Полагаю, Джером больше твой сын, чем я.
Ровным шагом я направился к двери, не желая доставить ему удовольствие зрелищем моего бегства.
Я знал, что в его руках заряженный арбалет.
Я знал, что он целится мне в спину.
Спусковой крючок щелкнул, стрела со свистом рассекла воздух. Испугаться у меня не хватило времени, я лишькак и отециспытал горечь обманутых надежд.
Вот только стрела не вонзилась в меня. И не потому, что отец промахнулся.
Уже в двери я повернулся и увидел, что он вогнал стрелу с серебряным наконечником в череп Джерома. Тот без единого звука сполз на пол. Теперь уже окончательно мертвый. Слава богу.
Книга «Волшебник из страны Оз» упала обложкой вниз и теперь лежала рядом с его рукой.
Сын. Отец отложил арбалет в сторону. Пожалуйста, не уходи. Ты мне нужен. На самом деле.
Я покачал головой.
Эта штука она продержится еще несколько дней, продолжал он. Татуировка. Она уже исчезает. Время истекает, Шейн. Мы должны действовать немедленно.
Ну, значит, тебе не повезло.
Он снова схватил арбалет.
Я метнулся вправо, в прихожую, перепрыгнул обломки кушетки и приземлился на растрескавшемся, неровном полу кухни. Там пахло грязью и химикатами, на стойке виднелся аквариум, полный мутной жидкости, а рядом с ним автомобильный аккумуляторчто-то вроде набора для серебрения цепей в домашних условиях.
Еще здесь имелся холодильник, допотопный, годов пятидесятых, грохочущий и гудящий.
Я открыл его.
Папа собирал кровь Майкла в бутылкистарые, грязные молочные бутылки, которые выуживал из груды мусора в углу. Я схватил все пять бутылок и одну за другой начал швырять в окно, целясь в большой валун рядом с деревом.
Бах! Бах! Бах! Бах
Прекрати! со злостью крикнул папа. Боковым зрением я отметил, что он стоит в двери, целясь в меня из арбалета. Я убью тебя, Шейн! Клянусь, я сделаю это.
Правда? Хорошо, что ты успел вытатуировать меня на груди вместе с остальными умершими членами нашей семьи.
Я закинул руку для очередного броска.
Я могу вернуть к жизни твою мать! выпалил папа. Может, даже твою сестру. Не делай этого.
О господи! В глазах у меня на мгновенье потемнело.
Бросив эту бутылку, теперь он почти шептал, ты лишишь их последнего шанса вернуться к жизни.
Мне вспомнился Джеромего обвисшие мышцы, шероховатая кожа, страдание и ужас в глазах. «Ты хочешь оставаться здесь?»спросил его я. «Нет. Это причиняет боль», ответил он.
Я метнул последнюю бутылку с кровью Майкла; она попала точно в цель и разбилась, обдав валун красными брызгами.
Может, он и в самом деле собирался убить меня. Но, вслушиваясь, я так и не дождался щелчка пускового крючка.
Я сражаюсь за благо человечества, провозгласил он.
Это был его последний, самый веский аргумент. Прежде он всегда на меня действовал.
Повернувшись, я посмотрел папе прямо в лицо.
Думаю, в тебе уже ничего человеческого не осталось.
Я прошел мимо него, и он не остановил меня.
Майкл вел машину как сумасшедший, и мы мчались к выезду на автостраду, вздымая клубы пыли, наверно, в милю высотой. Он снова и снова спрашивал меня, как я себя чувствую, но я не отвечал, а просто глядел в окно на яркий закат и одинокий полуразвалившийся дом, исчезающий вдали.
Мы пролетели мимо указателя, обозначающего границу города Морганвилля, и тут один из вечно прячущихся в засаде полицейских автомобилей преградил нам путь. Майкл сбросил скорость, остановил машину и выключил двигатель. Порыв пустынного ветра сотряс автомобиль.
Шейн!
Да?
Он опасен.
Знаю.
Я не могу просто спустить это на тормозах. Ты же видел
Видел, подтвердил я. Знаю.
«Однако он по-прежнему мой отец, захныкал маленький, испуганный малыш внутри меня. Он все, что у меня осталось».
И что ты хочешь, чтобы я им сказал?
Глаза Майкла снова стали голубыми, но он все еще был бледен, словно призрак. Я ведь вылил на землю всю его кровь. При виде ожогов на запястьях и ладонях друга у меня сводило живот.
Скажи им правду, ответил я. Если вампиры Морганвилля схватят моего отца прежде, чем он уберется отсюда к черту, он умрет ужасной смертью, которую, видит бог, скорее всего, заслужил. Просто дай ему пять минут, Майкл. Всего пять минут.
Друг пристально смотрел на меня, и я не мог сказать, что творится у него в голове. Я знал его большую часть своей жизни, однако в это затянувшееся мгновенье он казался мне практически таким же незнакомцем, как и отец.
Коп в форме подошел к окну со стороны водителя и постучал. Майкл опустил стекло. Полицейский не ожидал, что за рулем окажется вампир; я буквально видел, как он спешно мысленно редактирует резкие слова, которые собирался произнести.
Слегка превышаете скорость, сэр, в конце концов пробормотал он. Что-то произошло?
Майкл посмотрел на ожоги на своих запястьях, на порезы на предплечьях.
Да. Мне требуется срочная медицинская помощь.
И рухнул вперед, на рулевое колесо. Коп вскрикнул и включил рацию. Я потянулся к Майклу и помог ему откинуться на спинку сиденья. Не открывая глаз, он пробормотал:
Ты хотел пять минут.
Я не рассчитывал на помощь лучшего актера вспомогательного состава! прошептал я в ответ.
На протяжении пяти минут Майкл талантливо разыгрывал сценку «вампир в коме», а потом якобы очнулся и заверил копа, а также прибывших на машине «скорой помощи» медиков, что с ним уже все в порядке.
После чего рассказал им о моем папе.
В заброшенном доме обнаружился Джероммертвый больше, чем когда бы то ни было, со стрелой с серебряным наконечником в голове. Рядом с ним лежала книга «Волшебник из страны Оз».
И никаких признаков Фрэнка Коллинза.
Позже той же ночью, около полуночи, мы с Майклом сидели на ступеньках нашего дома. Я приканчивал бутылку запрещенного пива, он с жадностью допивал шестую бутылку крови, чего я изо всех сил не замечал. Одной рукой он обнимал Еву, которая весь вечер безостановочно, с пулеметной скоростью обстреливала нас вопросами, но в конце концов иссякла, успокоилась и сонно привалилась к Майклу.
Ну, она иссякла еще не совсем.
Послушай! Она посмотрела на Майкла большими глазами, густо подведенными черным. Серьезно! Как это можно возвращать к жизни мертвых парней с помощью вампирской крови? Что-то не стыкуется.
Майкл чуть ни подавился своим напитком.
Вампирской крови? Черт, Ева!
Ее улыбка угасла.
Если бы я не смеялась, то вопила бы.
Понимаю. Он обнял ее. Но все кончилось.
Рядом со мной тихо сидела Клер. Она ничего не пиламы бы и не позволили, ведь ей всего шестнадцатьи почти все время молчала. На меня она не смотрелаее взгляд был устремлен в ночь.
Он вернется, в конце концов сказала она. Твой папа не из тех, кто сдается, правда?
Мы с Майклом обменялись взглядами.
Да, ответил я. Скорее всего, да. Однако пройдет много времени, прежде чем он снова будет готов действовать. Он рассчитывал на мою помощь, чтобы развязать свою войну, но попытка провалилась, а его время, как он сам сказал, подходит к концу. Ему придется разработать совсем новый план.
Клер вздохнула и взяла меня под руку.
Он его придумает.
Ему придется делать это без меня.
Я поцеловал волосы на ее мягкой, теплой макушке.
Я рада, сказала она. Ты заслуживаешь чего-то получше.
Информационное сообщение, ответил я. У меня уже имеется кое-что получше. Прямо здесь и сейчас.
Мы с Майклом чокнулись и выпили за то, что будем жить.
И неважно, как долго.
Танит Ли«Застольный этикет»
Я все поняла сразу, как только его увидела. Да и любой понял бы. Фильмы и книги настолько хорошо познакомили нас с природой и обычаями Вампиров (умышленно с заглавной буквы), что мы не только можем, но и должны заметить и узнать представителя этой расы за пару сотен шагов. И пойти за заостренным колом
Или, пожалуй, нет
Меня отправил туда, то есть убедил посетить октябрьский бал в Реконструкторском особняке, мой отец Энтони. Он сказал, цитирую: «Думаю, тебе там будет интересно».
Почему? потребовала объяснений я, поскольку отнюдь не так собиралась провести первые пять дней месяца.
Потому что в мире полно людей вроде Кокерстонов. Если хочешь, Лел, считай это заключительной частью своего образования. Ты узнаешь, как они тикают.
Тикают? уточнила я. В смысле, как часы или как бомба?
В обоих смыслах, ответил мой элегантный, очаровательный и безмерно раздражающий отец.
Октябрьзакат года. Пора пламенеющей, опадающей листвы, туманов и мечтаний, перед кануном Дня Всех Святых и приходом зимы. У меня были собственные планы, носами видите. Папа знает лучше. (Вся беда в том, что, насколько я могу судить, так оно обычно и есть.)
И вот я приняла приглашение Кокерстонов, собрала вещи, поездом доехала до станции Чакатти, а затем взяла такси, за рулем которого сидел крайне очаровательный тип, по виду, манерам и разговору вылитый тираннозавр реке (я не вру), принявший жизнерадостный псевдочеловеческий облик.
Я прозвала замок Реконструкторским особняком с самого началас того момента, как прочла в газете, что хозяева вывезли откуда-то из Восточной Европы целое здание, огромный старый дом, похожий на крепость, и теперь восстанавливают его по камешку на новом месте, на просторном, поросшем деревьями лугу неподалеку от небольшого городка Чакатти. Кокерстоны явно весьма состоятельны. Около двадцати лет назад один из них выиграл в лотерею. Я видела их фотографии. Мне действительно не хотелось ехать, но я noехала, поскольку Энтони решил, что мне следует это сделать.
На случай, если в моем рассказе отец выглядит чудовищным манипулятором, я должна заявить здесь и сейчасэто прямо противоположно тому, каков он на самом деле. Как я уже говорила, просто кажется, что он знает все обо всем. Но с другой стороны, это очень недалеко от истины.
Меня зовут Лелистра. Это имя часто встречается в нашей семье, но друзья обычно обращаются ко мне Лел. Зовите меня Лел, хорошо?
О! Тебе стоило позвонитьмы прислали бы за тобой машину! Ты ведь Лелистра? Какое очаровательное имя! О, нам бы и в голову не пришло обрезать его до «Лел»!
Вот так они, Кокерстоны, меня и приветствовали. Бесчисленное семейство, только отца им не хватает. Наверное, сбежалуж я бы на его месте непременно сбежала. Скалящиеся загорелые сыновья и скалящиеся дочери, напудренные до белизны, и громогласные тетушки, и дядюшка, похожий на мрачного демонического Билла (его так и зовут), и мать, миссис Кокерстон, или Ариадна, как мне велено было ее называть. Ей уже исполнилось шестьдесят, но во всех отношениях она скорее напоминает пятнадцатилетнюю. При виде нее даже я ощутила безотлагательную потребность присмотреть за ней, отогнать ее подальше от коктейлейей еще слишком рано их даже пробоватьи, возможно, представить какому-нибудь моложавому старичку.
На крыльях беспокойства я взлетела вверх по лестнице и приземлилась на ковер в ослепительно-белой спальне с кроватью, не уступающей размерами бейсбольному полю.
Я попыталась дозвониться до Энтони, но он ловко укрылся на деловой встрече. Тогда я оставила ему сообщение: «Папа, я собираюсь тебя убить».
Позвольте, я опишу вам Реконструкторский замок.
Это устремленная вверх тысяча футов угольно-синего камня, с башнями, сводами, балконами, террасами, лестницами внутри и снаружи, похожими на застывшие ступенчатые водопады, причем некоторые из них такие же скользкие. Стекла слегка тонированы и с внешней стороны выглядят, словно дымчатые очки. Изнутри они окрашивают дневное небо в зеленоватый, а ночноев фиолетовый с розовыми звездами. Местность вокруг является частной собственностью и полна деревьев, озер и оленей. Поскольку на дворе октябрь, самцы всю ночь ревели в лесах и будили меня, словно пожарная сирена, примерно каждые полчаса.
Все вместе это представляло собой огромный тематический парк.
Темой, по всей видимости, являлись сами Кокерстоны или их фантазии о себе. Ощущение поддельной старины и иллюзорной древности было настолько сильным, что даже не казалось смешным.
И всем гостям пришлось облачиться в одежду, которую нам выдали хозяева: женщинамв ниспадающие платья, мужчинамв костюмы готического стиля, ничего позднее 1880-го или ранее 1694-го. Все вместе мы напоминали беженцев из рухнувшей киностудии, и этот дом очень для нас подходил.
Прошло два дня и две ночи, полных рева.
В день бала все или, по крайней мере, молодежь были вынуждены провести целое утро и послеполуденные часы в горячих ваннах, подвергаясь массажу, умащению кремами, педикюру и маникюру, завершившихся мытьем головы и причесываниемсловно кошки перед выставкой. Затем пришло время облачения в наряды, самые экстравагантные из тех, что нам пришлось здесь носить.
Я зевала без перерыва, возлагая вину за это на вопли неугомонных оленей, не дававших мне спать.
Платье, выбранное для меня Ариадной, оказалось белым. Как она отметила: «Превосходно смотрится с твоими чудными светлыми волосами». Волосы у меня такие от природы, но парикмахер каким-то образом заставил их побледнеть еще сильнеенапугал, наверное. И кожа у меня тоже белая. Я люблю солнце, но загар на нее не ложится. В белом платье я растворилась, совершенно ненамеренно, превратившись в своего рода гипсовую статую без особых примет, за исключением глаз, которые у меня, хвала Господу, темно-серого цвета.
«Мне стоит появиться, решила я, поиграть в их глупые игры, протанцевать несколько менуэтов и вальсовчто-либо более современное сюда не допустяти изящно ретироваться, как только получится, а позже утверждать, что я оставалась там до самого конца».
Мне неплохо удаются такого рода штуки. То ли помогает эгоистичный инстинкт самосохранения, то ли моя более покладистая сторона не желает кого-то оскорбить или задеть. Понятия не имею, да меня это и не волнует. Главное, это работает: я исчезаю, остальные не огорчаются.
Так что я спустилась по скользкой, как стекло, лестнице и вошла в бальный зал, похожий на вывернутый наизнанку свадебный торткругом все сахарная глазурь и позолота, с виноградными гроздьями канделябров. И огляделась.
Вот тогда-то я его и увидела. И узнала. Или, скорее, поняла, что он такое.
Снизу вверх по позвоночнику пробежало то особенное колкое электричество, что становится заметным на кошке, когда ее мех встает дыбом.
Как нарочно, мимо прошествовала Ариадна.
Кто это? будто невзначай спросила я. Мне нравится этот костюм.
Да, разве он не великолепен? Но, не сомневаюсь, ты отметила, что он и сам весьма привлекателен, с воодушевлением набросилась на меня она.
Да, спокойно ответила я. Довольно правильные черты лица.
И превосходное мужское тело. Сильное, как у танцора. А его волосы
Они действительно такие длинные, или это парик?
Нет. Все его собственные. Только обычно Ангел собирает их в хвост. Как романтично он смотрится, не находишь? Я не удивлена, что ты обратила на него внимание. Но должна предостеречь тебя, Лелистра, он холоден, словно снег. Холоден, словно Она принялась подыскивать еще более криогенное существительное.
Словно очень холодный снег, услужливо предложила я.
Ну, мм да. Холоднейший из холодного снега. Все мы отчасти сходим по нему с ума, и две мои дочери им увлечены, но он всего лишь неизменно любезен. Но с другой стороны, Ангел ведь сопровождает кинозвезд. Вечно нарасхват. Он прибыл лишь час назад.
Вот как!
Ему самому столько раз предлагали роли
Но он всякий раз холодно и любезно отказывался, закончила я.
Я постаралась, чтобы в моем голосе не было ни капли раздражения. Разумеется, он не стал бы сниматься ни в каком фильме. Стоило лишь взглянуть на него, чтобы понять: рассвет ни за что не застанет его бодрствующим, а палящее солнцевне укрытия.
Он был Вампиром.
Потом кто-то окликнул Ариадну, и она уплыла прочь по морю людей, танцующих польку.
Ангелучто за воодушевляющее имя! могло быть сколько угодно лет, от двадцати до шестисот. Или даже больше, но выглядел он примерно на двадцать два. Его волосы были черны, словно он искупал их в ночи, царившей за стенами дома, а глаза еще чернее. Он был бледен, даже бледнее меня, но без помощи каких-либо косметических средств. Лицо его выглядело привлекательнымнет, прекрасными жестоким. Такую маску он, очевидно, носил, чтобы заставить нас держаться поодаль, а в тех, кто решится приблизиться, вдохнуть робость и почтение на все то время, пока он выбирает себе жертву на эту ночь, а может, и на все выходные. Едва ли больше, поскольку вполне очевидно, что он никого еще не убил, полностью выпив кровь. Он мог заставить своих подружек молчать или попросту забыть о случившемся, но, разумеется, если бы ни одна из них не вернулась домой, это не прошло бы незамеченным. Надетый на нем затейливый костюм мог бы принадлежать европейскому дворянину восемнадцатого векавесь черный, вышитый, высокие черные сапоги сияют узором из стальных перьев, а камзолпышными кружевными манжетами чистейшей снежной белизны, вероятно подобранными сообразно его манере держаться.