Загрохотали выстрелы.
Автоматная очередь изрешетила дядю Волка. Свинец разнес его коленную чашечку, паховую кость, прострелил ребра. Три пули угодили в морду. Убийца дернулся, исполнил короткий удивленный танец и упал.
Не веря, что он спасен, Лунев посмотрел на спешащих сквозь метель автоматчиков. Узнал лейтенанта Кошмана и замыкающего отряд егеря Приступу.
Холодные руки схватили его сзади.
Папочка!
Капитан обнял Костю, спрятал горящее от стыда лицо на его груди:
Прости меня, сыночек, прости
Не плачь. Никогда, никогда не плачь, папа.
Не буду. Клянусь.
Капитан снял куртку, укутал в нее мальчика. И вдруг услышал тот голос из прошлого, вспомнил окончание фразы. И проклял себя, решив, что, если бы вспомнил раньше, Ира была бы жива.
Он встал, кивнул Кошману. Опешившие солдаты разглядывали голого мужчину. Запрокинутое расстрелянное лицо. Правый глаз мертвеца вытек, а в левом, стекленеющем, отражалась луна. Багровая, но постепенно бледнеющая до привычного цвета.
Месяц назад чудом спасшийся от дяди Волка Костик сказал:
«Там папа крестный папа».
Боже мой, прошептал Кошман.
На пропитанном кровью снегу лежал его командир, полковник Требейчик.
Дмитрий КостюкевичВ иллюминаторе
12 февраля
Второй день на станции. Мой второй визит на «Мир». И раз уж я начал дневник своей «второй жизни» в космосе с числа два пускай оно принесет удачу. Удачу в квадрате!
Послезавтра закончится «Кошкин дом» уйдут Безяев и Луцкий. Уплывут в транспортный корабль, расстыкуются и начнут снижение, любуясь цепочкой огненных шаров, скользящих по обшивке спускаемого аппарата.
А мы останемся на «Мире» до конца лета.
Второй раз «принимать» комплекс намного проще. Не надо учиться перемещаться по станции, пытаться понять все и сразу, глушить в себе страх не справиться. Правда, есть и минусы. Теряется новизна ощущений, радость открытий, эйфория невесомости. Красоты за иллюминатором по-прежнему завораживают (и серебро облаков на теневой части орбиты, и гроза над океаном), но ты видишь их не в первый раз.
Из-за трудностей с пилотируемой машиной (не было головного обтекателя) мы причалили к «Миру» на десять дней позже. Возможно, именно поэтому ребята, Безяев и Луцкий, ведут себя странно: точно не рады встрече, точно не домой завтра летят, а в открытый космос выходят. Не так встречают преемников. Нас два года назад принимали иначе были и улыбки, и теплые слова, и хлеб-соль с вином в шприцах на подносе из крышки рационного контейнера. А сейчас выгорели как будто ребята лицом к лицу с космосом, словно уже приземлились, а станция осталась сном. Помалкивают, на вопросы отвечают безразлично, почти машинально, про Землю ничего не спрашивают вот это самое странное! Наш командир, Алексеевич, первый подметил. Сказал: «Словно по новым лицам и не истосковались. Новости им не нужны, а ведь внизу без них полгода прошло».
В первый день я не мог долго уснуть, все думал об этом. Вспоминал свою первую экспедицию, как всем экипажем готовились к возвращению после шести месяцев на орбите, как с нетерпением ждали смену, как радовались тогда прилетевшим Нурлану и Юрке.
Ну да ладно
Что-то, безусловно, изменилось.
Изменилась станция. Она другая. Чужая, что ли. И дело вовсе не в добавочном модуле, оборудовании Возможно, все дело в том, что теперь у меня иная роль. Я уже не новичок, а опытный «волк», должен сам помогать: минимизировать адаптацию Володи, подсобить как «старший товарищ». Возможно, дело в этом.
Надеюсь, все получится.
Как иначе! Земля ведь по-прежнему смотрит на нас, красуется в иллюминаторе. Большая и родная, как и два года назад.
14 февраля
Луцкий и Безяев даже не попрощались: ни с нами, ни со сменой Центра управления полетами. Закрыли за собой люк, проверили герметичность, надели скафандры и привет.
Вооружившись фотоаппаратами и видеокамерами, мы ждем появления в «окне» транспортного корабля, чтобы снять его маневр около комплекса, а после вход в атмосферу. Крюки, удерживающие транспортник, давно открыты, корабль отошел от станции, но мы его не видим.
Вдруг слышим голос Безяева: «Сейчас врежемся». Спокойный такой голос не вяжется со смыслом сказанного. А транспортника все нет.
Алексеевич командует: «На корабль! Всем!»
Мы гребем в бытовой отсек, закрываем люк и чего-то ждем. По мановакуумметру контролируем давление, затем возвращаемся в станцию. В иллюминаторах транспортный корабль, в шестидесяти восьмидесяти метрах. Руководитель полета и операторы связи из ЦУПа спрашивают, что мы видим. На Земле нервничают. Транспортник отдаляется от комплекса и теряется из виду, мы в тени.
Разлетаемся по отсекам. Когда выходим из тени, снова находим ребят транспортник похож на яркую звезду, прикрепленную к черной простыне. Между «Миром» и кораблем метров пятьсот.
Мы с Володей в базовом блоке, Володя снимает фотоаппаратом. ЦУП приказывает снова укрыться в спускаемом аппарате, но мы не можем оторваться от «окон». Транспортник снова приближается к станции, которая полностью вышла из тени, расстояние стремительно уменьшается.
Ребята включают тормозной двигатель, чтобы сойти с орбиты. Корабль раскручивается. Мы можем только с ужасом наблюдать за этим приближающимся вращением. Если произойдет столкновение, спускаемый аппарат не спасет.
Но они проскакивают! Всего в каких-то двадцати тридцати метрах. Мы с Володей плывем в каюту командира и видим в иллюминаторе, как удаляется транспортный корабль. Мы были очень близки к Жутко это понимать.
Безяев и Луцкий не ведут репортаж о спуске. Об их приземлении нам сообщает ЦУП. Оператор дотошно расспрашивает о том, что мы слышали и видели. Произошло столкновение так утверждает телеметрия. ЦУП говорит, что неисправно работала ручка управления, и корабль на облете задел станцию. Мы этого не почувствовали.
Давление, к счастью, не падает. Мы поглядываем на приборы каждые десять минут. Словно заново родились. Но Земля встревожена могли потерять комплекс.
15 февраля
Пятый день на «Мире». Входим в работу, осматриваемся, подстраиваем под себя. Не хочется жаловаться, но предыдущая смена оставила много вопросов, подошла к сдаче станции безответственно. Нота недовольства Безяеву и Луцкому.
Выполняем медицинскую программу по адаптации к невесомости. У Володи острый период (отекает лицо, болит голова), я вхожу без проблем.
Мой талисман игрушка, которую дал в полет сын, пес Гуфи, друг Микки-Мауса, поглядывает в «ночной» иллюминатор. Запоминает, чтобы потом рассказать Данику. И ведь будет что! Как прекрасна ночная Москва, как ошеломительна Арктика лед, горы и сыплющий из облаков снег! Настоящая фантастика!
16, 17 февраля
Со стулом и аппетитом норма. К невесомости полностью привык.
Неприятное открытие: Володя обнаружил в интерьере белый налет. Плесень. Ее нашли также на тягах тренажеров и в углах обитаемых отсеков.
Связь с ЦУПом плохая, едва дозвонились. На Земле заинтересовались плесенью, но как-то вяло. Дали пару советов, просили прислать образцы.
Сделали гигиеническую уборку. Алексеевич орудовал пылесосом, я и Володя салфетками. Там, где бактерии успели сильно разгуляться, обработали фунгистатом.
Вроде вывели эту гадость, но с плесенью надо быть начеку. Космические микробы хоть и похожи на земные (зеленовато-белая пленка), но дай им волю колония живо разрастется.
18 февраля
Сегодня состоялся ТВ-сеанс связи ЦУП Борт ЦУП, поговорили с семьями. Качество картинки и звука было плохим. Настя вела себя как-то неестественно. Словно и не женаты восемь лет. Крутила головой, отвечала односложно, не спросила о касании транспортника со станцией (а ведь журналисты настоящую орбитальную драму раздули). Даник сидел и смотрел на свои колени. А потом картинка накрылась. ЦУП извинился и чуть позже наладил телефонные переговоры. Разговор с Настей без телекамер немного успокоил, но она меня не слышала, говорила сама, будто переключилась, расслабилась, сказала, что в гости приехали мои родители, и вообще все хорошо. Вот и славно.
По поводу столкновения тут ясности нет. Когда будем перестыковываться, снимем на видео элементы конструкции там, где случилось предположительное касание. Возможно, придется «выйти», чтобы детально проинспектировать корпус. Я готов к «прогулке снаружи станции».
20 февраля
Прошлой ночь снился спуск на Землю двухлетней давности. В деталях. Построение для ориентации. Включение и отработка двигателя. Репортаж Димы. Сход с орбиты и вертикальная дорога к Земле. Я снова слышал, как с треском пиротехники разделяются отсеки. Видел в иллюминатор, как кусками отлетает экранно-вакуумная теплоизоляция. А потом увидел лицо Володи, оно было снаружи, за окном, и его покрывало что-то серое
Неприятная концовка, проснулся встревоженным.
Такое ощущение, что на «Мире» (кроме меня, бортинженера Володи Мозякина и нашего командира Константина Алексеевича Дулая) есть кто-то еще. Поганое ощущение. Хочется сбросить его, облететь комплекс, все его отсеки и модули, чтобы удостовериться в том, что и так очевидно, кроме экипажа из трех человек, на станции большего никого нет.
Связь с Землей нулевая. Многочисленные операторы ЦУПа и Наземных измерительных пунктов куда все делись? Почему молчат?
Прошло десять дней. Полностью адаптировались, распорядок дня налажен, работаем по австрийской экспериментальной программе. Особенно эффектно выглядит забор крови из вены.
Скучаю по дому. По Насте и Данику.
21 февраля
С плесенью справиться не удалось.
Нашли плесневой грибок на кабелях и разъемах рабочего отсека. Но особо старательно вредитель потрудился над иллюминатором модуля «Квант». Оптические характеристики упали, на «окне», а также на эмалевом покрытии оправы видны растущие колонии. Кварцевое стекло словно протравили там, где обосновались мицелии.
Снова навели чистоту. Потом облетели весь комплекс искали других «гостей». Я добрался до модуля «Спектр». Когда влетаешь в модуль или блок по стенке, а не по потолку, получается забавный эффект: словно попадаешь в разные помещения. Это как войти в квартиру вверх ногами и не узнаешь сразу, где очутился.
В темноте я стал искать панель освещения, которая находится за люком. Неожиданно рука наткнулась на что-то странное, теплое, живое под тканью. Меня прямо пробрало, я отдернул руку и с опаской заглянул за люк.
Хорошо, что не вскрикнул. Там прятался Володя, в темноте я нащупал его ногу. Через пару секунд мы оба хохотали.
Так Володя пошутил надо мной.
Вечером ЦУП передавал что-то бредовое, безумное даже
Завтра допишу, пора на боковую (ха, в невесомости это выражение точно не появилось бы, видели бы вы каюту космонавта и его отдых в спальном мешке), уже три часа нового дня.
22 февраля
Так вот, связь с ЦУПом восстановилась на несколько минут.
В эфире был только вой помех и голос, не похожий на голос ни одного из операторов. Что-то монотонное и невнятное. Иногда казалось, что нам читают какую-то инструкцию задом наперед.
Володя нервничает. Алексеевич хмурится. Мне тоже радоваться нечему. Поговорили на резких тонах, все трое. Это нехорошо. Нарушили джентльменское соглашение (о запрете на ругань и претензии до обеда), которое приняли еще до стыковки. Микроклимат отношений экипажа очень важен, здесь недопустима бестактность. Потом остыли извинились, Володя, правда, скорей пробурчал что-то себе под нос.
День прошел смазано.
Вечером «добавил» командир: Алексеевич поделился сном, в котором я теряю поручни во время «выхода», и меня уносит в открытый космос. Не самые приятные образы если отлетел, то станция не спасет. Спасибо, Алексеевич.
23 февраля
Заменили блоки станции согласно регламенту.
Завтра перестыковка.
24 февраля
Володя трудится в спускаемом аппарате. Я работаю с видеокамерой инспектирую.
Отстыковались от «Кванта», стали облетать станцию к переходному отсеку. Ищем следы столкновения транспортника с «Миром». Если не найдем, придется «выходить» с Алексеевичем.
Командир настоящий ас, летит вокруг комплекса, я снимаю, правда, качество не ахти. Ничего не находим и стыкуемся. И тут я что-то замечаю в «окно» бытового отсека. Мы бросаемся к иллюминатору.
К наружному покрытию станции прилип скафандр.
Пытаемся сообщить ЦУПу, но связи по-прежнему нет, доклады уходят в пустоту.
Скафандр за бортом!
Что происходит?
2628 февраля
Несколько дней готовились к «выходу».
Температура внутренней обшивки в том месте, где к ней прилип (как?) скафандр, не вызывала опасений.
Вовремя заметили «сюрприз» с выходным люком. Кто-то из прошлой смены, Безяев или Луцкий, забыл зафиксировать ручку штурвала. Если бы мы случайно толкнули штурвал, что нетрудно при тесноте, то в щель приоткрывшегося люка из станции рванул бы воздух. А дальше даже думать тошно. Может, успели бы в базовый блок, а потом в транспортный корабль и домой, а может, и нет.
Будет нам уроком на будущее. Хорошо хоть обошлось. Космос он ведь не прощает. ЦУП «ожил», но прислал лишь ролик с фотографиями родных и друзей, на телефонные звонки не отвечал. Мы решили пока не сообщать о просчете предшественников.
Подготовили инструмент, скафандры. Ответственное дело: герметичность, связь, прочее. Близкое «дыхание открытого космоса» едва не поссорило с Алексеевичем, опять нервозность. А потом командир замкнулся, работал молча.
Прикрепил фотографии Насти и Даника в каюте.
Из головы не выходит скафандр за бортом. Вот и антропоморфный пес Гуфи вглядывается в «ночь». Принюхивается.
29 февраля
К 3.30 мы с Алексеевичем надеваем белье, костюмы водяного охлаждения (комбинезон и шапочка с трубочками), медицинские пояса и влезаем в скафандры. Я помогаю командиру, потом вхожу сам. Надуваемся и глядим в «окно» шлюзового отсека. Там, под нами, Африка.
Страха нет. Я знаю, что буду осторожен ради Насти и Даника.
Операции шлюзования проходят нормально. Мы проверяем герметичность люков и скафандров и сбрасываем давление в шлюзе до нуля.
В 5.05 открываем люк и оказываемся в вакууме. Станция находится в тени. Космос встречает нас бездной звезд в ночи, звезд много, и светят они ярче, чем когда смотришь через иллюминатор.
Алексеевич фиксирует люк крючком и устанавливает защитное кольцо. Я выбираюсь следом.
Снаружи станция ершится солнечными батареями и модулями, вокруг плавают частички краски и экранно-вакуумной теплоизоляции.
Цепляя карабины, пробираемся по трассе. Восходящее солнце заставляет опустить светофильтры. Люк в шлюз остается позади. Мы осторожно (с острыми кромками звездных датчиков следует держать ухо востро) продвигаемся к бытовому модулю. Связь паршивая, я слышу только обрывки слов командира и сыплю вопросами, от чего Алексеевич только раздражается. ЦУП молчит.
Цель уже близко. Я отстаю, используя в основном инерцию скафандра. И снова приходит тень я включаю освещение на шлеме и едва не врезаюсь в спину командира, в шторку, закрывающую агрегат АСОЖ. Выныриваю сбоку, косясь на ненадежный с виду карабин и страховочный фал, ведущий к кольцевому поручню. Вижу лицо Алексеевича за стеклом, оно бледное.
Фонари освещают корпус, в который вмялся скафандр «Орлан-ДМ», словно кто-то швырнул его в станцию. Жесткая кираса, составляющая со шлемом единое целое, вдавлена в наружное покрытие. Рукава и оболочки штанин плавают в вакууме. Герметичность вроде как не нарушена.
Я смотрю на скафандр, потом на командира. Он кивает. Я тяну скафандр за рукав. С усилием, но удается отлепить его от станции. Креплю страховкой к своему скафандру и разворачиваю. Светофильтр опущен и не открывается, мы ничего не видим. Рукав пустой на ощупь. Кирасу покрывает какая-то слизь, видимо, она выполняла функции «клея».
После небольшого отдыха возвращаемся. Под нами плывет ночная Канада, видны огни рыбацких лодок. Мы словно летим над планетой, мы я, Алексеевич и пустой скафандр.
Горизонт голубеет, раздается красным. Такому действу можно поклоняться. Проплывая возле иллюминатора своей каюты, я заглядываю в круглое окно и вижу Гуфи. Игрушку покрывает желтая плесень. Мне становится не по себе.
Осматриваю резиновые кольца, открываю люк и вхожу в шлюз. Время: 6.55.
Шлюзуемся, ждем, когда выровняется давление, выбираемся из скафандров. Хочется в туалет, хочется глотнуть коньяка, хочется сделать так, чтобы мы вернулись без жуткой находки.
Оставляем скафандр в шлюзе. На борту.