Нет, Тод, я тут ни при чем. А что происходит?
Бэррины заключили новые контракты и теперь набирают рабочих. Ребята хорошие, но староваты. Половина из них уж многие годы на скудном пособии. Молодежь набрать трудно, потому что Макмиллан платит больше, чем установил профсоюз. А ветераны готовы на все, лишь бы вернуться на работу. Бэррины предлагают ставки ниже профсоюзного минимума, вот профбоссы и верещат; чем больше ставки, тем больше взносы. А старики хотят на них наплевать, потому что работа им позарез нужна.
И что же будет, Тод?
Сам знаешь, малыш. Будут давить на Бэрринов, чтобы повысили ставки под угрозой срыва контрактов. Установят пикеты, нагонят из города молодчиков с кулаками. Эти шишки из союза знают все приемчики.
А если посмотреть с другой стороны? В умирающем городке бывшие рабочие влачат нищенское существование на социальное пособие. И вот появляется возможность встать на ноги, но им мешают разжиревшие профсоюзные политиканы, озабоченные только тем, чтобы содрать побольше взносов в свою казну.
Ну и что?
Мечта газетчика и кошмар для профсоюзного лобби.
Задумчиво помолчав, Тод хлебнул пива и поставил кружку.
Провалиться мне на месте, если ты не прав.
Я думаю, они замыслили более хитрую игру. И я ее разгадаю, Тод;
Допив пиво, Тод налил себе еще и очень серьезно посмотрел мне прямо в-глаза.
Скажи, малыш. А этих старых работяг не, уволят? У меня как-то странно сжалось сердце, и я поднес к губам кружку, чтобы скрыть выражение своего лица. Потом, опустив ее, я взглянул на старика.
Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы этого не случилось.
Видно, мой ответ успокоил его, и он с улыбкой кивнул головой.
Ну, ты точно как твой папаша.
Спасибо.
Жаль, ты его не увидел.
Могу посмотреться в зеркало, Тод.
Это точно. Ты и деда своего там увидишь. А где же твоя девчушка?
Работает. Боюсь ей надоесть.
Болтай. Эта девчушка по уши в тебя влопалась, он обтер рот рукой, глядя на меня смеющимися глазами.
Скажи-ка мне, где у вас телефон? спросил я.
Там, в холле. Хочешь еще какую-нибудь кашу заварить?
Немножко.
Ну и бойкая молодежь пошла, заключил Тод.
Дворецкий был невозмутим, деловит и отрешен. В каком-то смысле он тоже был наемником, готовым выполнять порученное, пока его устраивала плата. У таких людей особое чутье на удачливых игроков.
Привет, Харви, чутье сработало, и Харви встретил меня улыбкой, в которой никто, кроме меня, не заметил бы ничего особенного, и распахнул дверь.
Мисс Пэм и мисс Веда дома, сэр.
А Люселла?
Напилась, сэр. Я не слишком резок?
Нормально, Харви. А братья?
На совещании, сэр.
Великолепно. Я выбрал удачный момент.
Ия так думаю, сэр.
А почему ты так думаешь, Харви?
Он смотрел на меня прямо, без улыбки, без удивленно поднятых бровей, как смотрит пес в стае на своего вожака, молча признавая его силу.
Потому что после вашего приезда, сэр, вы были предметом бесконечных обсуждений.
Надеюсь, ничего хорошего обо мне не говорилось?
На этот счет можете быть спокойны, сэр.
Взяв у меня пальто и шляпу, Харви проводил меня до дверей гостиной.
Мне сообщить о вашем приезде?
Не стоит.
Два женских голоса донеслись до меня уже на подходе к библиотеке. Несмотря на возраст, голоса у них остались прежние и звучали так же, как в те времена, когда эти визгливые мерзавки с тощими косичками хихикали из-за портьер, наблюдая, как мне задают трепку, и распускали сопли, стоило их застукать с ворованным куском сахара.
Привычно переругиваясь, они шипели друг на друга, как две змеи, даже не заметив, как я вошел в комнату.
Кончайте базар, дамы.
Веда мгновенно обернулась на голос, готовая дать отпор со своей обычной наглостью и ядом, но замерла с испуганным выражением, которое, словно в зеркале, отразилось и на лице Пэм.
Сядьте и не вякайте, приказал я, подошел к письменному столу, взял сигарету из хрустальной сигаретницы, закурил ее и с отвращением бросил на ковер, раздавив каблуком. Закурив свою, привычную, я со значением улыбнулся сестрам, так что они замерли в креслах, не отрывая от меня глаз. Их ненависть, казалось, заполняла комнату, как дым.
Сценкапросто блеск! Налюбовавшись всласть, я сел за дедов стол, в его любимое кресло, и, удобно устроившись, наблюдал, как они, перебирая на коленях своими мышиными лапками, видели испуганными глазками не только меня, но и деда.
Прошлый раз были только цветочки.
Привыкшая блефовать в игорных притонах Лас- Вегаса и Монте-Карло, Веда попыталась осадить меня:
Догерон, я не потерплю
Козыри были у меня, и я прервал ее:
Ты эти штучки брось, мы уже не дети. Правда, моя задница запомнила те денечки на всю жизнь. И если ты попробуешь умничать, я тебя положу на колено и так отделаю своим ремнем, что у тебя шкура с хвоста слезет. Не все же вам любоваться моей поротой задницей.
Это уж слишком!
Открой еще раз рот и увидишь.
Вжавшись в кресло, Веда судорожно вцепилась в подлокотники. Я перевел глаза на Пэм.
Это и к тебе относится, только тебя я не выпорю, а дам пинка под зад.
Челюсть у нее отвисла, и я видел, как она попыталась сообразить, что бы сказать в ответ, но так ничего и не выдумала.
Где старина Марвин? Твой муж.
Слова с трудом выходили из нее:
Уехал в город.
Наверное, трахается с бабенкой на заднем сиденье автомобиля. И не осудишь его. От тебя-то ему ничего не перепадает.
Пэм негодующе рванулась вперед в своем кресле, но я продолжил:
Не дергайся, крошка. Тебе было четырнадцать, когда ты впервые попробовала вкус любви. Именно вкус. Помнишь того жеребца, посыльного?
Сестричка чуть не брякнула в обморок. Залившись краской до корней волос, она беспомощно смотрела на Веду, но и у той на лице было полнейшее изумление. Пэм подняла руку, словно пытаясь меня остановить. Но я уже разошелся.
Не смущайся, Пэм. Тебе это нравилось. Ты не пропустила ни одного посыльного, пока не нарвалась на нормального парня, который проткнул тебя, как положено, хотя ты визжала как поросенок. А потом сказала, что это я столкнул тебя с заднего крыльца, и мне опять досталось зазря. А все потому, что меня угораздило зайти в прачечную за рубашкой в неподходящий момент.
Веда смотрела на сестру, как будто та была инопланетянкой. Раз уж подвернулся такой удобный момент, я и ей сейчас выдам.
Веда, детка, не смотри на нее так строго. Помнишь, что было между тобой и гувернанткой, что служила у Форбсов? А с той чернявенькой из твоей школы, гостившей у нас на каникулах? А с художницей, которую нанял дед для отделки дома на Мондо Бич? Так что не пялься на Пэм. Когда я уехал, тебе было семнадцать и ты любила только баб. А как сейчас дела?
Они сидели съежившись, нервно шевеля пальцами рук, сложенных на коленях, и пытаясь изображать оскорбленных матрон, но они знали, что все это правда.
Утешьтесь, Люселла не лучше. Правда, она честнее. Она любила нормальный секс, но всегда нарывалась на проходимцев, которые женились на деньгах. Но каждый раз у нее хватало ума развестись. Жаль ее. Она еще достаточно молода, чтобы побаловаться сексом время от времени. В отсутствие кавалеров их заменяет выпивка, так что хоть во сне она может утолить свои страсти.
Замолчав, я смотрел на портрет Камерона Бэррина на противоположной стене. Его лицо больше не казалось мне таким свирепым. Если присмотреться, оно даже выглядело обеспокоенным. Подмигнув ему, я подумал про себя, что нет причин для беспокойствагены Камерона попали в меня прямым путем, а не через его придурка брата.
Милые дамы, вы разорены.
Пэм прореагировала первой, очень натурально изобразив недоверчивое возмущение:
Как ты можешь прийти сюда и
Уже пришел и говорю, что знаю. Хватит придуриваться. Вы свои акции продали. Скупил их я и помимо них еще кое-что. У меня почти весь контрольный пакет.
У Веды побелели губы. Пэм теребила рукав платья.
Братишки не знают, что вы без гроша, так ведь? Они молчали.
Акции Бэрринов упали. Оборудование устарело, здания обветшали, контракты вот-вот от вас уплывут. Вас сносит течением на полузатонувшем бревне, а над вами уже кружат стервятники. А кто стервятники, знаете? Я, Макмиллан и федеральный комитет по недвижимости. Вопроскто опередит. Для вас игра окончена. Вы проиграли.
Дог, наконец вымолвила Веда, глядя на меня холодными, расчетливыми глазами. Ты ведь не затем приехал, чтобы оскорблять нас Я ухмыльнулся, и она знала почему и чего я жду от нее. Она кивнула головой и добавилаили высказать нам правду в глаза?
Не затем, согласился я.
Какова же цель?
Если не хотите оказаться на улице, будете делать то, что я вам скажу.
Что же это? выдавила Пэм.
Пусть Альфи и Дэнни по-прежнему считают, что акции у вас. Условие первое: на правлении вы проголосуете так, как я вам скажу, что бы они ни говорили. Это легкое условие, и если будете хорошо себя вести, возможно, получите часть своих акций обратно. Ясно?
Они пытались сохранить хоть крохи своего викторианского величия, и я заметил, как былое высокомерие к семейному гунну, выскочке мелькнуло у них в глазах. Веда первая выдала себя. И попала прямо в ловушку.
А второе условие? спросила она с нелепой надменностью. И тут же поняла, что не следовало этого делать. Закурив сигарету я положил ноги на край стола.
Встать! Обе!
Переглянувшись, они встали.
Раздевайтесь!
Надо было видеть ужас на их лицах. Я увидел и получил удовольствие. Проходили секунды. Негодование и гнев на их лицах сменились мольбой, а потом полной покорностью.
Одежда лежала на полу двумя кучами. Я велел им повернуться спиной, потом опять ко мне лицом. Придавив окурок в старинной чернильнице, я встал из-за стола.
Харви, принесите мою одежду, позвал я.
Харви слегка задержался у порога, запоминая сцену, и подал мне пальто и шляпу.
Совсем перестали за собой следить. А ты, Пэм, побрейся, а то заросла волосами, как дешевая шлюха.
Харви проводил меня, едва сдерживая улыбку.
Могу еще чем-нибудь служить, сэр?
Все в порядке, ответил я, взяв его за плечо.
Очень хорошо, сэр.
Выходя, я услышал, как он с усмешкой повторил:
Очень хорошо, сэр.
Уже в четвертый раз я засек следующий за мной бледно-голубой пикап. Сделав остановку у почты, я зашел купить марок и заметил, как у соседнего окошка водитель грузовика отправлял бандероль. Лет шестидесяти, одет в выгоревшие джинсы и поношенный свитер. Когда я выходил, он получал квитанцию. Дождавшись, пока он выйдет, я тронул машину с места и повернул направо у первого перекрестка. Затем свернул налево и припарковался у небольшого хозяйственного магазинчика.
Нервы у меня были напряжены. Из головы не выходила записка: «Дог. Феррис, 655».
Это был молодой белокурый немец, он даже шлема надеть не успел. Каким-то чудом я увернулся от этого ухмыляющегося фрица. Он тут же подбил Бертрама. Я успел только запомнить его лицо, имя Хельгурт, выведенное под фонарем, и пять значков на его «мессере» с желтым обтекателем, обозначавших, что на его счету три американских и два английских самолета. Мы одновременно встали на крыло и скользили, как два любовника, готовые слиться в огненном поцелуе. Заложив крутой вираж, так что кровь отлила от головы, мы разошлись, и он попал в мой прицел раньше, чем я в его. Огненная струя в секунды превратила прекрасную летающую машину в кучу металлолома, а смеющегося белокурого фрицав прах. Он сбил пять самолетов, а я гораздо больше, но я помнил их всех, и этого Хельгурта, и его желтый обтекатель. Почему же я не могу вспомнить, что означает «Дог. Феррис, 655»?
Было два часа шестнадцать минут дня. Объехав заводской комплекс по периметру и убедившись, что для непосвященного глаза жизнь там била ключом, я съехал на боковую дорогу, проходившую по старой части города, остановился у пивного бара, выпил кружку пива и позвонил Шейле Макмиллан.
Когда я назвался, она рассмеялась и пригласила меня на обед. Ноя сказал, что, если она хочет увидеть то место, где ее муженек схлопотал свой шрам, пусть приезжает в ресторанчик «У Тода».
Старички работяги уже разбрелись. У бара сидело всего три человека. Тихо играл приемник, а заходящее солнце бросало розовый свет сквозь пыльные окна.
Шейле, конечно, не стоило являться сюда в этой кожаной мини-юбке в обтяжку. Да и колготки бы ей не помешали, чтобы прикрыть весь этот разгул обнаженного тела. Кожаный жилет с бахромой, перехваченный на талии ремнем, открывал ее загорелую грудь чуть не до пупа.
Что это Тод на меня так смотрит? спросила Шейла.
На тебя посмотреть, сразу кончишь, ответил я.
Он или ты?
Меня голым телом не удивишь. Старика вот смущаешь.
Ногами или грудями?
Всем сразу. А ему надо хорошего понемножку.
С чего начнем?
Не лезь к Тоду, а то схлопочешь пива в физиономию.
Тогда полезу к тебе.
А я могу отмочить кое-что и похуже.
Тогда выкладывай.
Посмотри на меня.
Смотрю.
И теперь не понятно?
Шутишь.
Ничуть, крошка. Берегись.
Улыбка медленно распустилась на ее лице, как восходящее солнце. Ее ярко-синие глаза, казалось, омывали меня своим неистовым сиянием.
Тигр?
Вроде этого. Остерегайся. Хотя тигры умеют и мурлыкать.
Тывредный тигр.
Очень уж ты стараешься убедиться в этом.
Тебе наговорили обо мне всякого вранья, Дог.
Не думаю, чтобы кто-то хотел развлечься таким образом.
Вот как?
Я утвердительно кивнул головой.
Как у Кросса появился шрам на голове?
Он сказал тебе правду. Я ударил его камнем. Маленький был, у меня не было другого способа защиты. Сработали низменные инстинкты.
Знал бы ты, как он тебя ненавидит.
Он просто ненавидит Бэрринов.
Ты-тоне Бэррин.
Зато у меня камень за пазухой.
Шейла подняла бокал и посмотрела на солнце через напиток со льдом. Радужная полоска света упала на ее лицо. Она опустила бокал.
Знаешь, что он собирается с тобой сделать?
Пусть попытается.
Я махнул рукой Тоду, чтобы он налил мне еще.
Если тебя раздеть, ты вся такая хорошенькая?
Миндалины ее глаз на мгновение расширились, и она засмеялась.
Еще лучше.
А волосы такого же цвета?
Абсолютно.
А ноги?
От самой шеи растут.
А заводишься быстро?
О, да.
А много раз?
Конечно.
Когда занимаешься любовью сама с собой?
Да ты и вправду тигр.
Хочешь убедиться?
Нет.
Болтать лучше?
Гораздо, ответила она.
Нам есть о чем поболтать, верно?
Пожалуй. Я смотрю, ты хорошо разбираешься в женщинах, заметила Шейла.
Неплохо.
Давай пойдем куда-нибудь, поговорим.
Когда я положил деньги на прилавок, Тод посмотрел на меня, как будто я был укротитель в клетке с тигром, потом безнадежно махнул рукой, чертыхнулся и улыбнулся понимающей улыбкой, какой могут обмениваться только мужчины.
Я открыл ей дверцу машины, она села, глядя прямо перед собой.
Кому-то приходится проигрывать.
Всегда так, ответил я.
16
Шейла расстегнула до самого пояса пуговицы на моей рубашке и кончиками ногтей провела сверху вниз по моей груди, наполнив меня жаром.
Нравится? спросила она.
Приятно.
Над нами на черном ночном небе светился тонкий серпик луны, время от времени исчезавший за проползающими облаками. На фоне зарева, стоявшего над Линтоном, был виден силуэт башен и левого мавританского крыла загородного дома на берегу залива.
Ты какой-то рассеянный, сказала Шейла.
Я наслаждаюсь.
Мужчине следует быть агрессивным.
Когда возникает необходимость.
Уж возникла, я чувствую рукой.
Шейла, тебе просто завидно, что у тебя нет такой заводной игрушки.
Мы, кажется, собирались поговорить?
Протянув руку, я провел по ее ноге сверху вниз, мышцы напряглись под моими пальцами и снова расслабились, словно кто-то передвинул ручку реостата. Ее пальцы замерли на моей груди, но вновь возобновили свое движение, пробираясь под пояс. Но движение было механическое, без чувства. она словно играла роль по давно знакомому сценарию.
А что делает Кросс? спросил я.
Кончики ногтей царапнули глубже, потом нажим ослабел.
Работает. Он весь отдается своему делу.
Я снова закинул руки за голову. Ее пальцы продолжали дразнить меня. Шейла повернулась на живот, глядя на меня сверху.