И то дело! Нельзя оставлять в этом гадюшнике волшебное оружие, согласился рыжебородый, отбрасывая в сторону короткий хаббатейский меч. Да и я возьму топор, ибо с такой игрушкой не повоюешь, клянусь Имиром! Мне надо разжиться чем-нибудь поувесистей.
Прихватив пару факелов, они отправились в оружейную. Вскоре Конан, со вздохом облегчения, уже затягивал на груди портупею, к которой были пристегнуты ножны рагаровых мечей; к ним он добавил отличный хаббатейский лук и длинный кинжал. Сайг вооружился большой секирой с лунообразным лезвием и, словно прощаясь, с печальной гримасой погладил свой боевой молотслишком тяжелый и неуклюжий, чтобы тащить его на себе всю ночь. Беглецам предстояло двигаться быстро, чтобы достичь с рассветом дикой степи.
Копья, Конан кивнул на стояк с копьями; особенно его привлекали кушитские, с наконечниками длиной в локоть.
На кой нам они? возразил асир.
Пустят за нами собак, узнаешь, на кой. Против шандаратских псов хорошо бы иметь копье киммериец задумчиво почесал в затылке.
Они нам только помешают, парень. Слишком длинные! Плохо бежать с такой оглоблей на плече.
Плохо. Ну, Нергал с ними! Может, раздобудем что-нибудь подходящее по дороге. Пойдем!
Очутившись в коридоре, Конан зыркнул глазами по запертым дверям, тянувшимся в обе стороны. Было их не меньше полусотни, и за каждой сидел подневольный боециз Турана или Зембабве, из Аквилонии или Шема, из Ванахейма или далекого Кхитая. Разные лица, разные обычаи, разные люди, но все злые, как отощавшие за зиму волки Но даже голодный волк должен иметь свой шанс!
Киммериец поднял взгляд на заросшее рыжей бородой лицо асира.
Выпустим?
Пошли они к Имиру в задницу! С одними ключами да замками провозимся до рассвета! Еще и увяжется кто за нами А к чему лишняя обуза?
Ни к чему, согласился Конан. Однако Митра отплатит нам за благое дело. Так почему бы его не совершить?
Асир ухмыльнулся.
С чего бы тебя потянуло на благие дела, киммерийский стервятник? Готовишься к встрече со своим Наставником? Желаешь выслужиться перед Митрой? Хотя бы и так, рыжая шкура, хотя бы и так! Почему не совершить доброго деяния? Которое, к тому же, нам ничего не стоит!
Последний довод казался неотразимым, но Сигвар покачал головой.
Говорю тебе, воронья башка, провозимся с ключами всю ночь! А нам надо убираться, и поскорее!
Не провозимся.
Конан отпер замок на ближайшей двери, затем распахнул ее и, шагнув в камеру, пнул в бок храпевшего на лежаке пралла. Тот приподнялся и сел, недоуменно моргая глазами; свет факела на мгновение ослепил его. Похоже, этот узник, смуглый, жилистый и горбоносый, родился на западном берегу Вилайета, в горах Ильбарс или в замбулийской пустыне. Левый его глаз прикрывала плотная повязка.
Слушай, кривая обезьяна, сказал Конан на туранском, охранники мертвы, а дверь оружейной открыта. Там полно всякого добра: есть мечи да луки, копья и секиры. И еще есть ключи от всех остальных замков Вот! Он швырнул тяжелую связку на топчан. Возьми факел, сын осла и свиньи, и принимайся за работу!
Сунув факел ошарашенному туранцу, Конан выскочил в коридор и подмигнул приятелю:
Видишь, как просто! А все остальноев руках богов!
Ну, пусть они нам отплатят за доброе дело, глубокомысленно заметил Сайг, пробираясь следом за киммерийцем к выходу.
А чего бы ты хотел от них?
Как чего? Умереть, сражаясь! Уйти на Серые Равнины во-от с такой дырой в башке! Асир раздвинул ладони на целый локоть. С большой дырой, чтоб душа моя не ободрала бока, вылезая наружу.
Зачем умирать? Жить приятней, возразил Конан.
Но жизнь всегда кончается смертью, клянусь когтями Нергала! И надо встретить ее достойно.
Они отвалили засовы с ворот и выбрались наружу; там шла неширокая дорожка, по которой асир с киммерийцем и двинулисьпрямо к восходу солнца. Вскоре беглецы перешли с шага на бег и больше не разговаривали, берегли дыхание. Двое мужчин мчались под звездами, в темноте, как два вышедших на охоту безмолвных барса; оружие на их широких спинах не гремело, подошвы сапог мягко касались утоптанной и гладкой поверхности земли, ветер развевал гривы цвета огня и воронова крыла, казавшиеся одинаково черными в почти непроницаемом мраке. Вскоре дорога, по которой они бежали, разветвилась: более широкая тропинка резко сворачивала влево, взбираясь на холм, к виноградникам; та, что поуже, вела на юго-восток и где-то там, впереди, наверняка сливалась с великим торговым трактом, с Путем Нефрита и Шелка. К счастью, Конан хорошо видел в темноте, и беглецы не пропустили нужный поворот.
Они продолжали свой бег, размеренный и, на первый взгляд, не слишком торопливый, но не всякий скакун угнался бы за этими скользившими в ночи тенями. Так мчатся степные волки, покрывая день за днем огромные пространствауверенно, с холодным спокойствием и надеждой, что где-то впереди их ждут стада упитанных сайгаков, родники с чистой водой и глинистые холмы, изрезанные оврагами, с удобными для логовищ пещерами. Киммериец и асир тоже были волкамиправда, не из тех, что готовы бегать в стае. Каждый из них считал себя вожаком и, среди подобных же волков, то ли дружинников-асиров, то ли шайки легкоконных мунган, то ли безжалостных вилайетских пиратов, всегда сумел бы отвоевать первенство. Но сейчас у них не было стаи; они могли полагаться лишь на свое оружие, на свои ноги и друг на друга.
Вскоре тропа вывела их к широкой, вымощенной камнем дороге, уходившей на восток. У левой и правой ее обочин на равных расстояниях высились остроконечные стелы, увенчанные небольшими шарами, покрытые вязью затейливых хаббатейских письмен, которых ни Конан, ни Сигвар Бешеный не смогли бы прочитать и при свете дня.
О чем говорили эти надписи? Славили ли они владык Хаббатеи? Вещали ль о могуществе их царства? Либо служили предостережением разбойникам и злодеям, могущим посягнуть на купцов из далеких стран и их товары? А может, они просто напоминали тем купцам, сколь велико расстояние до славного города Хаббы, и подсказывали, где поблизости можно выпить чашу вина, съесть миску лапши с перцем и варенного в молоке барашка? Великий Путь Нефрита и Шелка уходил на восток меж молчаливых, похожих на стражей каменных обелисков, рассекал поля, луга и виноградники богатой Хаббатеи и, распрощавшись с изобильным морским побережьем, терялся в бескрайних пустынях и степях. Он был столь же велик, как мир, ибо в те мгновенья, когда на восточном его конце занимался рассвет, западный край был еще темен и тих, еще дремал под бархатисто-черным небом, то озаренный бледным светом луны, то затаившийся под расшитым звездами покрывалом. Подобного тракта не было больше нигде; и лишь дорога, ведущая в мрачное царство Нергала, в подземную обитель мертвых, могла бы сравниться с ним своей протяженностью.
Надо сказать, что оба Великих Путитот, что вел от берегов Вилайета к Кхитаю, и тот, по которому души умерших уносились на Серые Равниныв определенном смысле шли рядом, Многие опасности подстерегали путника на Дороге Нефрита и Шелка; он мог погибнуть от жажды и голода, от стрел кочевников-мунган или клинков разбойных шаек, мог утонуть, мог задохнуться в объятиях песчаной бури, мог окончить жизнь в волчьих клыках, мог сгинуть от укуса змеи. Так ли, иначе ли, он мог умереть и, следовательно, перебраться с Пути Живых на Путь Мертвых, что тянулся к подземным владениям Нергала. И лишь одни боги знали, куда же, в конце концов, попадет отважный странникк богатым городам далекого Кхитая или к Вратам Вечности.
Но Конан не один раз шагал по обеим этим дорогам, а потому не боялся ни самого длинного в мире пути, ни маячившей рядом тропки, убегавшей к Серым Равнинам. Он даже не вспоминал об опасностях, что могли грозить ему с Сайгом в степных просторах, размышляя сейчас совсем о другом, о вещах более прозаичных, чем смертьи, в то же время, призванных отдалить ее на самый долгий срок. Мерно раскачиваясь на бегу, он думал о лошадях.
Когда перед беглецами замаячили неясные контуры стен Хиры, первого из хаббатейских городков, возведенных у Великого Пути, он остановился и спросил Сигвара:
Как твоя нога, приятель? Можешь бежать?
Могу. Не беспокойся о моей ноге, отдуваясь, сказал асир. Ни ноги, ни руки меня еще не подводили.
Ну, конечно! Я забыл, что ты лишь головой слаб, Конан ухмыльнулся, всматриваясь в темные городские башни и крыши, торчавшие над стеной. Он протянул к ним руку. Здесь нам надо раздобыть коней. Без коней в степи далеко не уйдешь. Значит, нужны кони, а ещекопья, фляги для воды, мешки, плащи и звонкая монета.
Зачем нам фляги? Сайг разгладил бороду. Я понимаю, ежели они будут с брандом! А вода на кой мне сдалась вода?
Кром! Слушай, тупоголовый: гирканская степьне равнины Асгарда, где зимойснег, а летомболото, и воду можно выжать из мха! В степи от речки до речкицелый дневной переход, и без воды его не всякий одолеет!
Я одолею, пробурчал асир, но все же взялся за свою секиру. Ну, и где мы возьмем коней и все остальное добро? Полезем за ним в город?
Зачем? У дороги должна быть караульная, а в нейсолдаты. У солдат есть все, что нам надо.
Кроме денег, произнес Сайг, но Конан, нетерпеливо махнув рукой, уже шагал по обочине.
При дороге и впрямь нашлась караульнаяневысокая квадратная башенка в два яруса с выступающей аркой, над которой, как показалось Конану, торчал шарпримерно такой же величины, как сферы, венчавшие придорожные обелиски. Вход в башню освещали три факела; в загончике позади нее фыркали скакуны. Караульный пост находился рядом с дорогой, в десятке шагов от обочины, и с обеих сторон к нему подступали деревья. Конан, обнажив клинок, скользнул мимо темных стволов; Сайг, с секирой в руках, крался следом.
Двух стражей, прислонившихся к стене у входной арки, им удалось прикончить без шума. Затем киммериец и асир ворвались внутрь и отправили к Нергалу еще четырех солдат, дремавших на брошенных в углу кошмах. Среди снаряжения хаббатейцев нашлись и копья, и фляги, и мешки, и огнива, но монет, как и опасался Сигвар, было маловатопригоршня серебра да три пригоршни меди. Медяками Конан побрезговал.
Прихватив все, что представляло ценность, они направились в загон и выбрали двух жеребцовтех, что были уже оседланы. Вероятно, покойным стражам полагалось не только охранять дорогу, но и держать наготове пару коней для гонцов, развозивших царские повеления. Догадавшись об этом, Конан решил, что лошади должны быть выносливыми и резвыми.
Спустя недолгое время беглецы опять мчались по дороге на восток. Теперь они двигались быстрее, и изрядно возросший груз не тяготил плечи, зато топот копыт разносился на тысячу локтей окрест, предупреждая всякого, что по торговому тракту едут всадники. Это тревожило Конана, но он надеялся, что их примут за царских гонцов.
Мимо проносились темные поля и рощи; меж ними здесь и там неясными контурами маячили дома. Они то жались друг к другу, сплавляясь в бесформенную расплывчатую массу селения или деревушки, то стояли по отдельности, на холме или у излучин каналов и рек, отливавших в свете звезд тусклым серебром. Одинокие дома казались заметно массивней и вышевидно, то были загородные усадьбы кинатов; и Конан принялся размышлять о том, что, будь у него время, стоило бы наведаться в одну из этих вилл. Не меньшим соблазном являлись и придорожные караван-сараи, встречавшиеся через каждые двадцать-тридцать тысяч локтей; за их стенами сейчас наверняка почивали купцы, в кошелях которых водилось побольше монеты, чем у хаббатейских стражников.
Однако киммериец и асир не располагали временем даже для самого краткого налета. Не стоило сомневаться, что их дерзкий побег и убийство солдат не останутся безнаказанными; утром, едва обнаружатся трупы, по следам беглецов отправят погоню. Разумеется, конных стрелков, лучших в хаббатейском войске; опытных воинов, привыкших сражаться с дикими кочевниками Гиркании, знавших окрестные степи как собственную ладонь. И с ними будут собаки! Огромные шандаратские мастафы, способные загрызть барса!
Лошади мчались резвой рысью, и Конан, ритмично подскакивая в седле, размышлял о собаках и хаббатейских всадниках. Он не заблуждался на их счет и не переоценивал собственных сил; он знал, что если их с Сайгом догонят, схватка будет серьезной. В конце концов, все определялось тем, скольких воинов вышлют в погоню. Если десяток или полтора, беглецы могли подстеречь их, частью перебить, частью измотать и напугать; если больше, то победа превращалась в вопрос везения и удачи. Конан, уповая на благосклонность Митры, надеялся, что стрелков и собак будет не слишком много. С другой стороны, мог ли он рассчитывать на божественное провидение? Люди не всегда поступают по воле богов, и хаббатейцы не дураки; возможно, они вышлют большой отряд, хотя беглецов лишь двое.
Вероятно, так и будет, думал Конан. Ведь бежали не просто два раба, не просто два пралла, а два лучших пралла! Два бойца, доказавших свою силу и искусство на аренах Хаббы! Вряд ли десяток лучников и пара мастафов сумеют справиться с такими воинами Значит, людей и собак будет больше. Вдвое, втрое больше! И сейчас, прислушиваясь к звонкому цокоту копыт, Конан уже обдумывал, где и какую нужно устроить засаду, стоит ли поиграть с хаббатейцами в прятки среди оврагов и холмов либо лучше оторваться от них на максимальное расстояние. Размышлял он и о том, высохла ли трава в степи и удастся ли ее поджечьно эту уловку киммериец приберегал на самый крайний случай. Демоны огня слишком опасны, и шутить с ними не стоило.
Прежде, сидя в каморке под ристалищем, Конан не раз прикидывал, как будет уходить от погони. Но мысли те были смутными и неопределенными, ибо многое оставалось еще неясным. К примеру, как разделаться с решеткой? Как перебить стражу? Как разыскать свои драгоценные мечи? Затем, получив подарок от трех подружек из «Веселого Трота», он долго колебался, что делать с Сайгом. Когда же эта проблема была разрешена, встала другаяускользнуть по-тихому, не перебудив половину Хаббы. А вот теперь, на темной ночной дороге, пришло время подумать насчет дальнейших действий. Ибо любой побег успешен лишь в двух случаях: когда погони нет вообще, либо когда погоня переправлена на ту дорожку, что тянется в царство Нергала. Недаром же она идет рядом с Великим Путем Нефрита и Шелка!
Сигвар, скакавший бок о бок с киммерийцем, откашлялся, прервав его размышления.
Слушай, приятель, хочу тебя кой о чем спросить
Спрашивай.
Рассказывал ты о парнях, слугах Митры, что бродят по свету и жгут всякую нечисть А вот если они спалят что-то не то? Ну, как случается под горячую руку Или, скажем, припекут задницу купцу либо королю, чтоб попользоваться его добром? Что тогда?
Тогда их ждет кара, ответил Конан.
Какая?
Не знаю. Он и в самом деле не ведал об этом, хоть не раз задумывался о гневе Митры и всяких уловках, позволивших бы избежать наказания. Не знаю, повторил Конан, раскачиваясь в седле. Сказано было: кара! Может, Митра убьет ослушника на месте, а может, не убьет, а сделает так, что жизнь покажется тусклой, как на Серых Равнинах. Вот ты, Сигвар, захотел бы остаться в живых, потеряв свою силу? Когда меч не поднять и с женщиной не лечь?
Сайг хмыкнул.
На что мне такая жизнь! Лучше уж обняться с копьем, вогнать его под ребро, и делу конец! Асир замолчал, и хотя Конан не мог разглядеть в темноте лицо приятеля, но догадался, что тот хмурится. А ты смелый парень, наконец сказал Сайг. Готов дать обет этому Наставнику, старому ворону! А вдруг нарушишь?
Нарушу, так отвечу, буркнул Конан. Он не собирался посвящать Сайга в свои раздумья о возможной каре. Сейчас он ее не боялся, ибо кара мнилась ему пропастью за тремя горами, и горы те, звавшиеся Дорогой, Учением и Грехом, были круты и высоки. Что тревожиться о наказании? Прежде надо добраться до Наставника, обучиться у него и, наконец, согрешить! А чтоб добраться куда следует, хорошо бы стряхнуть погоню, хаббатейских всадников и проклятых псов
Но Сигвар не отставал.
Дивлюсь я тебе, да и себе тоже, произнес он с гулким вздохом. Поглядеть на нас, так два сапогапара А на самом-то деле!
Ты это о чем?
О том, воронья башка, что тысапог, который шагает прямо к цели. А ясапог, что бредет то туда, то сюда. То в Киммерию за шкурами, то в Гандерланд за рабами, то в Замору за золотом и серебром! И никак мне не выбраться на верный путь.
Может, твой путь и есть самый верный, сказал Конан.
Нет, приятель. Возьми, к примеру, эту вонючую Хаббу: попал я в ихний гадюшник и сидел в нем, покуда ты не появился. Нельзя сказать, чтоб мне не думалось о побеге, но вроде я и бежать не собирался. Резал всех подряд, а хаббатейцы ревели и славили меня, и мне это нравилось! Нравилось, что я всех сильней, нравились жратва и вино