Очнулась, только когда услышала всплеск, а на черно-белом мраморном столике уже блюдечки стояли с орешками, чипсами и оливками, и Кореец сидел в шезлонге напротив, наполняя собственный стакан. Кивнула ему благодарно и только тут почувствовала, что вижу его как сквозь пелену.
О господи, только этого не хваталоя даже на похоронах твоих не плакала, предпочитая выплакаться в одиночестве, а тут Он, кажется, только однажды видел мои слезыза день до отлета из Москвы, после того, как я убила телохранителя Кронина. Тогда Кореец нашел меня и привез к себе, а у меня нервы сдали. Потому что после смертельно опасной игры с Крониным, после непрекращающегося напряжения и угрозы разоблачения, после смертного приговора и первого в жизни убийства я услышала его слова про то, что меня ждет Лос-Анджелес и медовый месяц, и почувствовала, что все страшное уже позади, что рядом со мной мой самый близкий человек. Я плакала тогда, а он меня нежно гладил, и это было так непривычно, что я еще сильнее расплакалась. Успокоилась, правда, быстрохотя и не стыдилась его, потому что он меня видел и почти трупом, и лысой уродиной, и все с ним было естественно и нестыдно.
Он и сейчас все понялесли бы я знала, увидев его в первый раз, что этот явно беспредельный бандюга с жестокими, безжалостными глазами может так тонко чувствовать, я бы не поверила. А сейчас как не поверить, когда он сидит рядом и только изредка косится на меня, стараясь сделать это понезаметней, и молчит, и старается не издать ни звука, чтобы не прерывать мое молчание.
Беру из принесенного им ящика сигару, щелкаю обрезалкой, жмурюсь, когда вспыхивает перед влажными глазами, рассыпаясь в каплях бенгальских огней, пламя золотой зажигалки, украшенной бриллиантами, твоя, от Картье, одна из немногих материальных вещей, оставшихся от тебя: твой Ролекс на моей руке, подаренные тобой украшения, твоя золотая обрезалка и вот этот прямоугольный и богато инкрустированный слиток золота.
Он тоже прикуривает, и мы опять молчим, и я про себя говорю ему спасибо за то, что он не произносит такой естественной, но показавшейся бы сейчас неуместной фразы вроде был бы здесь Вадюха или если бы Вадюха знал. Пустые слова: тебя нет и не будет и ты не узнаешь. Хотя
Я, когда разговаривала с тобой после твоей смерти, кажется, на сто процентов была уверена в том, что ты меня слышишь. Ну, может, чуть сомневалась, когда начинала разговор, но, когда он уже шел полным ходом, сомнений больше не было. Я ведь чаще вслух говорила, и мне, вообще, часто казалось, что ты рядом, может, просто вышел в другую комнату или отъехал по делам и скоро вернешься. Доходило до того, что я просыпалась, к примеру, в свой день рождения и искала под подушкой подарок, а когда его не находила, то говорила себе, что сейчас ты войдешь и вручишь мне его сам, хотя к тому времени тебя уже больше шести месяцев как не было.
Наверное, я где-то рядом с безумием была, но прошла над ним, как канатоходец по тоненькой веревочке, да еще и с завязанными глазами, каким-то чудом в него не свалившись. Пролетала, так сказать, над гнездом кукушки. А оно, безумие, манило, в нем было так легкои так хотелось напиваться, и спать целыми днями, и верить подсознательно, что ты где-то здесь, что я проснусьи вот он, ты. И еще крепче зажмуривала глаза, чтобы не просыпаться и не видеть, что тебя нет, и не вспоминать, что тебя уже не будет. А оно манилои еще манило окно, обещая конец боли и мыслям.
А когда я диктофон приобрела и первого декабря уже сделала первую запись, наговорив несколько кассет, уже одиннадцать месяцев прошло со дня твоей смерти. Я как раз первого приехала с Ваганькова, села, включила его и начала говорить, уже прекрасно понимая все, но все равно был эффект разговора совсем не одностороннего. А тридцать первого, под Новый год, купила тебе подарок на праздник, а потом дома делала последнюю запись и на полном серьезе спрашивала тебя, когда будем дарить подаркис боем курантов или уже утром, когда проснемся.
Всего год мы с тобой были вместе, ровно годи еще целый год я жила тобой, и только тобой, и еще неполный год потомвоспоминаниями о тебе и желанием отомстить за тебя. Я жила этой местью. Да и после, пусть ты и не присутствовал в моих мыслях с утра до вечера, я всегда помнила о тебе и делала твое дело, стремясь увековечить твою память в том фильме, доделать то дело, о котором ты мечтал. А полтора месяца назад, тринадцатого июля, в мой день рождения, провела в беседе с тобой целый день, наговорив еще кассет шесть, и опять же веря, что ты меня слышишь.
Можно как угодно это называтьидиотизмом, помешательством, шизофренией, но это было, и, несмотря на имевшееся у меня раздвоение личности, жила без тебя, а казалось, что с тобой, вряд ли я шизофреничка, коли наслаждаюсь жизнью, езжу по магазинам, занимаюсь сексом с другим человеком, да еще и работаю вдобавок.
Так что можно как угодно это называть, но это было
Вырываюсь из мыслей вопросом Юджина, лучшими словами, которые он мог произнести в этой ситуации:
Может, расскажете мне, как вы познакомились, мисс Лански?
Я словно ждала этого вопроса. И с удовольствием начинаю рассказывать, неспешно, впервые думая о том, что Кореец ведь, наверное, многого не знал, хотя кое-что я ему рассказывала наверняка. Но я сейчас не боюсь повториться. И вновь рассказываю про выпускной вечер жениха, новоиспеченного лейтенанта МВД, на котором восемнадцатилетняя развратница Оля Сергеева чувствовала себя самой красивой и неотразимой, и танцевала канкан на сцене, и разозлилась на успевшего набраться женишка за то, что выглядит в пьяном виде жалко и убого и не в состоянии это понять. И как вливала в себя пьянящие пузырьки, спрятанные в бутылку кем-то хитроумным и безжалостным и теперь весело вырывающиеся из нее на волю, на радостях даря спасителю веселье и забвение. Как вливала в себя бокал за бокалом и как обнаружила в какой-то момент, что танцую с совершенно незнакомым мужчиной, который чувствует мое состояние, и оценивает меня высоко, и хочет меня, как, благодаря его желанию, я ощущаю себя самой-самой-самой, как потом занимаюсь с ним сексом на втором этаже ресторана, пустом и безлюдном, долго и страстно, и впервые за свой богатый пятилетний сексуальный опыт, в восемнадцать лет, испытываю оргазм и окончательно забываю обо всем. И как врываются потом наверх приятели жениха, человек десять, а мы, к счастью, уже одетые и приведшие себя в порядок. Как они обступают тебя, а ты им говоришь холодно: Кончай базар, мусорки,и я вдруг понимаю, кто ты. Понимаю, замечая короткую стрижку, массивные браслет и цепочку, и не удивляюсь, увидев, как появляется пистолет из сумочки на запястье. И мусорки расступаются, забыв от ужаса о том, что внизу еще сотня их однокурсников, а ты, спрятав оружие, спокойно проходишь через весь зал и так же неторопливо на глазах у всех подходишь к большой черной машине, заводишь ее и уезжаешь, успев сунуть мне в руку визитку.
Красавец Вадюха, тянет Юджин свою коронную фразу, снова переходя на русский, и я не протестую, потому что по-английски так точно не скажешь, да к тому же мы о прошлом говорим, о его друге, и тут его право.
Я киваю, не в силах прервать себя, выкладывая, что безразличный к моим похождениям женишок на следующее утро впервые залез ко мне в сумку и с непривычной для столь безвольного существа яростью изорвал визитку на кусочки. Но я их склеила потом, хотя так и не решилась тебе звонить, подумав, что это для тебя давно забытый незначительный эпизод. Но ты появился самсовершенно случайно, уже полгода спустя, приехал на частную киностудию, где я работала, в сопровождении Корейца и еще одного близкого человека, проверить, как выполнен твой заказ. И я, не знавшая, чей это заказ, но с таким рвением принимавшая участие в работе над рекламными роликами, сразу тебя узналаа ты меня не заметил и уходил уже из комнаты, когда тебе вдруг показал на меня глазами давно раздевавший меня взглядом Кореец.
И я красавец, смеется мой собеседник, с чем не могу не согласиться, вспоминая дальше, как второго января ты приехал за мной в институт, как я с радостью изменила своему уже не женишку, а муженьку, которому до этого изменяла просто от тоски. Как мы встречались чуть ли не каждый день, как не хотелось от тебя уезжать и как ты неохотно со мной расставался, как я не верила, что могу представлять интерес для взрослого мужчины, президента крупной фирмы, работающей в шоу-бизнесе. Как тридцать первого января мы вышли из твоего дома, сели в твой Мерседес и ты мне сказал, что могла бы и остаться, собственно, а я спросила: Насовсем?и ты ответил чуть удивленно: А почему бы и нет?
И далее, как по тексту, в подробностях, красках и деталях, про конфликт с родителями, возмущенными уходом от мужа, с которым прожила всего три месяца. Про то, как в начале февраля появилась статья в газете, где говорилось о твоей причастности к убийству какого-то деятеля шоу-бизнеса и о том, что ты вообще преступный авторитет. Про почти полное прекращение отношений с мамой (которая прежде всего была женой генерала милиции, а уже потом мамой). Про то, как я увидела, какой может быть жизнь, про нашу любовь, про твое ранениезабывая уже о том, что многое из того, о чем говорю, Корейцу прекрасно известно.
Вадюха ничего не чувствовал в тот день?
Задумываюсь, пожимаю плечами. Накануне ты что-то предчувствовал, когда в конце декабря мы возвращались после месячной поездки в Америку, и ты мне сказал, что твои банковские счета теперь наши общиеи тот, который предназначен на фильм, и другой, твой личный. Ты добавил, что про это говоришь просто так, на всякий случай, и, несмотря на всю эйфорию от поездки, мне эти слова совсем не понравились: было ощущение, словно в теплую комнату, где проходит праздник, вдруг кто-то впустил ледяной ветер, выстудив моментом счастье и радость. А тогда, второго января, не было никаких предчувствийты и охрану отпустил.
Чувствую, что ему хочется, чтобы я прервалась. В который раз поражаюсь Корейцу: он ведь жалеет меня сейчас, не хочет, чтобы я вспоминала тот вечер. Знает, что я сильная, но жалеет. Впрочем, что вспоминатьон ведь с самого начала был полностью в курсе всего, я все рассказала, когда он приехал в Склиф, в реанимацию, буквально через полчаса после моего звонка. И увел меня вниз от палаты, у которой я сидела, сжимая пистолет в кармане перепачканной кровью белой норковой шубки, и слушал внизу, в машине, мой рассказ.
Он все знает, но ничего не видел. А я видела и помню, как мы вышли из дверей ресторана и пошли через маленькую короткую арку к Мерседесу, как притормозила напротив арки девятка и началась стрельба, как ты пошел на девятку, выхватив ПМ. И стрелял, ранив одного и убив другого, и упал после последней очереди, а я, не понимающая, что происходит, оглохшая от выстрелов и свиста секущих стены пуль, чудом не задетая, медленно подошла к тебе. И увидела дырки на светлом пальто, перевернула тебя на спину, и кровь была везде, и я все поняла
Он не видел, поэтому в который раз рассказываю, как втащила каким-то чудом тебя в Мерс, и вдруг машины подъехали со всех сторон. Я подняла твой пистолет, не зная, что обойма расстреляна до конца, и собиралась стрелять, думая, что это за тобой, чтобы добить, но это милиция была, чуть не открывшая по мне огонь, и скорая, как летела на твоем тяжеленном трехсотом за реанимацией, как сидела у палаты, надеясь, что тебя спасут, но и не веря в это.
Он ведь не захотел бы жить инвалидом, правда? спрашиваю сама себя, вспоминая, как врачи на каком-то этапе сказали, что ты выживешь, но останешься инвалидом; как Кореец утешал меня, что это херня, что братва тебя поставит на ноги, а я думала про себя, что для тебя было бы лучше уйти сейчас, сильным и здоровым мужчиной, победителем, героем.
Вадюха? Не, он бы не стал, откликается Юджин, и я смотрю на него с теплом, чувствуя, что глаза уже сухие, думая, что, если бы кто подслушивал, был бы удивлен, что он говорит половину фраз по-русски, а ятолько по-английски.
Я опять поднимаю свой стакан, немного подавленная всеми воспоминаниями, и говорю себе, что сегодня можно. А проснувшейся во мне трезвой и практичной американке, напомнившей, что сейчас уже три ночи, а в двенадцать у меня встреча, сообщаю, что вопреки обыкновению встречу отменю, что я, никогда не опаздывающая и во всем пунктуальная Оливия Лански, сделаю исключение из правил. Сегодня не просто можно, сегоднянадо: это твой день, точнее, твоя ночь и не следует делать ее короче
Чем теперь будем заниматься, мисс Лански?
Я даже реагирую не сразу, не в силах оторваться от экрана, думая машинально, почему, когда он говорит по-английски, то называет меня только так, и его you, в принципе могущее означать и вы, и ты, всегда звучит как вы. Нравится ему непривычная для него вежливость? Или просто привык вначале копировать других, того же Мартена, а потом, уже лучше выучив язык и начав изъясняться самостоятельно, просто не стал изменять привычке. Ведь тот же Мартен давно называет меня Олли, а Кореец употребляет свое любимое мисс Лански. Может, потому, что мне нравится называть его мистер Кан?
Ты можешь звать меня Олли, Юджин, отвечаю машинально.
Спасибо, Олли. Так что мы будем делать теперь?
Не задумываясь пока, выключаю видео, отмечая, что тактичный Юджин дал мне досмотреть фильм до конца, наш фильм, между прочим. Я знаю его уже наизусть, но все равно смотрюдаже в кинотеатр заставила Корейца сходить, когда он на экраны вышел, интересно было смотреть его не одной, увидеть реакцию зала. Я к нему так отношусь не только потому, что он твой и ты погиб, в общем-то, из-за него, не только потому, что он мой и для того, чтобы добыть деньги на него, я рисковала жизньюхотя прежде всего я рисковала, чтобы отомстить за тебя, деньги в том деле были вещью второстепенной, просто так уж вышло, что лучшей местью было подставить виновного в твоей смерти банкира, заставив выложить огромную сумму. Нет, здесь еще и другая причина: я ведь сразу после окончания школы попросила отца устроить меня к своему знакомому, владельцу частной киностудии, специализировавшейся на документальных фильмах и рекламных роликах. Мне так нравилось там, и пусть я выполняла не самую творческую работу, особенно поначалухотя через полгода стала монтажером, а там простора для творчества уже немного быломечтала стать режиссером, почему-то даже видела себя в вельветовом пиджаке, шейном платке и с трубкой. Непонятно, почему именно такоюя ведь всегда подчеркивала именно женское свое начало, даже выпячивала его и гордилась им, но такое было. И кучу книг про кино прочитала, и мне в самом деле интересно было этим заниматься, иметь к процессу непосредственное отношение.
Вот и сейчас, когда смотрю дома фильм, всякий раз думаю, что лично я, несмотря на самую высокую оценку мной режиссерской работы, что-то сняла бы по-другому, что-то убрала бы, что-то добавила. Правда, сейчас я в работу не вмешиваласьот участия в съемке я сама отказалась, хотя Мартен, дышащий ко мне неровно, не раз предлагал мне это настойчиво. Он не возражал против внесения кое-каких правок в сценарий, не слишком, впрочем, принципиальных, и кандидатуры исполнителей со мной обсуждал, и на беседы с режиссерами всегда приглашал, и на съемках я не раз была с нимно видела, что специалистом он меня не считает и к любому моему замечанию отнесется не просто безрадостно, а болезненно. И я молчала: все же в первый раз работали вместе и для меня важно было этот фильм снять, тем более что я здесь новичок и их законов не знаю, а он профи.
В будущем, конечно, я этого не допущу. Коли деньги моивернее, не мои, но я их привлекла, то и слово мое должно значить очень много. Все же режиссернаемная сила, а Мартенмой коллега, а не начальник, к тому же доля его в нашем общем деле куда меньше, чем наша с Корейцем и Яшина. А так как ни Корейца, ни Яшу тем более процесс не интересует, значит, тут три моих слова против одного мартенскогои если нам еще предстоит работать вместе, он об этом узнает. А работать нам, скорей всего, предстоит.
На следующий день после вечеринки встретиться нам из-за моих ночных посиделок с Корейцем, после ночи воспоминаний, не удалось. Через день я ему все свои наброски привезла. Наброскиэто я поскромничала, это почти готовый сценарий, пусть и не слишком профессионально написанный. Пока, конечно, говорить о следующем фильме рано, пока надо посмотреть, что этот нам принесет, но за ту неделю, что он в прокате, доход весьма неплох.
А тут и Кореец со своим что будем делать дальше?. Сильный вопрос. Вполне оправданный, кстати, и я его прекрасно понимаю. Действительно, шли к цели, сделали фильми что теперь?
А я вдруг вспоминаю, как Кореец забрал меня из лос-анджелесской клиники и привез в гостиницу, где я сиделалысая, точнее, с коротенькой светлой щетинкой волос, с изрезанной, как у Шарикова, головой, с изменившимся после пластической операции лицом. Сидела и слушала его рассказ про то, как он прилетел ко мне в реанимацию в Первую Градскую, как понял, что рано или поздно меня убьют все равно и что лучше мне исчезнуть. Как путем на первый взгляд фантастичной, а при рассмотрении вполне реальной махинации подменил мой полутруп настоящим трупом из морга, которому для пущего правдоподобия изуродовали лицовпервые задумываюсь, что значит изуродовали? И кто изуродовал? Ведь он сам же это и должен был сделать?! Вот это да, вот это мысль! И прострелили тому трупу голову!