Мне не нужна твоя смерть, нергианец. Мне нужна победа. Я хочу говорить с твоим Орденом, говорить не с тобой, марионетка, а с твоими командорами. Пусть они дадут мне ответ. Я дал вам просимое. Теперь требую, чтобы вы исполнили свою часть.
Повелитель, как только войско остановится
Немедленно! голос Императора хлестнул, словно сыромятный бич.
Я не смогу, уныло понурился нергианец.
Ты, между прочим, обещал мне кое-что перед боем, напомнил Император. Освежить твою память?
Я пытался услышать стоящих во главе моего Ордена, запинаясь и краснея, принялся оправдываться аколит. Но ответ их оказался смутен и неясен, я не смог разобрать ни единого слова. А потом твои доблестые воины, повелитель, пустили в ход это, гасящее магию, и все мои попытки преодолеть заслон оказались тщетными. Нынче вечером я попытаюсь снова.
Быть может, усмехнулся Император, тебе поможет тот факт, что, если и вечером я услышу от тебя ту же историю, твоей судьбой распорядится достопочтенная Сежес.
О, спасибо, спасибо, мой Император! злорадно откликнулась чародейка и промурлыкала, обращаясь к нергианцу:Тебе у нас понравится, мой дорогой.
Аколит хладнокровно пожал плечами.
Мой Император, умоляю тебя о снисхождении и прошу не действовать второпях. Яофициальный посол Всебесцветного Нерга, и потому
Все аколиты Нерга, ровным голосом сообщил правитель Мельина, являются не кем иным, как моими подданными. Надеюсь, до сих пор с приставкой «верно». И, как мои подданные, они никак не могут считаться послами, на коих распространяется древний закон о дипломатической неприкосновенности.
Повелитель, я
Ты получил последнюю отсрочку, нергианец. Советую постараться и не кормить меня больше лживыми обещаниями. Император дал шпоры коню. Кер-Тинор! Глаз с него не спускать. При попытке сам знаешь чегопросто зарезать, быстро и без колебаний.
Смерть не страшит меня, повелитель Мельина.
Возможно. Однако она потешит меня и возвеселит моих воинов, не дождавшихся сегодня обещанной тобою помощи.
Возможно. Однако повелитель и его воины возвеселятся куда больше, получив эту самую помощь, с неожиданной дерзостью парировал нергианец.
Ты забываешься, смерд! не выдержал Клавдий. Кер-Тинор, похоже, разделял его чувстваострие сабли Вольного замерло возле самого горла адепта всебесцветных.
Нет нужды, проконсул. Пусть говорит что хочет, он сейчас от великого ужаса сделался несколько храбрее обычного. Так и заяц порой бросается на медведя. Ты понял меня, аколит? Император взглянул тому прямо в глаза. Я жду до вечера. После этогопеняй на себя.
Нергианец лишь молча поклонился. Губы его кривились, и не поймёшь, то ли дрожали от ужаса, то ли он старался сдержать ядовито-ехидную ухмылку.
* * *
Сеамни открыла глаза. Она знала, что это случалось и ранее, но не так, как сейчас. Тогда её веки поднимались, словно крепостные врата, распахнутые предателем перед вражьим натиском; веки поднимались, давая дорогу иссушающим, обессиливающим кошмарам, и Сеамни Оэктаканн, бывшая Видящая народа Дану, точно знала, откуда они исходят.
Белая Тень. Враг, побеждённый Гвином там, на дне Разлома, в мире под названием Эвиал, так похожем и непохожем одновременно на её родной Мельин. Тень или, вернее, её хозяева вновь тянули лапы к Сеамни, она вновь потребовалась им, правда, уже для чего-то нового. Для чегоДану понять не могла, как и не понимала, откуда в ней эта уверенность. Наверное, так стоящий по колено в реке человек тщится описать словами свои ощущения другому, рождённому в жаркой пустыне, где водадрагоценность, куда не ступают ногами. Сеамни именно «стояла по колено» в эманациях Белой Тени, вновь выползших из Разлома.
Почему-то она им очень важна. Одна-единственная из всех Дану этого мира. Почему?..
Ответ напрашивался сам собой. Потому что только она, одна-единственная из всех Дану этого мира, получила власть над Иммельсторном, оружием отмщения своей расы. Попадал он в руки и других, например, Седрикано овладела Деревянным Мечом только она, Сеамни Оэктаканн.
Сейчас же её открытые глаза означали торную дорогу для посыльных врага: незримая конница врывалась через бреши глаз в сознание, помрачая его, орды хищных мародёров алчно рылись в её памяти, несмотря на все усилия Дану остановить и отбросить их. Не получалось. Козлоногие твари шли торжественным маршем сквозь неё, а она не могла пошевелить даже пальцем ни в настоящем мире, ни здесь, в обители кошмаров: дрожащая нагая пленница, отданная на поругание распалённым насильникам.
Так же как отданные тобой на муки и смерть от рук Дану былые сотоварищи по цирку господ Онфима и Онфима: Троша, Нодлик, Эвелин, Таньша
Ты не отличаешься от нас, твердили бесчисленные и бесплотные голоса. После тебя на имперских землях осталась кровавая борозда, что зарастёт ещё ой как не скоро. Ты сама впустила нас к себе, дочь Дану.
«Лжёте!»пыталась она кричать, но слова застревали в горле, и она давилась ими, задыхаясь в жестоком кашле. Давилась, потому что зналапризраки не лгут, откуда бы они ни явились и какому бы чудовищу ни служили.
Она действительно прошлась по Империи огнём и мечом. Невеликий отряд Дану обрёл в том походе истинную неуязвимость, а его враги, напротив, валились ему под ноги соломенными куклами, на которых новобранцы легионов отрабатывают приёмы с мечами и копьями. Она встретила Гвина, сошлась в бою с имперской армией и оказалась в объятиях своего смертельного врага. Она дала ему имя. А потом
А потом была Свилле. Неприметная речушка в восточном пределе великого государства, где железные когорты Василиска вдребезги разбили самонадеянные конные тысячи Семандры. Битва, в которой аколиты Слаша Бесформенного попытались совершить небывалоевызвали в реальный мир, под яркое солнце то, что сказители поименовали бы «порождением ужасной бездны», «тварью из заокраинного Мрака».
Демон, как сказали бы слуги Спасителя. Othari, на языке Старших эльфов, «невозможное, возбранённое, запрещённое всем и вся». Othagiri, на её, Сеамни, родном наречии, где это слово означало уже совершенно иное: «страшное, ужасное, неодолимое». Однако значение «невозможное» ушло. Дану отвергали запреты старших братьев.
Отагири, демон. Почти что неуязвимый и непобедимый. Однакоименно «почти что». Она, Сеамни Оэктаканн, победила. Победила именно памятью Деревянного Меча. Она на миг словно бы сама сделалась настоящим Иммельсторном; она видела и запомнила каждый миг размаха незримого клинка, запомнила хруст, с которым лезвие вспарывало плоть отагири; запомнила запах его ядовитой крови, запомнила торжество ликующего меча, торжество, очень схожее с тем, что испытала, когда самолично терзала и мучила обливающегося слезами Трошу, до последнего умолявшего свою былую любовь Агату «не делать этого», просившего «ну убей уж меня тогда быстро!», а потом, напоследок, когда кровь уже струилась ему по паху и бёдрам, внезапно выпрямившегося, насколько это позволяли путы, и плюнувшего ей в лицо.
Плевок пресёк наслаждение. Очутиться на грешной земле, оказаться вырванной из опьяняющей кровавой грёзы оказалось выше сил Видящей.
Наверное, он надеялся, что, оскорблённая, она прикончит его одним ударом. Он ошибался. Золотистый свет, заполнявший взоры и души тех, кто следовал за волей Деревянного Меча, подсказывал совсем другое.
Поэтому Троша умер последним. Умер в таких мучениях, что Дану даже сейчас не способна была признаться себе, что сотворила подобное. Как и признаться в том, что никогда, ни до, ни после, не ощущала такого жгучего, острого, небывалого наслаждения.
И только ночи с Императором, с её Гвином, могли с этим сравниться. Он умел заставить трепетать каждую её жилку; ей нравилось подчиняться, играть, завлекать его, с тем чтобы потом в один миг превратиться из шаловливого котёнка в разъярённую тигрицу.
Сеамни осторожно села. Походный возок правителя Мельина. Мягкая постель, из-за обитых кожей стенскрип колёс, лошадиное фырканье, время от временикороткие реплики охранявших её Вольных.
Армия находилась на марше. Куда, зачем, почему? Сколько она, Сеамни, пробыла без чувств, вернее, во власти совершенно иных чувств? Легионы в походенаверное, наступают на Семандру, идут к Селинову Валу?.. Скорее, скорее прийти в себя. Узнать
Дану поспешно откинула одеяло, спустила ноги с лежака. Одеждавот она, привычные в походах порты, широкие сверху, зауженные книзу, мягкие сапожки чуть пониже колена, рубаха, короткая куртка, ремень.
За стенами возка вдруг сделалось как-то подозрительно тихо, а затем голос кого-то из Вольных осторожно проговорил на старом, общем и для Дану, и для эльфов, и для Вольных языке:
Госпожа? С вами всё в порядке?
Я начала было Сеамни и едва не поперхнулась. Гортань словно бы разучилась произносить звуки. Я Кто тут? Кто со мной?
Кен-Сатар, госпожа, немедля отозвался Вольный. Старший десятка. Чем я могу услужить госпоже?
Пошлите весть Она по-прежнему кашляла, хрипела и запиналась. Пошлите весть его императорскому величеству, что я прошу допустить меня перед его очи.
Это будет сделано немедленно, Вольный уже овладел собой; голос его звучал совершенно бесстрастно.
Благодарю, отозвалась Сеамни.
Она увидит его. Своего Гвина, которому она подарила имя. Подарила имя саму себя, всю целиком, но этого мало. Она она должна Тень. Белая Тень. Второй раз они её не получат, только мёртвой Мысли путались, стенки возка вдруг поплыли перед глазами.
Она должна. Что-то очень важное, куда важнее собственной жизни или даже жизни Гвина. Важнее её собственного народа, важнее матери, которая до сих пор должна быть жива, как говорили Дану её собственного отряда; она повела бы его против Империи и добилась победы, полной и всеобщей, если бы не эти проклятые подземные недомерки со своим Драгниром
Сеамни ощутила внезапный приступ знакомой дурманящей ярости и впервые, наверное, по-настоящему испугалась.
Она чувствовала нечто подобное, находясь во власти Деревянного Меча. Былая Видящая народа Дану вспомнила Трошу, вспомнила, каково это былокогда тебя охватывает аура непобедимого Иммельсторна; сейчас же пришло само это чувство.
Да, она ненавидела. Ненавидела всех: Империю, людей, гномов, даже Старших эльфоввсех, кто мог оказаться у неё на пути. Такова цена победы, и Дану были согласны заплатить её; но почему всё это вернулось сейчас? Или ту же цену ей приходится платить уже за победу над отагири?
Сеамни вдруг почувствовала, как затряслись пальцы, на плечи словно бы накинули ледяное покрывало.
Деревянный Меч никогда не отпускает тех, кто хоть раз взял его в руки и по-настоящему поддался его власти. Золото, богатство, драгоценностиничто по сравнению с властью праведной ярости и ощущения непобедимости. Уверенности в том, что творишь правое дело и, какие бы потоки крови ни пролились по твоему слову или жесту, ты окажешься прав и неуязвим.
Сеамни колотил жестокий озноб. Одни кошмары, похоже, сменялись новыми. Её глаза открыты уже по-настоящему, они больше не пропускают в её сознание безумные конные сотни кошмаров слепого беспамятства; но на выручку к осаждающим уже спешат новые.
Кошмары недавней памяти. В конце концов Белая Тень похитила её, Сеамни ничего не могла сделать, пока Гвин не пробился на выручку; но, с Деревянным Мечом в руке, она была свободна, совершенно, абсолютно свободна, свободна, как никогда в жизни.
И что она сделала со своей свободой?
Её сотрясло рыдание, сдержать которое она уже не сумела.
Госпожа? Кен-Сатар тотчас заподозрил неладное.
Сеамни даже не успела отозваться.
Затопали копыта, кто-то резко скомандовал: «Дорогу!», и сердце Дану затрепетало бьющейся в силках птахой.
Гвин здесь. Как быстро
Дверца возка распахнулась, кто-то рванул её так, что едва не сорвал с петель.
Гвин. В чёрных доспехах с царственным василиском на груди, заляпанных грязью, слипшиеся волосы почти достигают плеч, и красные от бессоницы глаза, глубоко запавшие, но яростные, как и прежде.
Плоть могла ослабеть, не дух.
Гвин выдохнула она, падая ему на грудь, словно простая деревенская девчонка.
Ты Тайде, ты
Всё хорошо. Всё хорошо, бессмысленно-счастливо повторяла она, прижимаясь к жёсткой стали нагрудника.
Он вдруг резко отстранился.
Ты похудела
Гвин какой сегодня
День? Он невесело усмехнулся. Десятое число Месяца Листьев. Весна прошла, Тайде, наступило лето. Ты пробыла без сознания
Сеамни ойкнула.
Ну да, долго, кивнул Император, освобождаясь от доспехов и осторожно усаживая Дану к себе на колени.
Расскажи мне, что было? Где мы сейчас? Тогда, на Свилле, я
убила вызванную аколитами Слаша тварь.
Да, я помню это помню. Что потом? Где мы сейчас?..
Они говорили разом, ежесекундно перебивая друг друга.
На западе. Отходим от Разлома по Полуденному тракту. Была битва. Битва с козлоногими. Мы Он запнулся, и по сердцу Тайде словно прошлись ржавой иззубренной сталью.
Мы разбиты? с ужасом выдохнула она.
Мы-то? Император как-то по-особенному сжал губы и косо глянул в сторону. Нет, не разбиты. Но и ничего не добились. Его щека непроизвольно дёрнулась, взгляд оледенел.
Я ужасно долго провалялась, верно? с раскаянием проговорила Сеамни. Гвин, я
Ну и глупости же ты несёшь, данка! фыркнул он.
Я помню тварь на берегу как её убила. А потомничего
Потом ты пробыла без сознания много недель, сумрачно ответил Император. Тарвус остался на Суолле, а мы двинулись на запад, потому что пришла весть о тварях, поваливших из Разлома. Потом Он рассказывал о битве на Ягодной гряде, о Сежес, о её «травяном сборе», о появлении нергианцев, предложенной сделке иизлечении.
И только о своей собственной руке, едва не отправившей его в могилу, Император умолчал.
Тайде слушала, затаив дыхание и прижав кулачки к щекам.
И вот мы здесь, угрюмо закончил правитель Мельина. Да, Сежес сказала правду. Её травы и впрямь помогли. Нергпредал, мы не получили никакой помощи. Армия несколько оторвалась от наседающих бестий и сейчас на пути в Мельин. Позицию жаль, хорошая была; ну да ничего, можно построить новые палисады и новые рвы выкопать, но главного это не изменит. Как сражаться с океанским валом? С катящейся лавиной или налетающим штормом?..
Магией, тихо, но твёрдо ответила Сеамни.
Сежес попыталась, и, клянусь Берегом Черепов, это была славная попытка. Я думал, её пламя проделает нам тут второй Разлом. Без толку. Их слишком много.
Девушка-Дану слабо улыбнулась, провела кончиками пальцев по заросшему щетиной подбородку Императора.
Колючий меня нет, кто тебя заставит каждый день бриться?..
Что-что?! опешил Император.
Я имела в виду не просто магию. А магию крови, прежним спокойным и даже безмятежным голосом проговорила Дану. Нерг не зря домогался у тебя права на жертвоприношения. Могущественнее магии крови в нашем мире ничего нет. Даже Хозяин Ливня был в общем, не смог бы с нею совладать. И Гвин, меня ведь вылечил адепт Нерга? Скажи, как он это сделал?
Правитель Мельина поколебался.
Да, всебесцветные приносили человеческие жертвы, мрачно и нехотя сознался он. Только так они смогли вытащить тебя из этой бездны. По-другому не получалось ни у кого.
Кого же голос Сеамни дрогнул, кого же они принесли в жертву?
По счастью, никого из моих несчастных верноподданных. В расход пустили захваченных аколитов Слаша Бесформенного. Не надо, Тайде, не надо!.. Это война, а онинаши враги. Смерть каждого из них приближает нашу победу. И неважно, погиб ли неприятель на поле брани или же так, как эти. Надо сказать, пользу из их смертей мы извлекли несравненно большую. И не вздумай себя за это корить! Была б ты другой, я просто придумал бы красивую сказку. Но тыэто ты. Это и ты, и я. Врать себепоследнее дело, Тайде, а врать тебе, даже во спасениеполучается, что я вру сам себе.
Я не корю, прежним еле слышным шёпотом. Просто долг уж больно велик. Не знаю, смогу ли когда отдать
Ты о чём? Он быстро взглянул ей в глаза, сощурился, понимая. Иммельсторн. Твой поход. Опять?..
Она кивнула. Император лишь досадливо крякнул.
Ты была не в себе. Это вообще не ты была! Кукла Деревянного Меча. Он это всё делал, не ты!
Ты хороший, серьёзно сказала Сеамни. Я резала твоих подданных, убивала и мучила и нет, не перебивай! и получала удовольствие. Даже нет, не так. Радость, счастье, вершину блаженства. Это была я, Гвин. Я помню каждый миг, каждый крик. Каждую каплю крови, я