, получить какое-то представление о духе стиха.
Но эти простые слова разбудили во мне странные чувства; описать их невозможно.
Есть мечты, стихи, музыкальные фразы и картины, которые будят неведомые до того чувства, новые по цвету и форме, открытия духа, как бы испытанные дотоле. Некоторые фразы, полутона строк, даже сама индивидуальность некоторых слов задели меня так, словно тронули меня ароматом идеи, возбудили во мне острейший интерес к тому, в чем сила этих стихов: их многозначность, притягательность или внушение.
Я переписал несколько самых длинных различимых отрывков и попытался добросовестно заполнить недостающие части строк, но без малейшего успеха. Единственное, чего я достиг этим, была такая усталость, что я отправился спать, заснул мгновенно и спал хорошо.
А утром все страхи пустых чердачных пространств оставили меня.
Глава 4ГДЕ-ТО ИЛИ НИГДЕ?
Солнце было ярким, но я сомневался в том, что день надолго останется ясным, и заглянул в белый сапфир, который я носил, посмотреть, чиста ли звезда в нем. Она была определенно меньше, чем я ожидал. Я встал из-за стола, за которым завтракал, и подошел взглянуть на камень к окну. Ночью был ливень, и на лужайке дрозд разбивал домик улитки. Я вертел кольцо, стараясь поймать солнечный отблеск, и вдруг почувствовал пристальный острый взгляд из молочно-синей глубины камня. Он напугал меня так, что я уронил кольцо, а когда я его вновь поднял, взгляд исчез. В тот же миг солнце потемнело, серая дымка укрыла его, и в минуту-другую все небо покрылось облаками. Стало душно, внезапно налетел порыв ветра. Мгновение спустя полыхнула молния и раскатился удар грома, затем струями хлынул ливень.
Я открыл окно и смотрел на стремительно падающий дождь, когда заметил ворона, разгуливающего передо мной по траве важной поступью, с полным пренебрежением к потопу. Я догадывался, кто он такой, и поздравил себя с тем, что я в безопасности, на нижнем этаже. В то же время я был уверен в том, что, если я не буду осторожен, что-то может случиться.