Джош рассказывал Энгусу о Карлссене: тот приезжал сюда на месяцпорыбачить, поохотиться, полюбоваться видами заливов Лох-Хурн и Лох-Невис, омывающими полуостров Нойдарт с его заснеженными горами.
Согнувшись под тяжестью рюкзака, Энгус устало брел дальше. Вдруг он поднял голову и обвел взглядом горный хребет. Великие вершины Нойдарта, последний кусочек дикой природы в Западной Европе. Глядя на загадочные вершины, Энгус понял, что до сих пор помнит, как они называются. Бабушка столько раз показывала ему Сгурр-ан-Фуаран, Сгурр Мор и Фрух Бэнь.
Звучало прямо как стихи. Энгус не очень любил стихи, но все на этих островах было пропитано поэзией.
Сгурр-ан-Фуаран, Сгурр Мор, Фрух Бэнь.
Он потащился вперед.
Вокруг царила непривычная тишина, прямо какое-то царство спокойствия. Никто не рыбачил с лодок, берег оказался пустым, даже машин не было слышно.
Энгус взмок и едва не поскользнулся. Он не переставал удивляться здешней погоде. Воздух был кристально чистым, и Энгус различал в синей дымке на горизонте паром, идущий из Армадейла в Маллейг.
Во многих домах, построенных среди елок и рябин, окна были закрыты зимними ставнями. Вот в чем причина тишиныбезлюдье. В этом отношении великолепный уединенный полуостров Слейт на юге Ская чем-то напоминал шикарные лондонские квартирыбогатые жильцы пользовались ими лишь по нескольку дней в году. Недвижимость являлась выгодным вложением инвестиций, обычным способом хранения денег. На других островах архипелага не столь красиво, но забавно, что именно там жизнь бьет ключоми дома стоят гораздо дешевле.
Красота этих мест была их проклятием.
Но все равно здесь было красиво. И уже начинало темнеть.
Путь занял пятьдесят тяжелых минут: ботинки постоянно вязли в серой грязи, а один раз он вообще свернул не тудастал держать направление на Салмадейр и увидел в сгущающемся сумраке два ряда ржавой колючей проволоки, а за нимистеклянную стену гостиной в особняке миллиардера.
Вместо того чтобы обогнуть Салмадейр по пляжу, он зачем-то взял слишком влево.
Энгус вспомнил, что Джош говорил ему про ночь на грязевых отмелях. Запросто можно погибнуть. Люди погибают.
И как часто? Раз в год? Раз в десять лет? Перейти улицу в Лондоне куда страшнее, чем гулять на Торране. И преступности тут нет, и экология хорошая. Детям на острове будет лучше. Кирсти здесь будет лучше.
Медленно преодолевая знакомый путь, Энгус продрался сквозь кусты утесника и взобрался на скользкие камни, сплошь покрытые ракушками морских уточек. Он где-то до крови ободрал руку, устал и исцарапался. Северный ветер пах пометом чаек, фукусом и ароматом свежесрубленных сосен, которые везли из Скорейга и Ассинта.
Он почти дошел. В свете заходящего солнца он видел приливную дамбу, сложенную из серых валунов и камней помельче, усеянную раздавленными крабьими панцирями. Пересекая дамбу, змеилась тонкая зеленая труба, то уходя в песок, то появляясь наружу. Энгус понял, что это водопровод, и моментально вспомнил эту часть пути. Сколько раз он ходил мимо этой трубысперва мальчишкой, затем студентом. И теперь он опять сюда вернулся.
Косые солнечные лучи освещали маяк и домик у его подножья. Через каких-то две минуты Энгус откроет дверь и переступит порог нового жилища. Здесь обоснуется его семья, они все постараются начать новую жизнь.
Он задумчиво достал мобильник. Сигнала нет. Разумеется. А чего он ждал? Торранодинокий и изолированный остров, самое отдаленное место, какое только есть в Британии.
Энгус поднялся к домику смотрителя маяка, обернулся и окинул взглядом грязевые поля.
Да. Труднодоступное местечко. И хорошо. Энгус был рад, что уговорил жену принять решение о переезде. Здорово, а ведь он убедил ее в том, что решение принадлежит в основном ей. Он полгода хотел, чтобы они сбежали из Лондона, и наконец добился своего. На Торране они окажутся в безопасности. Никто не будет задавать вопросы: ни настырные соседи, ни друзья и родственники, ни полиция.
5
Кирсти.
Посмотрев вверх, я увидела в зеркале бесстрастное, без тени улыбки лицо Кирсти.
Мы почти добрались, дорогая!
Я говорила это все время с тех пор, как мы выехали из Глазго. Если честно, мне самой действительно казалось, что мы «почти приехали». На картах Гугла все выглядит так близко и, ведь мы уже пересекли половину Шотландии, разве нет? А может, и большепо карте дюйма на два.
Однако дорога все бежала и бежала вперед, словно в бесконечной страшной сказке, рассказываемой несусветным занудой. Мы затерялись на зловещих просторах Раннох-Мура.
Мне пришлось напомнить себе, почему мы здесь.
Пару дней назад Энгус предложил добавить нам денег на самолет до Инвернесса, где бы он нас встретил, а вещами занялись бы специально нанятые рабочие.
Но я заупрямилась. Я почему-то подумала, что это будет явным жульничеством. Какая-то часть меня стремилась сесть за руль и вместе с Кирсти и Бини проехать весь путь. Кроме того, если бы мы полетели, потом все равно кому-то пришлось бы рано или поздно ехать на машине. В итоге я настояла на том, что мы с Кирсти отправимся в путь, образно говоря, из правого нижнего угла карты и достигнем самого верха. А затем мы встретимся с Энгусомв Орнсее, возле отеля «Селки», на автопарковке со знаменитой панорамой на соседний Торран.
Теперь я пожалела о принятом решении.
Все здесь слишком просторное и чересчур унылое! Раннох-Мурсмесь зелени и мрачной серости. Равнины предположительно ледникового происхождения. По кислым торфяникам текут коричневые речкиместами казалось, что вместо воды в речке течет торфяная пыль.
Я посмотрела в зеркальце на Кирсти, затем на себя.
Мне очень не хочется вспоминать, но придетсяи я опять пройду все до конца. Мне нужно понять, что творится с Кирсти и является ли ее перемена непосредственным результатом той трагедии, которая сломала нашу жизнь.
Начнем.
Это случилось летним вечером в Инстоу.
Мои родители переехали в маленький приморский городок на севере Девона почти десять лет назад, когда вышли на пенсию. К тому моменту карьера отца накрылась медным тазом, но родители накопили денег, их как раз и хватило, чтобы купить домдаже побольше, чем у них был раньше, в чудесном местечке, где широкая ленивая река образует дельту и встречается с морем.
Дом был высокий, трехэтажный, с балконами, с которых открывался прекрасный вид. На участке был разбит сад, он заканчивался на склоне, поросшем травой, где водилось несметное число кроликов. С верхнего этажа я любовалась морем в обрамлении зеленых мысов, а сидя в летнем туалететаращилась на лодки с красными парусами, идущие в сторону Бристольского канала.
Выбор родителей я одобрила: приятное жилище, симпатичный городок. В пабы частенько наведывались моряки и яхтсмены, державшиеся по-свойски, без всякого зазнайства. Климат оказался мягким благодаря преобладанию юго-западного ветра, а с пристани можно было ловить крабоввсего-то и надо леску да ломоть ветчины.
Сразу же и безоговорочно Инстоу стал нашим домом на время отпусков. Относительно дешевым и безмятежным пристанищем для нас с Энгусом. Мы знали, что можем взять с собой девочек и они будут под присмотром дедушки с бабушкой, которые души в них не чают.
И они действительно обожали внучекдевочки были такими красивыми, такими замечательнымикогда не орали, конечно. Вдобавок мой младший братишка-шалопай мотался по белу свету и не собирался обзаводиться семьей, так что мои близняшки были их единственной отрадой.
Мой отец всегда с нетерпением ждал нашего приезда, а Эмимоя мать-американка, более тихая, робкая и скрытная, чем он (я, кстати, похожа на нее), тоже проявляла не свойственный ей энтузиазм.
В общем, когда отец позвонил мне и беззаботно поинтересовался, что мы намерены делать летом, я тотчас согласилась поехать в очередной раз в Инстоу. Это был седьмой или восьмой раз, мы не считали. К тому же нам нравилось то, что девочки будут под присмотром, причем абсолютно бесплатно. Мы сможем позволить себе роскошный долгий сонсон взрослого человека в отпуске, пока близнецы будут гулять с бабушкой и дедом.
В самую первую ночь нашего последнего отпуска это и случилось.
Я с детьми приехала в Инстоу с утра. Энгус задерживался в Лондоне и обещал прибыть позже, мать с отцом отправились в паб.
Я спустилась на кухню.
Да, я находилась на просторной кухне в доме моих родителей, поскольку именно оттуда открывался один из лучших видов, а еще там был замечательный стол. Я читала книгу и прихлебывала чай, вечер был просто бесподобным, небо над заливом окрасилось в голубовато-розовый цвет. Близняшки, успевшие загореть на пляже, играли, как я предполагала, в саду.
Все было абсолютно СПОКОЙНО.
А потом я услышала крик одной из моих дочерей.
Он навсегда застрял в моей памяти. Он никогда меня не оставит.
Никогда.
Здесь и сейчас, посреди Раннох-Мура, я вцепилась в руль и нажала на педаль газа. Как будто я могла обогнать ужасы прошлого, и они прямо сейчас пропадут из зеркала заднего вида.
Но что же было дальше? Вдруг я тогда что-то просмотрела, упустила? Может, я вспомню и смогу решить чудовищную головоломку.
Сперва я, сидя на кухне, ничего не поняла. Девочки должны были наслаждаться теплом уходящего летнего дня на лужайке, но оглушительный крик раздался откуда-то сверху. Не помня себя от ужаса, я ринулась вверх по лестнице и принялась лихорадочно искать близняшекздесь нет, здесь нет, нигде нет! но затем интуитивно что-то почувствовала и кинулась в пустующую спальню. Там тоже имелся балкон, расположенный на высоте двадцати футов.
Распроклятые балконы! Если я что и ненавидела в Инстоу, так это балконы. Они были везде. Энгус их тоже терпеть не мог.
Мы никогда не разрешали близняшкам подходить к ним близкожелезные перила оказались слишком низкимии для взрослых, и для детей. Но они манили наших девочек, ведь оттуда было так здорово смотреть на реку! Моя мама тоже любила там посиживать, глотая шведские триллеры и запивая их «Шардоне» из супермаркета.
И когда я бежала по лестнице, моя первая мысль была о балконах, которые я люто ненавидела. Первое, что я увидела в спальне, был силуэт одной из моих дочерей, она стояла на балконе в белом платьице и кричала.
По иронии судьбы она прекрасно выглядела в те мгновения. Лучи закатного солнца освещали ее волосы, и казалось, что на ней божественная корона, сияющий нимб, как у Младенца Иисуса на викторианских книжных иллюстрациях.
Моя маленькая красавица захлебывалась леденящим душу криком.
Мам, мам! Иди быстрее! Лютик упала, Лютик упала! Мама, спаси ее, МАМАМАМАМАМА!
На какой-то миг я застыла и молча смотрела на нее.
Наконец, очнувшись, выглянула за перила.
Да, там была моя вторая дочьупавшая на мостовую. У нее изо рта натекла красная блестящая лужа кровикак «речевой пузырь» в комиксах. Ее ручки и ножки были неестественно выгнуты в форме свастики, она напоминала схематичное изображение упавшего человека, некий символ.
Я сразу поняла, что Лидию нельзя спастикак только увидела ее неестественную позу, но я бросилась вниз, обняла ее еще теплые плечики, попыталась нащупать слабеющий пульс. И тут как раз вернулись из паба мои мать с отцом, они поднимались по дорожке, и их взору предстала эта непередаваемая сцена. Они застыли, пораженно глядя на нас, моя мать что-то завопила, а отец начал названивать в «Скорую», и мы разругалисьдвигать Лидию с места или нет, и моя мать снова кричала.
Мы в слезах отправились в больницу и разговаривали в холле с двумя нелепо молодыми врачамипарнем и девушкой в белых халатах с выражением усталости и стыда на лицах. Они бормотали свои молитвы.
Критическая субдуральная гематома, обильные звездчатые разрывы, ярко выраженное ретинальное кровоизлияние
Внезапно Лидия очнулась и привела нас всех в смятение. Тогда в больницу уже примчался побелевший Энгус. Мы сидели в палатея, Энгус, мой папа, врачи и медсестры, и вдруг моя дочь вяло зашевелилась. Ее затуманенные глазки широко открылись. У нее во рту торчали какие-то медицинские трубки, она посмотрела на наспечально и меланхолично, будто прощаясь, и потеряла сознание. Больше она в себя не пришла.
Ненавижу те воспоминания. Я помню, как женщина-врач, не скрываясь, подавила зевок во время разговора с намипосле того, как Лидию объявили умершей. Вероятно, у нее была долгая смена. Второй врач заявил, что нам «не повезло».
Как бы омерзительно ни прозвучали его слова, с технической точки зрения он был прав. Я поняла это спустя много недель, когда ко мне вернулась способность забивать буквы в поисковик. Большинство маленьких детей выживают при падении с высоты до тридцати футов, даже до сорока. А Лидии не повезло. Нам не повезло. Ее падение оказалось крайне неудачным. От моих же изысканий мне стало только хуже, чувство вины сделалось невыносимым. Лидия умерла потому, что нам не повезло, и потому, что я не присматривала за ней должным образом.
Мне захотелось зажмуриться, отгородиться от мира, но нельзяя за рулем. Поэтому я гнала машину дальше. Задавая вопрос миру, своей дырявой памяти и реальности, которая меня окружала.
Которая из девочек упала? Возможно ли, что я обозналась?
Первая и самая значительная причина, почему я решила, что это была именно Лидия, лежала на поверхности. Так мне сказала выжившая близняшка.
Мам, мам, иди быстрее! Лютик упала!
И естественно, я ей поверила, ведь по-другому различить девочек я вообще не могла. Дело в том, что в тот день мы одели их в совершенно одинаковые белые платьица. Ни желтого, ни голубого.
Идея принадлежала не мнеблизняшки сами на всем настояли. Еще за несколько месяцев до нашего отпуска они просили, даже требовали, чтобы мы одинаково их одевали, делали им одинаковые прически, в общем, хотели выглядеть одинаково. Мама, садись между мной, почитай мне. Может, они действительно стремились полностью раствориться друг в друге, и им надоело быть отдельными личностями? Конечно, иногда по утрам близняшки сообщали нам, что видели один и тот же сонкак раз перед нашим отпуском, но я не знала, стоит ли им верить.
Я до сих пор ничего не понимаю. Возможно ли такое, в принципе? Чтобы близнецы видели одинаковые сны?
Или же нет?
Я нажала на педаль и свернула за угол, подгоняя себя, словно на побережье я смогу найти ответ на вопрос. Но если уж говорить начистоту, то ответ запрятан у меня в голове.
Мы с Энгусом подчинились спонтанному желанию девочек, поскольку думали, что это лишь один из этапов их развития, как ребяческие приступы гнева или появление молочных зубов. Помимо прочего, уже тогда мы могли различить их по характерам. В спорах друг с дружкой близняшки вели себя по-разному.
Но когда я взлетела вверх по лестнице и увидела одну из моих дочерейв белом платьице, босую и потерявшую голову от страха, мне было не до личностных характеристик. Кричала одна из девочеквот и все. Лютик упала! Поэтому я и догадалась, кто передо мной. Кирсти.
Или я обозналась?
Не знаю. Я словно заблудилась в зеркальном зале, где каждая стенадуша ребенка. Гнетущее молчание давило на меня.
Мам, мам, иди быстрее! Лютик упала!
Моя жизнь тогда треснула пополам. Я потеряла свою дочь. И все сделалось черным.
Как и сейчас. Я содрогалась от горя. Воспоминания настолько сильны, что режут без ножа. Я вот-вот заплачу, мои руки на руле дрожат.
Хватит. Надо остановиться. Мне нужно выйти из машины и глотнуть воздуха. Где я, вообще, нахожусь? Где мы? На окраине Форт-Уильяма?
Боже мой. Надо ОСТАНОВИТЬСЯ.
Резко дернув руль, я свернула, погнала автомобиль прямо к заправке «БиПи» и, разбрасывая колесами гравий, чуть не врезалась в бензоколонку.
Машина постепенно остывала. Молчание было невыносимым.
Мам?
Я подняла глаза к зеркальцу заднего вида. Кирсти внимательно наблюдала, как я смахиваю слезы тыльной стороной кисти. Я не могла оторваться от созерцания Кирсти и неожиданно подумала, что она точно так же смотрит на свое собственное отражение, если на пути попадается зеркало. И на свою мертвую сестру она, наверное, тоже так смотрела
Кирсти улыбалась мне.
Но почему? Молча, почти не моргая, она глазеет на меня в упор и улыбается? Неужели пытается вывести меня из себя?..
Внезапно во мне колыхнулся страх. Абсурдный, нелепый, но несомненный.
Мне нужно выйти. Прямо сейчас.
Мама выпьет кофе, хорошо? Мне просто хочется кофе. Тебе что-нибудь купить?
Кирсти ничего не ответила. Сжатыми в кулачки руками она крепко прижимала к себе Лепу. И улыбалась своей холодной и пустой улыбкой с видом всезнайки. Так порой вела себя Лидияболее спокойная, задумчивая и эксцентричная из близняшек. Моя любимица.