Пион не выходит на связь - Александр Леонидович Аввакумов 17 стр.


Александр Горшков пробился сквозь заслон из солдат и охранников предприятия и оказался на территории завода. Он сразу понял, что горит лишь вспомогательный цех, в котором изготовлялась тара для транспортировки боеприпасов. На предприятии царила паника. Напуганные взрывом и пожаром рабочие, а это в основном были женщины, метались с криками между корпусами, не находя выхода с территории, так как по приказу директора все выходы с завода были заблокированы солдатами.

Заметив главного инженера, руководившего тушением пожара, Горшков подбежал к нему и, предъявив удостоверение сотрудника НКВД, потребовал, чтобы тот доложил ему обстановку.

 Что докладывать-то? Вы что, не видите сами, что здесь творится? Если мы не собьем пламя, то оно перебросится на соседний корпус, и произойдет самое ужасное.

 Я это и сам вижу и понимаю!  стараясь перекричать треск горящего здания, прокричал ему Горшков.  Вы мне можете что-то сказать, что здесь произошло? Где и что взорвалось?

 Могу сказатьпроизошел взрыв одной из стоявших в отстойнике вагонеток. Вон, видите ее, она лежит на разорванном боку. Что там взорвалось, я пока не знаю. Этими вагонетками мы вывозим готовую продукцию из главного корпуса в сушилку. Трудно даже представить, что бы произошло, если она взорвалась бы в сушилке. Завода просто бы не стало, ни корпусов, ни рабочих.

 Скажите, кто отвечает за эти вагонетки, и что там могло взорваться?

 Да никто за них не отвечает. Рабочие сами берут их при необходимости. После того, как вывезут продукцию, отгоняют сюда. Что там могло взорваться, ума не приложу. Вы же сами видитеэто обычное корыто на колесах, а та, что взорвалась, вообще была не рабочей. Три дня назад при выгрузке продукции у нее сломалась ось и поэтому ее отогнали в самый тупик отстойника.

Неожиданно внимание Горшкова привлекли громкие крики солдат, которые с трудом поднимались со дна неглубокого оврага. Как ему показалось, бойцы были пьяными. Он направился в их сторону. Увиденное поразило его: взрывом была повреждена труба, по которой качался чистый спирт, используемый для промывки пороха, и из нее он тек в овраг. Солдаты вместо того, чтобы принимать участие в тушении пожара, ринулись в этот овраг, на дне которого было чуть ли не по колено спирта. Красноармейцы черпали его пилотками, касками и пили. Многие из них падали прямо в спирт, будучи не в силах выбраться из оврага. Горшков с минуту понаблюдал за небывалой солдатской радостью и, выхватив из кобуры «ТТ», сделал несколько выстрелов в воздух, чтобы привлечь внимание солдат.

 Назад! Назад! Сволочи! Вас сюда прислали помогать тушить пожар, а вы что делаете! Да я вас всех здесь перестреляю без суда и следствия!

Он еще несколько раз выстрелил в воздух и стал перезаряжать свой пистолет.

 Ты что делаешь, лейтенант!  закричал один из солдат.  Пусть люди напьются. Может, это для многих в последний раз в жизни. Завтра же всех погонят на фронт, а там знаешь, что бывает!

 Что ты сказал! Да я тебя за эти слова!  он направил на него свой пистолет и нажал на курок. Выстрела не последовало, пистолет дал осечку. Пока он передергивал затвор, солдат растворился в пьяной толпе, выбравшихся из оврага. Заметив пробегавшего мимо него капитана с группой вооруженных солдат, он остановил их и приказал задержать всю эту возбужденную алкоголем солдатскую группу. Пока капитан и его бойцы собирали разбегавшихся в разные стороны солдат, Горшков побежал к главному инженеру, который все еще продолжал руководить тушением пожара.

***

Вечером в здании НКВД состоялось совещание, на котором, кроме руководства наркомата, присутствовало партийное руководство республики. С докладом выступил начальник наркомата полковник Штемберг. В своем докладе он обвинял руководство предприятия в попустительстве врагам народа, говорил о недостаточной работе с охранниками, которые позволили пронести на территорию предприятия взрывное устройство. То, что это диверсия, никто из присутствующих на заседании уже давно не сомневался. После него выступил директор завода, а затем главный инженер. Оба заверили руководство республики, что остановки предприятия не будет, чем сильно обрадовали их. После совещания Горшкова пригласил к себе начальник отдела.

 Что у тебя по радисту? Тянуть больше, товарищ Горшков, нельзя. Руководство наркомата взяло этот вопрос на особый контроль и требует, чтобы мы с тобой форсировали эту операцию. Ты не мальчик и, наверняка, сам хорошо понимаешь, что после диверсии на пороховом заводе Москва потребует чьей-то крови. Вот наши и решили, что лучшим ответом будет ликвидация немецкой агентурной сети в городе.

 Товарищ капитан! О какой сети идет речь? Ведь у нас с вами пока ничего нет. Это лишь наши догадки.

 Ты это брось, Горшков. Сеть есть, и твоя задача вытащить ее наружу. Сам посуди, радистэто раз, водительэто два, кто-то из Юдиноэто уже три, и кто-то из комендатуры. Разве это не сеть? Да ты не стой, садись. Давай докладывай, что ты там наработал?

Александр посмотрел на раскрасневшееся лицо начальника отдела, на его блестящие от возбуждения глаза и невольно подумал, что начальнику, похоже, накрутили хвост, вот он и хочет показать им, что у нас кое-что есть. Возражать было бесполезно.

Товарищ капитан, но у нас действительно пока ничего существенного нет. После нашего с вами разговора прошла всего неделя. За это время радист дважды выходил в эфир из разных районов. Сейчас обрабатываем данные. Пока ничего серьезного не выявили. Я имею в виду, что нами пока не установлена машина с одинаковыми государственными номерами, которая бы засветилась дважды. Да и по другому вопросупо номерам частей, направляемых на фронт, тоже ничего существенного нет.

Лицо капитана изменилось. Маска добродушия и дружеского расположения куда-то исчезла. Перед Горшковым сидел совершенно другой человек, который чеканил слово за словом.

 Вы, наверное, забыли, товарищ Горшков, в какое время мы с вами живем. Идет война, жестокая и кровопролитная, уносящая ежедневно тысячи человеческих жизней. Сейчас нельзя расслабляться. Вот кто-то из нас зевнул, в результатедиверсия на предприятии. Кругом нас враги. Может, вы забыли, о чем говорил товарищ Сталин? Я могу вам напомнить об этом!

Он перевел дыхание и вдруг ударил кулаком по столу.

 Если завтра, товарищ Горшков, вы не предоставите мне новые данные по вражеской группе

Он не договорил, но и без этого Александру стало ясно, что его ожидает в ближайшее время. Он встал со стула, и, вытянувшись по стойке смирно, развернулся и направился к двери.

***

Высланная вперед разведка быстро вернулась обратно.

 Товарищ старший сержант! Мы, похоже, наткнулись на группу, выходящую из окружения. Они в двух километрах от нас. Пока мы себя не обнаружили. Что будем делать?  спросил Воронин

 Сколько их?

 Человек десять, а может и пятнадцать.

 Что значитможет? Вы что, сосчитать их не смогли, что ли?

 Не смогли, так как не хотели себя обнаруживать раньше времени. Да и они прячутся в кустах, видимо, заметили нас.

 Ну, пойдем, показывай, кого вы там встретили,  произнес Тарасов и направился вслед за ним.

Раздвинув кусты, он заметил на полянке солдат, лежащих на траве. В кустах стояла подвода, около которой мирно прохаживался солдат с винтовкой за спиной. Среди вещей, лежавших в телеге, Александр разглядел ручной пулемет Дегтярева.

 Часовой! Позови командира,  приказным голосом произнес Тарасов.  Чего застыл!?

Солдат от неожиданности вздрогнул, лицо его побледнело. Он вскинул винтовку и направил ее в грудь Тарасова.

 Убери винтовку, вояка. Если бы я захотел убить тебя, то давно бы это сделал. Понял?

Тарасов отвел ствол винтовки в сторону и грозно посмотрел на часового.

 Командир! Глянь, кто пришел,  крикнул часовой, продолжая держать на мушке Александра.

Из-за кустов вышел офицер. На рукаве его шерстяной гимнастерки были нашиты щит и меч, а на петлицах сверкала новая шпала, словно он ее только что прицепил.

 Кто такой?  грозно спросил он Тарасова.  Номер части?

 Старший сержант Тарасов. Пробиваюсь к фронту.

Лейтенант НКВД смерил его взглядом, что-то прикидывая про себя.

 Ты один? Сколько вас?  скороговоркой выпалил он.  Чего молчишь?

 Я не один. Нас около взвода.

 А где остальные бойцы?

 Недалеко отсюда.

Он пристально посмотрел на Тарасова. Взгляд его был таким тяжелым, что невольно заставил Тарасова отвести глаза.

 Слушай, сержант! Это вы приняли бой сегодня около обеда, у оврага?

 Так точно, товарищ лейтенант государственной безопасности.

 Плохо. Нельзя себя обнаруживать. Фронт недалеко, километров семьдесят отсюда, и все дороги забиты немецкими частями. А для них ваша группа, словно красная тряпка для быка. Надо двигаться осторожно, только так можно дойти до линии фронта.

Он снова подозрительно посмотрел на Тарасова, стараясь угадать, о чем думает стоявший перед ним старший сержант, в рваной гимнастерке с короткими рукавами.

«Эта гимнастерка явно не его»,  подумал лейтенант НКВД.

Работа и врожденная привычка подозревать всех и во всем невольно заставили его заподозрить в этом сержанте предателя и паникера, оставившего боевую позицию. В эти первые дни войны были случаи, когда офицеры сбрасывали с себя командирскую форму и переодевались в форму рядовых бойцов. Это давало хоть какой-то шанс не быть расстрелянным на месте в случае захвата их в плен немцами или националистами.

«Сегодня его группа уничтожила около десятка немецких мотоциклистов и умело ушла от преследования, а это значит, что группой руководил опытный командир, каким не мог быть стоявший перед ним сержант»,  решил он.

 Почему вы без формы?  строго спросил он Тарасова.  Вернее, не в своей форме? Что, испугались пленения?

 Нет, товарищ лейтенант. Я действительно сержант. А гимнастерка на мне, вы правы, действительно чужая. Своя форма порвалась во время боя.

Офицер достал из кармана синих галифе папиросы и протянул пачку Тарасову.

 Кури, сержант. Сейчас я отдам распоряжение, чтобы накормили ваших бойцов.

Тарасов взял в руки пачку с папиросами и посмотрел вслед лейтенанту. Какое-то внутреннее предчувствие заставило его насторожиться.

«Откуда у него папиросы? Интересно, откуда лейтенант их взял здесь, в глубоком немецком тылу?»  задал он себе вопрос.

Эпизод с танкистом лишний раз ему напомнил, что в этой жизни ничего случайного не бывает. У танкиста был чистый подворотничок, а у этогопапиросы. От этих мыслей его оторвал лейтенант. Он появился неожиданно из-за кустов и удивленно посмотрел на Тарасова.

 А где ваши люди, сержант? Я думал, что вы их уже привели в наше расположение?

 Не успел еще, товарищ лейтенант государственной безопасности. Сейчас приведу. Разрешите идти?

 Идите, сержант.

Тарасов развернулся и направился в сторону кустов, из-за которых вышел на поляну минут тридцать назад.

***

Прозвучала привычная для солдата команда «стройся», и строй замер. На середину строя вышел лейтенант НКВД и хорошо поставленным голосом начал говорить. Нужно отдать ему должное, говорить он умел неплохо. Он долго говорил о том, что Родина ждет нас, и сейчас наша главная задачапрорваться через линию фронта и соединиться с нашими частями. Тарасов быстро сосчитал количество бойцов, которые до этого были в подчинении капитана, их оказалось восемнадцать человек. Судя по окраске их петлиц, они представляли различные рода войск. Капитан закончил говорить и посмотрел в его сторону.

 И так, командиром первого взвода назначаю сержанта Тарасова. Командиром второго взводаЖданова. Общее командование беру на себя. Всем все ясно? Разойдись!

Тарасов отошел в сторону и присел на пенек. Недалеко от него на траве расположился Воронин, который чистил свой трофейный автомат, отбитый им у врага в последнем бою.

 Товарищ сержант! Когда двинемся? Скажите, почему немцы вдруг отстали от нас, ведь все время висели на плечах?

Тарасов и сам не мог понять этого.

«Может, они специально вели нас к этому капитану?  подумал он.  Говорят, что снаряд в одно место не падает дважды. Немцы же не дураки и, по всей вероятности, не будут дважды использовать одну и ту же схему? Нет, здесь явно что-то другое».

 Воронин, ты пошарь на всякий случай вокруг лагеря. Может, повезет, и ты что-то пронюхаешь.

 Вы что, командир, не верите капитану?

 А ты как думал? Обожжешься на молочке и на водичку подуешь. Когда мне что-то непонятно, это всегда меня пугает. Вот ты сам подумай, Воронин: лес большой, а мы вдруг встречаем эту группу? Почему отстали немцы? Почему они не преследовали и не уничтожили нашу и эту группу? С нами-то пока все ясно, а вот с ними? У меня почему-то создалось впечатление, что они специально нас ждали здесь. Второе, меня насторожили папиросы этого лейтенанта. Откуда они у него здесь в лесу? Так что вопросов у меня много и, пока они есть, я не успокоюсь.

 Я все понял, командир. Пойду, понюхаю.

Он быстро собрал автомат и, забросив его за спину, скрылся в кустах. Тарасов встал с пенька и посмотрел на подошедшего к нему офицера.

 О чем думаешь, сержант? Давно идете?

 О доме, товарищ лейтенант. Жена у меня осталась одна дома с маленькими детьми на руках. Вот о них и думаю. Нельзя мне погибать, товарищ капитан. Нужно детей поднять на ноги, выучить. А вы давно здесь? Я смотрю все у вас здесь сделано капитально, словно зимовать собрались? Палатки, запасы продуктов

 Ты прав. Я тоже обратил на это внимание, когда со своей группой вышел на эту поляну. Похоже, это был чей-то летний лагерь. Люди снялись, оставив здесь свой скарб, продукты и палатки.

 А я подумал, что это вы с собой все таскаете.

Офицер улыбнулся, обнажив прокуренные желтые зубы.

 Товарищ лейтенант, а вы как оказались в этой разношерстной группе?

 Возвращался из отпуска. Состав разбомбили на переезде, вот с тех пор и бреду по этим лесам. Сам знаешь, попадешь немцам в лапы, сразу же расстреляют. У них с офицерами и евреями разговор короткий.

 А что, столкновений с немцами не было? Я смотрю у вас ни одного раненого бойца. У меня их больше десяти, а у васни одного.

 Мы тоже движемся уже больше десяти суток. Люди устали, отдельные из них в отчаянии.

Капитан усмехнулся и, достав папиросу, закурил. Он говорил каким-то фальшивым голосом, и этот голос невольно вызывал у Тарасова недоверие к нему. Словно прочитав его мысли, он достал из полевой сумки лист бумаги и протянул его Александру.

 Вот на, почитай! Этот документ нашли мои бойцы у убитого батальонного комиссара. Забавный документ. Я его никому еще не показывал. Ты первый, кто его читает.

Тарасов взял в руки лист и начал читать:

«Постановление Государственного Комитета Обороны о строжайшем пресечении в Красной Армии нарушений воинской дисциплины, об аресте и предании суду группы командования.

N ГКО-169сс (N 00381)

Экз. N__________

Сов. секретно

от «16» июля 1941 г.

Москва, Кремль

Государственный Комитет Обороны устанавливает, что части Красной Армии в боях с германскими захватчиками в большинстве случаев высоко держат великое знамя Советской власти и ведут себя удовлетворительно, а иногда прямо геройски, отстаивая родную землю от фашистских грабителей.

Однако наряду с этим Государственный Комитет Обороны должен признать, что отдельные командиры и рядовые бойцы проявляют неустойчивость, паникерство, позорную трусость, бросают оружие и, забывая свой долг перед Родиной, грубо нарушают присягу, превращаются в стадо баранов, в панике бегущих перед обнаглевшим противником.

Воздавая честь и славу отважным бойцам и командирам, Государственный Комитет Обороны считает вместе с тем необходимым, чтобы были приняты меры против трусов, паникеров, дезертиров.

Паникер, трус, дезертир хуже врага, ибо он не только подрывает наше дело, но и порочит честь Красной Армии. Поэтому расправа с паникерами, трусами и дезертирами и восстановление воинской дисциплины является нашим священным долгом, если мы хотим сохранить незапятнанным великое звание воина Красной Армии.

Исходя из этого Государственный Комитет Обороны, по представлению главнокомандующих и командующих фронтами и армиями, арестовал и предал суду военного трибунала за позорящую звание командира трусость, бездействие власти, отсутствие распорядительности, развал управления войсками, сдачу оружия противнику без боя и самовольное оставление боевых позиций:

Назад Дальше