Я вовсе не отношу себя к числу следопытов, но судя по характерному следу, даже мне стало ясно, что зверь не должен быть крупным. Однажды в Индии мне довелось видеть тигра, который нес в зубах годовалого бычка. Тигр высоко поднял голову, так что туша не волочилась по земле.
Было тихо. Ветер шелестел в траве, солнце освещало мягким ровным светом этот райский уголок. Царапины на земле попадались все реже, и на траве исчезли вовсе. Я продолжал идти вперед, запомнив направление. Интуитивно я чувствовал, что разгадка тайны кроется в недалеких уже скалах.
Прошагав в общей сложности около двух миль, я достиг цели. Солнце начало клониться к западу, но до наступления темноты оставалось достаточно времени. Я дал себе часполтора на поиски. Учитывая время на обратный путь и то, что я даже отдаленно не представлял, с каким зверем предстоит иметь дело, я посчитал, что благоразумнее будет вернуться в гостиницу засветло.
Поиски приближались к концу. Следов не было видно, они исчезли давно. Я тщательнейшим образом осмотрел все пространство перед скальной грядой, но трупа козы не увидел. Только подойдя к скалам вплотную, я обнаружил проход. Я сжал в руке топор и протиснулся в узкий коридор, окончившийся тупиком. Следов на базальтовом монолите не было.
Я собрался повернуть назад, как вдруг увидел вход в пещеру. Он был наполовину засыпан камнями, поэтому был почти незаметен. Я приблизился. Отверстие достигало футов сорока в высоту и оканчивалось каменным козырьком. Перед самым входом располагалась песчаная площадка. Я задержался на мгновение, прикрыл глаза от солнечного света и по пытался рассмотреть хоть что-нибудь в сумраке пещеры. Тщетно. Казалось, сама природа замерла в ожидании. Наступила полнейшая тишина, не слышно было даже пения птиц. Только солнечный свет оживлял этот островок безмолвия. Я поднял топор и сделал несколько решительных шагов по направлению к пещере. От нервного возбуждения я шел быстрее, чем мне того хотелось. У самого входа я задержался. В нескольких футах лежала тень от козырька. Изнутри пахнуло холодом, будто окатили ледяной водой. Ощущение было неприятнымсолнце нагревало спину, а в лицо тянуло могильной сыростью. Отсюда хорошо была видна туша козы, лежащая как раз на границе света и полумрака. Голова ее была оторвана, остальное оставалось нетронутым. У входа валялись кости более крупных животных, полуразложившиеся куски мяса. Я увидел берцовую кость, чуть дальшеобглоданные ребра.
Боевой дух несколько поугас, но по инерции я сделал еще пару шагов и очутился в тени. Рука с топором опустилась. Тишина и могильный холод заворожили меня. Я по-прежнему ничего не различал в темноте; ни снаружи, ни изнутри не доносилось ни малейшего шороха, вместе с тем, я ощутил величественность, почти бесконечность пещеры. Только сейчас до меня дошло, что инстинкт самосохранения не позволит углубиться внутрь. Осознав это, я вздохнул с облегчением. Не раздумывая ни секунды, я попятился назад, не в состоянии повернуться спиной.
Внезапно до моего слуха из глубины пещеры донеслись царапающие звуки. Я почувствовал на себе пристальный взгляд. Нервы напряглись до предела, я еле сдерживал подступающую панику, последствия которой могли оказаться роковыми. Я мысленно отдал руке приказ сжать топорединственное оружие в борьбе с накатившим ужасоми шаг за шагом отошел на безопасное расстояние.
Стороннему наблюдателю мое поведение могло показаться странным и, возможно, даже комичным. До самых скал я пятился как рак, подняв топор. Здесь-то и произошло событие, окончательно парализовавшее волю и сломившее всякое желание сопротивляться. Впрочем, ничего из ряда вон выходящего не произошло.
Просто со стороны пещеры до меня донеслось сухое покашливание. Будто человек прочищал горло перед речью. Этот, на первый взгляд незначительный факт, произвел на меня эффект разорвавшейся бомбы. Ничего более жуткого в жизни мне не приходилось слышать. Мужество оставило меня; я подумал, что вряд ли сохраню рассудок, если кашель повторится, поэтому, не долго думая, развернулся на каблуках и, выронив топор, бросился наутек. Я бежал до тех пор, пока силы не оставили меня. Сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Упав на землю, я жадно ловил ртом воздух.
Когда я, наконец, пришел в себя, солнце садилось за гору. Погони не было. Путь домой был неблизкий, да еще через темный лес, поэтому, отдышавшись, я поспешил дальше. Добравшись до гостиницы, я, не сообщив о своем приходе, поднялся к себе.
В тот вечер я опоздал к ужину. Я долго колебался, рассказывать или нет о своей экспедиции Штайнерам. Их реакция сегодня утром оказалась настолько неожиданной, что я не мог не подумать о последствиях. В конце концов я решил переговорить с хозяином с глазу на глаз. Как обычно, он сидел у огня, попыхивая трубкой.
Когда фрау Штайнер вышла из кухни, я, улучив минутку, поведал ему о своем походе. Не вдаваясь особенно в подробности, я просто сказал, что обнаружил пещеру, в которой предположительно скрывается хищник. Хозяин смертельно побледнел, хотя внешне сохранил спокойствие. Он заверил, что даст знать властям о моем открытии на следующее же утро. Им же, как он полагал, придется без промедления организовать охоту на зверя, если скот и дальше будет пропадать.
Тем не менее, поведение Штайнеров казалось загадочным. Создавалось впечатление, что им давным-давно известно о существовании страшного хищника, взимающего кровавую дань с округи. Более того, они были смертельно напуганы, и не намеревались затевать кутерьму с отстрелом. После, в комнате, вспоминая события уходящего дня, мне пришло в голову, что они, возможно, раньше испытали на себе то же самое. Картины глухого леса и зловещий полумрак пещеры отчетливо всплыли в памяти.
Какое право имел я осуждать Штайнеров? Кто такой? Случайный прохожий. От добра добра не ищут. В их доме я чувствовал себя чрезвычайно уют. но, так что на некоторые странности хозяев готов был закрыть глаза. Вкусная пища, мягкая постель, доброжелательные людичто еще нужно путнику? Убаюканный этими мыслями, я спокойно уснул.
Утром я решил прогуляться в Графштайндеревушку, каких тысячи в центральной Европегорстка домов, обступивших крошечную площадь с церквушкой XVI-го века, ратушей, парочкой гостиниц и несколькими магазинчиками, яркие витрины которых по замыслу их владельцев должны привлекать посетителей.
На площади я зашел в кофейню, где выпил чашечку крепчайшего кофе с пирожным, а после направился в местное полицейское управление. Я рассказал об инциденте с козой и доложил об обнаруженной пещере. Сержант поблагодарил меня за бдительность и попросил указать на крупномасштабной карте местоположение пещеры. Я не слишком поверил заверениям о том, что будут приняты безотлагательные меры и что дело будет рассмотрено со всей тщательностью. На прощание сержант напомнил, что подобные происшествия в горах не редкость.
Прежде чем отправиться назад, я заглянул в церковь. Даром, что ли, я таскал с собой тяжеленный фотоаппарат с массивным штативом. Как назло, пастор куда-то вышел, но мне удалось получить разрешение на съемку у служителя. Резьба была потрясающей. От работ местных мастеров я получил искреннее удовольствие.
До конца пленки оставалось всего несколько кадров, когда я перешел к фотографированию резных панелей. Насколько понимаю, то были иллюстрации к книге Иова. Одна из нихфилигранной работыошеломила меня.
Вы, конечно, помните жутких химер Нотр-Дама, которые придают собору довольно мрачный вид. Так вот, химерыпросто детские игрушки по сравнению с изображением на панели. Возможно на меня подействовали полумрак и тишина старой церкви, но руки задрожали, когда я выставлял экспозицию. С картины на меня взирало отвратительное существо с уродливой мордой. Страшно худое, настолько, что видны были ребра, оно стояло на задних лапах. Нижнюю часть скрывали папоротники и трава. Длинная шея покрыта какими-то наростами, громадный кадык выдается вперед. Загнутые, как у кабана, клыки высовывались из пасти, узкие змеиные глаза зловеще прищурились. В передних лапах, нет, скорее каких-то клешнях, чудовище держало человека. Голова была оторвана, как хвост у сельдерея. Мастер изобразил зверя в момент, когда тот, выплюнув голову, готовился приступить к кровавой трапезе.
Не в силах передать чувство отвращения, которое охватило меня от одного взгляда на барельеф. Работа была настолько реалистичной, что, казалось, чудище вот-вот выпрыгнет из рамы. Трудно передать словами, что я чувствовал в тот момент. Но какие бы отрицательные эмоции не вызывало у меня это произведение искусства, я обязан был его сфотографировать, чтобы, по возвращении в Англию, рассмотреть получше.
Я поспешил установить экспозицию, навел резкость и нажал на спуск. Я успел сделать еще пару снимков, прежде чем пленка закончилась. Внезапно за спиной раздался жуткий грохот, будто обрушилась стена. Я вздрогнул и принялся лихорадочно укладывать фотоаппарат и треногу, подумав, что пришел служитель. Но я ошибся. Беглый осмотр показал, что в церкви ничего не изменилось. На более тщательное расследование времени не оставалось. Я и так задержался в Графштайне дольше, чем намеревался.
После обеда я написал несколько писем и отнес их на почту в деревню. Больше в тот день из дома не выходил. Перед ужином, переполненный впечатлениями, я прилег отдохнуть. Проснулся, когда стемнело. Фосфоресцирующий циферблат часов показывал половину девятого. Обычно ужин подавали не раньше девяти, так что у меня оставалось еще немного времени.
Не зажигая света, я подошел к окну. Полная луна призрачным светом освещала долину, ели серебристым ковром покрывали склоны гор; шпиль церкви тянулся вверх. Пейзаж напоминал гравюры Дюрера,
Я готов был спуститься вниз, как вдруг овчарка Штайнеров забеспокоилась и залилась лаем. Я выглянул в окно. Ни души. Собака лаяла как сумасшедшая и рвалась с цепи. Когда она на секунду замолчала, я отчетливо услыхал шагикто-то поднимался по склону. Лай перешел в жалобный вой. Хлопнула входная дверьШтайнер вышел успокоить собаку.
Трава зашелестела, но уже дальше. Шаги постепенно удалялись в направлении скал. Все стихло. Озадаченный, я спустился к ужину.
Еда, как всегда, была превосходной. В тепле, у очага, глядя на пляшущие на меди блики, я вновь ощутил покой и безмятежность. Поужинав, я разложил на большом обеденном столе карты, достал блокнот и занялся прокладыванием маршрута.
Часы пробили половину одиннадцатого. Я начал собираться. Фрау Штайнер давно отправилась спать, хозяин читал газету, посасывая потухшую трубку.
Работайте, работайте, замахал он руками, заметив, что я собираюсь уходить. Я ответил, что дневник и разметка маршрута возможно задержат меня далеко за полночь. Хозяин пожал плечами и сказал, что все равно идет спать и, если меня не затруднит потушить свет перед сном, то я могу оставаться здесь сколько угодно.
Меня это устраивало. Стояла осень, и по ночам уже подмораживало. Уютная кухня куда лучше подходила для работы, чем неотапливаемая спальня. Герр Штайнер пододвинул тарелку с печеньем и полбутылки пива и заговорщически подмигнул на прощание.
Я остался один. Хозяин запер собаку в одном из сарайчиков, поэтому я вполне мог считать себя единственным человеком во вселенной.
Дверь в кухню не запиралась ни зимой, ни летом, по крайней мере, если Штайнеры, не уезжали куда-нибудь. Главный вход и дверь с задней стороны дома каждый вечер тщательно запиралась, дверь в кухнюникогда. Она выходила на дорогу, и поэтому была более удобной, чем центральный вход. Что этотрадиция или обыкновенная ленья не понял. По обе стороны двери в стены были вбиты две скобы, в которые вставлялся массивный деревянный брус. Возможно из-за того, что брус был довольно увесистым, дверь и не запиралась. Непонятно, правда, что мешало поставить обычный замок.
Как бы там ни было, я остался на кухне один. Попивая пиво, я заполнил дневник, потом занялся разработкой деталей маршрута предстоящего дня.
Меня начало клонить в сон. Я поднялся, чтобы размять затекшие суставы, и подошел к очагу. В ночной тиши послышался шорох. Я прислушался. Дрему как рукой сняло. Шорох доносился снаружи. Он был настолько тихим, что неудивительно, как я не услышал его раньше. Я взглянул на часыслишком поздно для местного жителя, которому с рассветом на работу. Кто-то осторожно крался вдоль дома. Я пересек кухню и встал у окна. Шорох повторился ближе и отчетливей. Мне показалось, что сегодня я его уже где-то слышал.
Сомневаюсь, что мне удалось достаточно точно передать атмосферу кошмара. Трудно представить себе ночь в Альпах здесь, в центре Лондона, сидя в мягком кресле. Шорохи или шагиназывайте как хотитеприближались с умопомрачительной медлительностью. Лучше сказать, тщательностью. Тогда у меня в голове возник образ инвалида, который с огромным трудом передвигается на костылях. Тишина, затемшаркающий звук, будто костыль переставляется дальше, задевая землю, вновь тишина. Вдруг позади дома страшно завыла собака.
Сердце екнуло и ушло в пятки. И до этого нервы были напряжены до предела, а тут еще жуткий вой, который мог означать только то, что собака почуяла чужого. Я бросил взгляд на дверь. Скорее закрыть! Я не причислял себя к трусам и никогда не пасовал перед лицом опасности, но в тот момент что-то сломалось и я перестал быть самим собой.
Деревянный брус показался слишком громоздким, чтобы запереть дверь без шума. Кроме того, ноги будто приросли к полу, так что я не мог ступить ни шагу.
Горела лампочка. Электрический свет казался резким, но ни за что на свете я не согласился бы его погасить. Я стал у окна так, чтобы силуэт не был виден снаружи.
Шарканье повторилось совсем рядом. Я лихорадочно огляделся кругом в поисках какого-нибудь оружия. Ничего. Наступила долгая пауза, затем снаружи раздалось сухое покашливание, подобное тому, какое раздалось из пещеры. Собака жалобно взвизгнула. Волосы стали дыбом у меня на голове, когда я увидел, как старая деревянная щеколда скрипнула и начала подниматься.
Колоссальным усилием воли мне удалось сбросить оцепенение. Я понятия не имел, кто находится по ту сторону двери, но одно знал наверняка: что сойду с ума, если окажусь с ним лицом к лицу. Я бросился к двери и повис на щеколде. Мне удалось ее опустить, но уже через мгновение я с ужасом почувствовал, что несмотря на все усилия, она неумолимо поднимается. Через секунду дверь приоткрылась на пару дюймов. Ужас удесятерил силы, я навалился на дверь и опустил щеколду.
И вновь она начала подниматься. Я оглянулся по сторонам в поисках опоры. На вымощенном камнем полу удалось нащупать еле заметный выступ. Страх не проходил, но первоначальное оцепенение отступило и я вновь обрел способность к сопротивлению.
Дверь мало-помалу отворялась.
Мой взгляд задержался на прислоненном к стене брусе. До него было фута четыре, не больше. Преодолев на мгновение невидимого противника, я захлопнул дверь. Подставил ногу я потянулся к брусу. Тот оказался тяжелее, чем я предполагал; удержать его в одной руке было невозможно. Вдруг ботинок под ужасающим давлением заскользил, пальцы разжались, и брус рухнул на пол, задев по пути огромный медный таз, который с грохотом запрыгал на полу. Наверно это меня и спасло, ведь до сих пор борьба проходила в полной тишине.
В следующее мгновение произошло несколько событий одновременно: дверь распахнулась настежь, собака зашлась лаем, Штайнер закричал наверху и весь второй этаж вспыхнул ярким светом. Давление на дверь ослабло, я ногой захлопнул ее, нашарил на полу злополучную балку и дрожащими руками вложил ее в скобы. Затем, обессиленный, рухнул на пол.
Не стану утомлять вас пересказом того, что произошло позже. Все смешалосьудивление, а затем ужас Штейнеров, дикий вой собаки, бренди, которым меня привели в чувство, бессвязные объяснения. Разумеется, больше в эту ночь мы не ложились. Двери забаррикадировали самой тяжелой мебелью, которую только смогли отыскать. В сложившихся обстоятельствах это потребовало известной доли мужества.
Должен признаться, никогда в жизни мне не приходилось испытать большего ужаса, чем той ночью. Страх парализовал тело и мозг. Потребовалось немало усилий, чтобы восстановить равновесие. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. Когда под действием бренди я пришел в себя, мы забаррикадировали все двери и окна, включили весь свет. Штайнеру пришла в голову блестящая идея разбросать по полу металлическую утварь, чтобы услышать, если кто-то захочет подняться по лестнице.
Откуда-то он извлек три огромных охотничьих ружья, похожих на средневековые мушкеты. Закончив приготовления к половине второго, мы укрылись в спальнекомнате с самой толстой дверью. До рассвета оставалось около четырех часов.