Марьями подняла залитое слезами лицо, отвела растрепавшиеся волосы, и увидела сыновей. Увидела тех, ради которых теперь ей предстояло жить. Растерянных и таких еще юных. Раскрыла объятья и пришедшие сыновья столпились на коленях рядом с ней. В их памяти, сколько бы ни прошло Новолетий, мать всегда останется бесстрашной воительницей, которая не отступила перед темнобородым, защищая их жизни. Марьями внимательно вгляделась в своих сыновей:
Дети мои, нам нужно догнать гостей и отдать им нашу карту. Поедет Бардем, и не спорьте со мной. Сынок, ты должен будешь оставаться с астрономами до тех пор, пока не искупишь вину. Корд ты теперь старший и должен по наследству приглядывать за Торговищем, а ты, Салгар, пока слишком юн, чтобы идти. Бардем, отправишься сразу после того, как попрощаемся и похороним отца.
Глава 3. Похищение
Астрономы выбрали первый путь прямиком через пески, не заходя к Вороньему берегу. На карте были отмечены два оазиса, в которых они надеялись пополнить запасы воды. Припасов должно было хватить с лихвой Пергани, как опытные путешественники, знали, что и как складывать. К полудню уже изрядно вымотались и путники и лошади, а укрытия от нещадно жалящих солнц все не было видно. Первым не выдержал скакун Стелы, при подъеме на очередной песчаный холм, он упал и уже не смог подняться. Из ноздрей хлынула кровь, и Стела осталась без лошади. Вальд спешился, на его коня, чью морду замотали влажными тряпками, навьючили все тюки и повели на поводу. Они совсем обессилели, колени подгибались, в горле першило от сухости, когда слабым колыханием воздуха впереди замаячило нечто то ли одинокое сухое деревцо, то ли скала, неизвестно, как оказавшаяся посреди бескрайних песков.
Из последних сил дотащившись до укрытия, спрятались в тени. Вальд, едва отдышавшись, почувствовал неясное беспокойство где-то была вода, он оставил спутницу рядом с Серым и потащился туда, куда звало его чутье. Совсем неподалеку доживал последние дни едва заметный ключ вода успевала лишь показаться в небольшой ямке и немедленно высыхала, испепеленная безжалостными лучами светил. Вальд упал на колени и начал рыть, прорываясь к прохладным струям. Когда глубина выемки достигла коленей, а кучка влажного песка рядом начала подсыхать, вода забурлила, наполняя получившийся водоем.
Стела, Стела! Пойди сюда! Тут вода! Я воду нашел! Серого веди, пусть пьет вволю!
Из тени показался силуэт девушки, она, на ходу разматывая тряпки, которыми укрывала лицо, спешила к Вальду. Неведомо откуда на низких пустынных лошадках налетели всадники, замотанные так, что казалось в седле сидит тюк тряпичный, закричали отрывисто и страшно. Тот, что был на сером жеребце, подхватил Стелу, ловким движением связав отчаянно брыкающуюся девушку, бросил ее поперек луки впереди себя. Вальд дернулся за ними, но, получив удар по голове, рухнул рядом с ключом. Последнее, что он запомнил, перед тем как погрузиться в забытье, был странный меч одного из нападавших с волнистым клинком, длинный, с двумя гардами, и на клинке еще странный символ какой-то выбит.
Очнулся Вальд от холода. Это днем Крогли сжигает тех, кто забрел в ее пески, заживо, а ночью же промораживает до костей. Голова раскалывалась от боли ощупав ее, обнаружил, что на затылке красуется неимоверных размеров шишка и спасли его от неминуемой смерти череп бы треснул, если бы не они его густые волосы, которые он так и не удосужился подстричь перед путешествием. Дополз до ключа, застонал от бессилия и боли похитители засыпали его полностью. Но они еще не знали, с кем связались настырности Вальду было не занимать. В первую очередь, надо было добыть воду, а потом уже подумать об остальном о похищенной Стеле, о Сером, о припасах и всем остальном, что еще оставалось важным. Рыча и постанывая, он выкидывал влажный прохладный песок, как роют животные. Песок становился все мокрее, но воды не было. Приложил горсть холодного песка к голове полегчало. Сообразив, ткнулся головой в кучу, которую только что нарыл о, блаженство! Боль отступала, лишь в шишке на затылке постукивая маленькими молоточками. Отдышался, отряхнулся от песка и снова рыл, пока не наткнулся на воду, взбаламученную и мутную, но воду. Подождав совсем чуть-чуть, умылся, плеская на потное лицо. В голове прояснилось. Покачиваясь, направился к скале, за которой они так опрометчиво спрятались днем. Серого не было, как не было и не единой сумы с припасами. Лишь платки, которым Стела заматывала лицо, которые она развязывала и уронила в момент ее похищения, валялись едва заметной кучкой.
Была ночь полных лун, светивших так ярко, что каждая песчинка отражала это сияние. Песчаные холмы отбрасывали резкие тени. В желудке было пусто, лишь прохладная водичка плескалась в одиночестве. Вальд достал из-за пазухи карту благо, что похитители-крамсоны а больше никто не осмеливается забираться в такие глубины Крогли, не догадались обыскать его, и начал соображать, куда ему отправиться сейчас. По всему выходило, что топать ему надо в Крамбар, и выходить прямо сейчас. Проверив карманы, разложил перед собой всё, что у него осталось: небольшая фляжка, она была на поясе её тоже не забрали, карта, платки и кусок хлеба. Размочил хлеб, съел, тщательно пережевывая каждый кусочек. Сначала замутило, но потом, после пары-другой глотков прохладной водички, слегка попахивающей землей, полегчало. Упаковал все свои нехитрые пожитки, набрал воды во фляжку под завязку, напился сам, намочил платки, которыми планировал потом обмотать голову. Повернулся и пошел в Крамбар.
Глава 4. В песках
Вспоминая своё одинокое путешествие через пески Крогли, Вальда всегда удивляло то, что времени он не чувствовал, словно весь путь занял один день и одну ночь. В памяти всплывали лишь пески: вверх, вниз, вверх, вниз. Иногда, когда ноги уже не держали, падал и скатывался с песчаных холмов. Каждый раз, оказываясь лицом в песке, приходилось уговаривать себя встать. А потом не просто уговаривать, а орать во все горло, чтобы встать. Голос вскоре отказал, из глотки лился хрип. Когда становилось совсем уж невмоготу от жары, находил мало-мальское укрытие и прятался там. Исхудал так, что, щеки ввалились, потемневшая от солнца кожа, которую не спасали те отрепья, что остались от платков Стелы, потемнела, штаны пришлось подвязывать веревочками. А ремень он съел каждый день отрезал маленький кусочек и жевал, размачивая слюной, давясь от голода. Иногда валился на раскаленный песок, пережидая спазмы в желудке. От смерти спасало лишь умение находить воду где бы то ни было. Едва заметные ручейки попадались редко, но попадались. Возле них обычно устраивал дневки, пил вволю и отсыпался, выкопав ямку, пока не становилось прохладнее. Просыпался, затягивал веревки на штанах потуже, сверялся с картой и снова брел. Мысль о том, что надо бы вернуться в Мир за помощью, даже не возникала в его воспаленном сознании. А мысль о том, что Стела, возможно, уже давно мертва, он отгонял усилием воли.
Однажды, проснувшись на закате, Вальд увидел какую-то непонятную мглу на горизонте, похожую на сине-багровый кровоподтек. Стало очень тихо, утих даже тот малейший ветерок, который поднимался ввечеру после того, как спала дневной жары. Вальд заметил, как волосы на руках зашевелись сами по себе. Почувствовал, что на затылке, который все еще побаливал иногда, волосы стали приподниматься. Мелькнули воспоминания из той далекой жизни, когда он и мама жили среди кочевников, и эти воспоминания тревожили А потом, словно мешком по голове буря, будет буря! Наклонился к ручейку, напился вволю, да так, что закололо в боку. Набрал воды во флягу, намочил всю одежду, все тряпки. Обмотал лицо, нашел неподалеку едва заметный бугорок песка, лёг и приготовился к неизбежному. Резко похолодало, потом налетел ветер, поднявший мелкие частички пыли Вальд почувствовал это и словно по открытой коже кто-то начал колоть иголочками. Порывы становились все сильнее, поднимая в воздух песок и мелкие камни. Стало очень жарко. Вальд чувствовал, что сердце готово выскочить из-под ребер, лоб покрыли мелкие капельки пота, крупным-то взяться не откуда. Резко заболела голова, горло пересохло, словно и не пил недавно. Подступила нестерпимая жажда. Вальд, с трудом выпростав руки из-под засыпающего его песка, сдвинул с глаз тряпки и попытался хотя бы смочить губы, но из фляжки посыпался песок вода высохла или пролилась, теперь было неважно. Перед глазами закружился песок всё быстрее и быстрее и молодой астроном потерял сознание.
Очнулся от того, что на лицо лилась вода, открыл рот, ловя струйки, приподнялся, пытаясь открыть глаза, за что получил ощутимый тычок в бок, услышал невнятное бормотание, из которого сделал вывод, что надо лежать, а то хуже будет. То, на чем он лежал, было жестковато и монотонно покачивалось так, что Вальд вскоре задремал, а потом и уснул крепко, как не спал с момента похищения Стелы.
Следующее воспоминание Вальд лежит в тени, на лице прохладная, мокрая тряпица, неподалеку потрескивает костерок, где-то рядышком слышится мелодичное журчание ручейка и снова то бормотание, под которое он засыпал. Вскинулся было встать, осмотреться и снова получил тычок.
Да лежи ты, что ты за беспокойное хозяйство-то такое! Вот егоза мне на старости лет попалси, спасай таких, оне сами в могилку то себя и укладуть и песочком-то присыплють
Чувствовалось, что у хозяина бормотания собеседников маловато, и он привык общаться с собой.
И глазоньки из-под тряпицы не вытаскивай свои. Компрэсц я тебе сделал с травами целебнымя, а то ослепнуть можешь. Где ж это видано, пески летають, а он зенки свои с-под тряпки вынул. Чегой разглядеть-то хотел, милай? Что ты опеть поднимаесси, а? Куды ты, ну вот куды же! Вот беспокойное-то хозяйство досталось! Лежи, а, молодец храброй, али у тебя глазконьки лишние? Про запас в карманцах носишь, что ле?
Вальд и вправду попытался приподняться, но после этих слов улегся, и оставил попытки принять вертикальное положение. Старик ещё что-то неразборчиво бормотал, уже не обращаясь к своему гостю, а по привычке. Так астроном и уснул вновь, уже крепким сном выздоравливающего крепкий организм выручал не раз, не подвел и сейчас.
В это пробуждение на лице не было никаких тряпок. Вальд проснулся с чувством, что его мочевой пузырь сейчас лопнет. Вскочил, огляделся светало, лишь край горизонта слегка подернулся розоватым светом. Неподалеку темнело какое-то дерево, поковылял на плохо гнущихся ногах к нему, и с наслаждением отлил. Пока застегивался, сзади раздалось:
Ты, когда снова соберешься мне тут беспорядок разводить, сразу скажи. А ежели тебе ссать приспичит так ты вон туда иди, там бочка в песок врытая, специально для таких нужд. А для большой нужды вон дощаник стоит, там закрываешься, чтобы не задуло те ничё. Я там и листья мяконькие кажное утро складываю, чтоб на весь день хватило. Я вот стар уже, иногда и не сгождяются теи листья, высыхають.
Вальд поспешил прервать поток излияний своего спасителя, пытаясь разглядеть его в предрассветном полумраке. Что спаситель мужского полу, стало понятно из сказанного, да и голос не похож на старушечий. На горизонте показался краешек Прима, всходящего первым, и разогнал темноту. Старик оказался до того колоритным, что Вальд невольно заулыбался: лет ему, наверное, за сотню. Голова почти лысая, а те из волос, что дожили до сегодняшнего дня серовато-белые редкими кустиками торчат в разные стороны, кожа, та, которая не скрыта под ворохом разноцветных тряпиц, испещрена пигментными пятнами, изрезана морщинами мелкими и крупными и навек потемнела от яростных солнечных лучей. Годы согнули спину, заставили руки трястись, а ноги не всегда слушались. Но в целом, старик производил впечатление крепкого и жилистого, способного протянуть еще пару-десятков Новолетий.
Ты чегой лыбишься? Ты, кажись, надо мной смеешься? А? старик повязал лысину сероватой тряпкой.
Я не хотел вас обидеть или задеть своей улыбкой. Я очень рад видеть живого человека в сердце Крогли мы же в самом центре песков, не так ли?
Смышлена нонче молодежь пошла. Ты астроном, я чай?
Да, уважаемый. Меня Вальд зовут. А к вам как обращаться?
Ты смотри-ка, глаголет чисто царёнок! Мы сословия простого, свободнорожденные мы, нас при рождении Зыбой нарекли, а прозвище по отцу Тыкле. Зыба Тыкле мы будем, захихикал отчего-то.
Хорошее имя, старик. А кроме тебя здесь еще кто-то есть?
Есть, милай, конечно, есть. Я тебе потом покажу. Пойдем, тебе умыться надо. Мы тут среди песков хотя живем, а моемся не как дикари, нееет, милай, не как они. Пойдем, у меня там все пристроено, как надо.
Неподалеку от хижины журчал родник тот самый, которому оазис обязан своим существованием и тот самый, чье веселое щебетание Вальд слышал на грани бодрствования. Вода ниспадала с каменистого уступа в небольшой водоем, в котором было достаточно глубоко, чтобы окунуться с головой.
Старик с гордостью махнул головой в сторону прудика:
Вот, это мы сделали, вода прежде в песок уходила, а мы дорылись до камней, и бережки укрепили. Теперь у нас всегда вода есть. Только ты там слишком не плескайся нам тую воду пить еще.
Вальд не стал ждать специального приглашения и быстренько забрался в воду, застонав от наслаждения. Любовь к воде у него была от матери, он готов был жить в воде. Окунулся несколько раз, смывая с себя пыль, пот и кровь, накопившиеся за время пребывания в песках.
Зыба тем временем разжег дрова в небольшом очаге, сложенном из скрепленных между собой какой-то смесью валунов. На огне весело шумел чайник, и что-то скворчало на погнутой, видавшей виды сковороде, распространяя окрест манящий запах. И, когда Вальд вернулся к хижине, старик уже поставил на стол две металлические тарелки, такие же кружки, и готовился водрузить сковороду, плюющуюся горячим жиром. Все было побитое, помятое, как и хозяин, но в отличие от него вся посуда была как следует начищена песком.
Вона, накупался! Ну, пойдем, милок, отведаешь, чем дед тут питается.
Уселся на колченогий плетеный стул, Вальду достался такой же стул, только с пятью целыми ножками, напротив хозяина. Дед сегодня питался жареными яйцами в оазисе жили какие-то птицы в обшарпанном чайнике был травяной чай, который взбодрил не хуже кафэо. И в плетеной тарелке на столе лежали финики и пара кокосов. Зыба переложил часть яичницы гостю, остальное шмякнул в свою тарелку. Вальду после «ремнево-водной» диеты завтрак показался таким вкусным, что он моментально проглотил его. Чаю было вдоволь, и дед подливал и подливал.
Воды у нас вдоволь, да и травы полно, пей, тебе надо сейчас много пить. А вот яйца только на рассвете и только четыре-пять штук стянуть получается. Потом эти шмакодявки пребольно щипаться начинают когда солнца встают уже.
После завтрака хозяин скидал посуду в лохань, стоящую рядом с очагом, присел на чурбачок и протянул:
Ну, теперь самое время тебе рассказывать что ты тут в песках разыскиваешь?
И Вальду ничего не оставалось другого, как поделиться с дедом своими злоключениями. Причем начинать пришлось почти с самого начала с того момента, когда он впервые увидел драконов Хрона. Зыба оказался благодарным слушателем он внимал рассказу, едва дыша, не перебивая, лишь, когда паузы слишком затягивались, он нетерпеливо нукал, подстегивая рассказчика. По окончании повествования покрутил головой:
Эк тя малой, приключения-то всякие тянуть. Не сидится сопле в тепле, да? Мамку твою, коль Хрон забрал, это то же самое, что и померла она отпустил бы ее, и самому легче было бы. А девка та, что сперли у тебя крамсоны из-под носу, она, поди, уже у какого-нибудь тамошнего бухана это ихние купцы так называются, у которых рабов много на простынях шелковых возлежит. Оне, буханы, не всегда на девок падки, бывает и на юнцов клюють. Ну, или продали ее куда, еще дальше. Куда даже ваши мирские купцы не захаживали. Или померла тож, а ты богов гневишь, ищешь её всё. Она тебе не сестра и не жена зачем она тебе?
Дед, ну ты сказал! Мама жива я бы почувствовал, если бы она умерла. И она бы пошла за мной даже в хронилища. А Стела она мне кровница, а это ближе и жены и сестры. И она решила помогать мне, не смотря на то, что очень хотела остаться с Киром тот, кровник мой, я рассказывал только что.
Да помню я, чего ты тут рассказывал.
Зыба, а вы тут как оказались? Среди песков один-одинешенек? А жена, дети?
А пойдем-ка, я тебе покажу, как и почему. Как раз самое время.
Где-то неподалеку раздался едва слышный звон, и мелодичный перестук привел деда Тыкле и его гостя на небольшую полянку, попасть на которую можно было, лишь изрядно оцарапавшись о колючие кусты, растущие там и сям. Звон, чаканье и тиканье становились все громче по мере приближения к полянке. Пробравшись сквозь шипастые кусты, Зыба и Вальд оказались среди множества часов. Часы были большие и маленькие, лежали на деревянных подставках, висели на стволах. Самыми удивительными были те, которые ходили по полянке. Да, да они ходили в буквальном смысле этого слова. Четверо часов вышагивали по траве на суставчатых деревянных ногах, которые издавали мерный шорох при движении. Кое-где на ветках висели небольшие открытые полочки, на которых лежали маленькие часики, едва слышно издававшие своё «тик-так». Зыба остановился в центре поляны, развел в стороны руки, указывая на все часы сразу: