Зотика - Смит Кларк Эштон 18 стр.


Нюшен испытывал благоговейный страх, который ощущает человек в присутствии кого-либо из демонов высокого ранга или божества. Видя, что призраки исчезли, звездочет задержался на пороге зала, от размеров которого голова у него закружилась, как от провала на границе Двух миров. Ему хотелось уйти, но из под капюшона мягко зазвучал голос, похожий на внутренний:

 ЯВергама, иначе именуемый Судьбой. Вергама, к которому ты взывал слепо и тщетно, так, как люди привыкли вопрошать своих тайных владык. ЯВергама, и я призвал тебя к этому путешествию, которое рано или поздно совершает, так или иначе, каждый человек. Подойди, о Нюшен, и прочти немного из моей книги!

Невидимая рука подвела звездочета к столу. Наклонившись, он увидел огромный том, раскрытый посредине. Страницы были покрыты мириадами знаков, написанных тушью разных цветов, изображающих людей, богов, рыб, птиц, чудовищ, животных, созвездия и многое другое. В конце последнего столбца правой страницы, где было оставлено свободное место, Нюшен увидел иероглифы равносторонних треугольников, таких, какие в последнее время появились вблизи созвездия Большого Пса. Далее шли иероглифы Мумии, Тритона, Баркаса, Саламандры, а также прочие, которые привели его к дому Вергамы.

 В моей книге,  сообщила закутанная персона,  все записано и сохранено. Вначале все разновидности были мною записаны в виде символов и, в конце концов, они останутся только в виде записи в моей книге. На какой-то период они выступают на передний план, переходя в состояние, именуемое субстанцией Это я, о Нюшен, расставлял звезды на небе, предсказавшие твое путешествие, это я послал тебе трех проводников. И они исполнили свое назначение, а теперь они всего лишь книжные знаки, как и раньше.

Вергама помолчал, в комнату вернулась бесконечная тишина. Нюшен ощутил огромное удивление. Тогда закутанное существо продолжило:

 Среди людей в течение некоторого времени находилось лицо, именуемое звездочетом Нюшеном, а также пес Ансарат и негр Музда, разделившие его судьбу Но сейчас, короче говоря, я должен перевернуть страницу, а прежде чем это сделать, должен закончить запись.

Нюшену показалось, что по залу пронесся ветерок, послышался странный легкий вздох. Он видел, что шерсть Ансарата съежилась, и ветер раздувал ее. Затем под изумленным взором звездочета пес начал уменьшаться, как по злому волшебству. Он съежился до размеров крысы, затем мыши, стал мелким, как насекомое, хотя и сохранил свои обычные очертания. В конце концов крошечное существо подхватил поток воздуха и пронес мимо Нюшена, словно мошку. Следя взглядом за его полетом, астролог увидел, что иероглиф пса внезапно возник рядом с иероглифом Саламандры в нижней части правой страницы. Кроме этого значка, от Ансарата не осталось ни следа.

Снова по залу пронесся ветерок, не задев звездочета, но развевая потрепанные одежды Музды, который припал к ногам своего хозяина, как бы ища защиты. Немой негр сморщился и усох, стал легким и тонким, как черный, лохматый таракан, и был поднят ветерком. А Нюшен увидел, как иероглиф одноглазого негра появился рядом с псом, а сам Музда исчез из материального мира. И теперь, ясно осознав, какая судьба ему уготована, звездочет попытался убежать от Вергамы. Он отвернулся от раскрытого тома и побежал к двери зала, его яркие изношенные одежды развевались. Но в его ушах мягко звучал голос Вергамы:

 Напрасно люди стремятся противостоять или избегать судьбы, которая в конце превращает их в нуль. В моей книге, о Нюшен, есть место и для плохого звездочета.

Еще раз промчался странный ветерок, и холодным воздухом пахнуло на Нюшена. Он застыл посреди огромного зала, как будто какая-то стена преградила ему путь. Ветерок мягко скользил по его худому, изможденному телу, шевелил седеющие волосы и бороду, тихонько выдергивал свиток папируса, который он все еще держал в руке. Его слабым глазам казалось, что комната кружится и бесконечно увеличивается в размерах. Возносящейся вверх и несущейся по кругу в быстром головокружительном хороводе звездочет узрел сидящую фигуру, удаляющуюся в космическую даль. Божество потерялось из виду, а сам Нюшен стал невесомым и тонким существом, высохшим потерянным листком, взлетающим и опускающимся в этом ярком вихре.

В книге Вергамы в конце последнего столбца на правой странице возник иероглиф изможденного звездочета, несущего свернутый гороскоп.

Вергама наклонился вперед в своем кресле и перевернул страницу.

Черный идол

Тасайдон, ты владыка семи кругов ада,

Где обитает один лишь Змей,

Влача свои кольца из круг а в круг

Сквозь огонь и бесконечности мрак,

Тасайдон, солнце подземных небес,

Твое древнее зло никогда не умрет.

Ты царишь в сердцах людей,

И по прежнему ты велик,

Вопреки хуле вероломных слуг.

Песнь Кситры

Над Зотиком, последним континентом Земли, солнце показывается редко, ненадолго проглядывая сквозь тучи темно-красным тусклым шаром, словно омытое кровью. А с наступлением ночи на небесах зажигаются бесчисленные новые звезды, и оттого мрак бесконечности кажется ближе. Из этой тьмы возвращаются древние боги, забытые со времен Гипербореи, My и Посейдониса, получившие другие имена, но не потерявшие своей власти над людьми. Возвращаются и древнейшие демоны и, жирея от дыма дьявольских жертвоприношений, вынашивают замыслы против первобытных колдунов.

Зловещая слава и чудеса, творимые некромантами и магами Зотика, превратились со временем в легенды, передаваемые из уст в уста. Самым же могущественным из всех чародеев считался Намирра, распространивший свою черную власть над городами Ксилака и позже, в гордом исступлении, объявивший себя истинным слугой Тасайдона, владыки Зла.

Намирра обосновался в Уммаосе, столице Кси-лака, куда пришел из пустынной области Тасуун. Мрачное известие о его колдовстве следовало за ним, как облако пыльной бури. Никто не знал, что в Уммаосе он родился, ибо все считали его уроженцем Тасууна. И в самом деле, никто даже предположить не мог, что этот великий чародей некогда был мальчишкой-попрошайкой и звали его Нартос. Сирота, не знавший своих родителей, он каждый день выпрашивал себе пропитание на улицах и базарах Уммаоса. Скверно он жил, одинокий и презираемый, и ненависть к богатому и жестокому городу затаилась в его сердце, как пламя, тайно тлеющее в ожидании часа, когда оно может разгореться в большой всепожирающий пожар.

Злоба к людям, постоянно усиливаясь, жгла сердце Нартоса. Однажды принц Зотулла, мальчик чуть старше его, проезжал верхом на норовистой лошади мимо, когда он просил милостыню на площади перед императорским дворцом. Нартос протянул к нему руку, но Зотулла с презрением посмотрел на маленького попрошайку и, пришпорив коня, наехал на него. Сбитый с ног, Нартос попал под копыта лошади, но чудом остался жив. Долго он лежал без чувств, в то время как люди проходили мимо, не обращая на него внимания. Наконец, придя в чувство, он потащился в свою лачугу. С тех пор небольшая хромота осталась у него на всю жизнь, и отметина от удара копытом навсегда запечатлелась на его теле, как клеймо. Позже он покинул Уммаос, и люди быстро забыли о нем. Пробираясь на юг, в Тасуун, он потерялся в огромной пустыне и чуть не погиб. Но в конце концов вышел к маленькому оазису, где жил чародей Умфалок, отшельник, который предпочитал шакалов и гиен обществу людей. Умфалок, разглядев в изнуренном мальчике великую силу и злобу к людям, накормил и приютил его. Нартос провел несколько лет с Умфалоком, стал его учеником и унаследовал его умение вызывать демонов. Удивительным вещам он научился, живя в этом уединенном уголке, питаясь плодами и зерном, не произраставшими на политой водой земле, подкрепляя себя вином, приготовленным не из виноградного сока. Подобно Умфалоку, он стал мастером в дьявольщине и установил собственную связь с владыкой ада Тасайдоном. Когда Умфалок умер, юноша взял себе имя Намирра и среди странников и глубоко захороненных мумий Тасууна приобрел известность, как могущественный колдун. Но никогда он не забывал страданий своего детства в Уммаосе и несправедливость, которую претерпел от Зотуллы. Год за годом он вынашивал планы мести. Его черная слава распространилась повсюду, о нем услышали люди, живущие далеко за пределами Тасууна. Они шепотом передавали друг другу слухи о его деяниях в городах Йороса и в Зуль Бха Сейре, обиталище мерзкого божества Мордигиана. И задолго до появления самого Намирры жители Уммаоса знали, что он послан им в наказание, которое будет ужаснее, чем самум или мор.

И вот спустя многие годы после бегства мальчика Нартоса из Уммаоса, Питаим, отец принца Зотуллы, умер от укуса маленькой гадюки, которая, ища тепла в холодную осеннюю ночь, заползла в его постель. Поговаривали, что гадюку подбросил сам Зотулла, но это были лишь ничем не подтвержденные слухи. После смерти Питаима Зотулла, его единственный сын, стал императором Ксилака и жестоко правил со своего трона в Уммаосе. Обуреваемый необъяснимой жестокостью и жаждой роскоши он был безжалостным и тираничным, но окружавшие его люди, такие же злые, как и он, потакали его порокам. Так он благоденствовал, и ни боги, ни владыки ада не карали его. Шли дни, красное солнце и бледно-мертвенная луна всходили над Ксилаком и опускались на западе в море, которое редко бороздили корабли, ибо, если верить рассказам моряков, оно было огромным и бурным и несло свои воды, будто быстротечная река, мимо опасного острова Наат, а затем падало огромным водопадом в пропасть на далеком отвесном краю Земли.

А слава Зотуллы все росла, и грехи его были, как зреющие над глубокой пропастью плоды. Но ветры времени дуют тихо, и плоды не успели еще созреть. Император веселился среди своих шутов, евнухов и наложниц, и молва о его роскоши распространилась повсюду, о расточительных причудах Зотуллы толковали люди, живущие на далеких окраинах, так же как о чудесах черной магии Намирры.

Это случилось в год Гиены и месяц звезды Сириус, когда Зотулла устроил великий праздник жителям Уммаоса. Блюда, сдобренные экзотическими специями с восточного острова Сотара, были выставлены для всех желающих, и горячие вина Йороса и Ксилака, словно наполненные подземным огнем, неистощимо лились из огромных сосудов. Эти вина вызвали буйное веселье и безумие: после празднества все жители города заснули тяжелым сном, крепким, как сама смерть. И где люди пили и кутили, там они и полегли друг подле другана улицах, в домах и садах, как будто их свалил мор. И Затулла заснул в своем пиршественном зале, украшенном золотом и черным деревом, сон объял всех его одалисок и придворных. Итак, во всем Уммаосе не оказалось никогони мужчины, ни женщины, кто проснулся бы в тот час, когда Сириус начал клониться к западу.

Так случилось, что никто не увидел и не услышал появления Намирры. Очнувшись около полудня, император Зотулла услышал смущенное бормотанье и беспокойный шум голосов своих евнухов и женщин. Когда он спросил о причине шума, ему сказали, что ночью произошло странное явление. Но поскольку он еще не пришел в себя после тяжелого сна и вообще от природы был не слишком сообразителен, его любимая наложница Обекса подвела его к восточному портику дворца, откуда он мог увидеть это чудо собственными глазами.

Дворец стоял в самом центре Уммаоса, окруженный садами, где росли высокие раскидистые пальмы и журчали бьющие вверх фонтаны. Лишь с восточной стороны оставалось открытое пространство, разделяющее жилище императора и богатые дома высших сановников. И на этом месте, совершенно пустом накануне, сейчас при свете солнца возвышалось огромное здание. Купола его, по высоте равные куполам дворца Зотуллы, блистали мертвенно-белым мрамором, портики и тенистые балконы из черного оникса и красного, как кровь дракона, порфира, украшали фасад. У Зотуллы непроизвольно вырвалось проклятие, так велико было его изумление перед чудом, которое не могло быть ничем иным, как колдовством. Женщины, столпившиеся вокруг него, пронзительно кричали в благоговении и страхе, просыпавшиеся один за другим придворные также поднимали крик, и толстые кастраты, разряженные в золотые одежды, тряслись от страха, как черное желе в золотых чашах. Но Зотулла, помня о своей власти императора и стараясь сдержать дрожь, вскричал:

 Кто осмелился проникнуть в Уммаос, как шакал под покровом ночи, и сотворил свое нечестивое логово прямо перед моим дворцом? Пойдите и узнайте имя этого мерзавца. Но прежде передайте палачу, чтобы он наточил свою секиру.

Несколько придворных, опасаясь императорского гнева, неохотно направились к странному сооружению. Ворота издали казались пустыми, но стоило им приблизиться, в проеме вдруг возник скелет, ростом намного выше любого человека, и двинулся им навстречу огромными шагами. На скелете не было ничего, кроме набедренной повязки из алого шелка, заколотой застежкой из черного янтаря, и черного тюрбана на голове, усыпанного бриллиантами. Глаза его горели в глубоких глазницах, как болотные огни, а черный язык торчал между зубами, как у разложившегося мертвеца. Другой плоти он не имел, и кости его засверкали белизной на солнце, когда он вышел из ворот.

Придворные онемели, не в силах произнести ни слова, лишь их золотые пояса позвякивали, да шуршал шелк одежд, когда они тряслись от страха. Скелет, громко стуча костяными ступнями по плитам из черного оникса, подошел к ним и, шевеля разлагающимся языком между зубами, произнес отвратительным голосом:

 Возвращайтесь и передайте императору Зотулле, что по соседству с ним поселился пророк и чародей Намирра.

Увидев, что скелет разговаривает, как живой человек, и услышав ужасное имя Намирры, звучащее словно отголосок крушения города, придворные не могли оставаться на месте. Они позорно бежали и, вернувшись в императорский дворец, передали послание Зотулле.

Теперь, когда император узнал, кто поселился рядом с ним в Уммаосе, его гнев угас, подобно слабому пламени под дыханием ночного ветра. И румянец от винных возлияний на его щеках сменился мертвенной бледностью.

Он ничего не сказал, но губы его непроизвольно шевельнулись, шепча не то молитву, не то проклятие. А новость о появлении Намирры распространилась, словно на крыльях дьявольских ночных птиц, по всему дворцу, а оттуда в город, оставляя за собой отвратительный страх, который и много времени спустя преследовал жителей Уммаоса. Ведь Намирра, о котором шла слава, что он великий чародей, и ему подчиняются ужасные демоны, обладал такой властью, какую ни один смертный правитель не осмелился бы оспорить. Люди повсюду боялись его так же сильно, как огромных невидимых демонов ада и неба. И жители Уммаоса говорили, что он со своими прислужниками прибыл из Тасууна на крыльях ветра пустыни, подобно моровой язве, и воздвиг свой дом рядом с дворцом Зотуллы с помощью дьяволов. А еще говорили, что фундамент дома покоится на нерушимом своде ада, и в полу его находятся колодцы, на дне которых горят адские огни или звезды адской ночи. А приспешники Намиррыэто мертвецы из канувших в вечность королевств, демоны неба, земли и ада и безумные, нечестивые твари, порожденные самим колдуном от запретных соитий.

Люди избегали приближаться к этому величественному зданию, а во дворце Зотуллы немногие осмеливались подходить к окнам и балконам, выходившим на ту сторону. Да и сам император не упоминал о Намирре, притворившись, что не замечает присутствия захватчика. А женщины в гареме болтали и жадно слушали сплетни о Намирре и его наложницах. Однако горожане ни разу не видели самого колдуна, хотя ходили слухи, что он, скрытый заклинанием, разгуливает когда и где захочет. Слуг его тоже не видели, но временами из за стен его дворца слышался ужасный вой. А иногда раздавался гулкий безудержный смех, словно громко хохотало какое то огромное чудовище, или странный треск, как будто кто-то в холодном аду колол лед. Мутные тени бродили в портиках, когда их не мог коснуться свет солнца или лампы. А по вечерам жуткие красные огни появлялись и исчезали в окнах, словно мерцание дьявольских глаз. И медленно янтарное солнце проходило над Ксилаком и опускалось в далекие моря, и тускнела пепельная луна, падая каждую ночь в залив безбрежного моря.

Тогда, увидев, что волшебник открыто не творит зла и никто не пострадал от его присутствия, люди приободрились. А Зотулла впал в глубокий запой и окунулся в несущую забвение роскошь. И темный Тасайдон, князь порока, стал истинным, но тайным правителем Ксилака. И через некоторое время люди Уммаоса стали хвалиться Намиррой и его черным колдовством, как раньше похвалялись пороками Зотуллы.

Но Намирра, все еще невидимый смертными, сидел в нижних залах своего дома, воздвигнутого для него дьяволами, и снова и снова ткал в мыслях черную паутину мести. Во всем Уммаосе не нашлось никого, даже среди его бывших приятелей-попрошаек, кто вспомнил бы нищего мальчишку Нартоса. И обида, которую Зотулла причинил Намирре давным давно, была одной из многих жестокостей императора, о которой тот давно забыл.

Назад Дальше