Дай угадаю, сказал Мокриц. Почтальонам пришлось трудиться в поте лица?
Почтальоны всегда трудятся в поте лица, сэр, не моргнув глазом ответил Грош. Нет, народ задергался, когда в сортировочной корзине стали появляться письма, которые будут написаны только через год.
Повисла тишина, и в этой тишине Мокриц мысленно прокрутил всевозможные варианты ответа, от «Отличная шутка, тебе бы со своей программой выступать» до «Да брось заливать», и пришел к выводу, что все они прозвучат глупо. А Грош выглядел предельно серьезно. Так что Мокриц спросил просто:
Как?
Престарелый почтальон указал пальцем на синее свечение.
Загляните вовнутрь, сэр. Сами увидите. Только ни за что не подставляйтесь прямо на свет.
Мокриц подвинулся чуть ближе к агрегату и осторожно заглянул внутрь механизма. В самой сердцевине свечения еле-еле ему удалось разглядеть маленькое колесико. Оно медленно вращалось.
Я вырос на Почтамте, говорил сзади Грош. Родился в сортировочной, был взвешен на почтовых весах. Учился чтению по конвертам, счету по гроссбухам, учился гияграфии по картам города, а истории по рассказам стариков. Лучше любой школы. Лучше любой, говорю, школы. Но никогда не обучался гияметрии, сэр. Такой вот пробел в моей голове, все эти углы и прочее. Но тут, сэр, тут у нас полный пи.
Все так плохо? спросил Мокриц, отрываясь от зловещего мерцания.
Нет, нет, сэр, пи как в гияметрии.
А, пи, ты имеешь в виду число, которое получается, когда Мокриц умолк. В математике он был хорош выборочното есть ему не было равных, если требовалось очень быстро вычислить проценты или курсы валют. В его школьном учебнике был параграф о геометрии, но Мокриц никогда не понимал, где ему это может пригодиться.
Но он все-таки попытался.
Все дело в это число, которое получается, если радиус круга нет, длину обода на три раза с хвостиком э
Что-то в этом роде, сэр, вполне возможно, что-то в этом роде, сказал Грош. Три с хвостиком, вот в чем загвоздка. Да вот Чертов Тупица Джонсон заявил, что хвостикиэто некрасиво, так что он изобрел колесо, где пи было равно трем. Вот оно, там, внутри.
Но это же невозможно! воскликнул Мокриц. Так нельзя! Пионо как бы врожденное! Нельзя его взять и изменить. Для этого нужно изменить вселенную!
Да, сэр. Говорят, именно так и вышло, согласился Грош. А сейчас я покажу вам фокус. Отойдите назад, сэр.
Грош прошелся по соседним комнатам и вернулся с деревянной палкой.
Еще дальше, посоветовал он и бросил деревяшку на верхушку аппарата.
Звук не был громкимтакое тихое «хлоп». Мокрицу показалось, что с палкой что-то произошло, когда свет упал прямо на нее. Какой-то намек на кривизну
Несколько деревяшек упали на пол, и вокруг разлетелись щепки.
Приходил волшебник осмотреть аппарат, сказал Грош. Сказал, что механизм скручивает самую капельку вселенной, чтобы пи таки могло быть равно трем, и искажает все, что к нему приближается. Кусочки, которые пропадают, так и теряются в пространственно-временном континуинуинуме, сэр. А с письмами этого, видите ли, не происходит, из-за того что они попадают внутрь аппарата. Вот такие дела, сэр. Иные письма выпрыгивали из аппарата за пятьдесят лет до того, как их отправили!
Почему вы его не отключили?
Никак нельзя, сэр. Он работает сам по себе, как насос. И волшебник сказал, что, если мы его остановим, жуткие вещи могут случиться! Из-за этих, как их, квантов, что ли.
Но вы же могли просто перестать совать в него почту?
То-то и оно, сэр, то-то и оно, сказал Грош, почесывая бороду. Здесь вы попали в самый, так сказать, центр сути. Так и нужно было сделать, сэр, так и нужно, но мы решили использовать его себе на пользу. Ох и планы строила наша дирекция, сэр. Доставить письмо в Сестрички Долли через полминуты после того, как его принесли на почту в центре города, каково, а? Конечно, доставлять почту до того, как мы ее получили, было бы просто невежливо, но сразу после-то, а? Мы работали хорошо, а потому хотели стать еще лучше
И все это звучало очень знакомо
Мокриц невесело слушал. Путешествия во времени, в конечном итоге, всего лишь разновидность магии. Неудивительно, что что-то вечно идет не так.
Потому и существуют настоящие почтальоны, на двух ногах. Потому и строят дорогущие клик-башни. В конце концов, потому хлебопашцы и вспахивают землю, потому рыбаки и забрасывают сети. О да, все то же самое можно сделать и по волшебству, конечно. Можно взмахнуть палочкой и получить яркие звездочки и свежий ломоть хлеба. Можно сделать так, чтобы рыба выпрыгнула из моря уже поджаренной. Но как-нибудь и где-нибудь потом волшебство выставит счет, который обязательно окажется тебе не по карману.
Вот почему волшебство поручили волшебникам, которые умели с ним обращаться. Основной их задачей было вовсе не прибегать к помощи волшебства. Не в том смысле, что они не умели творить волшебство, а в том что они могли к нему прибегнуть, но не делали этого. Любой дурак может опростоволоситься, пытаясь превратить человека в жабу. Требовался ум, чтобы воздержаться от этого, когда понимаешь, как это легко. В мире есть места, которые служат напоминанием о временах, когда волшебникам не хватало на такие вещи ума, и в этих местах никогда уже не прорастет трава.
В общем, вокруг всей этой истории витало чувство некой предопределенности. Люди только и ждут, чтобы их обвели вокруг пальца. Они всерьез верят, что под ногами валяются золотые самородки, что на этот раз они угадают правильный наперсток, а стекляшка в кольце в кои-то веки окажется бриллиантом.
Слова сыпались из Гроша, как скопившиеся письма из трещины в стене. Иногда аппарат выдавал тысячу копий одного и того же письма, а иногда переполнял сортировочную письмами следующего вторника, месяца, года. Иногда это оказывались письма, которые так и не были написаны, или только могли быть написаны, или собирались быть написаны, и даже письма, которые на самом деле не были написаны, хотя люди уверяли, что точно-точно их написали, чем они и заслужили себе сумрачное существование в каком-то странном, незримом мире писем и обрели жизнь благодаря этому механизму.
Если где-то существует каждый из возможных миров, значит, где-то существует и каждое из возможных писем. Где-то были предъявлены все эти квитанции на оплату.
Они шли потоком, письма из настоящего времени, которые на поверку оказывались письмами не из этого настоящего времени, а из того, которое могло бы иметь место, случись какая-нибудь мелочь в прошлом по-другому. Волшебники сказали, что, если отключить агрегат, ничего не изменится. Он существовал во множестве других настоящих времен, поэтому работал и тут, вследствие длинного предложения, которого почтальоны не поняли, но там были слова «портал», «множественные измерения» и «кванты» (дважды). Они ничего не понимали, но нужно же было что-то делать. Доставить всю эту почту было просто невозможно. И так помещения начали заполняться
Волшебники из Незримого Университета подошли к вопросу с энтузиазмом докторов, завороженных новой жуткой болезнью: пациент благодарен за интерес к теме, но предпочел бы, чтобы они или придумали лекарство, или перестали тыкать пальцами.
Агрегат невозможно было остановить и ни в коем случае нельзя было разрушать, заявили волшебники. Уничтожение машины вполне могло привести к тому, что вселенная в тот же миг прекратит свое существование.
Тем временем Почтамт продолжал переполняться, так что однажды старший почтовый инспектор Ропотам отправился в сортировочную, прихватив с собой лом, прогнал всех волшебников и отдубасил агрегат, пока шестеренки не перестали вращаться.
Письма прекратились. Хоть какое-то облегчение. Но, как ни крути, у Почтамта был свой Устав, так что старшего почтового инспектора вызвали на ковер к почтмейстеру Дрыгуну и поинтересовались, с чего это он удумал ставить под угрозу целую вселенную.
Как гласит легенда Почтамта, господин Ропотам ответил: «Во-первых, сэр, я решил, что если вдруг вселенная уничтожится в тот же миг, то никто ничего и не заметит. Во-вторых, когда я звезданул по этой дуре в первый раз, волшебники разбежались, так что я подумал: или у них есть запасная вселенная, или они не так уж и уверены в том, что сказали. И наконец, сэр, оно у меня уже в печенках сидело. Всегда терпеть не мог технику, сэр».
Такая вот история, сэр, закончил Грош, когда они вышли в коридор. Но вообще-то я слышал, будто волшебники заявили, что вселенная все же была уничтожена в тот же миг, просто она сразу вернулась обратно. Дескать, это им видно невооруженным глазом. Так что все обошлось, а Ропотаму ничего не было, хотя бы потому, что, основываясь на Уставе Почтамта, сложно наложить на человека взыскание за то, что он чуть не уничтожил вселенную. Хотя, хе-хе, иные почтмейстеры были бы не прочь попробовать. Но тогда, сэр, нас здорово подкосило. С той поры все пошло под откос. Персонал упал духом. Это нас надломило, сказать по правде.
Стоп, сказал Мокриц. А письма, которые мы только что раздали ребятам, они не из какого-нибудь другого измерения?
Будьте спокойны, я вчера все проверил, сказал Грош. Они просто старые. Это всегда видно по штемпелю. Я очень хорошо разбираюсь в том, где наши письма, а где не очень, сэр. Годы практики. Сноровка, сэр.
Остальных научить сможешь?
Рискну предположить, да, ответил Грош.
Господин Грош, письма разговаривали со мной, выпалил Мокриц.
К его изумлению, старик схватил его за руку и крепко пожал.
Поздравляю, сэр, сказал он, и слезы выступили у него на глазах. Я же говорю, сэр: сноровка! Нужно слушать шепот, вот в чем секрет. Живые они, живые, говорю! Не как люди, а вот как корабли. Все эти письма, они здесь так близко друг к другу, столько чувства в них, сэр, я даже думаю, у этого места есть душа, сэр, вот что
Слезы текли по щекам Гроша. Это безумие, никаких сомнений, подумал Мокриц. Но как же оно заразительно.
Ага! Вижу, по глазам вижу, сэр, воскликнул Грош, улыбаясь сквозь слезы. Почтамт нашел тебя! Он объял тебя, сэр, точно говорю. И никогда его уже не покинешь, сэр. Есть семьи, которые работали тут не одну сотню лет, сэр. Стоит Почтамту поставить на тебе свой штемпельи все, сэр, все, назад дороги нет
Мокриц как можно вежливей высвободил свою руку.
Кстати, сказал он, расскажи мне о штемпелях.
Шлеп.
Мокриц взглянул на лист бумаги. Смазанная красная надпись, отпечатанная щербатыми стертыми буквами, гласила: «ПОЧТАМТ ГОРОДА АНК-МОР-ПОРК».
Вот так, сэр, сказал Грош, размахивая увесистым штемпелем из дерева и металла. Сначала шлепаем штемпель на чернильную подушечку, а потом шлепаемшлепна письмо. Готово, сэр! Видите? Еще один. Каждый раз одно и то же. Проштемпелевано.
И это стоит пенни? сказал Мокриц. Какой кошмар, для подделки тут хватит одной сырой картофелиныдаже ребенок справится!
Да, сэр, такая проблема всегда имела место, согласился Грош.
И вообще, почему почтальон должен маркировать письма? спросил Мокриц. Почему бы просто не продавать штемпели?
Тогда они заплатят один пенни, а пользоваться будут хоть всю жизнь, справедливо заметил Грош.
В механизмах вселенной шестеренки предопределенности встали на свои места
Тогда Мокриц задумчиво уставился на бумагу, тогда почему бы не продать им штемпель, который можно использовать лишь единожды?
В смысле, чернил зажать? Грош нахмурился, и его парик соскользнул набок.
В смысле маркировать бумагу много-много раз, а потом нарезать ее на получившиеся марки Мокриц сосредоточился на своей идее, пусть даже для того только, чтобы не обращать внимания на парик, тихонько ползущий на место. Доставка по городу стоит один пенни, да?
Кроме Теней, сэр, тудапять пенсов из-за вооруженного стражника, сказал Грош.
Ага. Ясно. Кажется, я кое-что придумал Мокриц посмотрел на господина Помпу, который тихонько тлел в углу кабинета. Господин Помпа, будь другом, сходи к Наседке-с-Цыплятами, найди там «Козла и Ватерпас» и спроси у трактирщика «ящик господина Робинсона». Трактирщик может потребовать доллар. И раз уж будешь там поблизости, зайди заодно в печатню Цимера и Шпулькса. Дай им знать, что главный почтмейстер города хочет обсудить с ними очень крупный заказ.
Цимер и Шпулькс? У них очень дорого, сэр, сказал Грош. Они делают все важные заказы для банков.
Зато их чудовищно сложно подделать, мне ли не знать мне рассказывали, поправился он тут же. Водяные знаки, бумага с уникальным узором, куча разных хитростей. Кхм короче марка за пенни и марка за пять пенни как насчет междугородних пересылок?
Пять пенсов до Сто Лата, сообщил Грош. От десяти до пятнадцати в другие места. Кхех, три доллара, если до самой Орлеи. Тогда мы делали отдельные выписки.
Значит, нам понадобится марка за доллар. Мокриц принялся царапать что-то на бумаге.
На доллар! И кому же такое нужно? сказал Грош.
Тому, кто захочет отправить письмо в Орлею, ответил Мокриц. Впоследствии для этого нужно будет три марки, но потом, а пока я снижаю цену до одного доллара.
Один доллар! Это же тысячи миль, сэр! запричитал Грош.
Ну да. Вроде все по-честному.
Судя по лицу, Грош разрывался между восторгом и отчаянием.
Но у нас в распоряжении только несколько пенсионеров, сэр! Они шустрые, конечно, но как говорится, сначала научись ходить, а потом уже бегать!
Нет! Мокриц стукнул кулаком по столу. Никогда так не говори, Толливер! Никогда! Не идиа беги! Не ползиа лети! Двигайся вперед во что бы то ни стало! Ты говоришь: наладим почтовую службу в городе. Я говорю: попробуем наладить ее во всем мире! Потому что, если мы потерпим неудачу, я бы предпочел проигрывать по-крупному. Все или ничего, господин Грош!
Ого, сэр! ответил Грош.
Мокриц сверкнул лучезарной улыбкой, почти не уступавшей его костюму.
Не будем сидеть сложа руки. Нам понадобится больше персонала, почтовый инспектор Грош. Намного больше. Веселей, приятель. Почтамт снова в деле!
Так точно, вашеблагородь! воскликнул Грош, опьяненный энтузиазмом. Мы мы будем делать то, чего раньше не делали, и как-то по-новому!
Схватываешь на лету, сказал Мокриц, закатив глаза.
Десять минут спустя Почтамт получил свою первую доставку.
Ею оказался старший почтальон Бейтс. Его, с перепачканным кровью лицом, втащили в здание на самодельных носилках два офицера Стражи.
Подобрали на улице, объяснил один из них. Сержант Колон, господин, к твоим услугам.
Что с ним стряслось? в ужасе спросил Мокриц.
Бейтс разлепил глаза.
Прошу прощения, сэр, пробормотал он. Я держался изо всех сил, но они тюкнули мне по темечку здоровенной такой штукой!
На него напали двое громил, пояснил сержант Колон. А сумку выбросили в реку.
И часто такое случается с почтальонами? спросил Мокриц. Я думал о, нет
Это вернулся старший почтальон Агги, душераздирающе медленно подволакивая одну ногу с прицепившимся к ней бульдогом.
Извиняюсь, сэр, сказал он и, хромая, подошел ближе. Кажется, мои форменные штаны порвались. Я стукнул поганца сумкой по голове, но от него так просто не отцепишься.
У бульдога были закрыты глаза. Он, похоже, думал о чем-то своем.
Повезло, что на тебе броня, сказал Мокриц.
На другой ноге, сэр. Но ничего страшного. У меня от природы голяшки нечувствительные к боли. Сплошные шрамы, сэр, хоть спичку чиркай. А вот у Джимми Тропса неприятности. Он сидит на дереве в Гад-парке.
Мокриц фон Липвиг шагал по Рыночной улице с гримасой мрачной сосредоточенности на лице. «Трест Големов» был по-прежнему заколочен досками, которые, впрочем, успели покрыться новым слоем граффити. Краска на двери была обожжена и вспузырилась.
Он открыл дверь и, повинуясь инстинкту самосохранения, пригнулся. Стрела просвистела прямо между крыльев фуражки.
Госпожа Ласска опустила арбалет.
Это что, ты? А то мне на секунду показалось, что солнце вышло из-за туч!
Мокриц осторожно выпрямился, и она отложила арбалет в сторону.
Вчера нас угостили зажигательной смесью, сообщила она вместо объяснений, почему чуть не прострелила ему голову.
Сколько големов в данный момент доступны для найма, госпожа Ласска? спросил Мокриц.
Хм? Ах примерно дюжина
Превосходно. Беру. Можно не заворачивать. Буду ждать их у Почтамта как можно скорее.