Нет выхода. Тогда зачем эти огромные наглухо запертые ворота, возле которых ветер взметает свои пыльные колонны? Зачем они тогда, если я не могу выйти даже из корпуса? Кого еще должны удерживать эти створки, кого? Ведь в Здании, кроме меня, никого нет Я здесь одна, в этом лабиринте коридоров, некому бродить по двору и касаться шершавой поверхности стен. Я здесь одна.
Один раз, один только раз я засомневалась в этой непреложной истине. Мне было так страшно и беспомощно, это были ключевые слова моего существованиястрах и беспомощность. Впрочем, почему «были»?
Я сильно задержалась в подвале, набирала еду на несколько дней. Внизу мне ужасно не нравилось, я старалась бывать там как можно реже и, соответственно, провизией запасалась на максимально долгий срок.
Еда в Зданиине ахти, какая, но все-таки есть можно. Первое время мне было очень любопытно, откуда она берется в подвале, ведь я все время забираю оттуда довольно солидную груду консервов, а их как будто меньше не становится. Кто приносит в эту хитро запрятанную кладовку банки с тушенкой, сгущенное молоко и сухари? Однажды я даже осталась ночевать в подвале, но долго потом об этом жалела. Сама не знаю, как заснула, даже кошмары не мучили, но только утром полки были идеально чисты, а я на неделю осталась без провизии. Я так ошалела от этой банальной мести, что больше не позволяла себе даже краем сознания задуматься, что и откуда берется. Честное слово, недельная голодовка действует лучше кошмаров. Да.
Но тогда я просто запасалась едой. Еле дотащив наверх целую кучу каких-то консервов и пакетов с сухарями, я пнула дверь ногой, вошла в комнату и свалила провизию на стол. Получилась солидная груда. Темнело, как обычно, очень быстро, я закрыла дверь, зажгла свет и села на диван. Было как-то особенно неспокойно. Вообще, вечера в Зданиивещь не из приятных, но тогда тревога приняла какой-то новый оттенок. А впрочем, что это я. Все здесь всегда одинаково.
Тумана не было, но подходить к окну почему-то не хотелось. Казалось, что кто-то наблюдает за моей комнатой, смотрит пристально, только и ждет, чтобы я пошевелилась, подала признаки жизни. Глупо. Ну не буду же я так сидеть до утра. Я вздохнула, поднялась с дивана и занялась едой. Развела малюсенький костерок посреди комнаты на двух больших кирпичах, нагрела себе немного воды. Заварка кончилась уже два дня как, поэтому чая, пусть горького и некрепкого, но все-таки чая, не предвиделось. Консервы оказались старые и несъедобные. Пришлось жевать сухари. Может, завтра что-нибудь изменится, а может, нет. Ведь этомоя комната. В ней никогда ничего не происходит.
Я задумчиво потягивала остывающую воду из жестяной банки, когда со Зданием что-то произошло. Что-то, чего, кажется, оно само не ожидало и боялось. Сначала дрогнули стены, потом звякнуло-дзынькнуло оконное стекло, мелко завибрировал пол под ногами. А потом вдруг все затихло. Абсолютно все. Не шуршали газеты в коридоре, не тек кран в душевой, не скрипели двери соседних комнат. И среди этой неожиданной тишины вдругтопот бегущих ног в конце коридора, топот, приближающийся к моей комнате. И кто-то внутри, возле меня, тонко заныл, что этот топот не пронесется мимо, не исчезнет на лестнице, эти шаги остановятся именно возле моей двери, а может, распахнут ее беспощадным пинком, ворвутся в мою комнату, собьют меня с ног, и я снова буду метаться по углам, уворачиваясь от невидимых кулаков, только на этот раз не отделаюсь разбитым лицом, потому что сегодня он пришел сам, наверное, я надоела Зданию, и вот
Я вскочила на ноги и бросилась зачем-то к окну, потом к двери, потом снова к окну. Я не знала, что делать, ожидание сменялось страхом, страхожиданием, а шаги все приближались. Я бестолково металась от стены к стене, а потом страх победил, и я забилась в угол между столом и окном, сжалась в комок и твердила про себя: «Нет, не может быть. Не может быть, нет, я здесь одна. Здесь никого, кроме меня, нет, никого нет, никого, никого! Этого не может быть, не может, я одна, Господи, я здесь совсем одна, совсем, здесь никого, кроме меня, нет, никого нет, никого нет, нет, нет, нет! Здесь никого больше нет! Никого больше нет! Нет!!! Нет»
Дверь с грохотом распахнулась, ударилась несколько раз о стену и закачалась. Мне послышалось даже, кажется, чье-то хриплое дыхание, но я закрыла уши руками и замотала головой. За дверью никого не было. Нет, нет и нет. Никакого дыхания. Нет и быть не может. За дверью никого нет. Пустой коридор да обрывок газеты, и больше ничего. Я таращилась в пустоту коридора, дрожала, все ждала чего-то и не могла понять, почему так тоскливо. Потом напряжение как-то разом спало, я вылезла из своего угла, закрыла дверь
Я не знаю, что произошло, но меня как будто окатило ледяной водойрывком выметнулась в коридор: «Где ты?! Слушай, я здесь! Подожди! Не уходи, постойя здесь! Слышишь, я здесь! Вернись!» Какой длинный коридор, ведь не мог он исчезнуть вот так, в никуда, я его знаю, я помню его руки, не знаю, откуда, не знаю, кто он, но ведь здесь был кто-то, кто-то бежал по коридору, кто-то спешил ко мне, неужели он ушелвот так, просто?! Это было бы слишком жестоко, это было бы слишком подло, нетэтого не будет, я не позволю!
Я бежала по коридору, прочь от своей комнаты, прочь от света и безнадежности. Как же такведь еще чуть-чуть, и все было бы по-другому, все было бы иначе, и это я, это я виновата. Но он услышит, если только он есть, он услышит. Я бежала и звала его, кричала до хрипоты. Здание развлекалось, оно зажигало свет в комнатах, а я бежала на свет, как сумасшедшая бескрылая бабочка, распахивала дверь и кричала в пустоту: «Я здесь!» Потом мне слышались шаги на лестнице, и я бежала туда и звала, перегнувшись через перила, а в ответ мне хохотало эхо.
Господи, сколько сил, оказывается, кроется в одной маленькой глупой детской надежде. Сколько отчаянной решимости выпило из меня Здание в ту ночь. Потом ему надоело, и следующая комната, которая поманила меня полоской света из-под двери, оказалась моей, насмешливо мигала лампочка под потолком, виновато покосился стол, чернели кирпичи на грязном полу. Все. Я все поняла. С некоторых пор в Здании мне не надо объяснять дважды. Я закрыла за собой дверь и вдруг засмеялась. Надо же, вот умора, напугали девочку букой, невидимкой в тяжелых ботинках, суки, сволота ночная! А я-то, идиотка, Господи, вот идиотка«нет, не может быть, здесь никого больше нет» Дура! Надо же было такую дуру из себя разыграть«там никого нет»! Конечно, там никого нет! И здесь никого нет! И вообще никого нет, кроме тебя и Здания! Кого ты обманываешь?! «Никого нет»! Идиотка!
Я смеялась долго, очень долго, добротно так смеялась. А потом заплакала. Там никого не было. А мне, оказывается, так хотелось, чтобы был! Так хотелось, чтобы был
С тех пор я уже не сомневаюсь. И даже если эти пыльные столбы слепятся во что-нибудь, похожее на меня, я все равно не поверю. Я здесь одна. А этопросто пыль. Просто пыль, пляшущая у запертых ворот. Не известно, для чего.
Иногда мне снится странный сон. Он выделяется из череды кошмаров и тоскливых тягучих видений. Он не страшный и не беспросветный. Он деятельный. Я не знаю, что этокусочек моего прошлого или часть будущего, но я чувствую, что это точномое. Было или будетне имеет значения. Главное, оно принадлежит мне. Оно меня поддерживает.
Мне снятся ворота. Только не издали, из окна, а очень близко, словно я подошла к ним вплотную, так, как столько раз мечтала. Но во сне я не прижимаю к ним лоб и ладони. Во сне они бьются в конвульсиях под моими ударами, кажется, бессмысленными, безрезультатными, но я продолжаю бороться, бить, колотить по створкам всей силой своей ненависти, всем своим страхом, каждой мыслью, и они дрожат, грохочут под моими кулаками, а кругомпыль, и ветер взметает пряди моих волос, по виску стекает струйка пота, силы уходят, а створки вдруг начинают, как будто сейчас не выдержат, как будто
И я просыпаюсь. Всегда в одном и том же месте, на этом отчаянном «как будто», я просыпаюсь, рывком сажусь на диване, утираю струйку пота, пытаюсь успокоить бухающее сердце. Когда мне это удается, я задумываюсь. Быть может, я видела прошлое. А может, будущее. Пыль, ветер Кто знает?
* * *
Помню, однажды я заболела. С утра проснулась от звука капель, а внутри было как-то вяло и безнадежно. Казалось, что-то холодное затаилось во мне и ждетне дождется своего часа. За окном туман влип в небо, и я слышала, как в коридорах ветер носит старые газеты. В комнате было холоднее, чем обычно, или мне только казалось это, не знаю. Я села, подобрав ноги, прислонилась к стене и зябко повела плечами. Мой старенький плед, обычно такой мягкий и теплый, оказался вдруг тонким и каким-то обветшалым, словно постарел за эту ночь на тысячу лет.
А капли падали. С каким-то гулким звуком, как будто в медный таз с водойбульк, бульк, булькочень медленно, очень близко от меня. Я попыталась укутаться в плед и хоть немного согреться. Ничего не получилось. В Здании огромное количество всякого тряпья, старые ватники, фартуки, детские ползунки, рваные простыни с желтыми разводами, подтяжки, цветастые юбки. Пожалуй, из всего этого можно было бы выбрать что-нибудь, чтобы согреваться в холодные дни, но я не могла себя заставить. Одна мысль о том, что я завернусь в какой-нибудь старый полушалок, пахнущий плесенью и бензином, приводила меня в ужас, который сродни отвращению. Мне почему-то казалось, что тогда я сразу стану частью Здания, его собственностью с правом аренды и продажи. Наверное, когда-нибудь я сломаюсь и решу, что уж лучше в тепле и принадлежности, чем так, когда зуб на зуб не попадает. Все может быть. Надеюсь, это случится нескоро. А пока я мерзну. Вот и тогда тоже.
Все вокруг было как-то зыбко и странно, словно воздух стал прозрачной ватой. Ни одного звука не долетало, даже шуршание газет раздавалось где-то очень далеко и тихо. Время огибало мой диванчик двумя медленными потоками, а я находилась вне времени, и только капли падали вниз, рождая неожиданное эхо. Плотная тишина глотала звуки и не могла насытиться. Я слушала свое сердце. Тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук
Как капли, тоже очень медленно. Кажется, они даже вошли в один ритм, какой-то равнодушный, ленивый танец. Тук-тук бульк тук-тук бульк Тишина заполняла мою комнату, как аквариум, а капли падали где-то очень близко, невероятно рядом, над самым моим ухом. Где-то глубоко внутри меня тихонько шевельнулась тревога: где? В моей комнате никогда ничего не происходит, просто не должно ничего происходить, потому что это МОЯ комната. Как трудно, оказывается, повернуть голову. Глаза болят. Пусто. Слева от меняокно, справадверь, напротивхромой стол и стена. Пусто. А капли падают. Бульктук-тук бульк тук-тук бульк Что-то изменилось. Тревога подняла лохматую голову и заворочалась. Бульк. Бульк. Бульк. Неуловимо быстрее. И сердце. И капли. И еще раз сердце. Они связаны, оказывается, и капли тянут за собой сердце, убыстряя темп. Бульк, бульк, бульк Я покрылась холодным потом и задрожала, кутаясь в плед. Как холодно, сердце, как холодно Ну, не бейся ты так!
Бульк, бульк, бульк Я не хочу зависеть от этих капель, которых даже не вижу, я не хочу слышать это тоскливое бульканье, не хочу дышать ватным воздухом. Уймись, сердце! Бульк, бульк, бульк, бульк Хватит! Я зажимаю уши и мотаю головой, пытаясь разорвать нить, связывающую меня и капли. Но они падают так близко, почти во мне, почти под сердцем, и все быстрее, быстрее, быстрее Бульк, бульк, бульк И сердце колотится, как после очень долгого бега, лихорадочно и безнадежно, а капли смеются и спешат, спешат, тянут за собой сердце, быстрее, быстрее, быстрее Хва-тит! Бульк-бульк-бульк-бульк Мне не хватает воздуха, сердце бухает в ребра, словно ему там тесно, кидается то вниз, то к горлу и рвется наружу. Бульк-бульк-бульк-бульк-бульк Воздух обжигает легкие, какой-то сухой, неправильный воздух, да что же это такое, Господи Бульк-бульк-бульк Я не выдержу этого, еще секунда, и меня разорвет изнутри, и сердце уже разбилось в кровь, куда же ты, стой! Бульк-бульк-бульк-бульк! Ни секунды перерыва, да как же это, я ведь умру сейчас, я руками зажимаю горло, чтобы сердце не выскочило, я хриплю, задыхаюсь, какие-то красные пятна, хватит, хва-тит, не на-до! Бульк-бульк-бульк-бульк! Да что же ты, сердце, что же ты, сердце, что же ты, что же ты, что-же-ты, что-же-ты, что-же-ты-что-же-ты-что-же-ты!!! Булькбулькбулькбулькбульк!!!!!!!
НЕТ!!!!
Тук тук тук тук.
Тишина.
Холодно.
Ветер.
Ветер шуршит старыми газетами в коридоре.
Ветер хлопает незапертыми дверьми.
Я плачу.
В тот момент я даже не испытывала ненависти к Зданию, только какое-то тоскливое недоумение: за что? Голова кружилась, в ушах звенело. Как все-таки холодно сегодня. Я спрятала заледеневшие руки под плед, потом прижала ладонь ко лбусловно к доменной печи, чуть не обожглась. Нет,сказала я себенет, этого нельзя допустить, я не могу, не имею права болеть Здесь. Нужно было что-то делать, как-то бороться. По спине гулял озноб, болели суставы. Да что же это такое, в конце концов, неужели ему мало того, что я исходила сотни километров по нескончаемым коридорам, неужели надо совсем меня уморить, чтобы все было хорошо?
Тишина, густая тишина. Я знала, что нельзя сидеть на одном месте, но не могла заставить себя подняться. Надо было встать, спуститься в подвал, набрать еды, надо было собрать щепок и газет, найти спички, которые каждый день оказывались на новом месте; еще надо было отыскать аптечку, которую я заприметила недавно на одном из этажейвот только на каком? Конечно, рискованное это делопринимать микстуры Здания, но мне слишком плохо, чтобы привередничать. Только бы встать. Здание не пожалеет меня, оно воспользуется моей слабостью и сотворит что-нибудь такое, о чем лучше не думать. Встатьмне обязательно нужно встать.
Я пришла в себя от громкого, бьющего по нервам скрипа, повернула голову и попыталась испугаться. Не получилось. Дверь в мою комнату открылась и качалась, поскрипывая, под напором сквозняка. Я долго пыталась понять, что меня так тревожит в этой открытой дверину, сквозняк, ну, подумаешь
А потом поняла, и что-то тоскливо оборвалось внутри. Она не может открыться. Она не имеет права открыться и скрипеть. Я смазывала вчера петли, а вечером, перед сном, закрыла дверь на задвижку. А теперьни задвижки, ни даже следа от нее не было, и петли скрипели пронзительно, въедливо. Я ко всему уже привыкла, но ЭТО БЫЛА МОЯ КОМНАТА. В ней не может ничего происходить. Это единственное место в Здании, где я хоть чуть-чутьдома. Если мне уже выделили именно ее, так оставьте же меня в покое хотя бы здесь, в этой моей конуре! А за сегодняшнее утро это второе вторжение на мою территорию. Да как ты смеешь, ты, жалкое запутанное отродье, как ты смеешь отнимать у меня последний клочок свободы, мой тихий чистый угол, в котором Ничего Никогда Не происходит!
Я пыталась разбудить в себе злость, найти силы подняться. Мысль о том, что Здание пользуется моей слабостью, действовала, как пощечина. Я обернулась пледом и сползла с дивана. Коленки дрожали. Пошатываясь, шагнула к двери и показала ей из-под пледа кулак. Дверь со стуком распахнулась, и порыв ветра швырнул мне в лицо обрывок газеты. От неожиданности я оступилась, уронила плед, с размаху села на диван. На пожелтевшем газетном листе кривлялся крупный жирный заголовок: КАЖДЫЙ ДЕНЬ В ГОРОДЕ УМИРАЕТ ОТ ХОЛЕРЫ 250 ЧЕЛОВЕК. Я скомкала лист и вышвырнула его в коридор. Ветер радостно подхватил и покатил бумажный мячик куда-то вглубь. Издевается. Можно подумать, кто-то удивился. Можно подумать, кто-то сомневался, что как только я дам слабину, меня ткнут носом в какое-нибудь дерьмо. Одного только понять не могу: что так слабо? Что случилось? Нашему величеству не хватает фантазии? Думаешь, дождалось? Нет уж, не выйдет.
Я поднялась на ноги, держась за стену, добралась до двери. По коридору гулял ветер. Холодно. До чего же холодно Голову сжал болевой обруч, в глазах потемнело. Вцепилась в дверной косяк, переждала. Я научилась здесь пережидать. Я многому научилась.
Нужно было вспомнить, в какой стороне находилась аптечка. Я подумала немного и пошла направо. Ветер усилился, и старые газеты затеяли какой-то чинный старинный танец. Вот еще одна полетела прямо на меня и уткнулась в шею. ЭПИДЕМИЯ ДИФТЕРИИ ЗАХВАТИЛА РАЙОНгласил заголовок. Я вздрогнула и отбросила от себя газету. Смейся, смейся, посмотрим еще. Сегодня театра не будет. Никаких криков, истерик, слезобойдешься. Хватит.
А Здание разошлось не на шутку, оно швыряло в меня объявлениями и газетными шапками, предуведомляя и насмехаясь. ЧУМА ВЕРНУЛАСЬ В ГОРОД! ОТ ПНЕВМОНИИ УМЕРЛО 27 ЧЕЛОВЕК! ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ ОТКРЫТОЙ ФОРМЫ ТУБЕРКУЛЕЗА! РАК НЕИЗЛЕЧИМ!кричали наглые черные буквы и улетали вдоль по коридору скомканными в шарики или разорванными на клочки. Здание веселилось.
Злость и отчаянное желание не сломаться и не заплакать усиливались вместе с головной болью и ознобом. Единственной надежной опорой оставалась стена коридора, ноги подкашивались, иногда накатывала черная волна обморока, и тогда я цеплялась за стену, пытаясь не упасть. Что-то случилось с моим слухом, и мне казалось, что я иду внутри своего хриплого дыхания, а вокруг меня настраивается стотысячный скрипичный оркестр, и какофония скрипок тянется уныло за моими шагами.
Коридор заметно качало, иногда его очертания мутнели и расплывались. Кажется, я слишком много переживаю. Все мои беды именно от этого, все меня беспокоит, тревожитконечно, при таком отношении к миру Здание просто обожралось моим страхом. А ведь насколько все могло быть прощевот я заболела, и меня волнует только одна мысль: как бы не окочуриться прямо здесь, в коридоре. Надо было так с самого начала, думать только о том, как найти еду и не замерзнуть ночью. Шаги в коридоре? Нет, показалось. Да что ж его так качает, черт, не дойду Нет, я не дамся. Не обращать внимания? Давай честносмогла бы? Янет. Онода.
Я шла до лестницы целую вечность. Чуть не сломала шею, спускаясь на следующий этаж, где, по моим расчетам, должна была находиться аптечка. Не имело уже никакого значения, что со мной потом будет: главноеубрать эту дикую головную боль, от которой хочется тоненько и жалко завыть.
Аптечка и правда была на этом этаже, только на другом конце коридора. Почему я решила, что нужно идти направо? Только силы потратила зря. А теперь придется брести через весь этот длиннющий, просто какой-то неизмеримый коридор, чтобы добраться до дурацкого белого ящичка с микроскопическим красным крестиком и стеклянной дверцей. Не иначеэто растреклятые карлики его утащили. Стоп! Какие карлики? Бред. Откуда вдруг карлики И слово-то какое-то не мое
Я шла к аптечке, наверное, три года, а когда дошла, стена была пуста. Я не уловила момента, когда аптечка исчезла. Просто стена была пуста, разве что обои казались немного светлее. Я прислонилась к стене спиной. Ветер принес и швырнул мне в руки очередной газетный лист. ЭПИДЕМИЯ ТИФА НЕОСТАНОВИМА! «Уймись,попросила я.Уймись, оставь меня в покое. А если я тебе надоела, выпусти меня отсюда». Где-то в глубине коридора зашумела водагромко, вызывающе. «Отстань,сказала я.Мне наплевать на тебя. Мне все равно. Просто отстань». На лестнице запахло паленым и повалил густой едкий дым. «Ну и что?прошептала я.Ну и что же? Мне все равно. Я останусь здесь, у этой стены, и умру. Что ты тогда будешь делать? Мне плохо, я устала от твоих штучек. И я тебя ненавижу. Поэтому я умру просто на зло тебе. Я умру, и мне сразу станет легче».
Я сползла на пол и закрыла глаза. Здание швыряло в меня газетами, шумело водой, едко пахло дымом, с потолка падала штукатурка и рассыпалась у моих ног белой пылью. Здание тормошило меня, обдавая то жаром, то холодом, било в лицо порывами ветра, будила хлопающими дверями. Кажется, впервые Здание не знало, что ему делать. Мне было плохо, но как-то очень спокойно. Грустно, что я умираю одна. Я так и не нашла никого, кто мог бы понять и поверить мне. Его здесь просто нет. А ведь наверняка был, просто он не выдержал и бросил Здание, и я пришла на смену. Так вот оно что Интересно, каким он был?
Я открыла глаза и увидела кафельную стену в двух шагах от себя. Я точно знала, что этого не может бытьпередо мной бесконечный по длине коридор и больше ничего. Но стена была, хоть и какая-то не такая, какая-то нереальная, словно существующая не здесь. Я повернула голову, чтобы осмотреться, но стена осталась на месте, как будто я и не думала шевелиться. Было пока не страшно, но очень неуютно. Я помотала головой, закрыла лицо руками, несколько раз моргнула, потерла глаза Кафельная стена не исчезала ни на секунду, оставаясь незыблемой и равнодушной. Я вздохнула и перестала шевелиться. В конце концов, если это очередная каверза, то ее можно просто переждать. Пусть себе. Мне все равно. Дергайся, не дергайся, это все равно ничего не изменит.
Как только я успокоилась и приготовилась ждать, кафельная стена поехала в сторону, уступая место бочке с мутной красноватой водой. Я поняла, что смотрю не своими глазами, что все это происходит не со мной, и наконец-то испугалась. Проняло меня. Почему я должна быть чьим-то зрением? Почему я должна видеть чужую реальность, какие-то отвратительные бочки, дурацкие стены? Я не хочу! Господи, дайте мне умереть спокойно!
Картинка надвинулась на меня, словно кто-то, чьими глазами я смотрела, сделал пару шагов к бочке и заглянул в нее. На поверхности мутной воды плавали чьи-то бело-красные внутренности. Я почувствовала, как подкатывает тошнота. Прекрати, прекрати на это смотреть! Чужой взгляд, словно услышав меня, передвинулся на деревянную поверхность (кажется, дверь, а может, и нет), и передо мной оказалась прибитая гвоздем к стене рыба, выпотрошенная и окровавленная. Я вскрикнула, попыталась отвернуться, закрыть глаза, но видение упорно маячило передо мной, и, кажется, подыхающая рыба слабо шевелила плавниками. Мне было очень страшно биться в чужом мозгу и не находить выхода. Картинка застыла, наверное, кто-то не мог оторвать глаз от этой кошмарной кафельной стены и тонких красных струек, складывающихся в буквы? Это было даже хуже, чем блуждать по коридорам Здания. Кровавые буквыведь кто-то взял эту рыбу, а потом макал пальцы в ее растерзанное брюхо и писалписал эти чудовищные слова, чудовищные, потому что нежные. Смертельная нежность, написанная на кафельной стене и адресованная Кому? Только бы понять, кому, кажется, кажется, мне кажетсяДа, это хуже, чем разбивать зеркала, хуже, чем Нет, нет, подожди, не выпускай меня, я должна прочесть, что там написано, понять, я пойму
Картинка исчезла. Передо мной был длинный пустой коридор. Я сидела, прислонившись спиной к стене, и меня бил озноб. На противоположном конце коридора маячила аптечка. Вместо мыслей в голове плескался мутный беловатый раствор, угрожая каждую минуту снова затопить. Где-то слева вдруг начала капать вода. Я сжалась и стала поспешно подниматься на ноги. Я не хочу! Я не хочу больше гонок, видений, звуков! Уймись, оставь меня в покоеты же видишь, что мне плохо, Господи, да чего же ты хочешь от меня
Страх усиливал головную боль и дрожь в коленках. Я шла, держась за стену, боясь остановиться и передохнуть, боясь увидеть снова эту кафельную комнату, котораяя чувствовала этоподжидала удобного момента, чтобы снова вклинить меня в чье-то существование. Я шла сквозь плотную пелену воздуха в гуле скрипичного оркестра и старалась думать только о белом пятне аптечки. Я просто заболела. Просто перемерзла на сквозняках и сильно простудилась. И теперь у меня жар. Вот и все, очень просто. Мне надо добраться до аптечки и принять лекарство, а потом набрать еды, топлива и выпить чего-нибудь горячего, а потом я лягу и усну, и мне ничего не будет сниться.
Ветерв который раз, Здание не оригинально сегодняшвырнул мне в лицо газету. Почему ветер здесь всегда дует навстречу, против, куда бы я ни шла? Я расправила лист и прочитала заголовок. ЛЮДИ УМИРАЮТ ВО СНЕ. И под ним: ЗПУЩЕННЫЕ ПРОСТУДЫ ВЕДУТ К ЛЕТАЛЬНОМУ ИСХОДУ.
Ну и что?!я очень громко крикнула это, задрав голову и уставившись в бледные трубки ламп.Ну и что?!
Большой кусок штукатурки обвалился с потолка и упал на пол, задев плечо и испачкав меня белым. Я скомкала лист и пошла к аптечке. Ветер стих, старые газеты смирно лежали вдоль стен. Я шла. Шаг за шагом, словно по пояс в воде; я уже видела пузырьки за стеклом и бумажные облатки с какими-то надписями. Голова болела все сильнее, мысли путались. Шаг за шагом, держась за стену (главноене упасть), я уже даже различала надписиБолеутоляющее, Жаропонижающееслишком уж все хорошо, здесь так не бывает
До аптечки оставалось шагов пять, когда она неожиданно обвалилась на пол, усыпав все вокруг осколками стекла, и вспыхнула веселым зеленоватым пламенем, радостно потрескивая и плюясь вонючим серым дымом. Через минуту в моем распоряжении остались холодные, как лед, угольки и закопченные стекляшки.
Ты тыголос срывался.Ты, чудовище. Мразь поганая. Дерьмо!
Погас свет, где-то зашумела вода. Мне становилось все хуже. Я потащилась вниз, всхлипывая и бормоча что-то бессвязное, оскорбительное. На моем пути тускнели и дохли лампы, становилось очень холодно. Перед дверью в кладовку я потеряла сознание. Очнулась в полной темноте и долго не могла понять, где нахожусь. Голова раскалывалась. Я поднялась кое-как на ноги и долго стояла, держась за стену и шатаясь. Дальше помню отрывочно. Набрала еды, не очень много, меньше, чем хотелось. Помню, как падала на лестницах, а потом ползала в темноте, собирая рассыпавшиеся продукты. Здание веселилось. Когда я переставала искать и поднималась на пролет выше, оно включало свет и показывало, сколько еды осталось на ступеньках. Приходилось возвращаться и подбирать.
В свою комнату я вернулась только к середине дня. Свалила продукты на стол, а сама упала на диван и долго не могла встать. И все боялась, все ждала кафельную стену. Мне очень нужно было прочитать эти красные темнеющие буквы. Не знаю, зачем. Потом пошла собирать щепки, и первое, что увидела в коридоре,аптечка. Как раз напротив моей комнаты. Так близко, ах ты, мразь, ты, ты
Я заставила себя отлепиться от двери и сделать четыре шага к аптечке. Она не исчезла, не разбилась, не взорвалась. Она была деревянная, белая и маленькая. Я протянула руку, открыла дверцу и криво усмехнулась. Аптечка сияла пустотой, а к задней стенке был прикноплен плакатик: «Мойте руки перед едой», а ниже, в скобках, мелким шрифтом: «Мухиразносчики заразы». Я стояла и смотрела на буквы, поверх букв, сквозь буквы, и плясали кафельные стены, и шевелили плавниками дохлые рыбы, и звенели-ныли скрипки, долго-долго, тонко-тонко, и темно, темно, темно
* * *
Бело-серая му-у-уть Дымный воздух шатает пространство миро-о-ов Под дождем не усну-у-уть Без дождя не вздохну-у-утьБеспокойная горечь весны-ы Дожить до утра-а непосредственный дым не не небольного костра а
Плачу. Го-ос-по-ди-и Вчера горела соседняя комната Сегодня ночью ветер тряс дверь, а этажом выше шумела вода Мне снился выход и дождь настоящий настоящий! м ма-ма настоящий выход и настоящий насто настоящий дождь я слушала запах мокрой пыли слушала чувствовала я не могу больше отпусти меня, отпусти меня, выпусти отсюда! Зачем зачем я тебе? Зачем? Господи, ну зачем? Неужели тебе мало моих снов, ты, ты Погань ночная Погань! Неужели тебе мало моих ослепших глазя же ничего не вижу. Я ничего я ничего не вижу я ничего не вижу! Я НИЧЕГО НЕ ВИЖУ!!!
Слепая.
Нет.
Нет, нет, неправда.
Не может, не может быть.
Я Я же не могу Я не могу не видеть Я сойду с ума Я сойду с ума! Пожалуйста, пожалуйста, ну пожалуйста! Я не могу! Не могу! Здесь, в Зданииостаться без глаз, жить только слухом и тыкаться в стены, как слепая мышь, нет, это слишком, нет!!! Ты Как же так Это не честно! Я не могу ослепнуть, я не могу ослепнуть, я не могу ослепнуть ЗДЕСЬ
Темнота. Как темно. Темно, как в бреду. И звуки. Конечно, теперь можно. Теперь можно все. Выползайте, давайте, сколько вас там, вы так ждали!
Нет, нет, глупости. Бред. Мне кажется. Это от страха, это все паника. Мне послышалось. Послышалось? Да здесь ничего никогда не слышится просто так! Ничего и никогда! У каждого звукахозяин, первопричина и следствие! Темно и тихотак здесь не бывает. Бываеттемно и еще кто-нибудь рядом. А я теперь даже не вижу, кто смотрит мне в лицо. Господи, ну зачем же за что же Я не могу! Я НЕ МОГУ ОСЛЕПНУТЬ ЗДЕСЬ!!!
Свет.
Утро.
Мутный серый свет затекает в комнату, он похож на глину. От него душно. Ну и сон. За окном ворочается туман. Сегодня я готова уже ко всему. Я подумалав конце концов, туман ничего мне не сделает, он за окном, за стеклом, Здание почему-то не хочет пускать его внутрь. Странно, так меня беречьпарадокс. Почему я должна бояться его бессмысленных желтых глаз? Почему я вообще должна бояться? Я не могу. Я устала. Как же, как же давно, невероятно много дней назад, туман первый раз пошевелился за окном, а я в ужасе шарахнулась от стекла, молясь только об одном и неизвестно, кому: нет, пожалуйста, не надо, я не хочу этого Пожалуйста, нет
Сегодня я проснулась, а рядом сопит эта мысль. Я должна. Я обязана его увидеть, пока Здание не отняло у меня и этого. Пусть, наконец, его тяжелое ворочание завершится. Пусть он слепится в голову, повернется и посмотрит мне в глаза. Ведь сегодня он особенно густой. Пусть
Я лежала на диванчике не могла заставить себя пошевелиться. Какое-то странное оцепенение было в этом дне. Бело-серая мутьпод дождем не уснутьтоскливо подвывал кто-то внутри. Как холодно. И эта мысль носится по моей комнате, задевает лапами воздух. Она, наверное, похожа на кошку. Мутно-жизненных снов Что будет, если мы вдруг перестанем притворяться, каждый по-своему? Онтуманом, ячто верю ему. Что тогда будет? Беспокойная горечь весны Голова тяжелая. Странно, совсем не хочется есть.