Гулял весь остров. Все семьсот человек. Даже старики и грудные младенцы, так, по крайней мере, показалось Занозе. От стариков, впрочем, ничего другого и ожидать не приходилось. Кто же на пороге смерти откажется принять участие в пьянке такого масштаба?
В том, что касалось алкоголя, то ли турки сочли традиции неверных достойными внимания, то ли неверные выступили с инициативой, от которой невозможно отказаться, в любом случае, на острове торжествовал мультикультурализм. Третий день торжествовал. Был абсолютным победителем.
Краем глаза Заноза уловил усмешку Хасана. Бросил на своего Турка подозрительный взгляд. Тот уже снова казался серьезным, но кого он мог обмануть?
Что смешного?успел спросить Заноза, прежде чем к ним устремилась делегация встречающих.
Воздаяние,ответил Хасан.За все твои клубы разом.
Полуторатысячная многонациональная пьянка в отместку за хорошую музыку и от силы сотню обдолбышей-меломанов? Конечно! Вот так Турок понимает справедливость.
Заноза пожалел, что никогда не вытаскивал его на рейвы. Впрочем, до турецко-висконсинской свадьбы рейвам было далеко.
Их прибытие само по себе не вызвало бы ажиотажа. Да, они были почетными гостями, да, их ждали, но ждали-то виновники торжества, а не все островитяне от мала до велика. Однако «Эйрион», на котором они прилетели, был первым в истории сверхзвуковым самолетом, совершившим посадку на биверском аэродроме. И на ближайшие лет десятьпоследним.
Заноза имел основания надеяться, что за десять лет технологии шагнут достаточно далеко вперед, чтобы частные сверхзвуковые самолеты стали таким же обычным делом, как реактивные. В тридцатых годах на Бивер можно будет прилетать, ни у кого не вызывая любопытства. Но до тридцатых было еще далеко, и сейчас не меньше сотни аборигенов, гостеприимных, веселых, не просыхающих третьи сутки, пырились на них, вслух пытаясь угадать, кто из них сенатор, а ктопомощник президента. Потом из информационного поля вселенной просочился слух о том, что в гости ждут грузинского принца и английского лорда, и началось закономерное обсуждение поразительного факта наличия в Джорджии принцев и, соответственно, монархической формы правления.
На этом этапе Майкл Атли на непрерывно сигналящем «крайслере», сумел, наконец, пробиться сквозь толпу дружелюбных островитян.
Салон автомобиля погасил звуки, тонированные стекла смягчили краски и свет. Заноза рискнул снять черные очки и обвиняюще ткнул ими в Хасана:
Ты с самого начала знал!
У нас принято приглашать на свадьбы всех соседей,невозмутимо напомнил Турок.
Мы об этом не подумали,признал Майкл, аккуратно выруливая на дорогу.Но из Турции приехали гости, лучше знающие традиции. И при деньгах,он то ли вздохнул, то ли усмехнулся.Когда стало ясно, что Бивер превращается в турецкую деревню, шериф напрягся, мобилизовал добровольцев для поддержания порядка. В мирное-то время он тутединственный коп. Добровольцы третий день гуляют вместе с остальными, и до сих пор никаких проблем. Даже не подрался никто ни с кем. Всем некогда. Наши почти не пьют,добавил он с легким удивлением.
А Заноза задумался, кого Майкл считает своими, турок или висконсинцев. Современный мир подкупал подобными загадками.
К тому времени, как добрались до отеля, стало понятно, что не пили, все-таки, турки. По крайней мере, те, что приехали из Турции. Веселиться им это нисколько не мешало, видать, имелись другие способы расслабиться. Кальяны там всякие и прочая не запрещенная законом дурь. Заноза не вникал. Никого из местных они есть не собирались, подкрепились во время полетавесь персонал «Эйриона» был из Стада. Несомненное и огромное преимущество личного самолета перед арендованнымвозможность есть тех, кто на тебя работает.
Звучит не очень, но вампиром быть, вообще, не сахар.
У тех, кто знал традиции, наверное, голова шла кругом от правил этой свадьбы, но для тех, кто не знал, торжества были организованы довольно удобно. Атли не следовали обычаям, но и не отвергали их, и гости поступали так, как привыкли. Турки из Турции развесили по деревьям, разложили на разных видных местах, купюры и золотые монеткиу кого на что хватило возможностей. Американцы и гости из Европы дарили деньги в конвертах. Конверты с деньгами, сложенные в номере для новобрачных, ни в какое сравнение не шли с увешанными золотом деревьями в парке отеля, но тут уж кто к чему привык.
Почетные гости дарили подарки непосредственно молодым. Здесь тоже не было никаких сложностей. Золотые монеты, золотые украшения, золото, золото, золото. Засыпьте им невесту с ног до головы, чтоб жених без лопаты не смог до нее добраться, и считайте, что свадьба удалась.
Ну, а члены семьи могли дарить, что заблагорассудится, хоть сертификат на покупку мебели для нового дома; хоть, собственно, новый дом; хоть собаку, лошадь и слона для будущих детей. На что хватит фантазии. У Занозы был статус почетного гостя, у Хасаначлена семьи. С фантазией у обоих был полный порядок, но лошадь решили, все-таки, не дарить.
Вообще, не то, чтоб они обсуждали этот момент. Как-то не сговариваясь решили, что традиционное золотолучший выбор.
В глазах рябило от красок, света и блеска, в ушах звенело от музыки и многоязычной многоголосицы, мозг электризовался от запахов. Заноза наслаждался каждым мгновением, хотя ему едва хватало оперативной памяти для обработки такого количества визуальной информации. Очень много очень разных нарядовк этому он тоже оказался не готов. На свадьбе Атли не было никакого дресс-кодасознательный и верный выбор с учетом многонациональности гостей, принадлежащих, вроде бы, к одной семье, но десятки лет живущих по разным обычаям. И вместо ожидаемого чередования классических костюмов и нарядных платьев, праздник стал взрывом мод? стилей? традиций? Да всего сразу. В начале торжества дело, возможно, ограничивалось национальными костюмами из разных местностей Турции, которые гости привезли с собой, просто чтобы выделиться среди сторонников классики, но за три дня местное население прониклось. До глубины души. И из сундуков и шкафов, с чердаков и подвалов были добыты баварские, польские, индейские, африканские, вьетнамские и черт знает какие еще наряды, хранившиеся со времен первых эмигрантов. Ну, или со времен вытеснения первыми эмигрантами последних коренных американцев.
Что ж, если турецкие свадьбы все такие, понятно, почему они до сих пор не отказались от возможности сыграть две-три за один раз, переженив всех холостяков и незамужних, кто окажется в зоне поражения. Никакого здоровья не хватит, если отмечать каждое бракосочетание отдельно. Да, пьют мало, но все всё время пляшут, причем старикиеще похлеще молодых. Похоже, старшие гости в первый же день провели для молодежи (включая местных жителей) бесплатные мастер-классы по зейбеку, халаю, бару, каршиламе и много чему еще. Сколько привезли нарядов, столько привезли и танцев, похожих, разных, женских, мужских, с музыкой и без нее. К вечеру третьего дня энтузиазм на убыль не пошел, а наоборот достиг апогея. Перед главным-то событиемобрядом в мечетикак же не уплясаться до полусмерти?
Заноза прислушался к разговору на фарси, который вели с Хасаном мулла из Карасара, профессор африканистики из Гейдельбергского университета и юная поэтесса из Парижа. Казалось, Турок и двое его старших собеседников должны были обсуждать что-нибудь философского-религиозное, а девицавнимать, время от времени вставляя почтительные замечания и комментарии. Выяснилось, однако, что на фарси они треплются просто ради возможности поговорить на фарси. Не на койне, а на литературном, архаичном, том, на котором говорил Заратустра. А разговор идет о преимуществах японских автомобилей перед европейскими и американскими.
Хасан, будучи самым старым и закосневшим, считал, что лучшие машины делают в Европе и отстаивал свою точку зрения с тем невозмутимым достоинством, против которого Заноза не мог найти аргументов, даже когда они были.
Он знал Турка двадцать лет. Мулла, профессор и поэтесса были знакомы с ним каких-то три часа, и сдавали позиции со скоростью и травматичностью лыжника, падающего с Эвереста.
А вот нефиг спорить с мистером Намик-Карасаром.
Поймав себя на одобрении тех черт характера, которые он больше всего в Хасане ненавидел, Заноза постарался перестать подслушивать. И так понятно, что с муллой его Турок мог бы поспорить на религиозные темы, а с африканистомоб особенностях почти любого из африканских племен. Он, блин, знал об этом больше любого ученого, был тем практикомкошмаром любого теоретикакоторый за свою жизнь успел поверить эмпирически все существующие теории.
У поэтессы шансы были. На своем поле. Да и то не факт, не факт.
В одну из ночей, выдавшуюся относительно свободной, а посему проведенную дома, они, как-то так вышло, заговорили о поэзии. Начали-то, ясное дело, с классики, каждый со своей, а закончили почему-то рэпом. Казалось бы, при чем тут, вообще, поэзия? Тогда Хасан обмолвился, что в стихосложении не силен, хотя и знает правилазря ли он учился в хорошей германской школе?но что до рэпа, то его смог бы и написать, и прочитать даже на фарси.
Естественно, Заноза всем своим видом, жестикуляцией и множеством эмоциональных выражений дал понять, насколько он хочет послушать рэп, написанный Хасаном на фарси, или хотя бы рэп, переведенный Хасаном на фарси.
Никаких записывающих устройств,предупредил Турок.
Это было так на него не похоже, такая покладистость, что Заноза даже не насторожился, просто удивился.
Само собой! Я же понимаю, что рискую потерять лучшего друга.
Друзей,мягко уточнил Хасан.
Мягкость была знакома. Прохладная, бархатная и смертоносная. Но Заноза все равно не понял.
Друзей?переспросил он, как последний тупица.Каких?
Всех,Хасан пожал плечами.Всех друзей, которым ты мог бы дать это послушать.
В общем, на поэта, даже на поэтическом поле, Заноза тоже ставить бы не стал. Не потому, что Хасанэто Хасан, и «всех друзей»не преувеличение, а потому, что рэп на фарси, в итоге оказался очень даже. Очень даже, да.
Но нет, не только поэтому. А потому, что Хасан был непредсказуем. Простой, понятный, близкий, любимый, изученный до последнего шрама на сердце, до самых неуловимых вывертов психики, он оставался непостижимым. Где уж там спорить с ним посторонней парижанке?
Мда. Возвращаясь к непредсказуемости, в дискуссии с девушкой поведение Турка можно было предсказать, даже совсем его не зная. Он уступил бы.
Шовинист, исламист и шовинист. А все думают, что джентльмен.
Чувствовать себя гостем в почти родной стране, не туристоминостранцем, оказалось интересно. Еще интереснее было чувствовать, что к нему и относятся как к иностранцу. И еще интереснеепонимать, что тут все друг для друга иностранцы. Удивительные, но не чужие. Даже Атли, много раз приезжавшие сюда на курорт, стали в глазах островитян экзотическими пришельцами, когда пригласили на Бивер свое семейство. О гостях из Старого Света, особенноиз Турции, и говорить нечего. Гости же, прибывшие из очень разных краев, в свою очередь, с изумлением изучали и друг друга, и семью Атли, и жителей Бивера, отличающихся от Атли, как только могут отличаться островитяне, обитающие в «маленьком американском городке» от континентальных жителей мегаполиса. Все они при этом были чем-то да объединены: кровными узами; национальными обычаями; неписаным укладом островной жизни. Заноза же отличался от них от всех. Они были землянами, онинопланетянином.
Англичанин. Чистокровный. И, будто этого малонастоящий лорд.
Черт, у него даже был свой собственный маленький английский городок. Концепция, в корне чуждая большинству присутствующих, кроме, разве что, тех, кто приехал из Турции или из Индии. Его даже большинство британцев уже не поняли бы. И хорошо. Времена изменились, и то, что некий лорд, пережиток прошлого, сохранил тысячелетнюю власть своей семьи над людьми и землями, должно быть исключением из правил.
Имя и титул Заноза вернул себе три года назад. Перенес из виртуальной реальности куда? Он все еще не мог толком сформулировать. Его не было, не существовало, как не существовало и всех тех лордов Доузов, которых он создавал и заставлял удаленно взаимодействовать с миром. Однако замок был реален, Столфорд был реален, Томпсоны, ради которых он сто пятнадцать лет сохранял инкогнито, были реальней некуда. То, чего нет, владело тем, что есть. Обычно бывает наоборотфиктивные владения у реальных людей. Но когда у него что было обычным?
Это всё Мартин. Когда более-менее разобрался в здешней жизни, поинтересовался, почему Заноза скрывает имя и титул. Выразил полную готовность помочь, если дело, например, в вендетте. Но допускал мысль, что Заноза ошибочно продолжает придерживаться убеждений, будто бизнес и титул несовместимы и могут нанести урон семейной репутации. Он по обоим пунктам был отчасти прав. В начале двадцатого века, очнувшись однажды утром в Нью-Йорке и обнаружив, что потерял куда-то год, но приобрел капитал и недвижимость, Заноза почел за лучшее выдумать себе новое имя и поискать какое-нибудь занятие, не оглядываясь на титул и родословную. В те времена бизнес и впрямь считался делом недостойным джентльмена и дворянина. Ну, а потом такие уж он находил себе занятия, что вендетты стали наслаиваться друг на друга, как одежки японских придворных эпохи Хэйан. Вернуть себе настоящее имя означало навести врагов на замок, на Столфорд, на Томпсонов. Многовато слабых мест было у лорда Доуза. А у Уильяма Сплиттера их не было вовсе.
Мартин мог помочь с закрытием всех счетов. Демон есть демон. Что ему не под силу? Но Заноза знал себя. Он виртуозно умел наживать врагов. Ещезарабатывать деньги, но это, как ни странно, был, скорее, способ обзаводиться друзьями. В общем, ограничься он преумножением капитала, и мир вокруг стал бы полон доброжелателей и безобидных завистников. Но одним только бизнесом счастлив не будешь. И вот тут начинались проблемы: вендетты, кровавые охоты, шантаж, выкуп за голову, попытки использовать бесплатно и без смазки и разные другие интересные, увлекательные, но опасные для близких явления. От мыслей о близких совсем недалеко оказалось до ну, до мыслей о близких. Кроме Мартина.
Мартин был тем близким, кто мог решить текущие проблемы. Называя вещи своими именами, Мартин мог попросту уничтожить всех опасных врагов. Еще были близкие настолько беззащитные, что им угрожали и опасные враги, и безопасные и даже вовсе безобидные. А еще был Турок.
Заноза вернулся из Юнгбладтира в Алаатир и спросил у Хасана, может ли Блэкинг поговорить с обитающими в Доузе фейри и убедить их защищать замок и его обитателей.
Зачем для этого Блэкинг?удивился Хасан.
И был безусловно прав. Блэкинг умел с духами разговаривать, а Хасандоговариваться. И договаривался всегда на своих условиях.
Тогда он во второй раз побывал в Доузе. А по-хорошему, так и вовсе впервые туда приехал. Не считать же, в самом деле, первым посещениемрывок по центральной аллее от ворот до трюма «Клиппера», который сразу взлетел и уже через несколько минут был за пределами королевства.
Даже чаю не попили.
Счастье, что Томпсоны ничему не удивляются. Никогда ничему не удивляются. Никто из них. Нынешний мистер Томпсон был пятым, которого знал Заноза, и ко всему, связанному с выходками хозяина замка, относился с тем же спокойствием, что и самый первый. На памяти Занозыпервый, а так-то Томпсоны служили в Доузе столько же веков, сколько Спэйты владели замком. В общем, первый мистер Томпсон с равным спокойствием снимал пятилетнего мистера Уильяма со слишком высоких деревьев, откуда тот боялся слезть самостоятельно; и с дырявой лодки, на которой шестилетний мистер Уильям отправился в путешествие по реке до самого моря, и которая начала тонуть на быстрине; и с лондонского поезда, на котором восьмилетний мистер Уильям вознамерился сбежать в индейцы. Ну, а нынешний мистер Томпсон совершенно невозмутимо воспринимал и военные самолеты на центральной аллее, и белого льва на псарне.
Льва добыл Мартин. Нашел в каком-то цирке. Лев был старый, слепой, выступать уже не мог, но цирковые оставили его на довольствии и ухаживали не хуже, чем за остальным зверинцем. Неплохие оказались люди, что б там ни рассказывали о цирках и ярмарках, и жестоком обращении с животными.
Мартин увидел льва и захотел его себе. Льву было всё равно. Цирк ухватился за возможность сбыть обузу, даже денег не захотел, но дрессировщик поставил условиеправо навещать Лео. А то вдруг Мартин живодер какой, мало ли, что известный художник. Таксидермисты, вон, тоже себя художниками считают. Не сказать, чтобы Мартин был чужд живодерствуЗаноза за прошедшие годы своего демона изучил неплохо, и знал за ним разные интересные привычки, от которых даже мертвых в дрожь бросало. Но животных Мартин не обижал. А уж на Лео-то, с его трогательным розовым носом, розовыми на просвет ушами и розовыми подушечками на лапах, не поднялась бы рука даже у законченного таксидермиста.