За окнами Здания туман наигранный, пафосный и, похоже, тоже живой. Иначезачем бы ему шевелиться? Иногда я прижимаюсь к стеклу лицом и ладонями, и мне все кажется, что сейчас из тумана слепится лохматая голова, тоже прижмется к стеклу и посмотрит в мое сплющенное лицо желтыми бессмысленными глазами. Поэтому я смотрю в окно редко. Хотя, наверное, все это тоже неправдапросто Здание подкинуло мне очередной повод бояться. Очень удобно, даже не надо ничего делатья пугаю сама себя. И я боюсь. Я послушная.
Ведь он действительно живой, я знаю, я чувствую, от меня его отделяет только Здание, и только благодаря ему я еще не захлебнулась в белой холодной мути. Здание бережно относится к своей единственной игрушке. Если отдать меня туману, то кто будет развлекать публику? Иногданочьюя молюсь о том, чтобы не надоесть Зданию. Уж лучше здесь, чем туман. Нет, нет, не надо, нет. Лучше здесь. Я жмурюсь и мотаю головой. Я откуда-то помню этот животный нутряной ужас, как будто это уже было со мной. Вспомнитьсойти с ума.
Нет, это даже не страшно. Это отвратительно. Это как черви во рту. Помню, приснилось мне однажды, что у меня полный рот червей, скользких, холодных, извивающихся. Я тогда заблевала всю постель, проснувшись, и все не могла успокоиться, еле доползла до душевой, долго пила вонючую воду из-под крана, и меня снова выворачивало, и так раз за разом. Мне все казалось, что это был не сон, что один из них остался еще где-то во мне и шевелится, что все они еще живы и копошатся в моей комнате на постели в луже блевотины Брррр! Такое же чувство вызывает у меня туман. Омерзение, от которого можно умереть. Почему? Правда ли это? Мне не хочется проверять.
Туман бывает разный. Иногда он похож на грязную вату, и становится душно, душно, как будто снаружи нет воздуха, нет ничего, и туман высасывает кислород из комнат, из коридоров, из моих легкихнесчастные остатки, клочки, обрывки жизни. У меня начинает звенеть в ушах, кровь бухает в висках, а в Здании тихо-тихо, как-то мертво, ветер исчезает в никуда, перестает шуршать газетами. И только в конце коридора, у лестничной площадки, начинает тихо и заунывно скрипеть дверь. Очень странно и упрямо, вот такскрип, скрип, скрип-скрип, скрипа потом хлопает. Будто кто-то ходит из коридора в комнату и обратно. Кто-то очень сердитый. Ходит, иногда бахает дверью, а иногда стучит в стену, очень громко, словно со злости кулаком.
Этосамые страшные вечера. Когда туман превращается в вату, Здание даже прекращает душить меня кошмарамия все равно не сплю. Я сижу в своей комнате, закрыв дверь на задвижку и придвинув к ней стол, сижу, забившись в угол, теребя трясущимися пальцами бахрому пледа, сижу, обливаюсь потом, хватаю ртом воздух, слушаю. Слушаю, как кто-то в дальнем конце коридора скрипит и хлопает дверью, в ярости бьет по стене кулаком. Иногда дальше, тогда легче, а иногда ближе и громче, тогда я комкаю рукой плед и закусываю губу, чтобы не закричать, а сама все время смотрю на дверь. Я прекрасно знаю, что если он захочет войти, ни дверь, ни стол его не удержат. Но он не входит. А потом наступает утро. Исчезает пугающая тишина и скрип двери, возвращается ветер. Меняется туман. Первые полчаса даже чувствуется облегчение.
Раньше я думала, что для того, чтобы перестать бояться чего-то, нужно это что-то увидеть, узнать, почувствовать. Теперь я знаю, что это правило срабатывает, когда нужно начать чего-нибудь бояться. Я помню, очень ясно помню, как однажды решила узнать, кто же это ходит там, в дальнем конце коридора. Кажется, тогда я еще верила в неуловимого хозяина. Не знаю.
Я открыла дверь и осторожно выглянула в коридор. Тихотолько скрипит дверь и с легким щелчком мигает длинная лампа у меня над головой. В коридоре сумрачно, свет горит лишь местами, и то очень тускло. Дальний конец коридора полностью темен. Я еще тогда засомневалась, стоит ли идти туда, все-таки пуганая уже, зачем нарываться лишний раз Но потом взяла себя в руки (бессмысленное, идиотское занятие) и пошла на звук. Каждый шаг давался с трудом, казалось воздух густеет все больше и больше, все тело орет, вопит, каждой клеточкой умоляетне надо, ой, господи, не надо, не ходи, не лезьа воздух превращается в такую же вату, как туман за окном. А еще становилось страшнее и страшнеетоже с каждым шагомпросто так, ни с чего, без причины, какой-то животный ужас, паника. Я чувствовала, как она выходит из самого нутра и скапливается облаком вокруг меня. Я дошла до темного участка коридораот страха начали подкашиваться ноги. Странно, звук ударов и скрип двери почти не приблизились, разве что совсем немного, и в то же время находились очень близко, буквально в метре. Там ничего не было, только страх и звуки, звуки и страх, и
Я не выдержала и побежала оттуда, как можно быстрее, рванула, как заяц, к своей комнате, к тусклому свету мигающей лампы, к относительной безопасности. А звуки следовали за мной попятам, хлопали двери, мимо которых я пробегала, каждая, по очереди, и возле каждой кто-то бил кулаком в стену, пытаясь пригвоздить мою прыгающую тень. А потом я добежала до своей комнаты, захлопнула за собой дверь и привалилась к ней спиной, тяжело дыша. Я думала, что уже все, мне хватило бы и этого, я готова была держать дверь, если он захочет войти. Дурочка.
Дверь просто распахнуласьс такой силой, что я отлетела к дивану и сильно ударилась головой. Я виделаза дверью никого не было, но все же он находился здесь, в комнате, ходил по ней, разъяренно хлопал дверью, которая начала вдруг заунывно скрипеть. Господи, я сама привела его в свою комнату, я впустила его. Я сидела, скорчившись, у стены, я думала, что сошла с ума. И вдруг он ударил в стену, прямо у меня над головой, так, что пыль полетела. Этот удар был более чем реален. Даже если я сошла с ума, даже если мне кажется, я не хочу, не хочу, чтобы следующий попал в меня! Я вскрикнула, вскочила на ноги, кинулась к двери. Она захлопнулась с грохотом, чуть не расквасив мне лицо, и следующий удар пришелся на дверной косяк возле моего плеча. Я шарахнулась к столу, потом снова к двери, к окну, к дивану Этот кто-то больше не стучал и не скрипел, он бил изо всей силы, почему-то опаздывал на секунду, попадая по столу, по стене, по подоконнику, по двери, по дивану Не видел ли он меня так же, как и я его? Не знаю. Зато наверняка хорошо слышал. Я металась по комнате, пыталась выбраться, но дверь не поддавалась. Я задержалась возле нее, дергая изо всех сил ручку, услышала его, обернулась, глянула в пустоту
Очнулась я уже утром. Вся левая сторона лица болела и, кажется, опухла, как будто мне дали добротную затрещину, а в уголке рта запеклась кровь. Голова гудела. Дверь была распахнута настежь, стол перевернут, плед валялся в углу, в куче битого стекла, возле лежащего на боку дивана. Все. Больше я не выхожу вечером навстречу скрипящей двери и чьим-то кулакам. С меня хватит.
Возможно, когда-то вот так же я не открою кому-то другому, кто появится в Здании, чтобы я больше не былая, однаа чтобы вот так сразу статьмы. Возможно, все и затевалось именно для этого. Кто-то другой постучит в мою дверь, а я буду сидеть в углу, комкая плед, и бояться. Господи, тоска-то какая. Я очень часто об этом думаю. Зря. Все в Зданиизря. Знаю же, что никого здесь, кроме меня, нет, и не будет никогда. А туда же
Да, а иногда туман похож на кисель. Грязно-белый густой молочный кисель, который стремится проникнуть в Здание, ощупывает стены в поисках щели, находит разбитые окна и затекает в коридор, медленно, с чувством собственного достоинства разливается по всему этажу и шепчет, шепчет, шепчет У него точно есть голостоненький, трясущийся от постоянного смеха. И пальцы. Иногда мне кажется, что он слепой. Очень любопытный слепой, стремящийся ощупать и узнать все на свете. А все на светеэто Здание. И я в нем.
Туман всегда застает меня врасплох, и тогда начинаются гонки. Он появляется в дальнем конце коридора (кажется, все напасти приходят именно оттуда) и степенно движется в мою сторону, хихикая, заполняет собой пространство. Если я нахожусь не на своем этаже, а чаще всего случается именно так, я кидаюсь к лестнице и бегу вверх, прыгая через две ступеньки. Туман умен, он тоже устремляется вверх, и мы поднимаемся, разделенные бесконечной коробкой коридора, яубегаю, ондогоняет. Зачем я ему? Не знаю.
На моем этаже мы появляемся одновременно: с одной стороны вылетаю я, задыхаясь больше от страха, чем от бега, с другой стороны выплывает туман, казалось бы, медлительный, но уже никто не верит в грубую сказку об инертном молочном киселе.
Моя комнататочно посередине. Вот тогда начинается самое интересное. Я несусь по коридору, путаясь в складках одежды, навстречу туману, бегу, стараясь думать только о цели, об освещенном дверном проеме, но уже ясно слышу, и с каждым шагом все четче и четче, как бормочет-хихикает белая упрямая гуща, стремительно заполняющая собой пустоту от пола до потолка, чувствую ее непреходящую жадность.
Я не знаю, что случится, если туман меня поймает, может, ничего страшного. Но надеяться на лучшее в Зданиибезнадежное дело. Я не хочу пробовать. Что-то внутри подталкивает, гонит меня вперед, дает силы успеть первой. Я влетаю в комнату, захлопываю за собой дверь, хватаю плед и затыкаю им щели внизу, у порога. Я прислушиваюсь к коридорной тишине и успеваю уловить момент, когда туман добирается до моей двери, начинает ощупывать ее, гладить, бормотать что-то сам себе. Он знает, что я здесь, внутри, что я живая, теплая, что я боюсь его, что я прижалась ухом к двери и слушаю коридорную тишину. Он знает это и не уходит, долго-долго не уходит, а я мерзну. Один раз было так, что туман держался двое суток, а у меня закончилась еда. Я чувствовала его за дверью и боялась выйти, а он хлюпал и бормотал, что ему холодно. Я чуть не открыла ему дверь тогда, но вовремя спохватилась. Здесь нельзя жалеть никого и ничего. Даже себя. Себябесполезно.
А потом снова начинается ветер, и туман исчезает. Он влипает в небо, делает его серым и каким-то неправильным, и я могу смотреть во двор. Тогда начинаются кошмары. Выходных у меня нет.
ДОМ ПОЛНОЛУНИЯЧасть вторая
Книга теней
Твой Домтвоя крепость.
Вчера пил весь день. Сегодня еле хожу, никак не могу сфокусироваться, коридор пляшет перед глазами. Что-то я должен вспомнить. Ах, да. Книга. Вот, собственно, почему я пью, кстати, пригодились бутылки с жуткой дрянью, подписанные «Портвейн». Если бы не книга, я бы к ним и не притронулся. Вчера я нашел ее, копаясь сапогом в куче хлама на полу в очередной унылой комнате.
Книги в домене редкость. В основном это какие-то технические описания, изобилующие словами вроде «карданный вал», «переходник», «ротор» и тому подобное, или же они написаны на неизвестных языках. Один раз, во время особо длительной голодовки, я нашел книгу о вкусной и здоровой пище. Я растоптал ее в клочья.
Но эта книга была особенной. Небольшая, очень старая, истертая, в черном ободранном переплете. Половина страниц вырвана, остальные залиты чем-то темным, прочитать можно едва ли десяток. Но почему-то эта книга сама просилась в руки. И я взял ее, зная, что все неспроста. Я как будто принял вызов. И вот теперь пью. Так получается меньше думать. А ведь, в сущности, в ней нет ничего такогоистория, несколько бессвязная, завиральная история. Просто она чем-то связана со мной.
Я читал и боялся дышать, от корки до корки, каждую запятую, каждую букву запоминал, вбирал в себя. Названия у книги не было, на обложке его стерли, были даже видны царапины и вмятины, там, где с картона сдирали краску. Первая половина книги была вырвана, а на той странице, которую можно было прочесть, стояло:
КНИГА МЕРТВЫХ
Дальше было пятно, черное и даже чуть поблескивавшее. Следующими словами были
обкуренный мальчик, почти любящий жизнь.
Вначале было Слово, и Слово было у Дома, и Слово было Дом.
Дом есть нечто большее, чем сумма всех его частейпола, потолка, стен, комнат и коридоров, окон и дверей, обитателей и духа.
Кто сражается с Домом, тому надо остерегаться, чтобы самому при этом не стать Им. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя. Дом есть мера всех вещей.
ВСЯКИЙ, КТО ЧИТАЕТ ЭТИ СТРОКИ! ЕСЛИ ТЫ ДОЖИЛ ДО НИХ, ЗНАЙ, ТЕПЕРЬ ТЫ ПРИНАДЛЕЖИШЬ ДОМУ, ОТНЫНЕ И ВОВЕКИ. ПОСМОТРИ В ЛИЦО СВОЕМУ ХОЗЯИНУ. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ДОМ!
Собеседник чудовищ улыбается. Он бледен, он больше не похож на человека. Иногда он мрачнеет, как будто вспоминает что-то. Он оставляет следы мокрых подошв в пыли. На нем изодранные сапоги.
Говорящий опустошен.
Дом стоит, свет горит. Из окна видна даль. Так откуда взялась печаль?
Дальше несколько страниц были вырваны.
Это местоНИГДЕ.
Здесь есть тени, тысячи теней, многие из которых знакомы тебе. Когда они проникают в твой мир, случается ночь.
Путешественники здесь теряют сон.
Тени бессильны перед ним.
Он не из их мира.
Он равнодушен, в его руках лунная пыль.
Но как бы они не шли, все равно они придут к Дому, к месту, откуда они вышли.
Кошмар твоего детства, увиденный когда-то в книжке,огромные звери на тонких ногах насекомых, бредущие по пустыне, и обнаженная блудница на спине одного из них.
Умножающий знания умножает скорбь и тем самым угоден Дому.
8. 16. 7. Здесь он был обречен.
Пока ты видишь зверя в себе, ты человек.
Это несправедливо. Но что есть большая несправедливость, чем ты сам?
ГОСПОДИ, ПОМОГИ МНЕ
Я дочитал до последней страницы, все не решался перевернуть ее. Меня била дрожь. Ну же, ну, переворачивай. Соберись! Хуже, чем было, уже не будет.
КНИГА ЖИВЫХ
Все дороги сойдутся, когда дрогнет земля.
И все. Больше ни слова, ни строчки. Я прислонился к стене. Книга выскользнула из рук. Кажется, это Нет. Теперь я пью.
* * *
Ах, да, кстати. Насчет отражения. Оно ведь точно изменяется. Я не помню, кто я, но точно знаю, что раньше я был другим. Давно, очень давно, в самом начале моей жизни в Доме, то есть вообще на заре Вселенной, я поглядел в зеркало, и мне стало страшнооттуда на меня смотрело отекшее лицо мужчины, уже начинающего стареть. Тяжелая нижняя челюсть, седая щетина, короткие волосы, тоже как пеплом присыпанные, сумасшедшие глаза, а вокруг нихсеть морщин. Какое-то алкоголическое лицо, честное слово.
Я отскочил от зеркала и схватился за голову. Тогда мне стало в первый раз по-настоящему жутко. А ведь, правда, что было до этого? Помню вспышки, шаги, тупую боль во всем теле, чьи-то голоса. А потом однажды я проснулся в своей комнате на шестнадцатом этаже, на кровати, в куче тряпья. У меня болела нога, на ней четко был заметен шрам, который теперь превратился в еле видную белую полоску. Тогда это был страшный опухший рубец, видимо, от глубокой раны. Еще помню, что я был одет в джинсы, на которые даже смотреть было страшно, не то, что носить, ветхую футболку с полустертой надписью и босиком. Вот и все.
С этого дня началась моя жизнь. Я знал навернякаэто не мое лицо. Дом украл его у меня и подсунул эту маску. Ну не может так быть, я ничего не помню, не помню всех этих лет, а значит, их и не было. Ну не мог же я проснуться пятидесяти лет отроду. Кроме того, мое тело явно не принадлежало пятидесятилетнему.
А потом я долго не смотрел в зеркало. Как-то не до того было. Отрастали волосы. Когда они доросли до плеч, мне почему-то стало легче. Кроме того, я перестал отчетливо хромать. Тогда я снова посмотрел в зеркало. Теперь отражению было лет 35 от силы. Исчезла седина, щетина теперь стала какой-то рыже-бурой и дикой с виду, разгладились морщины, но глаза, как были, так и остались сумасшедшими. А потом я молодел с каждым разом все сильнее. Иногда даже пугался, что увижу в зеркале лицо ребенка. Вот тогда точно спячу. Но нет, после того, как мне стало лет двадцать, я остановился. Вот уж не помню, сколько дней я вглядываюсь в свое отражение по несколько минут, но не замечаю никаких перемен. Вот только пара свежих царапин, но это дело наживное: как пришло, так и ушло.
Иногда я разговариваю с отражением. Что, дурень, смотришь?это значит, что мне его жалко. Выходи, лучше по-хорошему выходи!это значит, что я на него сердит. Иногда я злюсь на отражение, грожу ему кулаками. Оно тоже грозит мне в ответ, но как-то неуверенно. Оно меня боится, вот что. Ведь я могу расколотить его на тысячу кусков, вот оно и боится. Иногда от этого мне легчехоть над чем-то здесь я властен. Тогда я грожу отражению еще увереннее, а оно прячет глаза и думает, куда бы улизнуть, и тогда я смеюсь.
Однажды, вот так, смеясь, я, не знаю, зачем, схватился за топор. Сначала я рубил кафель в душевой. Крошки во все стороны, серые пятна на стенах. Потом я раскроил умывальник, срубил кран, и оттуда на пол потекла желтоватая жижа, а потом выскочил в коридор и бежал, бежал, изредка останавливаясь, чтобы рубануть стену, дверь или еще что-нибудь, все, что попадется под руку.
Я выбежал на лестницу и стал кричать. Я звал кого-то, я не помню, кого. Я бросал вызов, я хотел ввязаться хоть в какую-нибудь драку и очень долго стоял, выкрикивая в гулкую пустоту пролетов угрозы и оскорбления, прислушивался, как затихает эхо, и снова звал. Но все было тихо. Дом не желал мне отвечать. Только потянуло по коридору сквозняком, послышался знакомый шорох бумаги. Это ветер гонял из угла в угол обрывки газет. Я постоял еще чуть-чуть и пошел назад. По дороге подобрал с пола пустую бутылку и швырнул ее в одну из комнат. Видимо, бутылка ударилась обо что-то железное, такой был звук. А еще она разбилась. А на следующий день Дом сыграл со мной злую шутку.
Я забрался в подвал, в ту его часть, где сухо. Искал там что-то, даже не помню, что, наверно, просто придумал себе дела. Так вот, я нашел какую-то неуютную холодную комнату за тяжелой железной дверью, которую еле открыл (засов снаружи заржавел), и зашел внутрь. Побеленные стены, тусклая лампочка под потолком. Ящики в одном углу, куча тряпичного рванья в другом. Я пошарил в ней носком ботинкатак, остатки жизни, как и везде,детские платьица, поломанные вилки, оплавленные свечные огарки. Чушь. Это совсем не то, что я бы хотел найти.
И вот тогда, когда я собрался уходить, дверь захлопнулась. Ее никто не подтолкнул, не дернул, просто она сама качнулась на петлях и захлопнулась, как захлопываются форточки от сквозняка. Дверь была слишком тяжелой, и открыть ее изнутри не было никакой возможности. Тут даже ручки не было. Сначала я озверело колотил по ней кулаками и пинал, но ничего не произошло. Потом я увидел окошко под самым потолком. Маленькое такое, но голова, пожалуй, пролезет. А учитывая мою диету, не только голова. Может быть, и все остальное.
Я подтащил к стене несколько ящиков, влез на них, обмотал кулак тряпкой из мусорной кучи и ударил по стеклу. Оказалось, разбивать стекла руками совсем не так просто. Пришлось ударить несколько раз, причем заболели пальцы, а еще я все-таки порезался.
Вылезать было очень трудно. Я выдохнул, втянул живот и ринулся вперед. Труднее всего шли голова и плечи. Для этого пришлось извиваться змеей. Я выгибался, рвал куртку об гвозди и остатки стекла, а потом застрял, но почему-то не в плечах, а в талии. Вот это давроде бы, я совсем не толстый. Было несколько неприятных минут, когда я висел, дергаясь, как червяк, где-то под потолком, причем голова оказалась в каком-то непонятном, темном и холодном помещении, а ноги трепыхались в запертой комнатушке. Еще раз напрягся, ободрал живот и спину и вывалился целиком в темноту и неизвестность. Падать во тьму оказалось жутко, но совсем не больно. Как видно, Дом не хотел моей скорой гибели, потому что я упал в предусмотрительно наваленную кучу тряпья. Я даже не очень ушибся. В потемках шарил по стенам, натыкался на влажные кафельные плитки и отдергивал руку, до того неживыми они были. Потом я нашел дверь, выбрался в коридор. Ну, ясное дело, обычные штучкидверь соседней комнаты, моей недавней тюрьмы, незаперта и даже приоткрыта. Я стукнул по стене кулаком и рассмеялся. Хороши шуточки. Тымне, ятебе.
* * *
Голова словно бы и не моя. Перед глазами плавают огни, во рту все ржавчина. Есть не хочется, но вроде бы надо, потому что не ел уже очень давно, а долго ли еще. Еда просто не лезет, сразу тошнит, как назло, осталась одна свиная тушенка, древняя, как мир, жирная и пахнущая ботинком. Кроме того, дрожат руки, время от времени прошибает холодный пот, и что-то тупо болит в животе.
Дом насылает болезни.
Тошно от всего этого, и не от этого тоже тошно, просто тошно. Валяюсь в комнате, в кровати. Расшвырял все тряпье по углам, жарко мне, жарко, голова болит. Пару раз выбирался в душевую попить воды, губы высохли и растрескались, вода есть, но омерзительно теплая, кажется, будто в ней все время что-то копошится.
Болит все. Пузыри на лице, руках и груди полопались, теперь печет, пузыриэто ладно, шрамом больше, шрамом меньше. Лежать можно только на спине. На правую руку страшно взглянутьзапястье я обмотал тряпкой, смоченной в растворителе, болело ужасно, но хоть рана не загноилась. А вот ноги
Ну как я не подумал? Левая от щиколотки до колена покраснела, раздулась, наступить на нее нельзя, поэтому теперь по дороге в душевую я подпрыгиваю на одной ноге, держась за стенку, но все равно очень больно. Хуже того, иногда я перестаю ее чувствоватьпросто волочится за мной что-то тяжелое и неуклюжее, а вот это уже совсем дело дрянь. Ведь не такая уж большая рана. Я не знаю, что мне теперь делать, этозаражение, краснота сегодня утром поднялась еще на два пальца против вчерашнего, жарко, жарко и тошнит.
В голове у меня ездит лифт, она растягивается и становится огромной, будто резиновая, и где-то рядом раскачивается огромный маятник, вот так, и никак иначе. Тысячи муравьев ползут, ползут, ползут, ползут, перебирая миллионами лапок, а я должен их считать, ведь это главное, они ползут прямо через меня, туда, где ездит лифт и раскачивается маятник, иногда тень падает на них. Я разрываю паутину этого полусна-полубреда, муравьи исчезают, и режуще-белый потолок вдруг надвигается на меня. Да чего ж он такой белый, кто его побелил назло мне, ведь смотреть же невозможно, а если закрыть глаза, то снова будут муравьи и какие-то оплавленные, искореженные куски железа, сливающиеся в непонятную, и потому жуткую скульптуруто ли пляшущий человек без лица, то ли прокаженное дерево.
Полз в душевую, пил воду, вот, теперь уже ползу. Дальше будет веселее. Движение хоть чуть-чуть, ненадолго, отгоняет этот омерзительный горячечный бред, когда все вокруг становится то большим, то маленьким. Плохо мне. Если завтра краснота поднимется еще на два пальца, то она перейдет в подколенную ямку, а дальше Ну что ж, все мы знаем, что будет дальше. Нет, не думать об этом. Я просто сгорю, загнусь от жара, вот уже во рту как сухо, сколько ни пей, а все сухо, есть такое словогипертермия, но я не помню, что оно обозначает.
а начиналось все банально. Я нашел выход. Не так уж давно я переплыл-таки затопленный подвал и в самом дальнем углу поднырнул под дверной проем. Раньше я его просто не замечалон был полностью под водой, а в тот день воды поубавилось, и он показался. Двери там не былопросто проем в стене.
Вода ледяная. Там, под водой, сразу за проемом, начинались ступенькипохоже, это было что-то вроде затопленного тамбура. Я еще раз вынырнул на своей стороне, набрал побольше воздуха и снова опустился. Точно, ступеньки ведут наверх, а тамкак будто голубоватый свет. Плыть пришлось недолго. Я вылез из воды в начале длинного коридора, под потолком которого висели флуоресцентки. Вроде ничего особенного. Вдоль стентолстые трубы, укутанные стекловатой, пол цементный, никаких табличек, никаких дверей. Таких коридоров в подвалах много, обычно ничего, кроме неприятностей, в них нет. Но этот Зачем было прятать его под землю, закрывать вход холодной водой?
Хотя, с чего это я снова пытаюсь подогнать Дом под свою логику? Собеседник прав, он непостижим. Я отряхнулся, вылил воду из ботинок и пошел по коридору. А что еще делать? Не зря же я мок и мерз. Коридор оказался невообразимо длинным, и чем дальше я шел, тем яснее ощущал мысль, назойливую и очень важную, просто пока никак не мог сформулировать. И только когда я прошел не меньше пятисот метров, я, наконец, решился.
Подвал оканчивается где-то в северной части корпуса. Коридор отходит от дальней стены затопленной секции под прямым углом, потом не поворачивает, не изгибается и не петляет, значит, это еще метров сто-двести на север. Вон, кстати, и стеназначит, там коридор или заканчивается, или заворачивает. А ведь северная часть корпуса ближе всех к Стенезначит, если коридор тянется прямо к ней
Ну не может так быть. Не может так везти, не должно. Дом не мог позволить мне найти уже готовый подкоп. Я ведь пробовал уже с подкопом. Рыл два дня, вырыл приличную нору прямо под Стеной, вдоль ее бетонного основания, метра на два-три, а на следующее утро обнаружил, что нора до верху полна мутной вонючей жижей, похожей на жирные помои со сковородки.
Нет, кажется, может так везти. Я дошел до дальней стены, это был тупик. Трубы здесь сходились, переплетались и переходили на противоположную стену. Должно быть, это какая-то оригинальная система охлаждения труб без вывода на поверхность. Потому что если вывести их на поверхность, то это будет уже за стеной. Я воровато оглянулсяа вдруг он слышит, о чем я сейчас думаю,и затеребил кожаный рукав куртки. Да. Я ведь здесь просто так гуляю, я пока еще ничего не делаю. Просто так.
Я потрогал стену. Холодный, чуть влажноватый бетон. Прикоснувшись к нему, я понял, как же сильно дрожат у меня пальцы. Поднял глаза. Кажется, так начинается надежда. Прямо над головой, так, что можно дотянуться рукой (потолок здесь, как и в остальных подвальных коридорах, низкий),темный квадратный проем. Виднелись железные скобы, вбитые в бетон. Я подпрыгнул, ухватился за одну. Подтянулся, уперся ногами в стену, выбросил вверх правую руку и ухватился за следующую. Так я забрался в туннель. Хорошо, что я мало ем и много бегаюя стал легкий, почти невесомый.
Кажется, это вентиляционная шахта. Холодно, сыро, темно и тесно. Я даже перестал думать, куда-то ушли колотившиеся висках тоска и тревога, осталось только желание. Я пролез метра три вверх, здесь было настолько темно, что я не видел своих рук и лез на ощупь. Резкий поворот. Руки нащупали пустотуэто шахта повернула горизонтально под прямым углом. Тут было все так же тесно, но хотя бы не нужно искать скобы. Полз я еще метров пять, шахта не делала поворотов, боковых ходов у нее не было. Потом я больно стукнулся головой о невидимую стенку. Все. Дальше ползти некуда. Кстати, если это вентиляционная шахта, почему здесь так слабо со сквозняком? Конечно, воздух не слишком затхлый, но и свежим его не назовешь.
Я лег на спину и поднял руки. А вот и тонкая струйка холодного воздуха, откуда-то сверху. Я не буду надеяться, я спокоен. Вытянутая рука коснулась потолка. Он был едва ли в полуметре надо мной. А это что за железяка? Я нашарил в кармане спички, которые перед заплывом предусмотрительно завернул в резиновые лоскутья от детского надувного круга. Зажглась только третья спичка, и я на секунду ослеп от вспышки. А потом в свете умирающего огонька разглядел, что над головой у меняжелезный обод, вроде тех, на которые крепятся крышки канализационных люков. Есть во дворе парочка таких, они до верху заполнены зловонной мутью, а до дна не достает даже самая длинная веревка с камнем.
Так вот, здесь вместо круглой железной крышки была бетонная плита. Кто-то перекрыл выход из люка. Между ободом и плитой была узкая, меньше, чем в палец, щель. Когда спичка догорела, я пошарил по периметру люка рукой. Точнокое-где из щели веяло ветерком. Я откинулся на спину. Надо отдышаться, хоть чуть-чуть успокоиться. Неужели Дом забыл об этом? Неужели сейчас он меня не видит? А может, это так задумано? Ведь это реальный шанс. Кстати, а с чего это я взял, что туннель ведет наружу? Дом умеет играть с пространством, вернее, он сам и есть пространство, самоорганизующееся по собственной прихоти. Туннель может запросто открываться где-нибудь посреди двора, под кучей щебня. Но даже если это так, то все равно стоит попробовать. Единственная правда, я иду к тебе? Так, а теперь к делу, к делу. Не буду дрожать, не буду сейчас расклеиваться, нельзя мне. Руками я плиту не подниму, топором тоже, для рычага достаточной длины здесь слишком тесно, ведь плиту нужно не просто приподнять, а передвинуть. Если я принесу ломик и буду крошить плиту, Дом меня заметит. А что мне остается?
И я засуетился, как крыса. Что за идиотский все же планя ведь пытаюсь перехитрить Дом при помощи ржавого ломика Дом, который ломает время и пространство, и еще черт знает что, который может быть везде и сразу нигде И ему я пытаюсь подстроить вот такую сопливую пакость? Я нервно хихикнул. Пора начинать. Все равно лучше я ничего не придумаю. Не успею. Мой рюкзак лежал на первом этаже, перед входом в подвал. Сбегал за ним. Кажется, на это ушла целая вечность. Сейчас я залезу в шахту и буду крошить бетон. Хоть пальцами. Мне теперь все равно.
Где-то вдалеке и вверху грохнуло приглушенно, а потом еще и еще раз, и звук все нарастал. Потом дрогнули стены, и с потолка посыпалась известка. Я пригнулся, прикрыл глаза рукой, и тут начался ад. Сначала на мне вспыхнула одежда, причем как-то неестественно, оранжевым пламенем, больно не было, но я удивился, испугался и побежал. Я бежал по коридору и на бегу превращался в комету. Загоралась рубашка, штаны, даже ботинки. Потом, наконец, пришла боль. Она была такой сильной, что сперва я не разобрал, что это больпросто стало пронзительно холодно, и где-то внутри поднялась темная, мутная волна, но когда она докатилась до головы, боль пришла по-настоящему. Сразу и везде. Выгорали глаза, пузырилась кожа, волосы обугливались и ломались, а я все бежал и кричал, а за спиной у меня грохотал Дом.