Намирра, пользуясь телом императора, как своим, остановился перед черным идолом и сказал духу Зотуллы:
Ты будешь заключен в этом образе. Ты не сможешь ни освободиться, ни даже шевельнуться.
Полностью подчиняясь воле колдуна, дух Зотуллы воплотился в статую. Император почувствовал на себе холодную тяжесть брони, которая давила, словно саркофаг. Он стоял, не в силах двинуться, и лишь смотрел тусклыми глазами, прикрытыми забралом шлема на те изменения, которые происходили с его телом по воле Намирры. Под короткой лазурной мантией его ноги превратились в ноги черного жеребца, копыта которого блестели красным светом, словно накаленные адским огнем. Пока Зотулла наблюдал за этим чудом, копыта накалились добела и стали прожигать пол.
Затем чудовище надменно подошло к Обексе, навзничь лежащей на черном алтаре и беспомощно взирающей на него глазами, похожими на озера застывшего ужаса. Там, где оно ступало, оставались дымящиеся следы. Остановившись рядом с девушкой, чудовище подняло копыто и поставило его между ее украшенными золотом и рубинами грудями. Обекса страшно закричала под ужасающей тяжестью, как грешная душа кричит в аду. И копыто засверкало нестерпимым блеском, словно только что вынутое из горна, где куется оружие демонов.
В это мгновение в запуганном, сокрушенном и усталом духе императора, заключенном в огромной статуе, проснулось мужество, которое беспробудно дремало до крушения его империи и гибели свиты. Одновременно в его душе ожили ненависть и великий гнев. Зотулле страстно захотелось, чтобы его правая рука, держащая меч, повиновалась ему.
И вдруг с ним заговорил голос, холодный, бесцветный и ужасный, как будто принадлежащий самой статуе. Этот голос произнес:
Я Тасайдон, повелитель семи кругов подземного ада и надземных кругов ада человеческого сердца, которых семь раз по семи. На миг, о Зотулла, моя сила станет твоей ради обоюдной мести. Слейся с моей статуей, когда дух един с плотью. Смотри! Вот адамантовая булава в моей правой руке. Подними ее и бей.
Зотулла почувствовал в себе великую мощь и огромную силу, послушно повинующуюся его воле. Он почувствовал в закованной в броню руке рукоять огромной, унизанной шипами булавы. И хотя эту булаву не смог бы поднять ни один смертный, она была как раз Зотулле по руке. Тогда, подняв оружие, как воин на поле битвы, он нанес сокрушительный удар по твари, имеющей его тело и ноги дьявольского скакуна, И тварь рухнула на пол, а ее мозги разбрызгались из размозженного черепа на сверкающий гагат. Дергающиеся ноги вскоре затихли, а копыта, медленно остывая, из ослепительно белых превратились в алые.
В наступившей тишине слышались только слабые стоны Обексы, обезумевшей от боли и страха. Затем в душе Зотуллы, разрывающейся от этих стонов, снова зазвучал холодный ужасающий голос Тасайдона:
Будь свободен, ибо тебе нечего здесь больше делать.
И дух Зотуллы вышел из идола Тасайдона и нашел в небесах свободу небытия и забвения.
Но для Намирры еще не все кончилось. Его безумная, обуреваемая гордыней душа освободилась из тела Зотуллы и вернулась, хотя это не входило в планы чародея, в собственное тело, лежащее на полу комнаты, предназначенной для дьявольских ритуалов и запретных переселений душ. Там Намирра пришел в чувство в страшном смущении, к тому же частично потеряв память, ибо из-за богохульства на нем лежало теперь проклятие Тасайдона.
Он не понимал ничего, кроме злобной неумолимой жажды мести, но и сама причина мести, и ее объект стали теперь лишь призрачными тенями. Но все еще побуждаемый тайным духом, он встал, и, опоясавшись заколдованным мечом с рукоятью, покрытой руническими сапфирами и опалами, спустился по ступеням и подошел к алтарю Тасайдона, где вооруженная статуя стояла бесстрастно, как и прежде, держа булаву в правой руке. Рядом с ней на алтаре лежали две жертвы.
Вуаль колдовской тьмы окутывала Намирру, который не видел чудовища с медленно остывающими копытами и не слышал стонов все еще живой Обексы. Его глаза были прикованы к бриллиантовому зеркалу, которое держали в бронзовых когтях василиски за алтарем. В нем он увидел лицо, которое уже не принадлежало ему. Глаза были замутнены, мозг опутан паутиной обмана, и он принял свое отражение за императора Зотуллу. Ненасытная, словно адское пламя, месть его снова возгорелась. Он поднял заколдованный меч и начал рубить отражение. Временами ему казалось, что онЗотулла, борющийся с магом, а иногда, в своем безумии, он был Намиррой, рубящим императора, а потом снова, став неизвестно кем, он крушил безымянного врага. И скоро волшебный клинок, хотя и укрепленный могущественными заклинаниями, сломался у рукояти, но противник Намирры оставался цел и невредим. Тогда, выкрикнув полузабытые руны особо страшного проклятия, обезумев от своего беспамятства, он начал бить тяжелой рукояткой меча по стеклу, пока рунические сапфиры и опалы не раскололись и не упали к его ногам бесполезными стекляшками.
Обекса, умирая на алтаре, видела, как Намирра бьется со своим отражением, и это зрелище вызвало у нее безумный хохот, звучащий как звон колоколов из треснутого стекла. Перекрывая ее хохот, заглушая проклятья Намирры, возник, словно грохот бури, гром копыт скакунов Тамогоргоса, возвращающихся в космос из Ксилака через Уммаос, чтобы растоптать дворец, который они прежде пропустили.
Некромантия в Наате
О, как сладка загробная любовь
Меж мертвых, что не знают больше горя.
Как терпкое вино, она их ледяную кровь
Волнует в Наате, за бурным морем.
Песня галерных рабов.
Ядар, принц кочевого народа полупустынного края, называемого Зирой, обошел уже многие и многие земли. Его путеводная нить зачастую была эфемернее разорванной паутинки. Вот уже тринадцать лун он искал Далили, свою нареченную. Работорговцы Ша Карага стремительно и коварно, словно пустынные стервятники, похитили ее из родового стойбища вместе с девятью другими девушками, пока Ядар со своими людьми охотился на черных зиранских газелей. Страшным было горе Ядара и ужасен гнев, когда вечером он вернулся к опустевшим палаткам. Принц дал великий обет найти Далили где угодно: на невольничьем рынке, в публичном доме или в гаремеживую или мертвую, потратив один день или же долгие годы.
Юноша переоделся торговцем коврами и в сопровождении четырех слуг в подобающих одеждах объехал все столицы Зотика, жадно прислушиваясь к слухам на базарах. Шло время, один за другим от неведомых болезней и трудностей пути умерли его спутники. Наконец, после долгих бесплодных блужданий в одиночестве, он вступил в Оротпорт на западном побережье Зилака.
Здесь переодетый принц услышал сплетни, которые могли иметь отношение к его невесте. Жители Орота до сих пор судачили об отплытии богатой галеры с прекрасной чужеземной девушкой, по описанию похожей на Далили. Император Зилака купил ее и отправил в подарок правителю далекого южного королевства Йорос в честь заключения между двумя странами дружеского договора.
Вновь обретя надежду найти возлюбленную, Ядар сел на корабль, идущий в Йорос. Это была маленькая торговая галера с зерном и винами. Она плавала на север и на юг, но никогда не отваживалась выйти в открытое море, а тесно прижималась к извилистым западным берегам Зотика. Ясным летним днем мореплаватели покинули порт в предвкушении неторопливого, безмятежного плавания. Но на третий день с низких берегов, вдоль которых они шли, вдруг задул бешеный ветер, небеса омрачились тучами. На корабль опустилась непроницаемая мгла, подобная ночи, буря подхватила суденышко и понесла в непроглядную бушующую даль.
Только через два дня ветер умерил свой гнев и превратился в еле уловимый шелест, а небеса очистились, являя светлый лазурный свод. Но нигде не было видно земли, и тишину нарушал только шум воды, все еще беспокойно волнующейся, несмотря на отсутствие ветра. Волны стремились на запад таким сильным потоком, что галера не могла противостоять ему. И это странное течение, больше похожее на подводный ураган, пленило судно.
Ядара, единственного пассажира, просто потрясли бледные от ужаса лица капитана и команды. Всматриваясь в морскую даль, он заметил необычное потемнение воды, принимавшее оттенок запекшейся крови. С каждой минутой море становилось все более и более темным, хотя солнце сияло ярко, не затеняемое ни единым облачком. Принц обратился к капитанупочтенному седобородому старику родом из Йороса по имени Агор, который сорок лет бороздил океан. Ответом ему были слова:
Я предчувствовал худое, когда шторм понес нас на запад; мы стали пленниками ужасного течения, которое мореплаватели называют Черной Рекой. Все сильнее и быстрее поток стремится к месту последней стоянки солнца, пока, наконец, не низвергнется с края земного диска. Сейчас между нами и этой последней гранью стоит только зловещая земля Наата, ее называют еще островом Некромантов. Я не знаю, какая судьба страшнее: быть выброшенными в никуда или попасть на этот остров. Живому человеку нет пути назад из бездны за краем земли. И никто никогда не покидал остров Наат, кроме злых колдунов, населяющих его, и мертвых, которых они воскрешают и над которыми властвуют. У некромантов есть волшебные кораблиони могут бороться с течением Черной Реки. Колдуны путешествуют всюду, и мертвые, находящиеся под их чарами, в течение многих дней и ночей без устали плывут туда, куда прикажут проклятые хозяева.
Ядар почти ничего не слышал о колдунах и некромантии, поэтому несколько недоверчиво отнесся к рассказу капитана. Но он видел, как темнеющие воды все более бурно и стремительно уносятся к горизонту, и оставалась поистине ничтожная надежда на то, что корабль сможет вернуться к прежнему курсу на юг. Принц терзался: неужели он никогда не достигнет Йороса, где мечтал отыскать прекрасную Далили?
Весь день суденышко неслось, словно по волшебству, под безветренными и безоблачными небесами, увлекаемое бешеными морскими водами. Свет дня сменился оранжевым закатом, за которым последовала ночь. Огромные немигающие звезды озарили небо и вновь погасли с наступлением янтарного рассвета. Но течение все еще не замедлилось, и в бескрайнем просторе не было видно ни земли, ни облачка.
Ядар не слишком много разговаривал с моряками после того, как те не смогли объяснить, отчего так потемнела вода. Им овладело отчаяние, но он стоял у фальшборта и всматривался в небо и волны с терпеливым ожиданием, которому научила его кочевая жизнь. К полудню юноша разглядел вдалеке странное судно с мрачными фиолетовыми парусами, плывущее к востоку против могущественного течения. Он обратил на него внимание Агора, и капитан, сквозь зубы бормоча морские ругательства, сказал, что это корабль некромантов Наата.
Вскоре фиолетовые паруса пропали из вида, но немного позже Ядар различил в высоких волнах с подветренной стороны галеры что-то, очень похожее на человеческие головы. Ни один смертный не мог плыть в таком бурлящем течении. Принц припомнил слова капитана о мертвых пловцах с Наата и ощутил тот трепет перед сверхъестественным, который охватывает даже храбреца. Он промолчал об увиденном, а его спутники, казалось, ничего не заметили.
Галера все плыла вперед, но гребцы праздно сидели на веслах и капитан равнодушно стоял у бесполезного руля.
Близилась ночь, солнце садилось над бурным и черным, как смоль, океаном. А на западе возникла огромная гряда грозовых облаков, длинная и поначалу низкая, но быстро вздымавшаяся к небесам своими громадными верхушками. Она делалась все выше и выше, предупреждая об угрозе затаившихся за ней скал или мрачных, устрашающих рифов, но, странное дело, облака не меняли формы. Наконец Ядар догадался, что там, вдали, в длинных лучах заходящего солнца вздымается остров. Он отбрасывал тень на многие лиги, еще более затемняя мрачные воды, на которые словно опустилась преждевременная ночь. Пенные гребешки волн, игравших на подводных рифах, в этой тени казались белыми, словно оскаленные зубы смерти. Испуганные пронзительные возгласы моряков подтвердили догадку, что впереди был ужасный остров Наат.
Течение со страшной скоростью несло путешественников к ощеренному утесами побережью. Рокот безжалостного прибоя заглушил голоса моряков, громко взывавших к своим богам. Ядар, стоя на носу корабля, возносил немую молитву грозному, мрачному божеству своего племени. Взгляд принца, словно взгляд морского орла, цепко следил за растущими очертаниями острова, замечая и наводящие ужас обнаженные скалы, и сползающие к морю пески, и белые чудовищные буруны у сумрачного берега.
Остров словно был накрыт какой-то зловещей завесой, предвещающей беду. Сердце Ядара упало, как кусочек свинца погружается в темные морские воды. Когда течение подтащило суденышко ближе к острову, принц смутно различил передвигающихся по низкому пляжу людей: их силуэты мелькали в просветах между волнами, то и дело исчезая среди пены и брызг. Прежде чем принц смог разглядеть их, галеру с оглушительным грохотом и скрежетом бросило на риф, скрытый под стремительно несущимися водами. Камни проломили нос и днище, и, когда следующий вал поднял судно с рифов, корабль стремительно заполнился водой и затонул вместе с командой. Один Ядар успел выпрыгнуть прежде, чем корабль погрузился в воду. Будучи не очень искусным пловцом, принц быстро ослабел и пошел ко дну, увлекаемый водоворотами этого жестокого моря.
Чувства, казалось, покинули его. В меркнущем сознании, словно потерянное прошлогоднее солнце, ослепительно сверкнул образ Далили. Будто в яркой фантасмагории, промелькнула череда счастливых дней, проведенных с возлюбленной. Видения исчезли, и отчаянным усилием юноша заставил себя очнуться, ощутил во рту горечь морской воды, ее неумолчный шум в ушах и ее стремительную темноту повсюду вокруг себя. Немного придя в себя, он различил какую-то фигуру, плывущую рядом и поддерживающую его над водой.
Принц поднял голову, и сквозь пелену увидел бледную шею и длинные черные волосы, струящиеся по волнам. Коснувшись тела, он понял, что это была женщина. Удары волн мешали думать, но он смутно почувствовал что-то знакомое: когда-то очень давно, в прежней жизни, он встречал девушку с этими черными волосами и такой линией щек. Силясь вспомнить, Ядар еще раз дотронулся до спасительницы и ощутил странную холодность ее обнаженного тела.
Поистине сверхъестественными были сила и искусство бесстрашной союзницы, ибо она с легкостью рассекала вздымающиеся и вновь опадающие волны. Внезапно с вершины вала стал виден стремительно надвигающийся берег. Казалось, что ни один пловец, как бы искусен он ни был, не сможет живым выбраться на песок сквозь эти бешеные буруны. Наконец их с головокружительной скоростью подбросило кверху, как будто прибой собирался швырнуть их на самый высокий утес. Но волна медленно и лениво опала и откатилась назад, будто усмиренная каким-то неведомым заклятием. Ядар и его спасительница, невредимые, оказались на изрезанном уступами пляже.
Девушка молча поднялась на ноги, знаком приказала принцу следовать за ней и пошла прочь в губительные синие сумерки, даже не обернувшись, чтобы взглянуть на спасенного. Ядар направился следом, но вдруг услышал зловещее песнопение, заглушавшее рев разъяренного моря. Невдалеке во тьме вырисовывался странный костер из принесенных морем обломков дерева. Спутница двигалась прямо на свет и голоса. Когда глаза принца привыкли к неверным сумеркам, он различил, что огонь разведен в полузатопленной расщелине между утесами, окружавшими берег. У костра сгрудились три высокие жуткие фигуры в темных одеяниях. Они пели.
Из глубин памяти принца опять всплыли слова капитана галеры о некромантах Наата и их черной магии. Даже самый звук этого мрачного песнопения, пусть и на незнакомом языке, заставлял стыть кровь в жилах и сковывал сердце могильным холодом. И хотя Ядар почти ничего не понимал в волшебстве, ему почудилось, что звучавшие слова обладали колдовским смыслом и силой.
Выйдя вперед, девушка низко, точно рабыня, склонилась перед поющими. Три колдуна, не прерываясь, продолжали заклинание. Костлявые, как истощенные стервятники, огромного роста, они точь-в-точь походили друг на друга. Глаза можно было заметить лишь по красным искрам отраженного в них пламени костра. И когда они пели, их взгляды, казалось, устремлялись вдаль, на чернеющее море и на то, что скрывали сумрак и расстояние. Подойдя поближе, Ядар мгновенно ощутил тошнотворный ужас и отвращение, как будто очутился в склепе, охваченном всепоглощающим разложением.
Пламя взметнулось ввысь. Его извивающиеся языки напоминали переплетающихся разноцветных змей. Яркий свет заиграл на лице девушки, спасшей Ядара от смертоносных вод Черной Реки. Теперь принц понял, отчего в его груди зашевелились смутные воспоминания: это была его потерянная любовь, Далили!