А может, я тебя потому и выбрал, что ты мне более или менее порядочным показался. С принципами, во всяком случае. Почему-то у меня сразу мелькнула мысль, что ты не откажешься поучаствовать. Даже за мизерные, по твоим понятиям, деньгипросто потому, что уничтожать сволоту разной масти для тебя стало делом чести.
Все равно я недочеловек, буркнул я.
Да брось ты, он поморщился. Чем меньше ты своим поведением будешь напоминать об этом, тем быстрее другие забудут. И я в том числе. Хотя мне так и так придется заставить себя забыть, кто ты есть и чем ты занимался. Потому что, когда мы ввяжемся в драку, такие воспоминания до добра не доведут.
А когда вернемсявспомнишь? И полковниквспомнит?
Если вернемся, поправил он. За себя скажу определенновряд ли вспомню. Голова будет забита кучей новых впечатлений, мне будет не до твоего прошлого. А относительно полковника промолчу. Во-первых, мы его уже вряд ли увидимты, во всяком случае. Во-вторых, скорее всего, он своего мнения не изменитчто тебе будет по барабану, потому что ты будешь от него далеко. А в-третьих, твои грехи он так или иначе вынужден будет проститьдоговор есть договор.
Что-то мне слабо верится в их честное слово, ворчливо заметил я.
А если не веришь, зачем прешься на край света?
Я замолчал. Вид при этом, наверное, имея страшно угрюмый. Но кто сумел бы сохранить радужное настроение в такой ситуации? У меня были причины согласиться с его предложением, я о них знал, но обнажать душу перед Ружиным не собирался. У него наверняка тоже были свои причиныне из чистой же любви к искусству он ввязался в это дело. Однако меня он в них не посвящал. Почему я должен поступать иначе? Хотя у него все-таки было передо мной заметное преимуществомои мотивы лежали на поверхности.
Продолжать разговор с Ружиным не хотелось. В баре мне приглянулась его бесшабашность, граничащая с наглостью, но тогда и его отношение казалось куда более теплым, не чета теперешнему. Нынче же я опасался, что не сдержусь и дам волю раздражению, исподволь захватившему меня. Не будучи энергетическим реципиентом, и сам не собирался дарить кому-нибудь возможность напитываться моими эмоциями.
Самолет, мягко гудя моторами, вплывал в ночь. В воздухоплавании я полный дуб, и не скрываю этого. Для меня так и останется тайной за семью печатями, на чем аппарат держится в воздухе и как можно не сбиться с курса, когда вокруг кромешная мгла. Наверное, в кабине у пилотов есть куча приборов, помогающих придерживаться нужного направленияне знаю. Мне там как-то ни разу не привелось побывать. И сейчас я не собирался приставать к летчику с дурацкой просьбой поучить меня летному мастерству или хотя бы объяснить, для чего нужна вон та кнопочка или вот этот рычажок. Хотя, казалось бы, более удобного момента в жизни уже не представитсяв самолете нас было всего трое, так что компанию можно было даже считать теплой, и пилот, скорее всего, снизошел бы до каких-то объяснений. Но я не питал легкомысленных надежд за пару часов, от силы, освоить это непростое ремесло, да и пилот всем своим видом демонстрировал, что в компаньоне не нуждается. Ему вполне хватало своих мыслей и манящих огоньковнад головой и под ногами.
Осознав, что никому в данный момент не нужен и неинтересен, я послал все к чертовой матери, вытянул ноги и, скрестив руки на груди, заснул назло всем.
5
Я к конторе, в принципе, никакого отношения не имею, говорил шофер, увозивший нас из аэропорта. Говорил, словно оправдывался, хотя никто ни в чем его обвинять не собирался. Но такова уж человеческая природазагодя постараться оградить себя от подозрений в принадлежности к чему-то нечистому. В понимании нашего водилыа если честно, то не его одноготаким нечистым были органы. Внутренних дел или госбезопасностиневажно, и то и другое одинаково бросало тень на человека.
А к чему ты имеешь отношение? лениво поинтересовался Ружин. Тебя же нам навстречу кто-то направил?
Шуряк мой направил, кивнул водила. Он смотрел строго прямо перед собойтуда, куда ехал его старый, громыхающий УАЗ-469. На нас не оборачивался. То ли в целях конспирации, то ли стыдясь своего шуринаподи, угадай. Он какая-то шишка в ФСБ, вот и попросилмол, выручи, своих послать не можем, все под наблюдением, а за тобой, говорит, никто следить не будет. Да и правдакому я нужен со своей развалюхой?
«Уазик» остановился перед гостиницей и дядька-водитель, обернувшись, передал нам толстый конверт и пару паспортов.
На вас там номера забронированы: Иванов Иван Иванович и Николаев Николай Николаевич. А в конвертеденьги на первое время и какие-то сведения. Так мне шуряк сказал. Ну, покедова.
Бывай, кивнул Ружин. Мы с ним уже выгрузились из машины и стояли на площадке перед гостиницей. Рядом лежали пожиткиего объемистая, но наполовину пустая сумка, и мой дипломат. Ружин принял пакет, но вскрывать его до поры, до времени не собирался. Стоял и вертел по сторонам башкой, как эскимос, заснувший в родной Гренландии, а проснувшийся в неведомой Сахаре.
Впрочем, осмотреться и мне не мешало. Хотя бы для того, чтобы получить первое представление о городе, в который меня забросили судьба и собственная глупость (или все-таки не глупость?). Потому что, глядя из окна машины, впечатлениями не особо разживешьсяночь (а значит, тьма), плюс скорость и тряска, мешали этому.
А город был, собственно, как город. Не лучше и не хуже множества других городов России. Гостиница, к которой привез нас встречающий, располагалась, очевидно, рядом с деловым центром, потому что ночь здесь была изрядно искусана светом фонарей и реклам. И над самой гостиницей, по кромке крыши, сменяющимися желто-красно-зелеными огнями бежала надпись: «Сибирь». Сообразить, куда именно нас занесло, по этой надписи было невозможно. Такое название отелю могли дать даже на Кубани. Хотя бы ради экзотики.
А они здесь оригиналы, отметил Ружин. Иванов Иван Иванович и Николаев Николай Николаевич. Такого, наверное, больше нигде не придумают. Дешево и сердито. И поди придерись. Имена не выбирают, также как папу с мамой. Если у родителей в голове одна сплошная вавка, тут уж ничего не попишешь. А предки этим пользуются, называя детей, как попало.
Судя по именам, у наших предков с фантазией вообще напряг, подтвердил я. Судя по именам, они слово «что» произносят так же, как пишут.
Ну, ты местных строго не суди, попросил Ружин и, не глядя, поровну разделил между нами ксивы. Может, им каждый день приходится столько имен выдумывать, что кроме этих у них ни хрена не осталось.
Если у них ни хрена не осталось, возразил я, то чем они будут пользоваться завтра? По второму кругу пойдут?
Все может быть. Ну что, айда устраиваться? Ночной городштука прекрасная, за душу берет и дышать мешает, но что-то сыровато. Как бы дело радикулитом не закончилось. Тогда работники из нас будут никакие. Не находишь?
Нахожу, кивнул я. Скрип в костях и отсутствие сгибаемостинеприятная вещь.
Подобрав багаж, мы вошли в холл и остановились, осматриваясь.
Здание было крупное и, по идее, сервис предполагался соответствующего уровня. Однако, кажется, звездочками «Сибирь» даже не пахла. Кажется, ее владельцам чувство тщеславия было незнакомо, как, впрочем, и многие другие чувстваопрятности, например, или тяги к совершенству.
Если судить по внутреннему виду фойе, ремонта здесь не делали с золотых брежневских времен. Оно так и стоялооблицованный деревом кусок ностальгии для тех, кто до сих пор носил в кармане партбилет советского образца. Под потолком висела огромная люстра, в полном соответствии с заветами Ильича II (экономика должна быть экономной), имевшая только с десяток рабочих ламп вместо запланированных полусотни. От этого проявления бережливости в помещении царил полумрак, который слегка скрадывал убогость и потертость обстановки, но до конца их все равно не скрывал.
Да-а протянул Ружин. Седая старина. Отстаете от веяний времени, дружище! он склонился к окошку администратора. Месяц ремонтаи вашу ночлежку можно превратить в «Англетер». Если, конечно, вам знакомо это название.
Администратор за стекломкрупный и до ужаса сонный мужикпотянулся и, усмехнувшись, лениво заметил:
Да знакомо, как же. Не пальцем деланы. А ночлежка у нас и без ремонта неплохо смотрится. Даже отдельные номера для особо умных имеются. Под вывеской два нуля.
Издеваться над бедными путешественникамигрех, убежденно заметил Ружин. Их сначала нужно накормить, напоить, баню истопить и спать уложить. А иначе никак. Господь тебе этого не простит.
Еще один двинутый? здоровяк подозрительно нахмурил брови.
Чего? не понял Ружин.
А вот чего, администратор вынул из-под столика славной памяти табличку с надписью «Мест нет» и сунул ее Ружину под нос. Все, свободен.
Ружин оторопел. Он уставился на табличку с видом полного непонимания, словно враз разучился читать. Я решил, что пришло мое время вмешаться, а потому наклонился к окошку и прошипел:
Ты не барагозь. Мы с дороги, устали, спать хотим. А с этой писулькой ты, когда приспичит, в тот самый номер с двумя нулями сходи. Оно, конечно пластик, жопу оцарапаешь, но можно на дверь повесить, чтоб никто не беспокоил. А места для нас забронированы, так что твои намеки на счет «идите нах» здесь не прокатывают. Нах мы не пойдем. Мы здесь останемся.
Как ваши фамилии? недовольно спросил он.
Иванов, сказал Ружин. Иван Иванович. К вашим услугам.
Николаев, сказал я. Николай Николаевич. То же самое.
Будь у нас шляпы, мы бы их приподняли, как подобает. Но шляп не было, поэтому мы просто сунули ему паспорта.
Администратор удивленно посмотрел на нас, не разыгрываем ли? но, увидев, что мы серьезны, как наседки на яйцах, открыл журнал и принялся листать его. Найдя указанные фамилии, снова оценил визитеров. На сей раз к удивлению в его взгляде примешалось сочувствиемол, надо же, как людям не повезло, с таким убогим фио-сочетанием жить приходится. Но вслух ничего по этому поводу не сказал. А по другомусказал:
Точно, заказаны, и рассыпался в извинениях: Вы на меня не обижайтесь. Просто в последнее время в городе этих сектантов развелосьплюнуть некуда. До дома добраться невозможнообязательно остановят и обращать начнут. А тут вы со своим «Господь этого не простит». Вот я и подумал и он вернул нам документы, дополнив их пронумерованными ключами.
А сейчас уже не думаешь? поинтересовался напарник, принимая все это добро.
Да нет, здоровяк широко усмехнулся.
А что ты сейчас думаешь? не отставал Ружин.
То ли гастролеры, то ли бизнесмены, администратор пожал плечами. Точнее не скажу: сейчас и те, и другие на одно лицо. Ваши номера на пятом этаже. Не люкс, но сойдутодноместные. Думаю, не разочаруетесь. Глядишь, и мнение о нашей ночлежке переменится.
Глядишь, и переменится, согласился Ружин и, разделив ключи, протянул один из них мне.
Надолго к нам? на всякий случай уточнил администратор.
Пока не выгоните, вмешался я. На недельку, а там видно будет. Ну ладно, счастливого тебе дежурства, а мы пойдемспать охота, как из пистолета.
И мы, оставив здоровяка зевать за своим окошком, отправились по номерам. Начало шестогосамое время для сна.
6
Сон отпускал меня неохотно, потому что еще не успел взять свое. Оно, собственно, понятнона часах было всего десять. Надо полагать, утра. В дверь настойчиво барабанили.
Я поднялся, шлепнул по животу резинкой от трусов, чтобы проверить, достаточно ли проснулся хотя бы для этого, и направился открывать. Что с того, что в семейниках? Я к себе гостей не звал, сами пришли. Нечего было поднимать человека из постели. Домашнего халата, извините, с собой не захватил.
Впрочем, в краску никого вгонять не пришлось. Стоявший на пороге Ружин, думаю, и не такие виды видывал. Хотя бы рассматривая свой автопортрет в ванной. В данный момент, однако, на него было приятно взглянуть. Не то, что на меня, чей внешний вид сильно пострадал в результате беспокойной ночи. Даже в зеркало смотреть не стоилознаю по прежнему опыту, приходилось. Каждый раз собственное отражение вгоняло меня в жестокую тоску одутловатостью, синюшностью мешков и поросячьими глазками. Все это при том, что нижняя челюсть за ночь покрывалась темной щетинойв беспокойные ночи та, кажется, растет на порядок быстрее и вид при этом имеет клочковато-запыленный. В общем, картина хуже «Герники» Пикассо.
Может быть, я и не вырос бы таким обормотом, если бы пример мне подавал такой благовоспитанный мальчик, как Олег Ружин. Глядя на него сейчас, я испытывал большие сомнения по поводу того, что он в детствев глубокомхоть раз пописал, куда не следует. В пеленки или, к примеру, папе на живот. Такой он сейчас стоял оптимальный, как принц из сказки. Черные джинсы, неброская оранжевая рубашка, физиономия чисто выбрита, волосы на голове уложены один к одному. В общем, гроза женского общежития, любовник, ни разу не изведавший горечи отказа, рыцарь всей слабой половины человечества, обладающий горячим сердцем, умелыми руками и сладкими губами. Меня чуть не стошнило. Не люблю таких типов. Вчера Ружин мне понравился, ночью разонравился, сегодня, как мужчина на мужчину, я уже готов был коситься на него с определенным подозрением. Не знал, что он может бывать и таким. Я о нем вообще слишком мало успел узнать за недолгое время знакомства. И, с поправкой на это обстоятельство, не стал делать скоропалительных выводов, а просто спросил:
Ты чего в такую рань?
Какая рань? удивился он. Десять часов. Добрые люди в своих конторах по полкилограмма бумаги на брата извели, а ты все дрыхнешь.
Какой бумаги? не понял я.
Неважно, Ружин легко отбросил в сторону мой вопрос, и я догадался, что фраза о бумагах ему была нужна только для связки слов. Давай-ка, Чубчик, приводи себя в порядок, принимай душ, если имеешь такую привычку, да подтягивайся ко мне в номер. Будем дальнейшие действия обмозговывать. Нам спать недосуг, у нас всего три дня на все, про все, помнишь?
Я сморщил лоб и действительно вспомнил. Где я, кто я и, главное, зачем сюда забрался. И понял, что Ружин правтерять время действительно не стоило, если мы хотели что-то успеть. Три дняэто очень, до жути, мало, когда речь шла о таком деле, в которое впутались мы.
Договорились, кивнул я. Через десять минуту тебя. Как штык. Жди.
О`кей, он сложил пальцы правой руки на американский манербольшой и указательный образовали букву «о». Развернулся и пошел в свой номер, кривя ноги и подергивая задницей. «Он еще и ковбой!» с тоской подумал я.
Фиг с ним. Ковбой он, журналист или вообще замаскированный балерунневажно. Может, он просто ужасная чувырла, чудак на букву «м», каких сейчас развелось множество. Я не собирался производить анализ его психологического портрета хотя бы потому, что он еще не полностью прорисовался в моем мозгу. Ружин был разный. С одной стороны это не внушало оптимизма, потому что подсознательно я постоянно ожидал неадекватных поступков от подобных типов, но с другой Чем черт не шутитможет, он действительно покажет себя стоящим партнером и работа с ним в паре окажется в удовольствие. И даже если он просто умудрится удержать пушку в руках, доведись нам попасть в передрягуэто уже плюс. С остальным я, возможно, управлюсь сам. Не впервой. Главноечтобы смог подстраховать в случае чего. Главноеподстраховать. Большего от него не требовалось.
Я задумчиво закрыл дверь и прошел в ванную комнату. Привычку принимать по утрам душ я, как ни странно, имел. Наемные убийцы в некоторых вопросахну, прямо вылитые люди. Кое-кто из них даже зубы чистит. Но я не стал. Вместо этого, достаточно размякнув под струями теплой воды, решил побриться.
Зеркало меня не разочаровало, показав вполне ожидаемую картину. Морда опухла, будто я неделю не выходил из запоя по случаю безвременной кончины горячо любимой тещи, глаза заплыли, как у медвежонка Винни-Пуха, когда тот застрял в норе своего друга Кролика, немилосердно обожравшись меду. И под ними была такая синь, что в голову сразу лезли строки поэта Есенина. Синь воспевать он, помнится, любил.
Самое обидное, что я тут был совершенно не при чем. Не пил, мед не жрал, Есенина изучал только в школе. За что ты меня так, Боже? Обнажив станок, я принялся яростно намыливать помазком свежийтолько что из упаковкикусок мыла, ибо пену для бритья не признавал. Вообще, надо отдать хозяевам ночлежки должное. С виду она смотреласьфигня фигней, но в номерах было не просто чисто и уютно, а даже по высшему классу. Так бывает, когда впервые смотришь на грецкий орех: ну, что хорошего может скрываться под этой волнистой, похожей на мозговые полушария, поверхностью? И лишь добравшись до сердцевины, начинаешь пониматьчто.