Солнце садится. В брюхе урчитмало еды, много травы. Кейс сзади сходит с ума, пытаясь делать вид, что все в порядке. Тазер привел нас к торговым рядам. Может, он хочет, чтобы мы угнали какой-нибудь автомобиль, я уже положил глаз на прелестный маленький «мустанг», но мы проходим через парковку и заворачиваем. Сверху то включается, то гаснет фонарь, как будто кто-то щелчками включает и выключает солнце, чтобы испортить мне вконец зрение.
Мусорные баки и бутылки, картонные коробки и запах гнилых фруктов. Такой хлам всегда попадается нам в аллеях. Такой хлам заставляет нас чувствовать себя как дома везде, где бы мы ни находились. Но вот впереди слышится шорох. Всхлип. Тазер отходит в сторону и садится, свесив язык в кривой ухмылке.
У меня нет оружияхреново, что нет. Тазер никогда не просил меня драться для него, но придет день, когда попросит, и когда это дерьмо случится, у меня не будет ничего, кроме ножей.
Еще всхлип и гуканье. Головорезы не издают таких звуков, так что драться мы, вероятно, не будем. За мной идет Кейс: «А?» Но я не отвечаю. Мне нужно сохранять невозмутимость перед ним и Тазером. Я делаю несколько шагов вперед, пока тени не обретают истинные формы.
Это женщина, ребенок и собака.
Женщина белее бумаги там, где нет грязи, а грязи на ней много. В ее широко раскрытых глазах застыл испуг, она тянется к ребенку.
Ребенок на земле подле часто дышащей собакикоричневой суки, кажется овчарки, изо всех сил присосался к ее животу. Черт побери, она его выкармливает. Кейс встает почти рядом со мной, лишь чуть позади, невнятным шепотом озвучивая мои мысли.
И что нам делать? бормочет он.
Я смотрю на Тазера. Обычно понять, что думает собака, если она не попрошайничает или не злится, сложно, но что-то в глазах Тазера, что-то темное и запутанное, посылает приказ прямо в мой мозг, и он звучит отчетливее слов.
Мерзость, говорит он мне. Убей его.
Боже! Я не успеваю совладать с собой, и у меня перехватывает дыхание, Кейс замечает это. Я поворачиваюсь спиной к женщине и обреченному на смерть младенцу и говорю Кейсу, чего хочет Тазер, приготовившись к его возмущению и страху.
Но Кейс только смотрит через мое плечо на ребенка и кивает.
Мы легко с этим управимся, говорит он. Вокруг никого. Можем заодно и женщину прикончить.
Нет, только его.
Я говорю не слишком быстро, но медленнее, чем хочется. Я никогда раньше не проливал крови, если только кулаками или ногами, и я никогда не убивал. Тазер, видимо, считает, что я готов. Видимо, это проверка. Я отказываюсь от мысли повернуть голову и опять посмотреть на него. Не такой уж я слабак, и мне не хочется им казаться.
Боже, мне и не представить, какой шрам я получу за это. Чем сложнее задание, тем сильнее впиваются собаки в тело, рвут его, оставляют отметину и шрам. Мои руки испещрены проколами и царапинами, но они мелкие, с возрастом могут совсем исчезнуть. Тогда мне будет нечем оправдать свою жизнь, нечем остановить других, чтобы они не издевались надо мной, будто я кусок дерьма, никчемный слабак.
Я подержу женщину, говорит Кейс, опять заглядывая мне через плечо, а ты сможешь заняться ребенком.
Он предлагает его мне. Он знает свое место, он уважает меня, отдает мне должноене покушается на то, чего пока еще не заслужил. Тазер ни за что не взял бы его на это дело без меня, и Кейс это знает и показывает мне, что он это знает. Только черт!
Я вытираю руки о штаны, тяну время, размышляя. Мой нож прекрасно заточен, им проще простого убить младенца. С этим никаких проблем, только постараться, чтобы не заляпать одежду, когда он будет истекать кровью. Кейс позаботится о женщине, зажмет ей рот, пока с ребенком не будет покончено и кричать станет бессмысленно. Она и так по уши в дерьме и легко поймет, когда дело будет сделано, что лучше заткнуться.
Но как это сделать? Господи боже мой, я никогда раньше не втыкал ножа в человеческое тело. Я думал об этом бессчетное количество раз, когда все колотили меня, это было до того, как собаки стали мне покровительствовать. Но я всегда думал, что убить придется в драке, когда некогда думать, нужно только бить.
Тазер рычит, от этого тихого рычания у меня сводит челюсть, я чувствую себя так, будто обоссался в штаны. Я смотрю на женщину. Она прижимает младенца к груди, чуть ли не душит его. Овчарка все еще лежит на земле. Возле ее белого живота я вижу маленькие коричневые комочки, свернувшиеся калачиками, кажется, их штук шесть. Ее щенки. Не двигаются. Видимо, женщина убила их, чтобы освободить место для своего малыша.
Это упрощает дело. Она убила детей собаки, Тазер хочет отомстить. Месть занимает в нашей жизни нехилую часть наряду с необходимостью питаться и дрочить. Я делаю шаг вперед. Кейс только этого и ждет. Он быстро проходит и хватает женщину. Она сопротивляется, пытается кричать, но она медлительна и неповоротлива, не знаю уж из-за чего. Кейс грубо затыкает ей рот и шепчет на ухо угрозы. Зрачки ее расширяются и принимаются метаться в глазницах из угла в угол, как мыши в клетке.
Я опять вытираю руки, сглатываю слюну, делаю шаг. Я слышу только, как кровь стучит у меня в ушах. Тяну к себе ребенка. Но женщина держит его крепко. Кейс рывком отводит ей голову чуть назад, злобно шепчет что-то сквозь сжатые зубы, и женщина отпускает ребенка, покоряясь неизбежному, чтобы остаться в живых.
Ребенок ревет. Проклятье, какой он тяжелый! Не то чтобы по-настоящему тяжелый, но тяжелее, чем я думал. Настоящий, теплый, дышит и пахнет прокисшим молоком. Страшный как смертный грехсморщенное розовое личико, крепко закрытые глазки, слишком большая голова. Но боже! Он дышит и шевелится у меня в руках, он живой.
Я вынимаю нож, а Кейс оттаскивает женщину еще на несколько футов назад. Она сопротивляется, и зуб даю, что это нравится Кейсу. Левой, свободной рукой он стискивает ей грудь.
И вот этот гребаный ребенок открывает свои гребаные глаза. Голубые глаза глядят на меня, зажмуриваются, опять открываются и смотрят на меня.
Не так должно было все происходить. Не так должен был я себя ощущать. Втыкая в кого-то нож, ты должен чувствовать, будто имеешь весь этот мир. Как будто ты победитель крупнейшего чемпионата по траханью. Вместо этого меня мутит. Возможно, я даже готов разрыдаться.
Я перешагиваю через собаку и поворачиваюсь, чтобы и Кейс, и Тазер оказались передо мной.
Мы не будем его убивать, говорю я, мой голос как гром вырывается из горла, нож наготове, рукоятка крепко сжата.
Тазер вскакивает на все четыре лапы, скалит зубы, яростно сверкает глазами.
Какого хера ты делаешь, чувак? говорит Кейс.
Тазер поворачивает морду в сторону Кейса, возможно впервые замечая его, между ними что-то происходит. Кейс медлит. Он хотел было посмотреть мне в глаза, как раньше, но сразу вспомнил, где я и что я делаю. Затем он вытаскивает нож и перерезает женщине горло, едва успев отставить другую руку. Сноп красных брызг, бульканье, и она падает на землю.
Теперь нам придется убить ребенка, говорит Кейс. Его глаза блестят, как у Тазера. Он оборачивается, чтобы взглянуть на женщину. Его трясет и качает. Он выглядит так, будто только что поимел весь мир.
Тазер подходит ближе. Ростом он всего несколько футов, но мне кажется, что он размером с бульдозер. Моя рука с ножом трясется. Чем больше я стараюсь унять дрожь, тем она сильнее.
Я опускаюсь на колено и заношу нож над лежащей на животе собакой. Слежу глазами за Тазером. Кейс чуть заметно дергается, но сразу замирает, стоит дьявольскому псу один раз резко гавкнуть. Это касается только Тазера и меня, и он дает Кейсу это понять.
Ничего не происходит, ровным счетом ничего. Мы с Тазером смотрим друг на друга, и мне кажется, будто моя кожа пылает огненным жаром. Я хочу только одногоотвернуться, опустить голову, чтобы не видеть в его глазах презрения. Осуждения. Ненависти.
Но господи, если я отступлю сейчас, то я полное ничтожество. Еще меньше, чем ничтожество. Я отвечаю на взгляд ужасных собачьих глаз, и тут, сам собой, нож перестает дрожать в руке. Я достигаю новой высоты, вершины некой горы, и спокойная сила с другой стороны наполняет меня и прогоняет слабость.
Тазер глядит на меня своими собачьими глазами. Он мог бы меня убить. Мы оба знаем это. Но здесь происходит нечто совсем иное. Я не оспариваю его господство в группе. Я только хочу быть господином самому себе. Его сила высушивает, пронзает, прощупывает и испытывает меня. И вот, едва я готов к новой атаке, Тазер отходит. Мое сердце неистово бьется, до боли в груди. Я отставляю нож от собачьего горла.
Тазер разворачивается, идет к Кейсу. Молниеносно осознав, что надо делать, Кейс встает на колено и выставляет руку. Открывая пасть и пронзая клыком кожу Кейса, Тазер смотрит на меня. Кейс вскрикивает, одновременно и от боли, и от радости, а Тазер по-настоящему глубоко вспарывает его плоть. Мировой шрам выйдет. И не только шрамеще и напоминание мне, да и Кейсу, об этой ночи. Я уверен в этом, как и во всем остальном.
Когда Тазер смотрит на меня, в его взгляде читается отвращение, как будто он смотрит на отбросы, а не на того, кто некогда был предан ему всем сердцем. Он отпускает Кейса и рысцой бежит на улицу. Кейс с ухмылкой ковыляет за ним, зажимая кровоточащую руку.
И я иду следом, на приличном расстоянии, оставляю ребенка на пороге одного из этих прекрасных домов, мимо которых лежит наш путь. Не имею ни малейшего представления, что будет, когда мы вернемся к остальным, какое место я смогу занять среди них теперь, после сегодняшней ночи. Стыд проникает мне под кожу, добирается до сердца, я не сопротивляюсь ему. Я обосрался, и мне придется заплатить, может даже собственной жизнью. Это решать Тазеру и остальным. Но если я останусь в живых, я стану самим собой в большей мере, чем когда-либо, и это чувство глубже любого шрама.
ДЭВИД ДЖ. ШВАРЦСомнамбулаПер. О. Александрова
Сомнамбула тормозит на перекрестке, на пересечении пригородных Айви-какая-то-там-лейн и Какой-то-там-крик-роуд. Фары освещают тишину двух часов ночи. Она наклоняется, чтобы открыть дверцу со стороны пассажирского сиденья, и ее муж в обличье серой белки запрыгивает внутрь. Он отсутствовал двенадцать дней, поскольку попал в двойную ловушку: находясь в коме, пересекал астральное пространство и обработанные химией лужайки. И вот сегодня, рано утром, его человеческое тело умерло. Сомнамбула горько плакала, пока не уснула; на лице высыхали соленые дорожки.
Она закрывает дверцу и садится на место. Муж-белка скачет к ней, хвост выгнут дугой и тянется за ним, словно эхо. Муж-белка взбирается по рукаву ее пижамы с медвежатами и устраивается у нее на плече.
Сомнамбулакогда она не спит, ее зовут Джудизамужем уже десять лет. Ее муж называет себя торговцем, и это, возможно, самое точное определение того, чем он занимается, но его называют и по-другому: магом, колдуном, демоном. В рамках его профессии эти термины не имеют особого значения. Он торгует властьювот в это Джуди всегда хоть как-то верила.
«Больница», говорит муж-белка.
По крайней мере, она слышит голос, а белкавсего лишь его источник. Сомнамбула поворачивает в сторону автострады.
Джуди верит, что ее мужкогда она не спит, его зовут Дональдочень милый, но скучный человек, который компенсирует это, беря ее с собой в путешествия по всему миру. Она ничего не знает о том, какую роль играет в его работе, о том, как он относится к ней. Она не знает, что он не умер и только она может его спасти.
Когда они познакомились, у Джуди была работа, на которой она имела дело с телефоном, а руки были без надобности. Разница в возрасте поначалу слегка ее беспокоила: ей было за двадцать, а Дональдуза сорок. Но она была очарована тем, что он более-менее разбирался в бейсболе и знал волшебные сказки, и обезоружена его искренним интересом к ней. Его абсолютно не волновало то, что она ходит во сне; он даже не заикался на эту тему, хотя какое-то время лунатизм ее прогрессировал.
Джуди переживала из-за того, что у него так мало друзей, но очень скоро сама попала в его маленький мир. Сестра ее не одобряла. «Похоже, ты потихоньку начинаешь в него превращаться», сказала она во время их последней беседы.
Джуди не собиралась увольняться после замужества, но у него были деньги, и он хотел, чтобы она с ним путешествовала. Они ездили в Марокко, и в Таиланд, и в Португалию, и в Эквадор, и в Патагонию. И самые мучительные сны у нее были, когда она путешествовала. Ей снилось, что она сидит верхом на лошади о восьми ногах, держа в руках огненное копье; что она откапывает кости из-под полов старинных соборов; что она карабкается по внутренним стенам крепостей, разрушенных и отданных на растерзание туристам, и достает амулеты, спрятанные между незакрепленными кирпичами. Иногда она убивала какие-то безликие существа, которые ползли навстречу ветру или летели, оседлав песчаные буруны. Она просыпалась на шелковых простынях, чувствуя себя абсолютно разбитой, с мозолями на руках. У нее никогда не было необходимости подстригать ногти.
Доктора были бессильны диагностировать ее заболевание. Дома она целыми днями не вставала с постели, и Дональд то и дело поднимался наверх из своего подвального офиса, чтобы вкусно накормить ее нежным тунцом, спагетти с клейкими ломтиками моцареллы, макаронами с тертым сыром. Он так беспокоился за нее.
И пока она ела, он рассказывал ей истории, где враги превращали героя в зверя и разлучали его с возлюбленной. И чтобы вернуться, ему необходимо было пройти через царства враждующих чудовищ, перебраться через горы и реки. А возлюбленная никогда не снимала бриллиантовой подвески, которую дал ей герой. Она носила бриллиант у сердца. (Дональд никогда не дарил Джуди подобных подвесок, хотя ей очень хотелось.) И в историях этих непременно фигурировали лестницы, по которым никто никогда не поднимался. А в конце герой и его возлюбленная жили долго и счастливо и умирали в один день.
Истории были чистой правдой, за исключением конца. Рассказывая их, Дональд даже иногда ронял скупую слезу. И Джуди верила, что слезы вызваны тем, что рассказ так сильно его захватил, и это заставляло ее любить его еще больше и одновременно ставило в тупик.
Джуди водит машину гораздо лучше, когда спит. И вообще она много чего делает гораздо лучше, когда спит: говорит на урду, играет на арфе, занимаетсякравмага.Она перемещается по лежащему за лобными долями священному пространству, где говорит на языке зверей, и забирается на небеса, чтобы выпить с богами. Иногда она ощущает себя ходячим клинком; во время полетов все ее тело поет, как камертон, так что даже зубы стучат.
Муж-белка, торговец, объясняет ей, где он только что был. Его бизнесэто торговля обрывками жизни и властью. Обмен происходит в астральном пространстве: души покупаются, сияние продается. Он предлагает на продажу идолов, находящихся на пороге смерти, жертвенные шкуры с еле заметными следами крови, и конкуренты слишком сильно боятся Смерти, чтобы отвергнуть все это. Они расплачиваются тайнами и картамивещами, из которых они не надеются извлечь выгоду на своем веку. Торговец использует полученную информацию, чтобы найти сокрытые источники власти. Вместе со спящей Джудиего помощницей и наемной убийцейон берет столько, сколько может, а остаток продает втридорога. Все его ненавидят.
Торговец боится Смерти так же, как и любой из них. Быть может, даже больше. Он был первым, кто сумел обмануть Смерть, кто знал Смерть задолго до образования трещины между землей и небесами. Как-то он даже пировал вместе со Смертью и всеми богами, но сейчас на него давит груз грехов и страхов, накопившихся за украденные им годы. Он убеждает себя, что когда наберется достаточно сил, то залезет наверх и встретится с богами лицом к лицу. Но еще слишком рано.
Когда двенадцать дней назад он находился в трансе, поскольку продавал небесное сияние, консорциум врагов проник в его убежище и разрезал серебряную нить, соединяющую его с физическим уровнем. Тело его осталось умирать, поскольку сердце оторвано от души.
Впав в панику, он помещает свою душу в первое подвернувшееся ему живое существо. Белка была в шоке: сосед запер ее на чердаке и душа ее пребывала в смятении. Одним движением мысли торговец отправил душу белки восвояси, а сам вселился в зверька. Но даже если и так, он почти не помнил, какую форму принимал до того, как его выпустили на волю в парке на берегу рекив месте, абсолютно не знакомом ни ему, ни его новому телу.
Звери хорошо знают границы, которых люди видеть не способны, и муж-белка стал торговцем, вторгшимся на чужую территорию. Целых двенадцать дней он с боем прокладывал себе путь через враждебные земли, отбиваясь от королей-воителей, яростно защищавших свое верхушечное королевство. Не раз за время путешествия он сталкивался с аватарами Смерти. Его преследовали бешеные псы и зараженные хищники. И теперь у него раны за ухом и на животе, а дыхание прерывистое из-за неистовых толчков сердца.