Что это с ней?
Может, ее действительно тянуло к женщинам? Может, она все эти годы подавляла свои естественные желания и потому постоянно наталкивалась на неудачников, и ее отношения с мужчинами раз за разом заканчивались ничем?
Нет. Она вспомнила блондинистую девку Мэтта, голую, испуганно натягивающую на себя свое тряпье, и ничего не почувствовала, никакого, даже подсознательного влечениякроме неописуемой ярости и жгучей ненависти. Она всегда считала себя человеком, не склонным к жестокости, пацифисткой, но сейчас поняла, как появляется у людей желание убить.
Если бы в доме было оружие, она бы могла пристрелить их обоих.
Вздохнув, она встала, подошла к платяному шкафу и начала вышвыривать на пол все вещи Мэтта. Потом собрала их в кучу, перенесла в гостиную, бросила на диван и пошла собирать по дому все остальное, что имело к нему отношение.
Затем вынесла вещи во двор, все, включая его творчество. С силой грохнула оземь видеокамеру, растоптала дорогие кассеты и пинками расшвыряла по траве ленты. Подъездная дорожка и весь газон оказались усыпаны одеждой и книгами, электроникой, компакт-дисками. Компания мальчишек, игравших поблизости в бейсбол, с любопытством поглядывала в ее сторону, но ей было все равно. Вернувшись в дом и снова заперев за собой дверь, она почувствовала, что уже полегчало.
Она оставит все так до завтра. Но если завтра утром он не заберет свое дерьмо, она позвонит в детский госпиталь или в еще какое благотворительное общество и попросит, чтобы они приехали забрать.
* * *
Утро выдалось ясным, без тумана и облаков. Лори вышла на крыльцо и поглядела на небо. Такое солнечное утроредкость для Сан-Франциско, и несмотря на все недавние переживания, необычно хорошая погода немного прояснила ее настроение. Впервые за последние дни она почувствовала какую-то легкую надежду.
Тиа Гутьерес, молодая женщина из соседнего дома, вышла на крыльцо и приветливо помахала рукой.
Чудесный день, не правда ли?
В кои-то веки, кивнула Лори.
Советую сказаться больной и взять отгул.
Вам тоже.
А я уже, улыбнулась та.
Лори улыбнулась в ответ. Отгулов она действительно давно не брала. Плюс накопилось много часов отпуска. Впрочем, нет, сейчас нельзя, слишком много работы. Надо разобраться с требованием Мигера: выполненный по его заказу программный продукт почему-то не удовлетворил промышленника, и теперь Мигер желает провести его модернизацию, причем бесплатно и со срочностью "вчера". А еще в три часа ей придется проводить встречу по поводу гибких взаимовыгодных соглашений.
Нет, сегодня ни о каком отгуле не может быть и речи.
Но можно пойти на работу пешком. Она вернулась в дом, оглядела себя перед зеркалом, кинула за щеку несколько витаминок "С" и проверила содержимое сумочки и портфеля. Заперев дверь, она помахала Тии, которая все еще нежилась на крылечке, и двинулась в путь. День действительно выдался чудесным, мягкое, непалящее солнце вызывало ощущение свежести и приятно согревало кожу. В такие дни даже люди казались дружелюбнее; в ближайший час она столько раз поприветствовала незнакомых мужчин и женщин, сколько не делала обычно и за шесть месяцев.
Она опоздала на двенадцать минут, но, похоже, никто в офисе этого не заметил или никому не было дела. Она попросила Мару на полчаса переключить на себя все телефонные звонки, потому что в первую очередь должна разобраться с проблемой Мигера.
Впрочем, разобраться с ней она так и не смогла. Почему-то было совершенно невозможно сосредоточиться. Лори несколько раз перечитала один и тот же документ и в конце концов сдалась, встала и подошла к окну. Голубая вода залива по-прежнему сверкала между двумя высотными зданиями.
Что она тут делает?
Она уже не первый раз задавалась этим вопросом, но удовлетворительного ответа найти так до сих пор и не смогла.
Было бы понятно, размышляла она, относиться к этому как к временной мере в процессе поиска занятия, которое максимально соответствовало бы раскрытию твоей личности. В процессе поиска собственного "я", выяснения, кем ты хочешь стать на самом деле.
Происходило ли это с ней?
Да.
Она была человеком ответственным, и после смерти родителей старалась проявлять заботу о Джоше, старалась обеспечить ему максимально стабильную применительно к обстоятельствам жизнь. И всегда мечтала, что в тот момент, когда брат встанет на ноги и остепенится, она сможет уехать куда-нибудь, отказавшись и от этой работы, и от этого стиля жизни. Но брат все никак не становился на ноги, никак не собирался остепеняться, она постепенно продвигалась вперед и вверх по служебной лестнице, пока наконец не достигла того уровня, когда уже не имело смысла думать о том, чтобы все бросить и заняться чем-то иным.
Вот так она и оказалась здесь.
И в довершение ко всемусовершенно одна. Фундамент стабильных любовных отношений, который, как она надеялась, уже заложен, оказался зыбучим песком, и теперь ей предстояло вновь выкарабкиваться на поверхность, хотя после всего происшедшего за последнее время она уже сомневалась, что знает, как это делается.
Лори вздохнула, еще раз бросила взгляд за окно, на улицу и маленькие, кажущиеся игрушечными машинки вдоль тротуара. Месячные задерживались уже на два дня. На самом деле именно это ее больше всего беспокоило, занимало все ее мысли. И если ребенок мог кардинально помочь ей изменить жизнь, она не хотела, чтобы отцом его был Мэтт. Она не желала иметь ничего общего с этим слабаком, с этим неудачником, и, несмотря на то что ее биологические часы были уже на исходе, она вообще сомневалась, что хочет стать матерью. Она не испытывала непреодолимой тяги к размножению, не чувствовала глубокой потребности возиться с чем-то маленьким, миленьким и очаровательно беспомощным, никакого желания посвятить ближайшие восемнадцать лет собственной жизни обеспечению материальных потребностей и интеллектуального и эмоционального развития другого человеческого существа.
Она сомневалась в своей способности обеспечить уход за котенком, не говоря уж про ребенка.
Что, если она забеременела? Делать аборт? Не уверена. Вообще-то она сомневалась в таком варианте, но исключить его не могла. В настоящий момент она не ощущала ничего, что могло бы подтвердить зарождение внутри новой жизни, никаких защитных материнских реакций, никаких ограничений вообще. Но откуда ей знать? Оставить все как естьэто может оказаться во благо. Может заставить ее предпринять давно лелеемые изменения и наконец избавиться от тревожного состояния среднего возраста или еще от чего, что так давит на нее в последнее время.
А может, и нет.
Лори бросила долгий взгляд на икрящиеся воды залива, глубоко вздохнула и вернулась к рабочему столу, чтобы еще раз попытаться вникнуть в бумаги Мигера.
По дороге домой она зашла в книжный магазин. Джош был занят беседой о даосизме с явно заинтересованным покупателем. В ее планы не входило слоняться час или сколько там потребуется, чтобы дождаться его ухода, поэтому, вежливо выждав минут десять, послонявшись между книжными полками, она поймала взгляд брата, послала ему воздушный поцелуй и помахала рукой, двинувшись к выходу.
Погоди! окликнул Джош.
Я позвоню! беззвучно произнесла она с подчеркнутой артикуляцией, как для глухих, которые умеют читать по губам, и в дополнение изобразила пальцами процесс набирания номера.
Брат кивнул, подняв руку со сложенными колечком большим и указательным пальцамио кей! и вернулся к прерванному разговору.
День клонился к закату. Солнце уже спряталось за две высотные башни. С удлинением теней в городе больше не чувствовалось утренней теплоты и душевности. Небо над головой по-прежнему было синим, безоблачным, но невидимое заходящее солнце уже лишило его былой привлекательности. Лори шла по замусоренным тротуарам в сторону дома, ощущая холод, одиночество и непонятную тяжесть в душе. Вокруг было очень много машин и очень мало пешеходов, что в каком-то смысле казалось ей не правильным.
Может, она все-таки беременна? Может, это уже бродят гормоны, влияя на ее ощущения?
Через двадцать минут она уже была за пределами центральной деловой части города; теперь ее окружали старинные здания и особняки в викторианском стиле, переоборудованные в бутики и кафе. В этот момент впереди, перед входом в "Старбак", она увидела "мустанг" Мэтта.
Сердце заколотилось. Может, это не Мэтт? Может, кто-то другой, у кого есть такой же "мустанг" такого же цвета и с такой же наклейкой на заднем стекле? Она прошла еще несколько шагов и остановилась, разглядев номер машины.
Машина Мэтта.
Что он здесь делает? Он даже кофе не любит.
Вероятно, у него здесь свидание.
Но почему в такой близости от ее дома? Она полагала, что отныне он постарается держаться от нее как можно дальше, полагала, что он хотя бы из чувства приличия переберется в другой район города. Менее всего она рассчитывала на подобную встречу. Неужели у него вообще нет никакой совести?
Может, его стерва живет в этом районе.
Весьма логично. Вероятно, он и познакомился с этой шлюхой, когда днем слонялся по округе, делая вид, что работает, в то время как она действительно вкалывала в "Аутомэйтед Интерфейс".
Она хотела дождаться его, устыдить, закатить сцену, вслух, громко, перед людьми объявить ему о своей беременности, но понимала, что это пустые фантазии. Даже от одного вида машины сердцебиение было таким сильным, что сбивало дыхание, и не могло быть и речи, что хватит нервов на встречу лицом к лицу. Не сейчас.
Она решила не обращать внимания и идти дальше, игнорируя начисто даже возможность столкновения с ним нос к носу, но в последний момент передумала и предпочла перейти на другую сторону, чтобы пройти переулком, который ведет к "Юниону".
В переулке было сумрачно; стоящие вплотную дома поглощали последние остатки дневного света. Густые тени заставили ее нервничать, она ускорила шаг, стараясь быстрее миновать эту узкую, с выщербленным асфальтом расщелину. Побежать означало признать свою слабость, выказать страх. Она надеялась, что быстрая походка не выдаст ее тревоги. Она убеждала себя, что это обыкновенный городской страх, боязнь быть ограбленной, напуганной какими-нибудь бродягами, наркоманами, но дело было не в этом. Можно было рассуждать на эту тему, попробовать поискать рациональное объяснение, но эта нервозность основывалась на чем-то менее конкретном, эфемерном, что невозможно было определить. Пусть это стресс, или гормоны, или еще какая совершенно неведомая причина, хотелось ей одногокак можно быстрее проскочить переулок и добраться до дома.
В конце переулка ее ждала девочка.
Лори уже была почти у самого "Юниона", надежный асфальт тротуара уже был в нескольких шагах, когда она заметила справа от себя, в глубокой тени, какое-то движение. Сверкнуло что-то белое, она оцепенела, боясь перевести дух.
Это оказалась девочка лет десяти-одиннадцати, худенький ребенок явно беспризорного вида, с грязными волосами и лицом и в еще более грязной одежонкев белом праздничном платье, но с потеками, разводами, следами грязи и множественными отпечатками чьих-то жирных пальцев на обтрепанном подоле. Судя по внешнему виду, можно было предположить, что ее били и оскорбляли, однако в манере держаться не было и намека на то, что онажертва насилия, в ней не было ни страха, ни замешательства, ни малейшего следа эмоционального потрясения, которое она могла бы испытать после нападений такого рода. Наоборот, ребенок выглядел вполне уверенным в себе. Девочка шагнула навстречу Лори и подняла голову.
Здравствуй.
Привет, машинально откликнулась Лори. Только ответив, она вдруг обратила внимание на какую-то старомодность в этой девочке, на какой-то анахронизм этого ее формального "здравствуй", скрывающийся за нарочитым шагом и уверенностью поведения. В других обстоятельствах это могло показаться даже милым и очаровательным, но здесь, в темном переулке, выглядело неестественным и более чем странным.
Было в этом ребенке что-то непонятно эротичное, что-то чувственное в ниспадающих на левую щеку прядях волос, в том, как она стояла, чуть выдвинув вперед бедро и слегка расставив голые ноги, прикрытые грязным платьем.
Господи, что за мысли лезут в голову?
Лори посмотрела на девочку и увидела под слоем грязи и косметики грубую красоту, увидела понимающее, взрослое выражение в сочетании с детскими чертами лица и ощутила странное, незнакомое внутреннее возбуждение, чувство, очень близкое к... сексуальному.
Сексуальное?
Господи, да что же с ней делается?
На лице девочки появилась похотливая улыбка.
Хочешь увидеть мои трусики?
Лори отрицательно качнула головой и отшатнулась, но девочка уже задрала подол, демонстрируя чистые белые панталончики, и Лори, не понимая, что происходит, непроизвольно бросила взгляд на туго обтягивающий хлопок и отчетливо выделяющееся причинное место, почему-то это возбудило ее настолько, что она не смогла отвернуться.
Девочка рассмеяласьвысоким, детским хохотком, который быстро превратился в гортанный женский смех. Она быстро развернулась, по-прежнему придерживая руками подол, и слегка наклонилась, показав кругленькую попку.
Никогда в жизни еще Лори не испытывала такого страха. Она не понимала, что происходит, но интуитивно чувствовала, что должна, что ей положено узнать, что это за ребенок и почему она так себя ведет.
Девочка, снова повернувшись к ней лицом, понимающе улыбнулась.
А хочешь увидеть мою мохнатку?
Лори бросилась бежать.
Она была почти у "Юниона" и могла просто обогнуть девочку, чтобы через десяток шагов оказаться на улице, но мысль о необходимости снова преодолеть темный переулок и даже встретиться с Мэттом показалась гораздо более приемлемой, чем попытаться приблизиться к этой девочке, рискуя случайно прикоснуться к ней.
Задыхаясь, она выскочила на тротуар, но не остановилась, а повернула налево и продолжала бежатьмимо машины Мэтта, на другую сторону улицы, мимо контор и жилых домов, вверх по холмуи остановилась, лишь влетев на свое крыльцо.
Быстро провернув ключ, она захлопнула дверь за собой, заперла, задвинула засов, а потом плотно задернула все шторы.
Этой ночью ей приснилась девочка. Во сне девочка, голая, лежала вместе с ней в постели. Она целовала ее в губы, губы были мягкими, отзывчивыми, гладкое девичье телотеплым и восхитительно чувственным, ощущение ее неразвившихся грудокдо боли эротичным. Лори никогда еще не испытывала подобного возбуждения, и хотя краем сознания понимала, что это все происходит не в реальности, что это ей только снится, хотела, чтобы это не кончалось, сознательно старалась протянуть сон, искала все новых, более подробных ощущений. Она терлась телом о девочку, чувствовала мягкую женственность у себя между ног, чувствовала выступающую влагуникогда в жизни она не источала столько влаги, от липкого любовного сока уже слипались бедра... Никто не проникал в нее, но она уже достигла оргазма, кусала губы, чтобы удержаться от крика, непроизвольные судороги сотрясали тело, а волны наслаждения, исходя из одной точки в промежности, одна за другой окатывали ее с головой.
Проснувшись, она обнаружила, что начались месячные.
Глава 3Нортон
Осень в этом году выдалась ранней. На календаре был конец августа, занятия в школе только начались, но деревья за окнами классной комнаты уже покрылись красно-желтым нарядом, особенно ярким на фоне низкого серого неба Айовы.
Нортон Джонсон терпеть не мог в такие дни сидеть в помещении. Каждая клеточка тела сопротивлялась этому, и он в очередной раз серьезно задумывался, не стоит ли принять предложение Совета и уйти на пенсию.
Впрочем, ни о какой пенсии не может быть и речи. Он обернулся к классу. Перед ним маячили бледные скучающие лица подростков. Эти дети нуждаются в нем. Не сознают этого, и тем не менее. Другие учителя в школе могут считать его динозавром, осколком минувшей эпохи, но он уверен, что единственный способ чему-нибудь научить школьников, единственный способ преодолеть недостаток родительского внимания и переизбыток массовой информации, характерные для подавляющего большинства из них, это заставить их пахать без продыху. Это то, что им нужно. Лекции, записи, чтение, сочинения, тесты. Никакого "кооперативного изучения", никаких современных заскоков по поводу современных образовательных "экспертов".
Он через все это уже прошел. В конце шестидесятыхначале семидесятых все школьные учителя были буквально изнасилованы учениками. Когда в одном из кабинетов английского вместо парт появились бамбуковые кресла с подушками. Когда ученикам разрешили самим определять содержание школьных программ и самим выставлять себе те отметки, которых они, по собственному мнению, заслуживали. Он единственный тогда выступал против этой глупости, настаивал, что нет ничего плохого в традиционных, испытанных методах обучения, приверженцем которых он был и в течение многих лет успешно претворял в жизнь.