В пьесе, быть может, и был какой-то сюжет, но он сигаретным дымом проплыл мимо меня. Я смотрел, как волк метёт из стороны в сторону хвостом и тянется из пасти ниточка слюны, как стучат лосиные копытца и колышется на рогах мох с застрявшими в нём иголками. Слышал древнюю речь из уст индейского вождя, слышал, как отвечают ему на том же старинном языке звери. Ощущал кожей, как сигаретный дым превращается в липкий туман раннего утра, когда Волк, Лось, Рысь и Человек решили встретиться и вести беседу за чашечкой еловой росы. Дома придвинулись, обступили меня, разевая провалы оконных проёмов. Свет фонаря стал жёлтым предрассветным румянцем, а среди каменной кладки мостовой, под лапами и копытами зверей и босыми человеческими ногами образовалась местами ещё зелёная, местами уже пожухлая осенняя трава.
Зрителей больше не было. Вместо них между мной и сценойнет, уже поляной, качались в такт порывам ветра коренастые сосны и клёны, лишь очертаниями напоминающие человеческие фигуры.
Я посмотрел на свои ноги и с каким-то отстранённым интересом увидел, что сам пустил корни. Пан Жернович стал похож на огромный валун, в складках которого гнездились выводки грибов.
Внезапно в ушах зазвучал смутно знакомый голос, он разогнал дурман, как ветер прогоняет с груди холма, у бока которого вырос наш приют, утренний туман.
Пошли-ка прогуляемся, Шелест. Ты засыпаешь прямо в блюде пана Жерновича. Вряд ли он это оценит.
Секунду спустя я понял, что меня куда-то тащат за руку. Оглянулся и увидел через головы зрителей Акселя в маске индейца с торчащими вверх перьями, очень важного, и Марину в маске рыси со смешными кисточками на ушах.
Проснулся немножко? дружелюбно спросил меня КостяНет? Я знаю, что иногда ребята могут скучно играть роли, но не настолько же! Я знаю место, где варят настоящий и самый вкусный в городе кофе. Ты ведь, наверное, даже не знаешь, что такое настоящий кофе?.. Пошли, здесь недалеко. Через площадь.
На площади и смежных улицах веселье не утихало ни на минуту. Музыка с приходом ночи и повышением количества алкоголя в крови музыкантов и гуляк превратилась из целомудренной и спокойной в неистовую, дёргающую за конечности и порывающую немедленно пуститься в пляс. Мы любовались происходящим, ступали от одного круга света в другой, сопровождаемые смехом, тёплыми руками и живыми звуками этнической музыки. Переходили от следа, оставленного электрическим фонарём, к кроваво-красным сполохам живого огня, которые рассыпали закреплённые на длинных жердинах факелы, а потом к смешным зелёным фонарикам на ветках деревьев.
Что там происходило? наконец спросил я. Чувствовал я себя довольно неплохо. Сон, который три последних часа безуспешно пытался достучаться до взбудораженного сознания, забился куда-то в тёмные его уголки.
Обычное уличное колдовство. Аксель тебе наверняка обещал нечто потрясающее. Он всем такое обещает. Но скажешь, он не выполнил своё обещание?
Костя с улыбкой смотрел на меня.
Выполнил, признал я. Но
Что ты там видел?
Я колебался. Не сочтут ли меня психом? За свою недолгую жизнь, пусть даже я видел в ней только приют, единственный городок и был знаком от силы с тремя десятками людей, я уже понял, что реальность штука довольно суровая, и шуток с ней не прощает.
Ничего такого. Наверное, просто задремал.
И тут же спросил:
Со всеми зрителями и с паном Жерновичем с ними всё в порядке?
Костя пожал плечами.
Они завтра придут домой, подумают: «Как замечательно выступили те артисты. Ну подумаешь, отдал на пару десятков злотых больше, чем собиралсяони заслужили». И упадут спать. Ну, или там займутся своими делами. Что бы ты там ни увидел, вреда это никому не принесёт. Скорее, приятные воспоминания. Веришь?
Угу, сказал я не слишком убедительно.
Попробую тебе объяснить, хотя лучше бы, наверное, это сделал Капитан или пан змеевед. Он хоть и молчаливый, но мудрый. Между артистом и зрителями есть что-то вроде ниточки. А в особых случаях, когда артист по-настоящему увлечён и верит в то, что делает, он может менять и зрителя, и мир вокруг, и даже себя самого. Понял?
Я беспомощно замотал головой. Костя вздохнул и развёл руками.
В восемьдесят девятом, шесть лет назад, в Выборге знаешь, где это?
В Карелии, кивнул я.
Я давно уже был ветром в поле, носился по России, был и в столице, и на севере со своей гитарой и ворохом друзей, таких же горе-музыкантов с большими надеждами и амбициями. Мы много играли, писали даже какие-то песни А в Карелии вообще был частым гостем. Именно там, на историческом фестивале, я и встретил Акселя. Просидел всё выступление его труппы с открытым ртом, радуясь каждому фокусу, как ребёнок. И без сожаления оставил приятелей и подругу, чтобы поколесить в компании таких странных и интересных людей. До сих пор, как видишь, колесю. Иногда мне кажется, что останься я в музыке, добился бы гораздо большего, чем сейчас. Может быть, заимел бы свою группу. Когда-то я об этом мечтал. Были бы гастроли, фестивали, весёлые вечеринки с коллегами по музыкальному цеху С другой стороны, сейчас у меня всё это есть, быть может, даже больше. Есть друзья. Мне нравится такая жизнь, и большой вопрос, понравилась бы та, другая кстати, мы пришли.
Мы оказались возле симпатичного каменного здания в три этажа, его верхние окна светились ласковым светом. Костя распахнул передо мной дверь. На мансарду вела деревянная лесенка с развешенными на каждом пролёте фонариками. Над дверью была какая-то вывеска, но в темноте я её не разглядел.
Помещение оказалось полутёмным, но очень уютным, с круглыми деревянными столами и барной стойкой в дальнем конце. Окна выходили на площадь, расцвеченную сейчас тысячью разноцветных огней. Народа не очень много, здесь отдыхали притомившиеся фестивалем парочки.
От дальнего столика нам радостно махал Аксель.
Увидел вас внизу и заказал кофе со сладостями. Я смотрю, тебя проветривают все, кому не лень, сказал он мне.
Опять ты добираешься сюда раньше меня, недовольно сказал Костя. Как, скажи на милость?
Как обычно, по крышам. Зачем толкаться через этот муравейник? Аксель снова повернулся ко мне. После представления мы с девочками тебя потеряли. Всё-таки чужой город я как-то и не подумал, что ты с Костей. Он предпочитает больше бродить в одиночестве.
Я одинокий волк, важно подтвердил Костя.
Тебя порывалась искать Анна, продолжал Аксель, но я оставил её нянчить Борю и Марину. Рано ей ещё бегать за мальчиками. Пока ещё они за ней бегают.
А сами побежали
Аксель улыбнулся.
Терять такого способного юнгу, только наняв его на кораблькощунство. Нет, если тебе приспичит броситься за борт, я не буду посылать следом Джагита в шлюпке. Могу бросить разве что твои вещички. Но вот попытаться отговоритьэто запросто.
Передо мной поставили капучино в высокой чашке. Я попробовал и зажмурился от удовольствия. В приюте на завтрак давали растворимый кофе, и хотя раньше у меня к нему не было никаких претензий, сейчас они появились. И очень веские.
Косте принесли кофе с ромом. От его чашки поднимался божественный терпкий аромат, но там не было пенки, и я решил, что в моей чашке напиток всё же лучше.
С чего вы взяли, что я собираюсь прыгать за борт? удивился я.
Кажется, мне удалось привести в замешательство самого Капитана.
А ты не собирался?
Ну, вообще-то нетмне с вами нравится.
Аксель почесал затылок. Костя улыбался до ушей.
С нами ездили очень многие люди, некоторые весьма способные, и все привычные к кочевой жизни. Но со времён Мары и этого дармоеда, Аксель пихнул ногой стул, на котором сидел Костя, никто не оставался с нами дольше, чем на пару выступлений. Беда какая-то Трудности трудностями, дорога, каждый раз на новом месте, да и денег с нами много не заработаешь, но линять под глупым предлогом, что у тебя «бабушка в Праге заболела» у нас было четверо человек с больными бабушками. В общем, извини, что в тебе ошибался, неловко закончил он.
А Марина? Почему она осталась?
Аксель пожал плечами.
Не знаю, я не спрашивал. Мара сбежала от нерадивых родителей и нашла нас. С тех пор мы вместе. Кстати, вчера ночью она пыталась избавить тебя от нудного и затратного для нас путешествия обратно в приют. Мы не можем таскать человека за собой, если ему с нами не нравится. Это портит всю удачу. И уж тем более не можем бросить мальчишку на улице. Поэтому не сердись на неё, пожалуйста.
Не сержусь. А почему вы меня тогда взяли с собой? Если были уверены, что я от вас уйду? Любой взрослый бы надавал подзатыльников и отвёл бы обратно в приют.
Я не был уверен, строго сказал Аксель. Я опасался. Но ты мне сразу понравился. В тебе есть жажда приключений. Ты понравился Аннееё вообще можно использовать как компас для поиска хороших людей. Нашла же она как-то нас. И прекращай мне тут выкать, мы в одной повозке едем.
Мы сейчас никуда не едем.
Это такое выражение. Аксель улыбнулся и хлопнул меня по плечу.
Вы мне тоже понравились, твёрдо сказал я. И я хотел бы с вами остаться. Только у меня есть вопрос.
Валяй, хоть десять, Аксель с удовольствием нюхал крепкий чёрный кофе в маленькой чашке. Он выглядел человеком, у которого с плеч свалилась гора.
Мне тут Костя насказывал ну, про артиста и зрителя, между которыми устанавливается связь. А я так смогу? Как вы?
Никто этого не знает, серьёзно сказал Аксель. Если дорога с намидействительно твоя дорога, наверное, сможешь.
Он одним махом осушил чашку, вскочил и хлопнул в ладоши.
На сегодня наш трудовой день закончен. Время отсыпаться.
Мы с Костей в один голос запротестовали.
Я хотел показать пацану город, сказал Костя. Настоящий Краков, а не эту блестящую обёртку. Прогуляю его по крышам и чердакам Такой можно увидеть только ночью, сам знаешь.
А ты хочешь? Спросил меня Аксель.
Хочу! подтвердил я, вспомнив картину с видом на город с высоты птичьего полёта.
Аксель покачал головой.
Завтра утром вместо тебя будет трупик. Разлагающийся трупик, даже питон Джагита побрезгует. А нам ещё работать
Он поморщился, глядя на мою кислую рожу. Махнул рукой.
Ладно, развлекайтесь. Этот городне то место, о котором нужно составлять впечатление по туристическим местам и двум кафе, пусть даже по-настоящему хорошим. Особенно если ты в компании такого отчаянного гуляки как Костя. Утром отправлю будить вас Маришку. А я пошёл спать.
Глава 4Где всё как в сказках: настоящая упавшая звезда, настоящая принцесса и настоящая погоня через ночь
Смотри! Да не туда. В небе, Костя взял меня за плечи и развернул в нужную сторону. Смотри наверх!
Фейерверк? загорелся я.
Где-то над головой родилось сияние, разгоняя тени по складкам черепиц и в старые печные трубы. Небо перечеркнула яркая полоса, разделив его надвое. Ещё какое-то время хвост был виден, но потом растворился в ночной дымке. Я ожидал грохот или ещё какой-то звук, но ночь по-прежнему томилась тишиной, лишь слегка разгоняемой сумбуром внизу, там, где догорал праздник.
Нет. Это звезда упала.
Если внизу всё выглядело правильно (вот он, Дом, два этажа под красной панамой крыши, дверь где положено, в окошках белые занавески или вазы с цветами, а то и детская мордашка или неспешно дымящий трубкой пан; а вот тутего сосед, тоже Дом, может быть, немного другой, но оттого не менее правильный), то наверху свил себе гнёздышко хаос. Нагромождения крыш разной степени покатости, нагромождения труб и неровные ряды антенн, на которых устраивались отдыхать птицы. Звучали крыши тоже по-разному, какие-то гулко, как пустые кастрюли, другие хрустели под ногами, как румяные вафли только что из печи. Мы путешествовали в этом мире, словно Полли по неизведанной стране, куда занесло их вместе с Тотошкой ураганом. Костя крался впереди, принюхиваясь, словно ищейка, иногда останавливаясь, чтобы помочь мне перебраться через промежуток между крышами или рассказать что-то интересное.
А сейчас мы заворожено пялились в небо.
Не успел загадать желание, расстроился я.
Не страшно, глаза Кости горели. Мы её сейчас отыщем!
Отыщем?
Конечно. Упала где-то в старом городе. Пошли.
А мы успеем?
Костя хитро улыбнулся.
А кто её кроме нас видел?
Никто?
Может, кто-то и видел. Но они наверняка порасторопнее нас. Загадали желание и успокоились. Верно?
Да, сказал я, улыбаясь.
Крыши ворчали под подошвами ботинок. Мы шагали с одной на другую, роняя в промежутки между ними взгляды. Крупная черепичная пыль тревожно шевелилась, сбегала из-под ног и ручейками низвергалась вниз. Спустились на чей-то чердак, спугнув сонных голубей. Опять крыша. Я нашёл застрявший в спицах антенны бумажный самолётик. Освободил его и смотрел, как он, скользя воздушными потоками, улетает прочь.
Шелест! Костя уже призывно махал мне со следующей крыши. Кажется, нашёл!
Очередной чердак. Единственное окошко распахнуто настежь, через него с осени внутрь налетело намело сухих листьев. Я юркнул туда без труда, а Косте пришлось покряхтеть, запихивая своё туловище. Чёрными громадами толпилась вокруг пыльная мебель, листва заворочалась при нашем приближении. Над головой отверстие в крыше размером с кулак, с ровными оплавленными краями, глазок, через который с любопытством заглядывала конопатая луна.
Костя опустился на колени, огонёк зажигалки обозначил чёрное горелое пятно на полу. Воздух вокруг был колкий, трескучий и пах озоном. Как после большой грозы.
Вот и наша звезда, торжественно сказал Костя, и показал мне на жёлтый кругляшек.
Я потянулся к нему, и тут же отдёрнул руку.
Монета Ой! Горячая!
Костя расхохотался, глядя, как я дую на пальцы. Наверное, завтра средний палец вздуется волдырём, будет болеть и чесаться.
Конечно, горячая. Всё-таки с неба свалилась. Раз уж она тебя отметила, возьми себе. Только не показывай Аксу. Он любит отнимать у детей деньги.
Но это же не всамделишный кусочек метеорита? сказал я, разглядывая монету с безопасного расстояния. Обычные десять грошей, рисунок чуть сплавился от жара, но всё ещё был различим. Поверх медного кругляшка, сращивая чеканный ноль с чеканной единицей, красовалось круглое отверстие.
Конечно же, нет, улыбнулся Костя и, запрокинув голову, посмотрел в небо через выжженное на крыше отверстие.
Просто валялась монетка Похоже, это свалилась звезда Бета созвездия Лиры. Вот так и меняются знакомые созвездия.
Он посмотрел на меня с усмешкой и прибавил:
Видно, для кого-то там, на небе, она была талисманом: вон и дырочка для цепочки есть Ну, как говорится, что упало, то пропало. Было ваше, стало наше.
Поймав кусачий трофей моим носовым платком, мы спустились с чердака и по узким улочкам отправились дальше.
Оказавшись в квартале частных домиков и коттеджей, Костя сказал.
Мы рядом с одним забавным местом. Здесь неподалёку живёт одна моя хорошая подруга.
Дома спали, тихо вздыхая таинственными отголосками улиц. В кронах деревьев путался ночной ветерок, относил в сторону назойливых насекомых. Над головой бесшумно мелькали летучие мыши.
Спать охота, я зевнул. Уже, наверное, часа два.
Мы ненадолго. Хочу познакомить тебя с одной принцессой.
Мы зашли в узкий проулок, две трети которого загораживал припаркованный, казалось, ещё в незапамятные времена старенький пикап. Фонари освещали брусчатку, отражались пучками холодного света в стрелах трамвайных рельс на прилегающей к проулку улице. В закоулках толпились мусорные баки. Под ногами валялись окурки, хрустело бутылочное стекло. Из сдвинутого люка канализационного колодца валил пар. Людей почти не было: под каким-то из дальних фонарей я разглядел прислонившегося к столбу подвыпившего пана, да ещё парочка прохожих размытыми тенями спешила с праздника прочь.
Каким-то образом мы вновь оказались на крыше. Только недавно под ногами жидким золотом текла красная брусчатка, и вот уже не менее красная черепица, похожая на вытекающую из жерла вулкана лаву. Будто под нами вздыбил спину какой-то исполинский кот. Мы перелезли через его хребет, действительно топорщащийся плохо подогнанными чешуйками, и выбивающейся из-под них неряшливого вида травой. Видно, когда клали крышу, занесли земли, а потом ветром надуло семян. Взгляду открылись узорчатые башенки. Костя провозгласил:
Этоеё замок.
Замок?
Конечно. Она же принцесса.
Это и в самом деле была миниатюрная копия замка, с ограждающей зубчатой стеной, к которой лепились с внешней стороны домишки, похожие на ползучие грибы. За стеной находился сад, состоящий почти целиком из крупных валунов (я где-то слышал, что это так и называется«сад камней», такие устраивают для себя то ли в Китае, то ли в Японии философы, которые у них зовутся буддистами). Валуны утопали в мелкой гальке, прореженной виде морских волн. Вроде как острова в океане. Прямо на камнях росли кучерявые деревца на тонких, иногда чуть не закрученных в бараний рог ножках; между корнями любовно выложен мох.