Капитан Гюнтер! Я надеюсь, что вы отдохнули? Мимо вас прошла небольшая группа красноармейцев. Предлагаю вам немного поохотиться за ними. Напугайте и гоните их, как зайцев, но в боевое столкновение с ними не вступайте. Просто сидите у них на хвосте и не более.
Все ясно. Разрешите начать преследование?
Разрешаю, коротко приказал Нойман.
Идущие впереди группы двое разведчиков вовремя заметили гитлеровцев, которые, выпрыгивая из машин, быстро развертывались в цепь. Это известие заставило Николая и его бойцов резко изменить направление движения группы. Чтобы не попасть под немецкую зачистку, они направились не на восток, а на север, стараясь обойти стороной немецкую цепь. Однако немцы, словно, догадавшись об их маневре, тоже изменили свое движение и направились вслед за ними. Немцы шли в полный рост, изредка постреливая из автоматов по кустам, заставляя красноармейцев сначала ускорить шаг, а затем побежать. В какой-то момент Николай понял, что не сможет оторваться от немцев, так как раненый Романов сковывал движение группы, однако бросить его в лесу он не решился. Словно прочитав его мысли, немцы вдруг резко замедлили свое движение, а затем и совсем остановились.
«Что это? с испугом подумал командир. Почему они остановились? А может, впереди их ждет засада, и немцы, зная об этом, не решились их преследовать, опасаясь попасть под огонь своих же солдат».
Он послал вперед двух разведчиков. Те вернулись минут через тридцать и доложили ему, что впереди немцев нет.
«Что-то здесь не так. Если они обнаружили нашу группу, то почему прекратили свое движение и не пытаются заблокировать и уничтожить нас?», подумал он.
Для большей убедительности он снова послал уже других бойцов перепроверить это сообщение. Он никак не мог понять, что случилось и что заставило немцев прекратить преследование его группы. Вскоре вернулась и эта разведгруппа и доложила, что впереди все чисто. Николай махнул рукой, и солдаты снова двинулись вперед.
Капитан Нойман был доволен полученным донесением от командира роты егерей. Он снова нагнулся над картой и сделал на ней несколько отметок. Судя по его расчетам, всего лишь несколько километров отделяли эти две группы друг от друга. Он встал из-за стола и налил себе в рюмку французского коньяка. Посмотрев жидкость на свет, он медленно выпил содержимое, чувствуя, как оно приятно обжигает горло. Закусив выпитый коньяк долькой лимона, он снял трубку и попросил связиста, чтобы тот связал его с полковником Кобе.
Господин полковник! Наша с вами операция по внедрению вышла на завершающую прямую линию. Я считаю, что сейчас самое главноепропустить их через наши боевые порядки. Я, как никогда, почему-то уверен в ее успешном завершении.
Не нужно предсказывать события, Нойман. Давайте, капитан, подождем, когда группа сержанта Тарасова перейдет линию фронта. Кстати, вы доложили своему непосредственному шефу об этом?
Пока нет, господин полковник.
Тогда доложите. Я не хочу этого делать за вас. Думаю, что он будет рад этой информации.
Хорошо, господин полковник, я все понял. Просто я хотел лично сам проконтролировать ее переход через линию фронта, а уж затем докладывать полковнику Шенгарду.
Удачи вам, капитан.
Нойман положил трубку и, взяв в руку бутылку с коньяком, снова налил его в хрустальную рюмку.
***
Зоя быстро свернула рацию и, сложив ее в чемодан, укрыла сверху своим старым платьем. Встав с колен, она сунула чемодан между стропил крыши и забросала его разным барахлом, которое годами скапливалось на чердаке. Убедившись, что его не видно, она отряхнула с одежды пыль и, осторожно ступая по шатким ступенькам, спустилась с чердака.
Зоя? Ты что делала на чердаке? поинтересовался у нее пьяный сосед, схватив ее за локоть. Может, зайдем ко мне? У меня есть вино, посидим, поговорим о жизни?
Тебе, Гришка, выпить не с кем? Да у тебя дружков полный двор, а ты меня приглашаешь.
Зачем мне друзья, Зоя, если у меня есть такая соседка. Что, не подхожу? Тебе все со шпалами в петлицах подавай?
Ты прав, Гриша, я люблю военных. Мне нравится форма, и при виде офицеров я просто схожу с ума.
Она вырвалась из его рук и, специально виляя бедрами, проследовала по коридору в сторону своей двери.
Сучка! тихо произнес Григорий и стал подниматься по лестнице, ведущей на чердак.
Ему вдруг стало интересно посмотреть, что там могла делать его соседка. Поднявшись на несколько ступенек, он неожиданно рухнул вниз, так как одна из ступенек, не выдержав его веса, сломалась, и он, потеряв равновесие, упал, сильно ударившись головой о стену дома. Выругавшись матом, он направился во двор, откуда доносились голоса его дружков.
Зоя вошла в комнату и обессилено опустилась на стул. Только сейчас она понастоящему осознала, что сильно рисковала с этим выходом в эфир из собственного дома. Однако переданная ею информация в Абвер была столь важной, что не оставляла ей другого выхода, как пойти на этот риск. Она проинформировала немецкую разведку о том, что Казанский пороховой завод начал промышленный выпуск пороха, который использовался Красной Армией в новом секретном оружии под ласковым и красивым названием «Катюша».
Поправив на себе платье, она открыла дверь «черного входа» и, осторожно ступая, стала спускаться по старой скрипучей лестнице. Толкнув рукой дверь, она оказалась во дворе разрушенного временем дома. Оглядевшись по сторонам, она вышла на улицу. Около соседнего дома сидел на лавочке Проценко. Кепка на его голове наполовину закрывала лицо, и поэтому со стороны казалось, что человек задремал. Заметив Зою, он встал со скамейки и направился к ней.
Ну, как? коротко поинтересовался он.
Плохо. Кое-как передала, похоже, сели батареи. Что будем делать?
Проценко задумался. Сейчас, когда ему удалось, наконец, сформировать надежную агентурную сеть в городе, эта новость явно не могла его обрадовать. Он посмотрел на Зою и тихо произнес:
Надо что-то предпринимать. Без связи нам нельзя.
Она взяла его под руку, и они неторопливым шагом направились вдоль улицы. Они гуляли недолго и, обговорив все нюансы следующей встречи, направились обратно.
***
Проценко, тяжело шагая в гору, направлялся к Лабутину Павлу, который проживал на Зилантовой горе .
Как живешь, Павлуша? тяжело дыша, поинтересовался он у хозяина дома.
Лабутин оторвал взгляд от стола и посмотрел на вошедшего в дом гостя. Судя по лицу, он явно был не рад этой встрече. На столе перед Павлом стояла початая бутылка водки.
Чего приперся? Какого хрена надо? спросил он полупьяным голосом. Деньги принес?
Какие деньги, Паша? удивленно произнес Проценко. Деньги, Паша, нужно зарабатывать, а не клянчить. Ты же знаешь, я нищим не подаю.
Это янищий? с вызовом переспросил его хозяин. Я таких, как ты фраеров, штабелями укладывал у параши. Может, и ты хочешь этого?
Лабутин громко засмеялся и, взяв в руки бутылку водки, плеснул жидкость себе в стакан. Он демонстративно не стал предлагать выпить Ивану, по всей вероятности, рассчитывая окончательно его унизить и обидеть. Он выпил одним глотком и, не закусывая, поставил пустой стакан на грязный стол. Он посмотрел на Ивана осоловевшими от алкоголя глазами и, выругавшись матом, стал ему говорить:
У меня сейчас денег, Ваня, что снега зимой, и мне твои жалкие «кутарки» не нужны. Только куда теперь с этими деньгами? Что на них можно купить? Магазины пусты, там, похоже, даже мыши повесились с голода. Так что вали отсюда. Ты меня понял?
Не нужно чесать там, Паша, где не чешется. Ты же хорошо знаешь, кто я. Это ты своих друзей-щеглов можешь гонять, как хочешь, но не меня. А в отношении параши, я бы вообще посоветовал не напоминать. Может, ты забыл, как ты сдал операм своего кореша Свища? Если ты это забыл, то он, наверняка, помнит, как погорел на одном из «скачков». И погорел он, Паша, только благодаря тебе. Это ты сообщил милиции, что он хочет нагреть эту хату.
Проценко заметил, как изменился в лице хозяин квартиры. Он сразу же отрезвел и с удивлением посмотрел на гостя.
Что смотришь? Ты думал, что об этом никто не знает? Ты прав, Свищ не знает, но язнаю. Сейчас все зависит, Паша, от тебя, узнает об этом Свищ или нет. Так что придержи свой поганый язык и не говори со мной в таком тоне. Понял?
Лабутин сглотнул набежавшую слюну и с нескрываемой злостью посмотрел на Проценко.
Ты знаешь, Ваня, что моего кореша красноперые недавно порешили? Когда заводик наш рванули, мы с ним захотели немного разжиться. Адреса были давно наколоты, это те барыги, у кого золото дома имелось. Одну хату подломили нормально, а вот на второй сгорел мой Свищ. Я ему говорю, переждем немного, а он взял да и выскочил прямо на военный патруль. Они его на месте и чикнули. Сегодня я его как раз и поминаю. Так что, Ваня, ты уже никому и ничего не расскажешь. Он уже на небе, Свищ-то. Давай лучше помянем раба божьего Корнилова Андрюху.
Он разлил водку по стаканам, и они, не чокаясь, выпили. Проценко достал из кармана ветровки пачку папирос и, достав одну папиросу, бросил пачку на стол. Когда они закурили, Иван начал говорить:
Паша, ты Журавлевские казармы знаешь?
Зачем ты меня об этом спрашиваешь? Кто их не знает? Может, ты меня решил на фронт отправить? Не выйдет! Я невоеннообязанный, у меня белый билет. У меня открытая форма туберкулеза. Я понятливо тебе все объяснил?
Я не об этом, Паша. Мне до твоей болезни, как до Москвы. Мне нужны батареи для рации. Нужно их каким-то образомон еще не договорил, как Лабутин схватил его за руку.
Ты что, Ваня! Ты меня под вышак загнать хочешь? Да они и судить меня не будут, если застигнут на месте. Это тебе нужны батареи, а не мне. Вот ты и лезь за ними сам, посмотрим, насколько ты фартовый парень. Мне моя рубашка ближе
Что, испугался? Ты прав, это тебе не квартиры чистить Здесь головой работать нужно, а не тыквой.
Что ты сказал, фраерок? Это ты меня назвал
Лабутин не договорил. Он резко вскочил со стула и схватил нож, что лежал на столе. Он сделал два шага вперед и внезапно остановился, увидев в руке Проценко пистолет, ствол которого смотрел в его живот.
Сядь, Паша, не заставляй меня делать неприятные для нас обоих вещи. Я не заставляю тебя делать то, что ты не можешь. Но здесь я знаю, ты можешь помочь мне.
Лабутин стоял посреди комнаты, не спуская взгляда с пистолета. Наконец он отбросил нож в сторону и плюхнулся на стул.
Сделай дело, и я больше тебя не потревожу. Мы же с тобой одной веревочкой связаны, снова обратился к нему Проценко. Если бы у меня был другой вариант, то я бы не стал тебя беспокоить. Ну что?
Хорошо, выдавил из себя Лабутин. Покажи и расскажи, что я должен там взять. Ни я, ни мои кореша понятия не имеем, как выглядят эти твои батареи.
Поговорим, Паша, завтра, а сейчас я ухожу.
Проценко сунул пистолет за пояс брюк и, повернувшись, вышел из дома Лабутина.
***
Тарасов дремал под елью, укрывшись телогрейкой. Изматывающий переход за последние сутки окончательно выбил его из сил. Недалеко от него вповалку лежали товарищи.
Товарищ старшина! услышал он голос бойца. Командир! Проснитесь! На нас вышла группа красноармейцев.
Александр кое-как открыл глаза, скованные коркой гноя, и посмотрел на часового.
Где они?
Вон там, произнес он и указал куда-то в темноту.
Тарасов с трудом поднялся на ноги и, закинув автомат за плечо, направился в указанную часовым сторону. На небольшой поляне, в свете полной луны, он увидел группу красноармейцев, которые сбились в кучу. Александр вышел на поляну и, поправив на груди автомат, громко произнес:
Пусть ко мне выйдет командир. Остальным стоять на месте. Если кто из вас дернется, начнем стрелять без предупреждения.
Из толпы вышел солдат и направился в его сторону.
Рядовой 242 стрелкового полка Николай Храмов.
Сержант Тарасов, представился Александр. Сколько вас человек?
Со мной будет семнадцать. Сегодня вечером к нам прибились еще двое бойцов.
Сейчас ночь, и поэтому я вас всех прошу сложить оружие. Утром разберемся, что к чему, и вы снова получите оружие.
Товарищ сержант! У нас один ранен. Мне кажется, у него начинается гангрена, обратился к нему Храмов.
Утром посмотрим, а сейчас сдайте оружие и отдыхайте.
Отряд Храмова, молча, разоружился. Оставив около оружия часового, Тарасов направился к повозке, около которой отдыхал Воронин. Толкнув его в бок, Александр, понизив голос, чтобы никто, кроме них, не услышал этого разговора, попросил его присмотреть за новыми бойцами.
Есть, товарищ сержант, тихо ответил тот и нехотя поднялся со своего нагретого телом места.
Он быстро исчез в темноте, а Тарасов лег на его место, положив рядом с собой автомат. Он укрылся телогрейкой и снова задремал. Александр проснулся от громкого разговора. Открыв глаза, он увидел Воронина, который о чем-то разговаривал с раненым бойцом, лежавшим на самодельных носилках. Поймав на себе взгляд, он махнул Тарасову рукой, подзывая того подойти к нему.
Товарищ сержант! Смотри, кто здесь лежит. Это же наш Романов! А мы все считали, что он дезертировал.
Тарасов наклонился над Павлом.
Прости меня, Саня, прошептал тот. Я тогда отошел ночью с поста, мне послышались какие-то голоса. Это были украинцы из батальона «Нахтигаль». Они тоже заметили меня, и я уже не мог вернуться к вам. Я повел их в другую сторону, а затем понял, что заблудился в ночном лесу. Я долго искал вас, а когда вышел на место вашей стоянки, там уже никого не было. Я пошел по вашему следу, но наткнулся на немцев, которые жгли деревню. После этого я долго мотался по лесу, надеясь, что рано или поздно нагоню вас, но опять наткнулся на немцев. Если бы не Николай со своим отрядом, то, наверняка бы, давно погиб.
Тарасов пристально посмотрел в лицо раненого Павла. Его сухие губы, растрескавшиеся от высокой температуры, были настолько обескровлены, что сливались с цветом лица. Заросший щетиной, худой, он был практически неузнаваемым. В душе Тарасова шла ожесточенная борьба между чувством жалости к этому изнеможенному ранением человеку и недоверием к его рассказу. Он не стал больше расспрашивать и, улыбнувшись ему, отошел в сторону.
«Зачем сейчас спрашивать его, почему он покинул пост? Пусть эти вопросы зададут ему сотрудники особого отдела», решил он, поняв, что чувство жалости, в конце концов, пересилило его бдительность.
Взглянув на Воронина, он подал ему знак рукой, чтобы тот отошел с ним в сторону.
Ну что? коротко поинтересовался у него Тарасов. Как капитан? Как новенькие?
Пока ничего сказать не могу. Новенькие спят, словно убитые, и мне не с кем было даже поговорить. Посмотрим, что будет утром. А люди капитана пока держатся все вместе, словно боятся потерять друг друга.
Смотри, Воронин. Ты у меня как дознаватель, и от тебя зависит, с кем мы пойдем дальше.
Я все понимаю, товарищ сержант. Но я тоже не Бог, поймите меня правильно.
Старайся, Воронин, старайся. А иначе все пропадем.
Тарасов отошел от него и направился к повозке, около которой стоял Храмов Николай.
***
Канонада гремела где-то совсем рядом, и Тарасову иногда казалось, что до линии фронта остались лишь какие-то считанные километры. Но фронт откатывался значительно быстрее, чем двигался его отряд. Звук канонады вселял определенную радость в сердца солдат, и они, несмотря на смертельную усталость, все настойчивее двигались на восток.
Тарасов в эти дни не переставал удивляться и радоваться тому, что его группа очень легко обходит все немецкие части и заслоны. Может, это было простым везением, а может, результатом хорошо организованной разведки. Три дня назад он назначил старшим группы разведки Воронина и сейчас не мог нарадоваться своему решению. Он просто поражался его везению. При таком скоплении немецких частей ему удавалось проводить группу, не вступая в огневой контакт с немцами.
Александр подошел к подводе, на которой лежал Романов. Взглянув на почерневшее и осунувшееся от болезни лицо своего земляка, он положил ему ладонь на лоб. Даже невооруженным взглядом можно было догадаться, что у того жар. Павел открыл глаза и, посмотрев на Тарасова, тихо прошептал:
Ты прости меня, Саня. Просто так вышло. Заблудился я тогда в лесу.
Ты поменьше говори, Павел. Главноевыйти к нашим частям. Ты слышишь, как гремит впереди? Осталось совсем немного.
Некогда зревшее на Павла зло куда-то исчезло. Он еще раз взглянул на него и отошел в сторону. Он дал команду, и отряд остановился. Все стали ждать возвращения разведки. Время шло, а она все не возвращалась. Чтобы как-то успокоить себя, Тарасов достал из кармана гимнастерки неотправленные письма и начал их перечитывать. Оторвавшись от чтения, он посмотрел в сторону, откуда стали доноситься громкие мужские голоса. Наконец на поляне показался Воронин и трое его разведчиков.