Были найдены и прочтены полуистлевшие свитки папируса, повествовавшие о гибели Атлантиды. Но было уже поздно. В дыму и пламени рождались новые горные цепи, вспучивали свои хребты на спокойных равнинах; проснулись, грозно зарокотав, молчавшие тысячелетия вулканы. Вспарывая землю, вырывались языки внутреннего огня, клубящиеся облака пепла затянули небо, подобно грозовым тучам.
Толчки земли становились все сильнее и разрушительнее. Весь материк, словно глиняный черепок, покрылся глубокими трещинами: подземный огонь и ядовитые газы, вырывавшиеся через них, сжигали и душили людей. Гремели вулканы. Огромные части суши, откалываясь от материка, тонули, как утлые корабли, в разбушевавшемся океане. Наступил конец света.
Десять дней и ночей взлетали яйцевидные аппараты над столицей, рассекая клубящиеся над городом тучи песка и пепла. Обезумевшие толпы ломились в ворота храмов, ища спасения, которого не было. Улицы были покрыты трупами, меж которых бродили пьяные и сумасшедшие. Тусклое, словно тухнущий уголь, солнце, едва пробивавшееся сквозь черную завесу, сумеречным светом озаряло горящие развалины, ужасные картины грабежей, насилий и убийствагонию великой цивилизации.
Глубокой ночью истерзанные остатки материка расколол надвое ужасный подземный удар. Волны океана вздыбились гигантской стеной и ринулись в распоротое чрево. Неописуемой силы взрыв потряс Землю, полночь озарилась дневным светом, в разные стороны понеслись свирепые волны, крушащие все на своем пути. И страны Земзе не стало Аэлита замолчала.
Молчал и Лось, потрясенный открывшейся перед ним бездной тайн и ужасов прошедших времен, роковым сплетением всех загадок истории. Постепенно из непостижимой памяти двух миров выплыло нечто волнующе-знакомое и одновременно пугающе-чуждое. Это была мудрость тысячелетий, объединявшая в одно целое и объяснявшая сразу все: загадки египетских пирамид, тайны учения йогов, предания народов, повествующие о потопах и летающих колесницах, статуи острова Пасхи, вечно смотрящие в небо, необъяснимое совпадение знаков письма этого острова, квадратных печатей, найденных в древнейших городах Индии, странное сходство с ними древнекитайских иероглифов, птичьих знаков индейского племени куна, орнаментов Суматры и Полинезии. Лось припомнил открытые недавно громадные каменные глыбы, расставленные неизвестно кем и зачем по берегам Западной Европы. Вспомнились ему и таинственные каменные лабиринты, разбросанные по всему побережью от Белого моря до Британских островов, и многое другое.
Прошло время. Наконец Лось очнулся от дум и взглянул на Аэлиту: сложив на коленях руки, она отрешенно смотрела в огонь. Лось порывисто обнял ее за плечи и прошептал:
Милая
Тогда Аэлита вынула из-под плаща маленькую уллу и, сидя, опираясь локтями в поднятое колено, тронула струны. Они нежно, зазвенели. Аэлита подняла лицо к проступающим во тьме звездам и запела негромким, низким, печальным голосом.
Костер догорел. Опустив уллу на колени, Аэлита глядела на углиони озаряли красноватым жаром ее лицо.
По древнему обычаю, сказала она сурово, женщина, спевшая мужчине песню уллы, становится его женой.
Всего светлого
1а.
Вернов лежал на куче сбившейся соломы и осторожно дышал. Его невыносимо мучил кашель. Чтобы не потревожить сломанную в бедре ногу, он изо всех сил сдерживался, закусывая рукав укрывавшей его шинели. Но в конце концов кашель побеждал: острый укол в горле, спазм, захлебывающийся лай, сотрясающий тело, и неизбежная свирепая боль, вонзавшая в бедро свои иглы, трепавшая ногу судорогами.
Когда боль стихала и Вернов опять обретал способность соображать и действовать, он нащупывал ржавый кувшин с водой, оставленный ему на ночь поливаем. Пить, скорее пить, чтобы не скрутил новый приступ, чтобы было время отдохнуть от боли, собрать силы для новой.
С кувшином были свои сложности: пальцы с сорванными ногтями почти не слушались. Вернов поддевал его, словно ухватом так, чтобы ручка пришлась в выемку между большим и указательным пальцами, а сам кувшин упирался в ладонь. Разбитые пальцы кое-как придерживали его с двух сторон, не давая воде расплескаться. Каждый глоток был драгоценен. Один кувшин на целую ночь. При его жаре это совсем немного.
Сделав два-три глотка, Вернов осторожно ставил кувшин на пол и несколько минут лежал, чувствуя облегчениеболь отступала, на короткое время рассеивался в голове туман, переставало драть горло. Он глубоко дышал, вдыхая холодный сырой воздух поздней осенней ночи, лившийся сквозь зарешеченное подвальное оконце. Воздух приносил последние грустные запахи осени и они отзывались в душе пустотой и безнадежностью.
Потом Вернов опять начинал чувствовать себя хуже; кружилась голова, в ней роились обрывки мыслей, образов, разговоров, и все время хотелось пить. И он пил, уже не экономя, не отдавая себе отчета, где он и что с ним.
Кончить все до утра! твердил Вернов в полузабытьи. До утра все
Ах, как хотелось пить! Воды, воды!
Шумел прибой
Пить!
Нужно успеть до утра
После тридцать седьмого года, когда канули в безвестность его отец и мать, а самого Вернова вышибли с университетской кафедры как сына врагов народа, он служил дворником. Перехватывал, где удавалось, еще немного. В общем, на жизнь хватало. В сыром полуподвале, куда его переселили из светлой трехкомнатной квартиры на четвертом этаже, он прожил до октября сорок первого Здесь в часы, свободные от забот о хлебе насущном, от болезней, тяжелых депрессий, работал над темой, которой мог ныне отдаться всецело. И называлась она Атлантида. Псевдонаучная, классово чуждая, но теперь это было не страшно, некому было оттачивать свое пролетарское чутье на нынешнем, оказавшемся на социальном дне, Вернове. Для большинства окружающих он стал мнимой величинойсуществовал и не существовал одновременно.
Но это для окружающих, а для себя? Жесточайшим удар судьбы не уничтожил Вернова, а лишь расколол его надвое. Он стал жить в двух разных мирах: в одном был мужем, отцом, дворником, несчастным человеком, былинкой на жестоком ветру, в другомисследователем, фантазером, магом грезблуждал в лабиринтах тысячелетних тайн, погружался в пучину времен, достигая истоков цивилизации, событий, стран и народов, о которых люди не знают почти ничего. И чем меньше оставалось Вернову места в первом, тем обширнее и реальнее становился второй. Жизненная сила словно перетекала из мира в мир. Сквозь вещи и людей, при снеге дня и во мраке ночи проглядывали призрачные картины иной жизни, непонятно, бывшей когда-то или рожденной воображением Вернова. Позднее он узнал: такое происходило не с ним одним. Многие из тех, кто не имел сил на борьбу, страданье, смерть, но и не был способен смириться с духовным рабством, попранием достоинства, свободы, создавали свои миры, где было все, что желанно людям, все, о чем они мечтали.
Сейчас, в ночь перед казнью, когда реальный мир стал так мал, что исчислялся часами, Вернов почти целиком ушел в тот другой. Размеренный тихий голос удивительной русской женщины, Елены Рерих, живущей в далекой Индии, читал отрывки из написанных ему писем, как ключи отмыкавших перед ним двери прошлого. Бредил ли он, грезил ликто ведаетно Вернов ВИДЕЛ отрывки событий древних эпох, участвовал в них незримо, постигая уже не одним только разумомдушойсмысл происходившего, суть борьбы.
Странно, думалось ему, что его не лишили этих писем. Не посмели! Нет, ерунда! При чем здесь смелость: ОНИ осмеливаются и на гораздо большее
Кончить все до утра! твердил опять Вернов. Пить! Ах, как хочется пить! Хоть глоток!
Шум прибоя Откуда он в этом подвале?..
«Вы спрашиваете о времени появления братьев Тьмы. Строго говоря, братья Тьмы появились одновременно с Братьями Света. То есть, с момента появления в человеке зачатка рассудка и сознательной, т. е. свободной воли. При проблеске распознавания появляется первое понятие добра и зла, и уже сознательная воля направляет человека в ту или иную сторону. Но вполне организованный стан Братьев Тьмы получил свое начало уже в четвертой расе, в Атлантиде. Их великий бой с Сынами Мудрости и Света окончился победой последних и гибелью Атлантиды».
1б.
Шум прибоя был последним, что помнил Иргез и первым, что он услышал, очнувшись. Над ним чернело небо с редкими звездами. Рваные тучи неслись смутными тенями. Лицо обдувал свежий, напористый ветер.
Чьи-то сильные руки подхватили Иргеза под мышки и, рывком подняв, поставили на ноги. Подошвы гулко стукнули по полому металлу. Боль пронзила затылок и Иргез прижал к нему ладонь. Пальцы нащупали большую опухольсюда пришелся удар. Подчиняясь выработанной за десятилетия привычке, Иргез начал концентрировать энергию, чтобы отключить Боль, но не успел сделать это. Ему завернули руки за спину и поволокли вперед.
Он только раскрыл глаза, зажмуренные от расколовшей затылок боли, как последовал новый рывок за вывернутые назад локтимолчаливый приказ остановиться. Его развернули лицом вправо, и Иргез увидел внизу покачивающуюся на воде лодку. Оскалив в ухмылке клыкастый рот, светящимися во мраке глазами смотрела и Иргеза огромная лохматая человеко-обезьяна, прислужник Темных сил.
Могучие руки подхватили пленника под ребра и подали человеко-зверю. Лодка глухо стукнула бортом о металл. Иргез едва сдержался чтобы не застонать от новой острой боли, пронзившей затылок. Тут его внимание было отвлечено другим событием. Корабль, на котором его доставили в крепость Темного Братства, задрожал, издал рычанье, и стих, словно умер.
Эти длинные низкие корабли, сделанные из металла и движимые неизвестными машинами, являлись одной из двух причин, по которым Иргез и другие Братья Света были посланы в стан врага. На судах, добытых в бою Светлыми Силами и их союзниками, машины всегда оказывались разрушенными настолько, что невозможно было определить, какая энергия движет их. Металлические корабли были очень быстроходны, не зависели от ветра, команды их размещались не на палубе, а внутри корпуса. Хотя и немногочисленные, они наносили ощутимый урон союзникам Светлого Братства на всех морях и океанах.
Гораздо важнее было другое. Если по уровню технического развития Белое и Темное Братства были примерно равны, то во владении главной силойпсихической энергиейИерархия Света опередила силы зла. Темное Братство было знакомо с психотехникой и даже имело машины, усиливавшие энергию духа, но не поднялось в совершенствовании ее далее низших ступеней. Не поднялось и не могло подняться, ибо высшие сферы были открыты только добру.
События последних лет заставили учителей Белого Братства решиться на опасный шагнаправить разведчиков в стан врага. Силы Тьмы неустанно засылали своих лазутчиков в союзные государства и к границам Оплотов Иерархии Света, но эти границы до недавнего времени оставались непреодолимыми для Темных Сил. Их самих или их прислужников распознавали под любой личиной, а некоторые темные сущности не выдерживали контакта с пограничным психобарьером и саморазрушались.
Но за последние 10 лет было отмечено 22 проникновения. До цитаделей прислужники Темных сил, конечно, не добирались, но территория, на которой жили Белые Братья, перестала быть для них заповедной. Настораживало и то, что Учителя не могли познать сущность шпионов. Будучи раскрыты, они самоуничтожались, превращались за считанные мгновения в кучу гниющей органики. И никакой мыслеблок не способен был остановить этот распад.
Одна человеко-обезьяна села на весла, другая, спрыгнувшая с корабля, стерегла пленника. Могучие гребки быстро гнали лодку по узкому извилистому коридору. Черные скалы поднимались выше и выше, стискивая водяное ущелье. Развитое ночное зрение позволяло Иргезу видеть все вокруг не хуже его стражей.
Вот показался причал, устроенный под нависшей скалой. Множество лодокбольших и малыхпривязанных к металлическим кольцам, покачивалось возле него. Толчок, скрип трущегося о камень дерева, могучие руки вновь подхватили пленника и втащили наверх.
Взору Иргеза открылась просторная пристань-грот. Тут и там на ней громоздились кучи ящиков, мешков, тюков, бочек. В глубине еле различимы были два широких тоннеля. Слева, упрятанная в расщелине, поднималась вырубленная в скале лестница. По ней страж вывел Иргеза во двор крепости. Как ни быстро они миновали его, опытный взгляд разведчика успел увидеть главное. Этот оплот Темного Братства невозможно было заметить ни с моря, ни с воздуха. Со стороныголый каменистый остров, одна из бесчисленного множества скал, высовывающих свои зубы и спины из вод Западного океана. На самом делецелый город-порт с гаванью, площадью в центре, пробуравленными в скале ходами, выбитыми в ее толще залами и комнатами. В нишах и трещинах скрыты лестницы и бойницы; ничто не останется незамеченным на подступах к цитадели; полчаса, не более, и голые скалы превратятся в неприступные крепостные стены с сотнями, а может быть тысячами бойцов на них.
Слабо освещенный коридор, по которому вели пленника, делал частые повороты и на каждом были массивные металлические двери с трехзубым знаком Атлантиды. Сейчас двери были распахнуты, но в минуту опасности они захлопнутся, станут непреодолимой преградой на пути нападающего.
Сделав 9 зигзагов, коридор выпрямился и полого пошел вниз. Редкие факелы или пятна светящейся плесени рассеивали тьму. Стояла мертвая тишина. Ее нарушали лишь тяжелый топот человеко-обезьяны, легкие шаги пленника и с некоторых пор почти неслышимые идущего сзади третьего существа.
Иргез чувствовалэто член Темного Братства, ощущал дыхание зла, исходившее от него. Пленнику очень хотелось обернуться и взглянуть в лицо этому человеку. По цвету кожисмуглой или пепельно-серойи густоте волос можно было определить, к какому кругу относится онвнешнему или внутреннему.
Вскоре они свернули в узкое боковое ответвление коридора. В нем на равном расстоянии друг от друга шли низкие металлические двери.
Перед одной из самых дальних, почти в тупике охранник остановился. Темная фигура в Балахоне с капюшоном выступила вперед и заслонила дверь. Послышалось звяканье замка, и фигура отступила, открывая вход в темницу. Человеко-обезьяна ввела Иргеза внутрь и посадила на каменное ложе у стены. Под ним захрустела солома.
Человек в Балахоне неторопливо вошел в темницу, неся факел. Воткнув его в кольцо слева от двери, он подал знак человеко-обезьяне, и она покинула камеру. Брат тьмы откинул капюшон, и Иргез увидел сероватое худое лицо с редкими, словно прилипшими к черепу волосами.
«Из внутреннего круга», подумал Иргез.
Да, я из внутреннего круга, с тонкой усмешкой подтвердил Брат Тьмы, прочтя его мысли. Снут-Бен Он сделал паузу, может быть ожидая, что пленник назовет себя.
Там, Снут-Бен повел рукой в сторону, ты найдешь пищу, воду, вино. Я расстаюсь с тобой на ночь. Отдохни и приготовься, тебе будет задано несколько вопросов. От того, что ответишь, будет зависеть твоя судьба. Подумай.
Дверь захлопнулась за Снут-Беном, щелкнул замок и наступила тишина.
2 а.
Неожиданно Брат Тьмы снова возник перед Иргезомоблик его поразительно изменился. На нем был мундир офицера вермахта, верхнюю губу прочертили узкие стрелки усов, рука сжимала парабеллум.
«Иргез не мог видеть этого», подумал Вернов, и странная картина исчезла. Ее мгновенно сменила другая: застывшие, как на фото, жена и дочь с испугом смотрели на Вернова.
Он провел языком по треснувшим губам, по припухлым ямкам в деснах на месте выбитых зубов, и ему стало мучительно жаль себя.
КОНЕЦ!!! Никто и ничто уже не поможет. Теперь до самой смерти он будет один на один со своими муками. И ничто не зачтется, не будет вознаграждено.
Нельзя думать о своих, прошептал Вернов. Только о деле.
11.10.35.
«Необходимо пробудить дух человеческий! Истинно, судьба планеты в руках самого человечества! Если воскрешение духа состоится в течение грядущих малых десятилетий, то неминуемая катастрофа может стать частичной, как во времена Лемурии и Атлантиды, в противном случае, нам придется переселиться на другую планету».
«Все дело в том, вел спор с призрачным собеседником Вернов, что силы свои Темное Братство черпает в людях. Слишком мало добра в них и слишком легко предаются они темным силам. Взращивать в людях добро так тяжело! Стоят ли они, готовые пожертвовать всем святым ради Благополучия и наслаждений, того, чтобы кто-то отдавал за них жизнь? Сколько их уже отдано за бесконечные века?! Сколько принесено на жертвенный алтарь? И я лежу здесь изуродованный, и завтра меня повесят. Ради чего отдана жизнь?..