Красная полоса ещё что! Ерунда!
Плывущий в воздухе голый оранжевый человечек с клешнями вместо рук, из глазниц которого вырываются языки пламени, а из открытого рта высыпаются чёрные, извивающиеся черви и сколопендры.
И ещё Странные, выплывающие прямо из стен, похожие океанских медуз существа, вылепленные из красной густой слизи.
Жёлтые змеи, прогрызающие дыры в полу.
Огромные синие зайцы, из ушей которых брызжут фонтаны крови.
Вытекающая тонкой струйкой из крана огненная, дымящаяся лава с запахом серы.
Белые шёлковые ленты, вылетающие прямо из ладоней и удавками обвивающиеся вокруг шеи.
Всё это видит, видит открытый сладким «лимонадом» Глаз. Даже после инъекций такого не увидишь!
А доктор говорит, что это только первая ступень. Первый шаг. И они пойдут ещё дальше!
Вот только Слабость после этого «лимонада». И язык крутится без передышки. Хочется говорить, говорить без умолку.
А доктор слушает. Он всё слышит, всё! Зачем ему это? Он и так всё знает.
Ерунда! ответил Марсель. Нет никакой полосы Альбом там, в соседней комнате.
Он похлопал ладонью по стене.
Там. Надо его принести. Только
Лис открыл дверь, выглянул в коридор.
Санитаров нет, произнёс он шёпотом. Сегодня у нас свобода, равенство и братство. Доктор распорядился
Чёрта с два! оборвал его Марк. Доктор тут ни при чём. Санитары ему не подчиняются. И эти, которые с автоматами тоже не ему подчинены. И те, кто парк охраняет. И те, кто на полигоне. Охрана ему не подчиняется.
Кто ж их тогда убрал? удивлённо произнёс Лис. Вот дела
Не убрали, а переместили, ответил Марк. Из лечебного корпуса в административный. Часа
Он пожевал губами, помолчал в задумчивости.
Часа в три дня начали всех туда перебрасывать. Вроде и незаметно это было, но я засёк.
Молодец! восхищённо воскликнул Лис. Слышали?
В возбуждении он пробежал по палате и толкнул коленом калачиком свернувшегося на дальней койке, мирно спящего Вильгельма.
Вилли! Тимофей Петрович! Проснись, сукин сын! Интересное наблюдение
Вильгельм, пробормотав: «отстань, убогий», завернулся в байковое одеяло, уголок накинул себе на голову.
Тише, утихомирил не в меру возбудившегося больного осторожный Марсель. Видеокамеры
Он показал последовательно на люстру и дальний угол комнаты.
никто не отменял.
Иди уже! заторопил его Лис. Мне нужны рисунки! Творчество! Собаку, принеси собаку! Песочного цвета?
Бежевого, поправил его Марсель. Иду
«Переход из палаты в палату после отбоя запрещён!»
Нарушение режима, напомнил Марк. Хотя, сдаётся мне, никто тебя, Илюша, не накажет. Отчего-то кажется мне, что доме нашем гость, и гость весьма важный. Так что санитарам, конвоирам и надзирателям не до нас. Они важную птицу охраняют. Не от нас, конечно. Мы же из их тайного ордена, правда? От кого-то другого охраняют Сам не знаю, от кого. Но они боятся. Значит, что-то совсем нехорошее планируют.
Вот это понимаю, аналитика высокого уровня! восхищённо воскликнул Санта. Да ты, братец безумный, наблюдать и предсказывать весьма и весьма горазд.
И это нехорошее поручат нам! уверенно произнёс Марк. Кому ещё нехорошее поручать, кроме как самым добрым и кротким? Доктор сказал, что мы землю наследуем
Это Христос сказал, угрюмо пробурчал Крот, которого донимали и раздражали вечерние проповеди Марка.
Судьба меня всю жизнь в гараже держала, продолжал, распаляясь, Марк, А я книги читал, много книг прочёл. Тело есть тюрьма плоти, и, разрушая тело, можно освободить
«Зараза!» злобно прохрипел Крот и отошёл подальше от набирающего темп и громкость проповедника. «Если Марсель альбом через минуту не принесёт придётся дежурного санитара вызывать. Всё-таки плохо доктор Марка контролирует. Больше всех с ним работает, а толку пока мало. Надо будет ему об этом сказать».
Марсель осторожным, кошачьим шагом пробирался по тёмному, едва освещённому синей лампочкой коридору.
К груди он бережно прижимал альбом с рисунками.
«Ох, и попадёт мне!» думал Марсель. «Ох, попадёт!»
Обряженный в какую-то нелепую, зелёно-красную лакейскую ливрею дежурный офицер торжественно внёс в комнату и с полупоклоном поставил на стол высокую, почти до краёв наполненную ледяной родниковой водой хрустальную вазу, в которую бережно, дабы не повредить длинные и хрупкие стебли, поставлен был пышный букет ярко-алых, бусинами вечерней росы усыпанных роз.
Боже!
Наталья Петровна всплеснула руками.
Это вам, с нескрываемой гордостью за собственную галантность произнёс Ратманов.
И, повернувшись к офицеру, распорядился:
Свободны!
Офицер щёлкнул каблуками серебряных лакейских туфель и поспешно вышел, едва не выбежал, из комнаты.
Красота какая!
Наталья Петровна, не выдержав, вскочила с места, подошла к той части стола, где стояла ваза с букетом (служивый лакей предусмотрительно поставил вазу подальше от столовых приборов) и, склонившись над подрагивающими лепестками, вдохнула их сладкий аромат, на секунду прикрыв глаза.
Чудо Ой, голова закружилась!
Она покачнулась, но Ратманов, подбежав к ней, успел подхватить её под локоть и проводить на место.
Всё хорошо, Наташа? заботливо спросил Пётр Владимирович. Вы как будто Я, признаться, даже испугался. Побледнели, смотрю Неужели этот запах цветов так сильно на вас действует? Или
«Общение с моими подопечными» с холодным безразличием отметил Балицкий. «На неё действует общение с больными. Оно отбирает слишком много сил. Она истощена. Психологически. Резервы организма израсходованы».
Всё это время доктор в молчании сидел в дальнем конце стола, совершенно не реагирую на всю ту праздничную суету, в которую явно старался вовлечь его Ратманов.
Бледное, вытянутое лицо доктора было неподвижным и бледно-восковым. Он не реагировал на реплики и шутки, на тосты и пожелания, даже пожелания в свой адрес.
А ведь Ратманов, многозначительно подмигнув, как-то провозгласил тост: «За выход из лабиринта!»
«Лабиринт символ обмана» подумал тогда доктор. «Двойной игры Когда кажется, что идёшь в одну сторону, а на деле-то двигаешься совсем в иную. В тупик, подальше от выхода. Так, полковник?»
Однако вслух ничего не сказал и маску равнодушия с лица не снял.
Мне уже ничего, лучше, словно оправдываясь, виноватым голосом произнесла Наталья Петровна. Просто я устала в последнее время
Это вас доктор замучил! воскликнул Ратманов и подмигнул Балицкому. Наталья, не волнуйтесь, мы объявим ему выговор. Доктор, ну нельзя быть таким холодным и жестоким! Дело ваше крайне важное, но даму терзать
«А пиджачок-то он снял» отметил Балицкий. «Расслабился Или подчёркивает домашнюю, прямо-таки семейную непринуждённость обстановки. А ведь это я здесь живу, полковник, а не ты. У тебя есть дом. Нормальный дом, так? Семья, дети Любишь детей, полковник? Они тебя дома ждут, а ты со мной, монстром-оборотнем, время теряешь. Нехорошо, полковник, нехорошо! Рассказал бы коротко о совещании, да и по домам. И мне выспаться было бы время. Завтра ведь, как всегда, рано вставать. Задерживаешь меня, полковник. Нехорошо!»
Ратманов и в самом деле снял пиджак (предварительно, как и подобает джентльмену, спросив разрешение у дамы) и довольно небрежно бросил его на спинку свободного стула.
Ратманов раскраснелся от вина, щёки его блестели от проступившего пота. Полковник успел уже украдкой ослабить узел синего, в серую полоску галстука, и вид у него был и вправду вполне домашний и даже отчасти разгильдяйский.
Я и в самом деле немного устала, Наталья Петровна поправила локон. Но доктор здесь ни при чём. Он совсем Вы не думайте, Пётр Иванович, Семён Сергеевич замечательный руководитель. Это он себя не щадит, а вот нас Просто этот праздник Всё это так неожиданно. Честно говоря, я не думала что мне подарят такой прекрасный вечер.
О, да!
Ратманов присел за стол и разлили вино по бокалам.
Я ведь вас, Наталья Петровна, уже у самых ворот поймал, у КПП. Спешил сюда, думал, что уже не застану вас. Переживал, что уйдёте. А доктор меня без вашего заступничества и не примет. И буду рыдать я у запертых дверей
Он поднял бокал и, наклонившись и далеко вытянув руку, поставил его перед доктором.
Где ж вы такой роскошный букет раздобыли? с придыханием произнесла Наталья Петровна, не отрывая взгляда от цветов. Сколько их? Раз, два, три Вот с другой стороны
Не трудитесь, Наталья Петровна, прервал подсчёт Ратманов. Двадцать одна роза. Три раза по семь. Хорошее число, приносит удачу.
Он, скосив глаза, посмотрел на часы.
Время на исходе. Поздно уже. Праздничный вечер к концу подходит, а доктора расшевелить нам не удалось. Сидит угрюмый, и даже к любимой своей утке едва прикоснулся. Может быть, заказать китайские булочки с ананасами? Что скажете, доктор? Повара ещё на месте, я их не отпускал.
Не надо меня шевелить, тихо, едва слышно ответил доктор.
И то верно! тут же согласился Ратманов. Не буди лихо, пока Пока лихо тихо сидит за столом! Я ведь знаю доктор, на какие опасные чудеса вы способны, потому и обращаюсь с вами с надлежащим почтением.
Ратманов прыснул нелепым, коротким, пьяным смешком и тут же замолчал, приложив палец к губам.
Хотел бы поднять этот, как его Бокал! Да, бокал хотел бы поднять за главное. За простое человеческое счастье. За семью, за
А я жду, между прочим! неожиданно прервал Ратманова доктор.
Ратманов, кашлянув, замер на секунду. Потом опустил поднятый было бокал и посмотрел удивлённо на доктора.
Наталья Петровна, будучи профессиональным психиатром, привыкла за полтора года самого тесного, хотя и сугубо служебного, общения с доктором к чудачествам последнего (иногда на грани сумасшествия, а то и за гранью) отреагировала спокойно.
Она поняла, что полковник доктора всё-таки расшевелил, потому спокойно отпила глоток вина и, положив на тарелку гроздь чёрного греческого винограда, стала отщипывать не спеша одну за другой крупные ягоды, терпеливо пережидая разгорающийся скандал.
Вы ведь не просто так на ужин напросились! сильным, звенящим голосом выкрикнул Балицкий. Мы дни рождения не отмечаем, мы ещё не родились!
Доктор, успокойтесь, примирительным тоном произнёс Ратманов.
Балицкий замолчал на секунду, тяжело вздохнул, потом встал и, подойдя к окну, отдёрнул шторы.
Ночь Полковник, ночью я особенно раздражителен. Наталья Петровна вам подтвердит. Она не любит ночные смены. Ночью я хожу по коридорам, в ночном халате и с фонариком в руках. Мне некуда идти, полковник. Вы посадили меня в сумасшедший дом!
Нет! возразил Ратманов.
Это короткое слово прозвучало так громко и отрывисто, что стало понятно Ратманов лишь неимоверным усилием воли воздерживается от крика.
Не мы, продолжил с тем же надрывом Ратманов. Доктор, я ведь много знаю о вас. Мы Да, мы многое знаем о вас. Не мы посадили вас сюда, вы сами загнали себя в этот приют для проклятых Ой, чёрт! Простите, Наталья Петровна, похоже, я невольно обидел вас.
Нет, ничего, спокойно ответила Наталья Петровна. Это моя служба. Место службы, не более того. А ведь доктор Доктор несчастный человек. Он живёт здесь.
А не его ли это выбор? повысив голос, спросил Ратманов.
Потом, словно опомнившись, прервал начатую было риторическим вопросом обличительную речь и, внезапно изменив тон, задушевным голосом спросил:
Что же происходит с вами, уважаемый Семён Сергеевич? Неужели мы так и не смогли вам помочь? Неужели судьба ваша так уж плохо сложилась? Да, вам много пришлось пережить. Я знаю
Ничего вы не знаете! закричал Балицкий.
Выкрик его был таким резким и неожиданным, что даже привычная ко всему Наталья Петровна вздрогнула и, утратив прежнее видимое спокойствие, с явным уже беспокойством смотрела на доктора.
Ничего!
Балицкий подбежал к Ратманову и, наклонившись, прошептал побелевшими губами:
Всё, что было было внутри меня. Вот здесь!
И он с размаху ударил себя ладонью по затылку.
Здесь, в этой вот, моей дурной голове! И весь мой дом, и моя семья, и вся жизнь моя, и мой собственный, персональный, по выбору моему предоставленный мне ад всё было здесь! И здесь же осталось! И что вы об этом можете знать, полковник?
Ратманов неожиданно побледнел. Кровь отхлынула от лица. Он покачнулся, схватился за край стола.
Доктор, не надо! крикнула Наталья Петровна. Семён Сергеевич, отойдите! Отойдите, я вас прошу!
Балицкий замер на мгновение. Потом повернулся к ней и тихим голосом произнёс:
Простите Я дурной компаньон для праздников. Всё со мной не так Когда-то я просил оставить меня в покое. Не слушают, не слушают.
Доктор развернулся, на ватных, заметно подгибающихся ногах дошёл до стоявшего в углу комнаты кресла и буквально рухнул в него так, что деревянные подлокотники опасно заскрипели и едва не разошлись в стороны под тяжестью навалившегося на них тела.
Балицкий, с трудом выпрямив спину, замер, закрыв ладонью лицо.
Ратманов, приходя в себя, дёрнул пальцами воротник рубашки и часто, шумно задышал.
Что-то нехорошее вы со мной, Балицкий, сотворить хотели, прохрипел полковник, искоса, с беспокойством и подозрительностью глядя на доктора. Что-то вы доктор с мозгами моими
Я могу принести лекарство, предложила Наталья Петровна.
И попыталась встать из-за стола. Но Ратманов взмахнул рукой и прошипел:
Не надо! Я сам
Закашлял. Допил вино, оставшееся в бокале.
И с упрямым ожесточением произнёс:
Вам всё-таки придётся дослушать меня. И вам тоже, дорогая наша виновница торжества! Уж коли вы испортили праздник, доктор, так давайте завершим торжественную часть и начнём разговор по душам. Мы знаем, что произошло с вашей семьёй. Мы знаем, как вы лечили вашего сына. Какие лекарства на нём испытывали, каким пыткам подвергали
Побледневшая Наталья Петровна с удивлением смотрела попеременно то на доктора, то на Ратманова.
И чем это всё закончилось. Мы знаем, кто погубил вашу семью. Вы, доктор, вы! Мы никогда бы не привлекли вас к работе над этим проектом, если бы не были уверены в вашем абсолютном презрении к человеку. И в вашем высочайшем профессионализме. Именно такой волшебник нам и был нужен. Отринувший всё человеческое! Мы слишком далеко зашли в своём противостоянии с этой гниющей матушкой-Россией, чтобы зависеть от личных связей, привязанностей, симпатий, эмоций и прочего барахла, мешающего быть твёрдым как сталь и творить историю. Там!
Ратманов, выбросив руку, показал на чёрное, забрызганное холодным ночным дождём окно.
Там скоро всё изменится! Всё будет по-другому! Уже через месяц вы не узнаете этой страны. Точнее того, что останется от неё. Мы все, все участники проекта «Лабиринт» будем жить в новой реальности. В счастливом мире, нашем мире! Вы даже не представляете как мы будем богаты и как мы будем счастливы! Вы
Он повернул голову. Наталья Петровна с беспокойством заметила, что глаза у полковника заблестели больным, лихорадочным блеском.
Сколько вы получаете? Не стесняйтесь, говорите! От начальника нечего скрывать. Я же платёжные ведомости не запоминаю.
Наталья Петровна смущённо улыбнулась.
Хватает на жизнь, Пётр Владимирович. Спасибо управлению, не обижает. Тысяч девяносто в месяц и ещё сорок за вредность
Гроши! выкрикнул, брызнув слюной, Ратманов. Гроши по сравнению с тем, что будет у вас! У нас всех! Вы можете оценить нашу щедрость. А вам, Доктор, мы дали вам всё! Жизнь, свободу, возможность реализовать ваши планы, воплотить в жизнь ваши безумные Да, безумные фантазии! Мы спасли вас от уголовного преследования, спасли вас от тюрьмы. В конце концов, мы спасли вас от себя самого. Мы поверили вам, хотя любой нормальный человек на нашем месте предпочёл бы сгноить вас в клетке как дикого зверя. Но в том-то всё и дело, что мы ненормальны не меньше вашего и именно в этом ваше, доктор, спасение. Мы предоставили вам всё, необходимое для работы: здания, полигоны, людей, технику, оружие, самые редкие, невероятные и экзотические лекарственные средства, наркотики всех видов и в любом количестве, самое щедрое финансирование, наше прикрытие и, наконец, власть. То, что вам надо было для успеха неограниченную, абсолютную власть над людьми! Сейчас в вашей группе шесть сумасше То есть, простите, оперативных сотрудников. А сколько было вначале? Сколько было попыток? Сколько было в первой экспериментальной группе? Десять больных, не меньше. Где они? Ликвидированы, доктор. Списаны как шлак, как лабораторные отходы. Где вторая группа? Ушла в небытие. Списана и забыта. Эта третья! И первая успешная. Первая группа, которую можно использовать в качестве боевой. А о тех двух никто и не вспомнит. Почему? Потому что у вас есть мы! А у нас есть ваша уникальная методика создания боевиков, революционно-подпольных групп! Наших големов