Чинарский ею залюбовался: полногрудая, не толстая, но с увесистым задом. Она сняла красную вязаную кофту и теперь мозолила глаза своими мясистыми грудями. Синтетическая водолазка только подчеркивала их немалый объем.
Чинарский бросил окорочка, быстро сполоснул руки под краном и обнял Вальку. Не давая ей опомниться, полез под юбку. Мешали шерстяные колготки. Чинарский принялся их стягивать, задыхаясь от нетерпения. Валька провоцирующе хохотала и дергала бедрами.
Нет, так дело не пойдет, с досадой сказал Чинарский, усаживая Вальку на табурет. Давай снимай эту дрянь.
А это? кивнула она на окорочка.
Потом, отмахнулся Чинарский. Вначалесвятое!
Первым делом он поставил бутылки на пол, в дальний угол. Потом встал перед Валькой на колени и снова, пыхтя и ругаясь, взялся за непослушные колготки. К его разочарованию, под шерстяными оказались обычныетелесного цвета, рваные на самом загадочном месте.
Валька заартачилась.
Сама! вопила она, пытаясь оттолкнуть Чинарского ногами.
Но Чинарский оказался проворней. Он стащил рваную лайкру.
Дай я сама! упрямилась она.
Его рука уже стягивала ее трикотажные трусы. Он снял ихсиние, дырявые, пахнущие кислым молоком. Чинарский с хохотом поднес их к носу и шумно втянул в себя их спертый запах. Валька завизжала.
Да это же самый смак! Он отбросил трусы, и те угодили на подоконник, повиснув на корявом высохшем кактусе.
Черт рогатый! орала Валька, а Чинарский, напевая что-то вроде «лап там ти будуда», лапал ее немного отвислый зад.
Он приподнял Вальку, демонстрируя недюжинную силу, и, как в каком-нибудь эротическом фильме, со страстной неосторожностью опрокинул ее на стол-буфет. Валька заголосила еще более пронзительно.
Крошка. Хриплый шепот Чинарского защекотал Валькины уши. Ты ничего не понимаешь в мягком порно.
Он схватил вихляющиеся в воздухе, бесстыдно и беспомощно задранные Валькины ноги и притянул ее к себе. Куриные окорочка, оставив на волосах Вальки влажный и липкий след, рухнули на пол. Остальная закуска слетела тоже. Один из стаканов уцелел, другой разбился.
Это только раззадорило Чинарского. Он молниеносно расстегнул штаны и, еще раз резко надвинув Вальку на себя, всадил ей по самую сурепку. Валька тут же сдалась и обмякла. Теперь из ее глотки вырывались только урчащие животные звуки. Чинарский методично работал своим членом, крепко держа Вальку за ноги. Как ни был он возбужден, все же с особой сатанинской ясностью отметил про себя, что высота стола идеально подходит для таких забав.
Вырывающиеся из Валькиной гортани стоны становились все сладострастнее и ненасытнее.
Чинарский изощрялся в умении доставлять женщине наслаждение. Он наверчивал Вальку на свой конец, как шайбу на болт, крутил, дергал из стороны в сторону, на секунду отстранялся, чтобы потом с удвоенной силой натянуть.
Производя все эти манипуляции, он видел, как в открытом Валькином ртукак раз в дыре между зубовпузырится пена близкого оргазма. Щеки Вальки горели, как на морозе. Теперь она лишь плотоядно всхлипывала.
Чинарский резко тряхнул Вальку, разрушив ее оргиастические грезы. Она бурно задышала, безвольно подавшись, словно куриный окорочок. На лице Чинарского застыла гримаса кропотливого работника, преследующего недостижимый идеал. Эта гримаса тем не менее походила на кривую усмешку, так что Валька, вынырнув из блаженного забытья, вырвала ногу и лягнула его.
Не лыбься, черт! осипшим от желания голосом произнесла она.
Дура. Чинарский еще раз хорошенько тряхнул ее и, закатив глаза, притянул на себя. Не в силах больше сдерживаться, он дал волю подпирающему наслаждению.
Валька уже несколько секунд как корчилась и тряслась.
Издав что-то вроде победного клича, Чинарский успокоился. Он высвободился из ножного захвата Вальки, провел языком по ее жесткой натруженной стопе, собирая языком кисловатый смрад пребывания в одних и тех же колготках и сапогах в течение долгого времени. Потом застегнул штаны и помог Вальке обрести горизонтальное положение. Та стыдливо потупилась, одергивая задравшуюся юбку. Синтетика некрасиво липла к ногам и бедрам, но Чинарский не обращал на это ни малейшего внимания.
Это только начало, гордо объявил он. Пора и выпить.
Валька пошла в ванную. Чинарский одобрительно закивал, мурлыкая что-то себе под нос. Он привел в порядок стол, водрузив на него бутылки, уцелевший стакан, луковицу, фанту и лимон. Поднял окорочка и швырнул их в раковину. Достал еще один маленький стаканчик и разлил водку. Нарезал лимон, уложил на блюдце с отколотым краем. Порубил луковицу. Когда Валька, заметно похорошевшая и немного пришедшая в себя, появилась на кухне, все было готово к возлиянию.
Ну что, Валентина как тебя по батюшке? весело обратился он к ней.
Борисовна, заулыбалась она.
Валентина Борисовна, вдарим?
Она лишь кивнула. Вдарили они на славу. Меньше чем за полчаса бутылка водки была опустошена. Валька лишь слегка захмелела. Она вообще была на выпивку чрезвычайно стойкая и в этом могла сравниться только с самим Чинарским.
Не паленая? шутливо взглянул он на гостью.
Да не похоже. Просто мы с холоду
Тогда давай в постель переберемся, предложил Чинарский. Что-то у меня опять в одном месте зудит.
Валька посмотрела на него удивленно и уважительно.
А у Женьки моего все не как у людей, завела она жалобную песню. А уж как выпьетвообще не фурычит.
А чего тогда ты с ним живешь? Чинарский открыл еще одну бутылку и плеснул в стаканы.
А с кем еще? Он хоть работает. Сутки работает, уточнила она, трое дома.
А дома что делает?
Пьет, что же еще! вздохнула Валька и, пригорюнившись, подперла голову рукой.
Ну ты давай не раскисай! сказал Чинарский. Теперь ты всегда можешь прийти ко мне. Когда я не занят, разумеется.
А ты чем занимаешься?
Всяким барахлом понемногу, нехотя пояснил Чинарский. Я ведь мент вообще-то. Следователь. Только бывший, с затаенной горечью добавил он.
Валька недоверчиво замотала головой.
Но на жизнь не жалуюсь. Понимаешь, надоело мне всяких-разных подонков ловить. Надо ведь и для себя пожить, завздыхал он.
А жена-то у тебя где? поддалась на искус женского любопытства Валька.
А бог ее знает, скривился от разочарования Чинарский. Мне, понимаешь, работа не позволяла ей много времени уделять. Вот она и сбежала с каким-то ебарем.
Значит, у тебя теперь ни жены, ни работы, резюмировала сердобольная Валька.
Зато много свободного времени. И живу я так, как мне хочется. В глазах Чинарского засиял неугасимый пламень надежды. Колыхнем, бояре, как говаривал один мой товарищ, пока не ссучился.
Он размашисто поднял стакан, чуть не расплескав его содержимое. Они выпили, закусив лимоном. Валька сморщилась.
Ну и кислющий, зверюга, выдавила она из себя, толком не разжевав. Жалко, что такие люди, как ты и я, не у дел.
Ну, ты-то у дел, неуклюже польстил Вальке Чинарский.
Это ты называешь «у дел»? передернула она плечами. Я, между прочим, педагогическое училище окончила.
А чего ж детишек учить не пошла?
Учила одно время. А как началась эта перестройка ну, не с самого начала, а с девяностых, как завертелась вся эта карусельнет, думаю, надо выживать. И в торговлю двинула. А деньги, калымные деньги, они, знаешь ли, развращают, с горьким назидательным пафосом завершила она.
Ладно, каждому свое. Чинарский налил еще водки.
Выпив и эту порцию, они переместились в спальню. Валька целую минуту с насмешливым недоверием осматривала сооружение, именуемое Чинарским «ложем». Эта постройка представляла собой воплощение смелой дизайнерской и практической мысли и являлась в разобранном виде широкой доской, выломанной дверью, панцирной сеткой от полутораспальной кровати, старым ковром, полосатым матрасом, обтянутой брезентом периной, темно-синей, в подозрительных белесоватых пятнах простыней, тремя подушками (причем одна без наволочки), потертым верблюжьим одеялом в давно не стиранном пододеяльнике и коричневым синтетическим пледом. Это громадье имело под собой благородную основуполное собрание сочинений Владимира Ильича Ленина (тома заменяли ножки сконструированной из всех этих элементов кровати).
Собрание сочинений вождя революции достались Чинарскому от отца, члена КПСС с тридцать шестого года прошлого века, истого партийца и закоренелого большевика. Чинарский хотел сдать эту рухлядь в букинистический магазин или продать на блошином рынке, но времени на это мероприятие у него не находилось. А тут один товарищ по пьющему цеху посоветовал ему сохранить труды вождя до будущих времен, когда они станут библиографической редкостью и за них можно будет получить солидный куш. Такие времена все не наступали, поэтому Чинарский, выкинув старый диван, с которого ему так и не удалось потеснить клопов, использовал собрание сочинений согласно вышеуказанному житейскому сценарию.
Кровать располагалась довольно низко над полом. Из окна тянуло холодком. Заметив скептический настрой Вальки, Чинарский насупился.
Мне, между прочим, обмен предлагаликвартира-то в центре. Я мог при желании выменять ее на равноценнуютолько в спальном районес хорошей доплатой Но решил, что не стоит.
Может, зря, меланхолично пожала плечами Валька. Мебель бы нормальную купил
А зачем мне она? Что, плохое ложе? Он с вызовом глянул на любовницу.
Не знаю, я на нем не лежала, вздохнула Валька.
Ну так попробуй, ложись на перинумягче будет.
Оставив Вальку один на один с «ложем», Чинарский отправился за остатками водки и пивом. Когда он вернулся, Валька раздевалась. Ее природная скромность обрела в густом сумеречном свете стоявшей на полу настольной лампы убежище. Она стащила водолазку, оставшись в допотопной комбинации и лифчике.
Чего смотришь? нервно обернулась она.
Любуюсь, с деланым простодушием ответил он.
Валька сняла белье и юбку. Чинарский врал. Он разглядел в Валькиной фигуреи это несмотря на щадящее освещениеприметы увядания. Да и тело ее само по себе не отличалось особенно уж правильными пропорциями.
Будучи стиснуты лифчиком, груди казались ему сочными гранатами. Но теперь, выпущенные из чашечек бюстгальтера, груди неаппетитно повисли, словно два полусдутых мяча. На бедрах и талии скопился излишний жир. И хотя сам Чинарский не был эталоном свежести, подтянутости и красоты, все же его эгоистическое чувство прекрасного с беспощадной ясностью отмечало дефекты Валькиной фигуры.
Мощным усилием воли не дав себе охладеть, Чинарский быстро разделся и лег в постель. Вскоре к нему, теплая и покорная, привалилась Валька.
Они махнули еще по нескольку капель водки и занялись делом.
Глава III
Александр проснулся в хорошем расположении духа. Вчера он рано лег и теперь чувствовал себя отдохнувшим и даже помолодевшим. Приняв контрастный душ, он вошел в свою лабораторию. Кухня была выложена темной плиткойАлександр не любил светлых тонов. Длинный стол, изготовленный по специальному заказу, имел форму буквы Г и превосходно вписывался в интерьер кухни. Он был заставлен посудойтой, которая нужна была Александру для его экспериментов. Здесь же лежали несколько фотографий, воспроизводящих внешний вид приготовленных им накануне блюд.
Он все еще был подвержен блажи экспериментаторства. И это несмотря на то, что в настоящий момент, отрекшись от всего перепробованного и измышленного его неутихающей фантазией, он решил ограничиться тем, что называл «штриховой кухней». Ему было лень доводить блюдо до осязаемого совершенства. Готовое кушанье было уже в его воображении, так что утомлять себя техническим процессом представлялось ему верхом абсурда. В этом он напоминал удрученного людским непониманием философа, который запретил себе вступать в спор с профанами, ибо надежда хоть чему-то научить их покинула его.
«Штриховая кухня» ограничивалась воспроизведением некоего первоначального варианта блюда, весь цикл приготовления которого разворачивался у Александра в голове. Здесь имели важное значение отдельные штрихи, сообщавшие блюду оригинальный вкус и форму. Он говорил себе, что занимается простой ремесленной работойприготовлением полуфабриката.
«Штриховая кухня» включала в себя элементы разделки и сервировки, иногдаприготовление соуса. Через ремесло, которое Александр воспринимал как искусную простоту, как некий акт смирения и чистоты, он хотел прорваться к берегам невиданного творчества с его изобилующей новизной и сложностью деталировки. Он искал новые формы и материалы.
Не ограничивая себя рамками какой-нибудь одной кухни, он хотел выработать универсальную основу нового взгляда на кулинариюпростое и одновременно сложное ремесло, которое включало бы в себя что-то и от обыденного омлета, и от искусства икебаны.
Александр взял одну из фотографий и поднес к своим близоруким глазам. На трех ложках он сосредоточил простую и изящную гастрономическую символику сразу трех регионовТаиланда, Японии и Мексики.
Все три ложки наполняло желе. Продукты для желе были выбраны разныесоответственно кулинарным предпочтениям названных стран. Таиланд был представлен кокосовой и лимонной основой; Япониячерными водорослями и имбирем; Мексикамаисом и стручковым перцем.
В этой композиции Александр нащупывал черты все той же «штриховой кухни».
Зевнув, Александр взял другую фотографию. Тонкие ломтики трески покоились на золотисто-влажном кружеве лимонного мусса. Он вздохнул, почувствовав тупой укол прежней неудовлетворенности. Словно ему не хватало пространства или воображения.
Александр сел на табурет, обтянутый кожей цвета кофе со сливками, и задумался. Рука его машинально брала фотографии и снова клала их на стол. Сколько напрасных трат!
Он добывал перепелиные яйца и каракатиц, личи и трюфели, морских ежей и змей. Все это стоило бездну денег. И к чему он пришел? Прекрасное настроение Александра растаяло, как мороженое на языке. Теперь он тупо пялился на глянцевые квадратики и зевал.
В чем же заключалась искомая им простота? размышлял он. Нет, не в намеренной дешевизне и доступности материала, а в принципе приготовления, в экономном использовании исходных материалов. Вот, например, перепелиное яйцо, сваренное, превращенное в пыльцу и смешанное с уксусно-дынным сиропом. Это блюдо вполне отвечает избранному им принципу. Так чем же он недоволен? Принцип измельчения и карамелизации открывает перед ним широкие возможности.
Александр поежился и снова зевнул.
А вот еще один его шедевр: трюфельный шербет. Немного трюфелей, уксуса и личи. Никакого изобилия трав и специйвсе предельно просто и сжато. Из мутного потока мыслей мозг Александра выудил блестящий холодный камушек. «Компактностьвот идеал. Приготавливая то или иное блюдо, кулинар должен руководствоваться не хвастливой и самонадеянной изобретательностью, а принципом соразмерности и компактности, продолжил Александр свои размышления, хотя кушанье должно включать в себя какую-то изюминку. У настоящего блюда есть поэтическая душа. Задача кулинарасоздать ее, то есть, избегая сиюминутного эпатажа, выстроить композицию из вкуса, запаха и формы».
Александр поднял еще одну фотографию. Боже, как он радовался, изобретя это блюдо! Равиоли с тыквой в мандариновом соусе, с посыпкой из размельченного персикового ядрышка. Александр тут же поймал языком витавший в его сознании вкус этого диковинного блюда и разложил его на составные части: волокнисто-сладкий, теплый вкус тыквы, чистый и тонкийтеста, освежающе кисловатый, в золотых крапинкахмандарина и горьковато-тминныйпосыпки. Все вместе же это было похоже на тающую в таитянских водах радугу.
Александр зачарованно замер. Волна вкуса прошла по его языку тонким шелестом прибрежной пены. И его снова сковало разочарование. Сколько лет понадобится, чтобы изобрести достаточное количество поистине оригинальных блюд!
Александр отложил фотографии и принялся готовить кофе. Больше он ничего не сможет в себя запихнуть.
* * *
Проснулся Чинарский лежа на животе. Подушки почему-то не было, нос уткнулся в полосатую ткань матраса. В голове кипело раскаленное масло.
Чинарский с большой осторожностью приподнял голову, чтобы посмотреть на часы. Масло перетекло в затылок и превратилось в кусок горячего оплавленного свинца. Поморщившись, Чинарский придержал голову ладонью и медленно опустил ее на матрас. Но хитрость не удалась. Кусок свинца перекатился ко лбу и принялся долбить в виски. Чинарский знал, как избавиться от этой торкающей боли, но для этого нужно было как минимум подняться. Пересилив себя, он перевернулся на спину и сел, прислонившись к стене.