«Хороший ход, Григорий. Ай, какой хороший ход!»
Затем решительно и быстро набрал номер личного помощника.
Дмитрий?
Закрыл глаза. Тихое, лесное озеро. Пристанище, убежище, защита. Там, в Штатах. Он всё объяснит, он всё расставит по местам. Он встретится с людьми из ЦРУ. Ведь этот Джексон или как его там зовут на самом деле? Да, он точно связан с ЦРУ. Ведь он их предупреждение передавал.
Или это какая-то другая спецслужба? Да чёрт с ним! Какая разница?
Послезавтра, не позже, надо быть в Штатах. Выйти на Джексона. Объяснить ему, растолковать, доказать, в конце концов, что не имеет он никакого отношения к этой проклятой, губящей их сделке.
И пусть он доведёт эту информацию до своих хозяев. И срочно!
«Уж я-то знаю, откуда ноги растут. Это ваша туземная гвардия в России начала отстреливать тех, кто перешёл дорогу белым сахибам. Но я-то не занимаюсь политикой! Я вам не враг, поймите вы это!»
Слушаю, Григорий Константинович, подал голос секретарь. Вы на связи? Разъединили, что ли
«Задумался я что-то»
На связи, Дмитрий, на связи. Ты это вот что Слушай внимательно!
Сахновский посмотрел на экран стоявшего на письменном столе электронного календаря.
Завтра к полудню билет в Нью-Йорк. Рейс на послезавтра. Любой авиакомпанией, через любой транзитный аэропорт и за любые деньги, но на послезавтра. И не позже одиннадцати билет должен быть у меня на столе, в офисе. Можешь воспользоваться корпоративной кредиткой. Не справишься в порошок сотру! Понял?
Сахновскому отчего-то показалось, что слушавший его указания помощник иронично и весьма дерзко улыбнулся. Конечно, помощник был на другом конце Москвы, и увидеть его непочтительную улыбку Сахновский никак не могу. Да и почувствовать, наверное, никак не мог, поскольку от рождения не обладал никакими экстрасенсорными способностями.
С каких это пор развилась такая чувствительность?
Однако же, странно
«Что, страху моему радуешься?» с раздражением подумал Сахновский.
Понял, я спрашиваю?!
Да, разумеется, Григорий Константинович, поспешно ответил помощник. Всё будет точно в срок! К одиннадцати ноль-ноль. Не сомневайтесь!
Сахновский отключил мобильный. И, не сдерживая уже эмоций, бросил телефон на пол. Только благодаря пушистому, толстому ковру, расстеленному на полу кабинета, тонкий пластиковый корпус не раскололся.
«Успокоиться Вырваться»
Беги, Боря, прошептал Сахновский, закрыв глаза. Беги, родной Чем больше ты будешь бегать и метаться, тем больше внимания к себе привлечёшь. Именно это от тебя и требуется. Тяни время. Прыгай как заяц. Путай следы. Уводи охотников за собой. Дай мне время оправдаться А там и подыхай!
Сахновский открыл глаза. Резким движением выпрямил спину, едва удержав равновесие в закачавшемся кресле.
И громко уже, с неприкрытой ненавистью произнёс:
Подыхай!
В кабинете полумрак. Тени плывут по стенам. Тени читают названия и имена, напечатанные на обложках книг. Золотистые буквы на синем фоне. Синий сафьян. Тени медленно плывут по стенам, по дубовым панелям стен. Бесшумно.
Тени читают, но не вслух. И не видно их шевелящихся губ.
Тяжёлые, старомодного плюша бордовые шторы не запахнуты до конца. Тонкая полоска освещена закатом.
Солнце перезрелый помидор, раздувшимся красно-багровым шаром висит над оранжевыми крышами, будто готовясь сорваться с вечернего неба.
И над едва видными сквозь мутное стекло верхушками деревьев больничного парка плывёт, поднимаясь вверх от разогретой земли, летнее туманное марево.
В кабинете полумрак. Стучат размеренно напольные часы. В резных узорах их деревянного корпуса застревают частички времени.
Мелкие песчинки. Пылинки.
Прах.
«Вот и моё время останется здесь»
В этом кабинете, в этих часах, в этом воздухе.
Пылью осядет на стенах, серой пылью осядет на шторах. Смятыми листками, вырванными из записной книжки, рассыплется по столу.
«Оно не уйдёт отсюда, даже если мне удастся уйти. Время заперто вместе со мною в этих стенах. Оно исчезнет вместе с этим странным, забытым, затерянным в подмосковной глуши зданием. Оно останется под охраной, под присмотром, под надзором. Моё время, мои мысли, моя боль. Пыль, частички моей кожи, прах мой Мои воспоминания Я оставлю их здесь!»
Приют для больных. Последнее пристанище для изгоев.
Колыбель новой революции!
Балицкий открыл и включил ноутбук. Дождался загрузки и запустил программу воспроизведения аудиофайлов.
Набрал пароль. Нажал на кнопку Enter.
Нашёл в открывшемся меня файл «Марк 19 июля».
Из динамиков ноутбука зазвучал глухой, с лёгкой простудной хрипотцой, голос больного.
«Зырянов Дмитрий Данилович. Одна тысяча девятьсот семидесятого года рождения. Осуждён за убийство соседа по дачному участку, и ещё пассажира электрички, и ещё мать прикончил. Она сама просила»
Кашель.
«Экспертизой признан душевнобольным. Назначено принудительное лечение. В больнице закрытого типа. Ну, конечно, не в этой больнице. Сюда меня перевели. Потому что я избранный. Меня избрали и перевели. Я теперь особенный Нет, конечно, не теперь особенный, а всегда таким был! Вот только теперь я это осознал, а раньше не осознавал. Не хватало времени, чтобы осознать. И обстановка была неподходящей. А здесь хорошо! Люди хорошие»
Кашель. Смачный плевок.
«Извините, доктор. Что-то нехорошо мне после вашего лекарства. А вот то, в капсулах, тоже принимать? Лис говорит, что это наркотик Зачем мне наркотик? Я же и так псих! Думаете, если совсем свихнусь, то стану здоровым? Впрочем, вам видней. Вы бог, по глазам вижу. Бог! Боженька, точно говорю! У вас глаза как у меня. Точно, точно Я бы тоже мог богом стать, да не вышло. Образование у меня профтехучилище да автомастерская. Для бога маловато А вы, говорят, институт закончили. Труды всякие научные писали. Степень у вас И английским владеете, и французским. А на рояле играете? Нет? А почему? Надо играть, доктор, надо! Бог должен на рояле играть! Так в святом писании сказано!»
Хрип.
«С лёгкими беда. Дышат так хорошо, что я замучился. Очень хорошо у меня лёгкие дышат. И бегать всё время хочется. А где тут бегать? Нас на полигон повезут? Я занятия по стрельбе люблю»
Пауза.
«Доктор, а зачем я вам всё это рассказываю? Ну, про убийства, приговор Вы же всё знаете. Дело моё читали. Я ведь псих, да не дурак. Всё понимаю Вы уже в который раз заставляете меня всё это рассказывать! Зачем? Чтобы я помнил, не забывал кто я такой? Помнил, что я давно уже в отбросы списан и назад мне дороги нет? Так я это помню, не сомневайтесь!»
Пауза.
«Как я их убивал? Обыкновенно Матери отвёртку в ухо сунул. Я же автомастер, у меня дома с инструментами порядок. Соседу пилой-болгаркой по горлу проехал. Хмыря того в электричке забил до смерти. В тамбуре. Кровищи там было Эх, хорошо на воле было! Разговариваешь, общаешься. Да и тут неплохо У меня собака на даче осталась. Когда за счастье бороться будем, за новый мир? Я ведь людей люблю. А собак так сердце пронзает! Доктор, может, перестать мне разговаривать? Хватит на сегодня Мысли у меня путаются Не надо мне эту микстуру подсовывать, я вам и так всё расскажу. Связно, красиво Я умею анекдоты рассказывать, и книги читаю Элизиум слово какое хорошее! Это я в вашей книжке прочитал»
Конец записи.
«Странно» подумал Балицкий. «Им всем так хочется бороться за счастье Интересно, а пациенты доктора Губера тоже хотели всех осчастливить? Или это только мои подопечные такие альтруисты?»
Он достал из ящика письменного стола микрофон, подключил его к ноутбуку и, активизировав функцию записи, надиктовал:
«Шестнадцатое августа. Лис находит кроличьи норы. Впечатляющие успехи! Инструктор по боевой подготовке просто поражён его необыкновенными способностями, а ведь ещё полгода назад он весьма скептически оценивал диверсионный потенциал душителя.
Мои пациенты»
Он остановил запись.
«Нет, эту информация я не оставлю на компьютере. Я слишком хорошо знаю моих покровителей. Они проверяют все мои записи. Я ещё ни разу не поймал их за руку, однако уверен в том, что они регулярно проводят обыски в моём кабинете. Возможно, в этих вот дубовых панелях скрыты микрофоны и видеокамеры. От этих людей всего можно ожидать! И в первую очередь слежки! Нет, до срока вы не узнаете самой сокровенной моей тайны. Мои больные авангард нового революционного класса России. Вершители ваших судеб! Да вы Всё равно вы ничего не поймёте!»
Он снова включил запись и договорил фразу:
«полностью готовы к работе по плану «Лабиринт».
На сегодня всё. Ужин, ванна и сон».
Он отсоединил микрофон и спрятал его в ящик стола.
Встал. Заложив руки за спину, медленно прошёлся по кабинету, от стены к стене.
Остановившись у книжного шкафа, смотрел он долго, сонным, будто ничего не видящим взглядом, на сине-золотистые корешки книг, на резной орнамент массивных полок чёрного дерева, на едва отсвечивающую в предзакатном полумраке красную декоративную полоску полированной меди, протянувшуюся по средней полке во всю её ширь.
Потом протянул руку, пальцами пробежал по корешкам, словно на ощупь выискивая одну, ту самую книгу
Хотя нашёл бы её безо всякого труда, с первого взгляда определив место её на полке! Но теперь будто вслепую искал.
вынул аккуратным, медленным движением.
Карл Юнг, «Структура души».
Балицкий открыл книгу, перелистал страницы.
Закрыв книгу, процитировал заученное наизусть:
«Сознательный ум это эфемерный феномен, который выполняет все провизорные адаптации и ориентации, и по этой причине его функцию лучше всего сравнить с ориентировкой в пространстве».
Усмехнулся грустно, и, погладив ладонью обложку, прошептал:
«Ну, старина Юнг, какие же древние чудовища пробуждаются в моём сознании? Куда завёл меня мой эфемерный феномен?»
Он услышал тихий стук. Не робкий, а, скорее, осторожный. Будто тот, кто стоял за дверью, не желая нарушить установленный порядок и войти без стука, не хотел, тем не менее, и встревожить его, вспугнуть прежде времени.
«Тигры на мягких лапах» с грустной иронией подумал Балицкий. «Надеются, что когда-нибудь я потеряю бдительность, забудусь и пропущу их бросок?»
Быстрым движением он захлопнул книгу и поставил её на полку. Он успел это сделать прежде, чем дверь бесшумно открылась и в комнату вошла его ассистентка.
Извините, доктор, не хотела вас беспокоить
Балицкий медленно повернулся к ней и ровным, бесцветным голосом произнёс:
И побеспокоили. Не надо извиняться, Наталья Петровна.
«Ей тридцать пять. На тринадцать лет младше меня. Я называю её Наталья Петровна. Так официально У неё светлые волосы, голубые глаза и красивое, но какое-то строгое и отрешённое, иногда даже холодно-равнодушное лицо. Никаких эмоций Она не прячет их. Она не играет со мной. Игру я разгадал бы Она действительно построила стену между собой и миром. Вот только со мной она может быть откровенной. Ей хочется быть откровенной со мной, она всё время хочет поделиться со мной чем-то очень важным для неё Тем, что не отпускает её и тем, что она сама боится отпустить на свободу. Она не может освободить себя. Она боится!»
Наталья Петровна переступила смущённо с ноги на ногу и всё не решалась нарушить затянувшееся молчание.
Слушаю вас, сказал Балицкий, стараясь придать своему голосу побольше мягкости. Что-то случилось?
Мы накрыли стол в малой гостиной комнате, ответила Наталья Петровна. Мы готовы подать ужин. Сегодня утка с апельсинами, ваше любимое блюдо. Французские сыры, паштеты. Ваш любимый сок апельсиновый с добавкой лайма. Калифорнийское вино. На десерт фруктовый салат и пирожные с заварным кремом. Кофе?
Последнее слово она произнесла с явно вопросительной интонацией и Балицкий немедленно ответил:
Эфиопский. Помните, какая должна быть крепость?
Слабый, слегка разбавлен сливками, уже уверенным и чуть более громким голосом произнесла Наталья Петровна. Коробку с сигарами подать в гостиную или вы перейдёте в курительный салон?
В гостиную
Балицкий осёкся и, будто заподозрив что-то, посмотрел искоса на ассистентку.
У нас будут гости сегодня?
«Да вряд ли его гостем можно назвать» подумала Наталья Петровна. «Ведёт-то он себя как хозяин!»
Да, Семён Сергеевич. Ратманов приехал в клинику десять минут назад. Он хочется остаться на ужин и надеется, что вы позволите ему составить вам компанию.
И с какой-то жалобной, просящей интонацией добавила:
У него есть очень важная информация для вас. Он просил сообщить вам, что в центре совсем недавно закончилось очень важное совещание, и он хотел бы именно сегодня рассказать вам об его итогах и принятых решениях. Пётр Владимирович
Передайте Петру Владимировичу, прервал её Балицкий, что я согласен. Но его присутствие за вечерней трапезой серьёзно испортит мне настроение. Это тоже обязательно передайте!
Да, конечно, и Наталья Петровна склонила голову в полупоклоне. Будут ли специальные указания для лечебного персонала?
«Чего она хочет?» забеспокоился Балицкий. «Запереть больных, чтобы они не попались на глаза Ратманову? Или Ратманов не попался им на глаза? Да без моего сопровождения и прикрытия этот жандарм и близко не подойдёт к милым моим психам! Это горе-куратор до дрожи и икоты боится того оружия, которым, как ему кажется, он безраздельно владеет. Окружил своими охранниками больницу, расставил автоматчиков по коридорам, агенты в штатском бродят по всем окрестностям. Такие силы привлёк, чтобы держать нас под контролем а боится! Боится, гад! Никогда и никому не признается в трусости. На самом донышке неглубокой душонки своей будет прятать страх; ни начальству, ни жене, ни детям своим, ни самому себе никому не скажет, что боится шестерых сумасшедших и одного запертого им в чёртовой закрытой клинике психиатра! Властолюбивое ничтожество!»
Никаких указаний на сегодня, ответил Балицкий. Больные на прогулке?
В больничной парке, подтвердила Наталья Петровна. С ними хотели провести дополнительные занятия по рукопашному бою, но вы просили отложить это на завтра.
Доктор отвернулся и подошёл к окну.
«Как много птиц в парке! Кружат и кружат»
И так нагрузка слишком велика, глухим, усталым голосом произнёс Балицкий. Боевая подготовка завтра, после девяти. Инструкторы в курсе. В семь тридцать утра групповая терапия. Во второй половине дня выступление для проверяющих из Управления. Предупредите больных. Всё, Наталья Петровна, можете идти!
Он дождался, когда ассистентка закроет за собой дверь.
Снова подошёл к шкафу и достал ту самую книгу.
Быстро перелистал страницу, кончиком пальца нащупывая едва заметную метку на обрезном краешке бумаги.
И из кармашка, что образовывали два скреплённых листа, извлёк фотографию.
Он долго смотрел на пожелтевшее от времени семейное фото. Темноволосая с миндалевидными глазами женщина улыбалась ему с фотографии. Мальчишка-карапуз испуганно таращил глазёнки. И И он сам, молодой, двадцатипятилетний смотрел оттуда, из прошлого, далёкого прошлого на себя сегодняшнего. Смотрел с задором, с беззаботной молодой отвагой. Смотрел сквозь ставшее прозрачным время, сквозь годы и неведомые ему ещё события, смотрел и не видел себя будущего, одинокого, бесприютного, запертого в клетке, лишившегося семьи и дома.
Лишившегося сына.
Сохранившего разве только прежнюю веру в себя и свои способности.
Но
«Прозрачность времени односторонняя. Мы видим прошлое, но прошлое не видит нас. Жаль, что»
Нет, не себя он жалел. Он ненавидел себя!
Ведь это он сам, сам лишил себя И загнал в эту проклятую клетку!
Спазмы сдавили ему горло.
Он погладил фотографию и прошептал:
«Прости Прости меня, сынок!»
«Особая папка 24 / 526. Совершенно секретно.
Оригинал. Экземпляр единственный.
Запрещается копировать и / или сканировать данный документ!
При работе с документом запрещается делать выписки, ставить пометки, копировать текст полностью или частично, сканировать текст либо фрагмент текста, переписывать учётные данные документа на носитель информации, не зарегистрированный службой делопроизводства УССМ.
Ознакомление строго по списку.
Состав оперативной группы специального назначения КПБ.
Командир группы полковник Ратманов П. В.
Оперативный псевдоним «Влад»
Заместитель командира группы Балицкий С. С. (пометка: совмещение обязанностей психокорректора группы и ответственного за особую программу подготовки КПБ)