Волкогуб и омела - Нэнси Пикард 13 стр.

Он кивнул, несколько еще не придя в себя. Она посмотрела на вторую собаку.

 Ты его друг?  спросила она.

Пес кивнул.

 Тебя тоже мистер Лерман дрессировал?

Пес кивнул еще раз.

 Меня зовут Салли,  сказала девочка.  Очень приятно познакомиться.

Пес еще раз кивнул, посмотрел на Уолдо и побежал прочь.

 Счастливого Рождества!  крикнула она вслед. Потом пристегнула поводок к ошейнику добермана и пошла домой.

 Ааай!  крикнул он.

 Сэм, тебе третий укол нужен?  спросила она.

 Просто больно,  сказал он хрипло.  Но это хороший признак. Означает, что оживают нервы.

Он несколько раз сжал и разжал кулак.

 Помоги мне сесть,  попросил он.

Она протянула руки, обняла его и потянула.

 Ого, ну ты и тяжелый,  сказала она, с усилием прислоняя его к стене.

 Кажется, все будет хорошо,  ответил он.  Сердце вроде бы стучит нормально.

 Но ты же вервольф!  сказала она.

 Атропином это не лечится.

 Но ты же вервольф!  повторила она снова.

 Да.

 Так какого черта тут случилось? Зачем был нужен атропин?

 Антидот для аконита,  ответил он.  Всегда держу его под рукой вот на такой пожарный случай.

 А что такое аконит?

 Яд такой,  объяснил он.  Ходили слухи, что за нами кто-то охотится

 За вами? Есть еще такие?

 Ты не поверишь.

 Пожалуй, ты прав.

 В общем, я достал немножко атропина на случай, если какой-нибудь псих начнет швыряться в меня волкогубом. Собственно, это и случилось.

 Волкогубом?  спросила она, недоумевая.  Погоди. А где этот псих? Там какой-то фургон

Она вскочила, подхватила пистолет и бросилась наружу.

 Мона, не ходи туда!  крикнул он ей вслед.

Через минуту она снова появилась в дверях, бледная как смерть, бессильно опустив оружие.

 Я пойду на улицу, меня тошнит,  сказала она заплетающимся языком.  Подожди здесь.

Когда она вернулась, он дышал без затруднений и сгибал и разгибал колени.

 Я эггнога привезла,  сообщила Мона.  И маршмеллоу. Вервольфы его едят?

 Не вижу, почему нет.

Он поднялся на ноги, зашатался, но устоял.

 Как ты узнала, что я в беде?

 Я не узнала. Ники как-то учуяла. Собачий телеграф, я так понимаю.

 Как ты поняла, что надо ее отпустить ко мне?

Она посмотрела ему в глаза. Все те же глаза Сэма.

 Я думаю, среагировала на какие-то звуковые ее сигналы,  ответила Мона.  Такое бывает при тесных отношениях.

Он взял ее руку в лапы и прижал к груди.

 Значит, это и есть твоя большая тайна,  сказала она, выходя вместе с ним из подсобки.  Все те ночи, которые ты проводил без меня, были ночами полнолуния. Ни разу не заметила.

 Не видел, как можно было бы это тебе сказать.

 Учитывая все обстоятельства, это вполне можно понять. Ты меня прости, что я сама столько времени не понимала.

 Сейчас Рождество. Мне кажется, вполне время для прощений. Причем обоюдных.

 Окей.

 Собачки, игра закончена!  крикнул он.

Они подошли к нему, он присел, наклонился к ним.

 Спасибо,  сказал он.  Всем вам спасибо.

Хвосты застучали по полу.

 По клеткам!  распорядился он, и они разошлись по своим подстилкам. Он нажал кнопку, клетки закрылись.

 Что будешь делать с этими людьми?  спросила она, потрепывая Ники по шее.

 То, что осталось, сложу в их фургон и загоню его в затопленный карьер. Думаю, он там утонет.

 А отпечатки пальцев не останутся?

Он показал ей лапы:

 Нет у меня сейчас отпечатков,  сказал он.  А найдут шерсть  подумают, что это просто волк.

 Мне прибрать тут, пока тебя не будет?

 Нет, завтра сам.

 Ничего себе способ встретить Рождество.

 Могло быть намного хуже,  сказал он.  Ты разведи во дворе огонь.

 Огонь?

 Маршмеллоу жарить.

* * *

 Здрасьте, мистер Лерман!  сказал Берт, когда Сэм вошел в магазин.  Как Рождество встретили? Приехали ваши родные?

 Приехали, Берт. Все прошло самым лучшим образом.

 А вашим собакам понравилась рождественская баранина?

 Понравилась. Они бы сказали тебе спасибо, если бы умели. Я верно сказал, Берт, ничего нет для собаки лучше сырого мяса.

Керри ВонIl est né

Обхватив себя руками и дрожа от холода, Дэвид свернулся в клубок под нависшими сучьями сосны. Освещенный луной сугроб сверкал серебром прямо рядом с его убежищем. И снег продолжал идти, а Дэвид был голый. Достаточно было бы просто расслабиться, и холодно бы не было, но он боялся. Все больше и больше боялся каждый раз, когда это случалось.

Он не знал, где он, но это уже не так его волновало. И то, что его не волнуют такие вещи  вот это его уже волновало. Не знать, не помнить  это стало нормой. Он не знал, где он, но точно знал, как сюда попал. Все труднее было вырываться из этого пространства, не давать себе туда попадать. Он терял сам себя.

Он знал, что случилось: снова им овладел огонь, кровь всколыхнулась и переменила его. Его суть неумолимо захватывало иное тело, мех и зубы, когти и жилы. Тело охотника, волка. Перемену он остановить не мог. Он только мог бежать, спотыкаясь и оступаясь, куда-нибудь в глушь, где никто его не увидит, где он сам никого не тронет. И лучше бы остаться здесь, потому что все труднее было сопротивляться этой тяге. Проще признать, что именно здесь его место  теперь.

В прошлом году пало на него это проклятие, а потом в какой-то момент переменилось его представление о себе. Он не был больше человеком, превращавшимся в волка. Он стал волком, заключенным в тюрьму человеческой кожи. И этот волк хотел сбежать навсегда. Быть может, легче было бы, если бы он не возвращался в человеческий вид. Но это происходило.

Он снова задремал и проснулся от яркого солнца, сверкающего на снегу, почти ослепительного. Обещался прекрасный день, с обжигающим колорадским небом над головой, хрустким снегом, морозным воздухом. И нельзя же сидеть весь день с голой задницей под деревом, предаваясь растерянности и отчаянию.

В конечном счете именно это и потянуло его к цивилизации. Он все еще был человеком, и этому человеку стало скучно. Надо встать, пойти, найти дорогу, город или деревню, украсть себе какую-нибудь одежду. Выяснить, какое сегодня число, и понять, насколько долго он в этот раз отсутствовал. Быть в обществе людей, пока опять не овладеет им огонь.

То, что Китти не могла поехать на Рождество домой, еще не значило, что она должна быть одна.

По крайней мере это она себе говорила, заставляя себя провести вечер в «Доме вафель» неподалеку от федеральной дороги. Такие праздники полагается встречать с семьей, под веселые праздничные голоса, тосты за здоровье друг друга и изобильную закуску.

Здесь, конечно, было не так. Здесь была она, пара дальнобойщиков, официантка, повар, бокал безалкогольного эггнога и Бинг Кросби по радио. В общем, если не самое грустное зрелище на свете, то близко к тому.

Потягивая эггног, она читала Диккенса. Не напрашивающуюся «Рождественскую песнь», которой хватило бы ненадолго, а «Холодный дом». Очень подходящим казалось название, а толщина в три дюйма обещала, что книга долго не кончится.

Еще пара часов, подумала она. Хватит, чтобы поужинать в компании, а не одной  пусть даже за полчаса тут никто никому и слова не сказал. Потом вернуться в снятый номер, позвонить родным и поздравить с праздником, а потом спать.

Музыка смолкла. Китти подняла голову, готовясь пожаловаться: рождественские гимны  единственное, из-за чего можно было терпеть это заведение. До чего же она дошла: цепляется за рождественские гимны, извергаемые динамиками уцененной стереосистемы.

Официантка за стойкой подтащила табуретку, встала на нее и включила телевизор на высокой полке. Потом вставила в слот видеокассету.

Будто ощутив взгляд Китти, официантка  Джейн, согласно табличке с именем,  обернулась и улыбнулась.

 «Эта замечательная жизнь»,  сказала Джейн.  Я ее каждый год ставлю.

А вот от этого Китти могла бы и заплакать.

Тот факт, что Джейн тут провела достаточно лет, чтобы выработать традицию, не говоря уже о том, что фильм у нее на кассете, а не на диске, почему-то сделал ситуацию еще грустнее. Таких рождественских вечеров могло быть много. Джейн не была молода: морщинки вокруг губ и глаз, курчавые волосы покрашены в маскирующий седины каштановый цвет. Официантка в «Доме вафель»  не очень впечатляющая вершина карьеры. Планировалась как временная остановка, как работа, чтобы было на что жить пока что. Никто не планирует себе такого на всю жизнь. И нельзя, чтобы кто-то был обязан работать в «Доме вафель» на Рождество каждый божий год.

Китти отложила книжку и села поудобнее, чтобы лучше было видно. Есть и похуже способы убить время. Она посмотрит кино, а потом разорит вон тот киоск с мороженым.

Забавно, что люди вывешивают на веревках посреди зимы. Такое свойство маленького городка, от которого ему теперь приходилось зависеть. Синяя фланелевая рубашка, поношенные белые джинсы, шерстяные носки. До кражи белья он не опустился, поэтому обошелся без него. Нашел в мусорном ящике упаковочную веревку и воспользовался ею как ремнем, чтобы джинсы не спадали. Рабочие ботинки, брошенные за бензозаправкой, оказались на размер маловаты. Не очень получился импозантный вид. С нечесаными каштановыми волосами и двухдневной щетиной он был похож на бездомного. Да и был бездомным. Но это его беспокоило лишь в той степени, в которой он ощущал, что это должно его беспокоить. Он шел по городу и вспоминал, на что это похоже  быть человеком. Потому что он хотел быть человеком, и одежда на теле об этом напомнила. Он любил свою работу  инструктор по рафтингу летом и по горным лыжам зимой. Стереотипный колорадский спортивный турист. С несколькими друзьями они хотели основать свою компанию по рафтингу. Он собирался вернуться в университет, сделать диплом по бизнесу

И все насмарку.

Дэвид почистился, как мог, в туалете заправки. Что хорошо, когда воруешь одежду с веревок  это что она чистая.

Он оттер лицо, руки, пригладил волосы. Подумал, что пахнет омерзительно. Расправил плечи, попытался встать прямо. Выглядеть человеком.

Оглядев себя в треснувшем зеркале, вздохнул. Не так чтобы урод. Молод еще, перед ним целая жизнь должна быть. Но смотрел он на себя сейчас и видел сплошные тени. Глаза блестели беспомощностью, безнадежностью. Карий их цвет стал более янтарным, и что-то иное выглядывало сквозь них. Он был заперт в собственном теле как в клетке.

Снова умыл лицо, стараясь избавиться от этого выражения.

Обычно ему удавалось найти вечернюю подработку  посуду помыть или подмести улицу, если его кто-нибудь пожалеет. Этого хватало на еду  приготовленную, человеческую еду. До попрошайничества он пока не опустился. Уж скорее он сбежит в лес и не вернется.

Скромная главная улица маленького городка вблизи федеральной дороги казалась слишком тихой для раннего вечера. Не ездили машины, да и припаркованных стояла всего парочка. Единственным открытым заведением с включенной вывеской был «Дом вафель» на краю города.

Аромат города после проведенных в лесу дней был непривычен. Ноздри задрожали от запаха машинного масла, металла, людей. Внутренний голос подсказал, что теперь он здесь чужой, и надо драпать. Но нет  он здесь, и он попытается. Стараясь расслабить плечи, заставляя себя сохранять спокойствие, он направился к ресторану.

Зазвенел дверной колокольчик, и вошел посетитель. Еще у одного ангела крылья выросли.

Китти подняла глаза на вошедшего, но прежде до нее долетел дикий мускусный запах волчьего меха под человечьей кожей. Инстинктивным ответом натянулась кожа на плечах, щетинясь. Китти села ровнее, стиснув кулаки, внутри пальцев шевельнулись тени когтей.

Вервольф. Такой же, как она.

Он застыл в дверях, глядя расширенными глазами. Ясно, что он ее тоже учуял, и был потрясен. Казалось, он сейчас рванется прочь.

Они встретились взглядами, и у Китти сердце забилось быстрее. Взгляд в упор  вызов, но у этого парня он выглядел как-то неправильно, потому что был полон почти ужаса. Будто он не понимал, что делать.

 Лапушка, закрыл бы дверь? Холоду напустишь,  улыбнулась Джейн из-за стойки, и это вывело парня из напряжения.

Китти отвернулась  еще элемент языка жестов у волков, движение, показывающее, что она не представляет собой угрозы и не хочет драки. Она заставила себя успокоиться и почувствовала, как он тоже чуть стал спокойнее, отвернулся и опустил глаза. Ей отчаянно хотелось с ним поговорить. Что он тут делает? У нее тут на сотню миль вокруг не было знакомого вервольфа.

В частности, поэтому она сюда и приехала.

Вошедший  молодой человек, растрепанный, в одежде не по росту и с загнанным лицом,  поежился в своей фланелевой рубашке и двинулся к стойке. Он заговорил с Джейн, тихо, но Китти задержала дыхание и услышала, что он говорит:

 Я, это малость без денег, хотел бы спросить, может, я могу чего-нибудь сделать, заработать на чашку кофе с блинчиком?

Джейн сочувственно улыбнулась:

 Жаль, ничего нет. Сейчас же самый тихий вечер в году.  Человек обернулся, посмотрел на выцветшие гирлянды, висящие на стенах, на идущий на экране фильм, заморгал недоумевающее, глядя на Джейн.  Рождество,  пояснила она.

Он снова посмотрел на телевизор с невозможной грустью. И от этого зрелища любопытство у Китти включилось на полную. Она не смогла ему противостоять.

Она только смогла не броситься к нему прямо  раз он так напрягся при простом обмене взглядами, трудно подумать, что бы он тогда сделал. Он был на грани срыва  больше волк, чем человек. Хотя полнолуние уже неделю как прошло.

Она подошла к нему, ненапряженной походкой, не глядя в глаза. Он при ее приближении отступил на шаг. Она попыталась сделать приятное лицо, исключающее угрозу.

 Извините, не хотела встревать, но у вас вид человека, которому бы чашка кофе не помешала. Могу я вас угостить?  Она переплела пальцы за спиной.  Никаких подколок или задних мыслей. Считайте это рождественским подарком от соплеменника из племени тех, кому больше некуда идти.

Она посмотрела на Джейн, и та, улыбнувшись, полезла под стойку за чашкой и блюдцем.

 И здравствуйте. Меня зовут Китти.

Она протянула руку, не ожидая, что он ее пожмет. Он и не пожал  не волчий это жест. Никогда она не видела ликантропа, которому так не шла бы человеческая одежда.

Он секунду подумал, воспринимая имя, потом поджал губы, подавляя смех, и улыбнулся. Красивый парень, только попал в передрягу.

 Простите, но давно уже ничего такого смешного не слышал.

Она сморщилась слегка:

 Поверьте мне, это уже старая шутка.

 Но откуда у вер

Он оборвал речь, увидев возвращающуюся с кофейником Джейн.

 Может, пойдем обсудим?  Китти показала подбородком в сторону своего столика.

Через минуту они сидели за столом друг напротив друга над свежими чашками кофе. Еще Джейн принесла тарелку блинчиков. Дэвид глядел застенчиво, краснея. Смущен, решила Китти. Не любит милостыни. Но он полил блинчики сиропом и жадно погрузился в них. Между глотками додумал свою мысль:

 Как получилось, что вервольфу дали имя Китти?

 Лучше было бы спросить, как вышло, что человек по имени Китти стал вервольфом. Но долго рассказывать.

 Хуже может быть только вервольф по имени Гарри. Ужасная мысль.

 Бог мой! Вы хотите сказать

 Нет-нет.  Он отвел глаза.  Я Дэвид.

 Очень приятно, Дэвид. Рада нашей встрече, хотя, должна сказать, не ожидала, что в эту дверь войдет один из нас. Вы местный?

 Да нет, я давно в дороге.

 Так я и подумала.

Он еще не пригубил кофе, но охватил чашку ладонью, плотно, будто вытягивая из нее тепло. Сгорбился над столом, глядя на мир с недоумением. Очевидно, сам не понимал, какой у него необычный вид  пришел с холода без пальто. Вервольфы вообще холод не очень чувствуют. Глядя в стол, он сказал: