Конечно, можно было использовать какой-нибудь заменитель вроде пластиковых трубочек подходящего диаметра. Они такие же прочные и гибкие. Но диоксин хлорида, выделяющийся при распаде поливинилхлорида Еще неизвестно, как его присутствие может сказаться на конечном результате. Так что с любой точки зрения лучше пользоваться проверенными средствами. Тем более что терпение для кулинараодно из основных качеств. Тетя Маша придерживалась такого же мнения.
Рецепт этого блюда я, конечно же, помню наизусть. Там есть некоторые тонкости. Три-четыре фунта налима нужно очистить, выпотрошить, отрезать голову, которую на стол не подают, облить их винным уксусом, дать полежать около часа, затем опустить в крутой соленый кипяток, в котором сперва сварить две луковицы, половину корешка петрушки (я кладу целый), зеленой петрушки полгорсти, два-четыре зерна простого перца. Когда налим сварится, его перекладывают на блюдо, огарнировывают зелеными листьями петрушки, ломтиками налимьей печенки, вареными крупными раками. В соуснике подают белый соус (сейчас не буду останавливаться на его рецепте), или соус из шампиньонов, или соус из помидоров. Лично я рекомендую последнийон поострее и хорошо оттеняет нежный вкус рыбы и печенки. Только сейчас, весной, не достать грунтовые помидоры, а они самые лучшие, поэтому остановимся на соусе из шампиньонов.
Это не сложно. Берется шесть-восемь штук свежих больших шампиньонов, очищаются и опускаются в чистую воду. Затем в кастрюле распускается пол-ложки самого свежего масла, добавляется сок из одной дольки лимона, заливается полстаканом бульона. Туда же опускаются шампиньоны. Один раз вскипятить, вынуть и нарезать ломтиками.
Ложку муки поджарить в пол-ложке масла (самого лучшего), развести двумя стаканами бульона куриного или телячьего, прокипятить, процедить сквозь сито, положить в него (в бульон, естественно) шампиньоны и соус, в котором они варились, прибавить соли и одну рюмку хереса; вскипятить. Можно добавить две ложки сметаны, но я предпочитаю сливки.
Но не будем отвлекаться. Остановимся на приготовлении печенки. Соль. Обязательно крупного помола и не йодированная. Взял несколько упаковок, на всякий случай. Ты такая большая, рыбка. Вообще-то следующий раз нужно будет скалькулировать более тщательно. Хотя где тогда элемент творчества? Как настоящий художник, я должен суметь почувствовать, где следует остановиться.
Тетя Маша говорит: «Рецепты рецептами, но в конечном итоге все решает вкус кулинара. Десяток человек могут готовить по одному и тому же рецепту и сделать десяток разных блюд. Если даже возьмут одни и те же продукты». В этом она, конечно, права. С ней трудно спорить.
Мужчина в длинном белом фартуке и пышном накрахмаленном чепце шумно втянул воздух ноздрями и сладострастно улыбнулся.
Я тебя помыл, мой налимчик. Проточной водой. А в ванну добавил немного уксуса. Чтобы шкурка получше размякла. Так она станет более чувствительной. Извини, пришлось тебя связать, но ты такой живчик, вдруг выпрыгнешь из ванны! Это натуральная пеньковая веревка, не какая-то там синтетика. Достать такую удалось ценой большого труда. Ездил за ней за сотню километров, в деревню. Там один старик до сих пор дерет лыко, представляешь?
Какие замечательные капли на плитке. Пар поднимается из тазика, где у меня розги замачиваются, и конденсируется на холодной поверхности. Но розгипотом, сперва я натру тебя солью. Чтобы усилить приятные ощущения. Это старинный рецепт. У тети Маши много таких. Она одна во всем свете меня понимает. Тетя Маша настоящий кулинар. У нее громадный опыт и завидное чувство меры. Это она мне рассказала, как налима бьют розгами. Соль проникает в раны и доставляет невыносимые страдания. От нестерпимой боли печень увеличивается в размерах и становится намного нежнее. Я, правда, не слишком-то верю, что рыба может чувствовать боль Здесь какое-то преувеличение.
Только не надо бить хвостом, рыбка! Всю ванную зальешь. Если будешь плохо себя вести, придется начинать с самого начала. Дай-ка я тебя потрогаю. Кажется, шкурка становится все шелковистей. А что за прелесть эти прутики. Тонкие, гибкие, они замечательно будут сечь твою нежную вымоченную кожицу.
Кстати, всегда нужно относиться к рецептам, тем более старинным, с известной долей скепсиса. Короче говоря, нужно думать, размышлять. Почему делали так, а не иначе?
Это ведь не так-то легкодумать. Не всем это дано. Основная масса народабыдло. Не только в нашей стране. Везде. Это быдло мечтает только о том, как бы напиться, набить себе брюхо да перепихнуться на скорую руку с существом противоположного пола. А иногда и того же самого пола. Около десяти процентов быдлаголубые и розовые, это всем известно. Гомосексуалисты. Кстати, среди них больше личностей чувствительных и развитых, нежели среди гетеросексуалов.
Но, кажется, я отвлекся. Быдло живет растительной жизнью, как вот эта лоза. И плевали они на все эти рецепты. Водка и картошка с квашеной капустойвот их рацион. Некоторые все же выпендриваются. Они пьют текилу или граппу и закусывают ее черной икрой. Ха-ха
И после этого о них можно сказать, что они умеют думать, умеют чувствовать? Не верю. Великий Станиславский, хоть и не был кулинаром, говорил: «Не ве-рю!»в том случае, если артисты не могли вжиться в роль. Каждый в жизни принимает какую-то роль, надевает на себя маску и расстается с ней только после смерти. Скорее дажев момент смерти. Рыба, конечно, не может носить маску. Но она тем и хороша, что естественна сама по себе. Ей незачем играть.
Извини, совсем заговорился. Хотя чего это я извиняюсь перед рыбой? Совсем уже свихнулся. Горе от ума, как говорится. Ха-ха. Думаю, пора приступать к приготовлению блюда. Пойду проверю, хорошо ли наточены ножи; тупым ножом нельзя правильно разделать продукт, тем более такой нежный, как налимья печенка.
Глава V
Майское солнце, скрывшееся на минуту за редкими облаками, снова выкатилось, как апельсин, на голубую скатерть неба. Милицейский «уазик», игриво скрипнув тормозными колодками, остановился возле подъезда серой, ничем не примечательной пятиэтажки. Рядом стояли два «жигуленка» из отдела и карета «Скорой помощи». Возле подъезда уже начали скапливаться любопытные.
Старший оперуполномоченный майор Дудуев вышел из машины. Он знал, что задержался, но именно поэтому делал вид, что никуда не торопится.
Майор был одет в цивильное: зелено-черные турецкие «Ливайсы», купленные на базаре за семь сотен рублей, серо-зеленый джемпер, натянутый поверх джинсовой рубахи, и довольно дорогие светло-коричневые ботинки. Ботинками майор гордился. У них были тонкие кожаные подошвы и наборный каблук средней величины. Ботинки слегка натирали майору ноги, так как носил он их всего несколько дней, но он старался этого не показывать. Он поставил их длинные квадратные носы на асфальт, поправил задравшийся джемпер и только потом забрал с сиденья зеленую папку с бумагами.
Владимир Петрович? От подъезда отлип участковый, тоже одетый в гражданское. Сюда. Он показал в сторону подъезда.
Как зовут, звание? зыркнул на него майор, не трогаясь с места.
Старший лейтенант Кривошеин, Виктор Викторович, отрапортовал участковый, подходя вплотную к майору.
Лейтенанту было лет двадцать пять. Он был худощав, в отличие от майора, в котором было не менее восьмидесяти килограммов живого веса. Его быстрые черные глаза лихорадочно бегали, словно он только что обворовал своего начальника.
Чего там у вас? Майор продолжал стоять на месте.
Он выудил из кармана штанов пачку «Мальборо» и прикурил от дешевенькой «Зиппо» в «золотом» корпусе.
Сами увидите, товарищ майор, скороговоркой пробормотал старлей. Я и заходить туда больше не хочу.
Чего так? Майор окинул старлея презрительным взглядом бывалого оперативника.
Какой-то форшмак натуральный, проговорил старший лейтенант и глубоко вздохнул.
Форшмак, Кривошеин, майор блеснул своими познаниями в кулинарии, это блюдо из рыбы.
Вот-вот, согласился старлей, выпотрошил ее как рыбу.
Ну-ну. Майор, много повидавший на своем тридцатисемилетнем веку и считавший, что ничего необычного он уже увидеть не может, снова бросил на старлея короткий отеческий взгляд.
Докурив сигарету до половины, он изящным щелчком пульнул окурок на газон и направился к подъезду.
Давай показывай, со вздохом приказал он старлею.
Тот бросился вперед и предупредительно открыл перед майором дверь. Поднявшись на третий этаж, Владимир Петрович увидел открытую металлическую дверь.
Здесь, что ли? Он обернулся к лейтенанту, следовавшему сзади.
Сюда, подтвердил Виктор Викторович.
Майор подтянул отвислый животик и шагнул в квартиру. Желтый свет лампы, смягченный бежево-коричневым абажуром, высветил обои «под кирпич», шкаф-стенку с верхней одеждой, полку для обуви, подставку под телефон и кашпо с папоротником, который свесил вниз свои разлапистые листья. В зеркале, висевшем на противоположной от двери стене, майор увидел свое отражение. «Немного толстоват, мелькнуло у него в голове, щеки разъел, а такничего». Удовлетворившись внешним осмотром своей собственной персоны, он двинулся в гостиную.
Там уже было несколько человек. Майор узнал фотографа из своего отдела, патологоанатома и двух криминалистов. Одного из них он знал хорошо, видел не раз в деле. Николай Ивановичнебольшого роста плотный человек предпенсионного возраста, с большим мясистым носом и маленькими внимательными глазами. Второй был его помощник, который работал совсем недавно.
Привет. Майор приподнял свободную руку и осмотрелся.
Мягкий диван, телевизор «Сони», музыкальный центр, вдоль длинной стеныуставленная хрусталем стенка, пара кресел, журнальный столик. Возле топчана, обтянутого желтой кожей, он заметил зеленый пластиковый тазик с водой, рядом с которым лежали какие-то прутья.
Труп лежал на столе. Майор сперва даже не понял, что это труп. Все выглядело так, будто хозяйка ожидает гостей. На скатерти, кроме основного «блюда», были расставлены тарелки и фужеры, лежали вилки, ножи и салфетки, которым была придана форма розочек. Когда же до него дошел смысл сервировки, вернее, даже не смысл, а сама ее суть, майор тут же отвернулся.
Господи! Он поморщился и поглядел на Николая Ивановича, криминалиста с двадцатилетним стажем. Что это?
Не видишь, что ли? Николай Иванович поставил на стол фужер, который он только что обработал мягкой кисточкой.
Владимир Петрович сделал над собой усилие и снова посмотрел на стол, покрытый белой скатертью. Там лежала молодая женщина. Совершенно голая. Без головы. Окинув тело профессиональным взглядом, майор подумал, что ей не больше двадцатидвадцати трех лет.
Как тебе сервировочка? Николай Иванович поднял глаза на майора.
Тот снова отвернулся, прикрыв рот ладонью, но тут же опять уставился на стол. Это могло бы выглядеть даже красиво, если бы не было настолько ужасно.
Девушка лежала на спине с сомкнутыми ногами; рукивдоль тела. Вся ее кожа была исполосована тонкими кровавыми рубцами. Кровь на ранах уже запеклась и была черно-коричневой, поэтому создавалось впечатление, что тело девушки разукрасил какой-то специалист по боди-арту. Полосы были почти параллельными, что только усиливало эффект. В правой нижней стороне живота майор увидел надрез, края которого были аккуратно зашиты. По обеим сторонам тела были расставлены шесть тарелок, на которых лежало что-то вроде свежего заветрившегося мяса, только более черного. Видимо, труп еще не начал разлагаться, потому что запаха в гостиной почти не было. Кожа на трупе стала сине-лиловой.
Все остальное выглядело так, будто на столе покоилось какое-то дьявольское блюдо. Странным было то, что скатерть под трупом была ослепительно белой. Ни одной капли крови на нее не попало. Возле тарелок лежали ножипо правую сторону от каждой и вилкипо левую.
Кроме приборов на столе высилась бутылка белого вина и два фарфоровых соусникапо одному с каждой стороны стола. Дудуев заглянул в один из них.
Что там?
Судя по запаху и консистенциигрибной соус.
Идиотизм какой-то. А это что? Майор показал на тарелочки, расставленные на столе.
Он вырезал у нее печень, разрезал на ломтики и разложил по тарелкам, пояснил Николай Иванович.
Майор за время службы насмотрелся всякого. Он видел трупы после удара кухонным ножом, топором, сковородой, бутылкой, с рассеченным горлом, перерезанными венами, выколотыми глазами, но такое ему приходилось разглядывать впервые.
Полосы откуда? Он показал на тело.
Вон, видишь, Криминалист показал на прутья, валявшиеся рядом с тазиком. Это розги. Перед тем как взять у нее печень, он высек ее, словно провинившегося ребенка.
Ребенка вроде секут по заднему месту неуверенно проговорил майор.
Он избил ее всю: от шеи до коленей, спереди и сзади. Ни одного живого места. Представляю, что она испытала!
А почему «он», есть какие-то следы?
Поканикаких.
Аркадий Семенович. Майор шагнул к патологоанатому, только что вышедшему из кухни с пластиковым пакетом в руках. А где голова?
Вот. Ресницкий поднял пакет на уровень груди. Нашел в мусорном ведре.
Из прозрачного пакета на майора глядели пустые мутные глаза, в которых застыли неописуемый страх и страдание. Подбородок и вся нижняя часть до носа были перепачканы в крови. В блондинистых когда-то волосах тоже застыли капли крови. Если тело блондинки хоть и было изуродовано, но все же приведено в какой-то хоть и дикий, но порядок, то голова выглядела так, будто ее отрезали и выбросили за ненадобностью. Перемазанные кровью волосы прилипли ко лбу и щекам; из шеи, когда Ресницкий слегка повернул пакет, вылез отросток шейного позвонка
Черт. Майор помотал головой. Что за дерьмо? Похоже на какой-то обряд
Может, и обряд, вздохнул Ресницкий, только довольно странный. Еще ни разу не видел такого обряда.
Честно говоря, я тоже, признался майор. Когда это случилось?
Сутки назад, плюс-минус пару часов, судя по трупному окоченению. Сейчас точнее сказать не могу. Ресницкий положил пакет с головой на стол рядом с обезглавленным трупом.
Понятно, кивнул майор и прошел к Николаю Ивановичу. Есть какие-нибудь следы?
Кое-что имеется, с сомнением ответил криминалист, но, похоже, только хозяйки. Все ручки протерты, тарелки, фужеры. Может, удастся что-нибудь найти на полированных поверхностях. Хотя я очень сомневаюсь: видимо, работал профессионал.
Кто она такая? майор кивнул на стол.
А черт ее знает. Это не мое дело.
Участковый! рявкнул майор.
Кривошеин, продолжавший стоять в дверях, неуверенно шагнул в гостиную.
Я здесь, товарищ майор, стараясь не глядеть на стол, отрапортовал он.
Кто такая? Майор показал себе за спину большим пальцем.
Хозяйка, доложил старлей, Самахова Галина Станиславовна. Год рожденияодна тысяча восьмидесятый.
Двадцать два, пробормотал майор. Вот блядство.
Не понял? переспросил участковый.
Дальше, махнул рукой майор. Род занятий? Проститутка?
Да нет, товарищ майор, старлей покачал головой, вроде в магазине работала, продавцом. В супермаркете, уточнил он. Жила одна, родители в деревне.
Парень у нее был, знакомые? раздраженно спросил майор.
Кажется, был один, азербайджанец. Потом вроде никого не было.
Что ты заладил: «вроде, вроде»?! Ты наверняка что-нибудь знаешь? Что за азербайджанец? Кавказской национальности?
Майор достал сигарету и закурил.
Да, кавказской, он давно уже у нее не был, сейчас поссорились вроде.
Опять «вроде»? цыкнул на него майор. Что за азербайджанец, описать можешь?
Такой небольшой, худощавый, но откудая не спрашивал. Он обычно вечером приходил, а утром они вместе уезжали. Бывал у нее раза два в неделю.
Ладно, остановил его майор, напишешь все, что о них знаешь. Бумага есть?
Есть, глуповато улыбнулся старлей.
Тогда действуй. Да Он остановил участкового. Закончишьначинай опрос соседей: может, кто-то что-нибудь слышал или видел. Я тебе потом дам пару человек в помощь. Иди.
Дудуев поднялся и снова подошел к патологоанатому.
Аркадий Семеныч. Он тронул Ресницкого за рукав. А чем он все это сделал? Майор показал на нарезанную ломтиками печень убитой, кровь из которой вытекла и застыла на тарелках блестящей коричневой корочкой.