До-о-очка! Пока я оденусь, пока выведу машину из гаража. Быстрее получится на автобусе. В каминной зазвонил телефон, и отец устремился к нему, на ходу бросив:Куда ты голодная? Хотя бы поешь.
Тогда опоздаю. Школу скоро закроют. Спасибо за то, что отвез, пробормотала Тамара в пустоту и прислушалась: кто звонит, а вдруг это ей? Хотя давно пора было уже привыкнуть, что с тех пор, как переехала в этот дом, никто о ней и не вспоминает.
Алло Здорово Да, домадонесся из каминной голос отца. Нет никуда не собираемся, никого в гости не ждем Оля, Тамара, вам привет от Игната, громко прокричал он.
«Дядька Игнат. Тамара брезгливо сморщила носик и вышла на улицу. Вот уж чей привет нужен ей меньше всегоМой свихнувшийся идеалист-братишка, кажется, так недавно обозвал дядюшку папа, припомнила она и, выйдя за калитку быстро пошагала к автобусной остановке. Странно, что этот козел вдруг вообще вспомнил о том, что я существую, даже расщедрился на привет. Ведь раньше в упор не замечал... Опять начал бухать? Вот было бы здорово! Сдох бы скорее от водки!»
Родной брат отца, и их единственный родственник, жил в Пушкине, неподалеку от них, и был единственным человеком, кто регулярно наведывался к ним в гости. При этом никогда, хотя бы из вежливости, не сказал племяннице ни одного приветливого слова, ни разу не поинтересовался, как дела в школе, как жизнь вообще. Удостаивал лишь небрежного кивка или сухого «здравствуй». И вдруг «привет».
«Не иначе, и правда, напился», еще раз подумала Тамара и переключилась на другие, куда более приятные мысли. О том, что впереди три месяца летних каникул.
К моменту, когда подошла к автобусной остановке, про дядюшкин звонок она совершенно забыла.
* * *
Никакого пакета Тамара, естественно, не нашла. Облазила весь гардероб, подошла к нянечкене забирала ли та со скамейки полиэтиленовый мешок с формой? На нем еще изображение ковбоя на лошади и надпись английскими буквами. Нет? Жалко.
«Какой-нибудь оборванец позарился на мои старые слаксы и тесную футболку, не особо расстроилась Тамара. Вот только в секцию завтра идти не в чем. Если не удастся откопать чего-нибудь дома, придется прогуливать. Отца, как ни старайся, доехать до магазина, чтобы купить форму, не соблазнить. Он сегодня настроен предаваться безделью. А мама еще вчера собиралась заняться какими-то перестановками в зимнем саду».
А одну ее за покупками не отпустят. Родители еще не изжили в себе отношение к дочери как к сопливому несмышленышу и порой конкретно бесят своим контролем. Просто подавляют, не разрешая, например, ездить одной в видеообмен. Мама всякий раз зачем-то сопровождает ее в Пушкин в секцию по у-шу. Неизвестно, чего они там накручивают себе в головах, но то, что дочь закисает дома, отлучаясь лишь в школу, устраивает родителей как нельзя больше.
«Порой предки бывают просто несносны! вздохнула Тамара и встала в очередь у тележки с мороженым. Нет, в Череповце было иначе. Как же все изменилось с переездом в это проклятое Тярлево!»
Она не спеша доела мороженое, пропустила пару автобусов, уверяя себя в том, что в них слишком много народу. Возвращаться домой не хотелось. Сидеть в четырех стенах, пялиться в телевизор, играть на надоевшем компьютере. Какие еще развлечения на вечер можно придумать в проклятом коттедже? Разве что выйти из дома и бессмысленно послоняться по засыпанному строительным мусором, пока так и не приведенному в порядок участку. Вот и все. Скорее бы уж наступили каникулы! Мама обещала, что они сразу уедут в Ялту. В какой-то престижный дом отдыха. Остается надеяться, что там будет повеселее, чем здесь.
Сойдя с автобуса в Тярлево, Тамара, как ни старалась не торопиться, все-таки доплелась до дома меньше чем за десять минут.
«Сейчас пообедаю. Потом надо все же попробовать уломать папу доехать со мной до магазина, планировала она, поднимаясь на невысокое, всего в четыре ступеньки, крыльцо. И надо сегодня же побеседовать с ним насчет другой школы».
Входная дверь оказалась распахнутой настежь. Сначала это ее удивилоотец терпеть не мог беспорядка. Но потом Тамара нашла объяснение: «На улице жарко. Специально устроили сквознячок». И не притворяя за собой дверь, принялась, прислонившись к стене, расшнуровывать кроссовки.
Почему-то в каминной на всю громкость был включен телевизор: «Раиса Максимовна Горбачева сегодня провела встречу с представителями американской благотворительной организации»
Папа!.. Мама!.. Н у, папа же!!!
«Куда они запропастились?»
Тамара прошла в пустую каминную, убавила звук.
Заглянула на кухню. В столовую. Пусто.
«Ковыряются в зимнем саду? А может быть, пользуясь отсутствием дочери, заперлись в спальне и (стыдно подумать!)
Па-па!!! Черт побери!
Потому и был так громко включен телевизор?»
Тамара поднялась на второй этаж, бросила взгляд на закрытую дверь в спальню родителей.
«Заглянуть? Нет, лучше не стоит. Сначала надо посмотреть в кабинете. И в зимнем саду
Ма-ма-а-а!!!
Не услышит, как я сейчас ору, только глухонемой. А, значит, родителей просто нет дома. Куда-то срочно свалили, пока я ездила в школу? Но тогда почему не закрыли за собой дверь? И не оставили мне никакой записки? Тамара ощутила беспокойство. Или я ее не заметила? А может быть, предки чем-нибудь заняты на участке за домом?
Тамара уже ступила на лестницу, чтобы спуститься в прихожую и выйти на улицу, но в последний момент передумала. Шестое чувство вдруг подсказало ей, что все-таки стоит заглянуть в зимний сад. Хотя, если б родители были там, они обязательно бы откликнулись. И все-таки Еще раз:
Ма-ма!!! Па-па!!!
Она отворила дверь и шагнула в просторную полукруглую комнату с огромным, до самого пола, окном и наполовину застекленной крышей. Цветы и декоративные карликовые деревья, которые уже через год должны были заполнить зеленью сад, еще не разрослись, и всякий раз, когда заходила сюда, у Тамары возникало ощущение пустоты и безысходности. Мать по полдня проводила в этой комнате, используя ее как студию; дочь, наоборот, терпеть не могла это пустое просторное помещение и старалась без надобности сюда не заглядывать.
Мама! Па
Они лежали на краю сухой, выложенной зеленым кафелем раковины искусственного водоема рядом с журнальным столиком в форме большой запятой и тремя перевернутыми плетеными креслами. Словно влюбленная пара на безлюдной лужайке: он на спине; она рядомприжавшись к любимому.
Вот только у мамы на спине на фоне розового халатика большое темно-бордовое пятно. Вот только подол халата, бесстыдно задравшись, обнажил безжизненно (безжизненно!) белую ногу.
Воздух стал вязким, словно кисель, и Тамара с трудом сделала несколько шагов в направлении мертвых родителей. Именно мертвых (не раненых, не потерявших сознание, а именно мертвых!) она поняла это как-то сразу. Раньше ей никогда не доводилось видеть покойников, но когда, прорвавшись наконец через воздушно-кисельную преграду, она подошла к маме и папе вплотную, склонилась над ними и разглядела, что у обоих прострелены головы, то удивительно хладнокровно сумела сделать вывод, что эторанения, как говорят врачи, не совместимые с жизнью.
И в этот момент оцепенение отпустило ее. Воздух утратил свою кисельную вязкость. Кровь обильно наполнилась адреналином, и движения сразу приобрели уверенность. Тамара резко распрямилась и обвела затравленным взглядом помещение сада.
«Их убили воры! Грабители! вспыхнуло в голове. И они где-то здесь, в доме! Готовы прикончить и меня! В любой момент могут напасть из-за спины
Что делать? Бежать отсюда? Звать на помощь соседей? Звонить в милицию?»
Но первым делом Тамара, осторожно выглянув в коридор, метнулась в свою комнату и, сама не понимая, какое это сейчас имеет значение, проверила, на месте ли ее «Синклер» и новенький восьмисотый «Шарп». Потом достала с полки альбом Ренуара и убедилась, что шесть пятидесятирублевых бумажекее заначкапо-прежнему вложены между страниц.
«Слава Богу, хоть это, мелькнула в мозгу несуразная мысль. Хорошо, что грабители не знали о том, где я прячу деньги. А то бы забрали. Обязательно бы забралиОна встрепенулась. Словно вдруг протрезвела, словно пробудилась от сна. О, черт! Мамы и папы больше нет! Я теперь совершенно одна, я теперь сиротасамое страшное, о чем только могла помыслить! Надо срочно связаться с милицией!»
Опять осторожно выглянув в коридор и убедившись, что там никого, Тамара переместилась в спальню родителей. На комоде по-прежнему монолит-видеодвойка. Рядом музыкальный центр «Айва». На прикроватной тумбочке оправленная серебром малахитовая пепельница и два маминых золотых перстенька.
«Ничего не украдено. Странно. Что за грабители? Зачем же тогда они убили родителей? Она сняла трубку и потерянно вслушалась в длинный гудок. Какой у милиции номер? Ноль-один? Ноль-два? Ноль-три? Не помню. Тамара сделала над собой усилие, сосредоточилась. Ноль-одинэто пожарные, ноль-трискорая помощь. Значит, ноль-два». Она надавила на кнопочки на сереньком аппарате.
Милиция. Двадцать девятая.
Здравствуйте, на удивление спокойно сказала Тамара. У меня убили родителей. Я пришла из школы домой и нашла их в зимнем саду. Их застрелили.
Она четко ответила на несколько коротких вопросов, дождалась:
Наряд выслали. Жди. Никуда не уходи, девочка, и открой входную дверь.
Пробормотала:
Она открыта.
Но телефонная трубка отозвалась ей короткими гудками.
Шокно не болевойсковал ее в тот момент, когда она собиралась положить трубку на место. Трубка так и осталась гудеть на тумбочке около телефона. А Тамара замерла, свернувшись калачиком на широкой кровати родителей. В глазах отрешенность, в голове пустота. И не было слез. Не было ничего
Прибыв по вызову, наряд милиции обнаружил сначала открытую нараспашку дверь в богатый кирпичный коттедж. Потомна втором этаже в помещении зимнего сада два стреляных трупа. И, наконец, в одной из комнат девочку-подростка, одетую в школьную форму, которая, лежа на кровати, безучастно смотрела в пустоту.
Эй, дочка. Алло. Ты в порядке? Пожилой старшина похлопал Тамару по плечику, слегка надавив, перевернул на спину. Она продолжала молча глядеть в никуда сухими глазами. Скажи хоть что-нибудь... Ваня, старшина повернулся к напарнику, свяжись еще раз с отделением. Пусть, кроме прокуратуры, пришлют В общем, сам видишь. Он кивнул на Тамару. Нужен врач.
Мама Папавдруг прошептала девочка сухими губами.
II
Герда 17 июля 1999 г. 20-1520-35
Внутри мусорского УАЗа воняет бензином. Затянутые металлической сеткой окошки заляпаны грязью настолько, что почти не пропускают света, и в «стакане», предназначенном для транспортировки задержанных, почти полный мрак. Железная лавочка вдоль борта настолько узка, что, когда «луноход» подбрасывает на ухабах, я удерживаюсь на ней только чудом. И с удивлением вижу, что, не в пример мне, и Гизель, и Касторка, расположившиеся напротив, чувствуют себя на этом насесте совершенно вольготно, смолят одну сигаретину за другой и, перебивая друг друга, повествуют нам с Дианойдебютанткамчего предстоит ожидать у клиента.
Мы к нему отправляемся уже в пятый раз
Нет, в четвертый
Ну, пусть в четвертый. Не суть. Так вот, зовут его Юрик. Хотя на вид ему не меньше семидесяти, все равно Юрик. Какой-то местный туз... Да, вроде, еще и политик. Точно не знаю, мы его не расспрашивали.
Импотент. Притом полный. Только и способен теребить без толку свой вялый. Мы с Гизелькой пидорасимся на диване, изображаем, типа, двух лесб. А он на нас лупит буркалы и тащится. Ну, конечно, хавки выкатывает от пуза
И всегда, стоит нам только нарисоваться, отстегивает каждой по вмазке. Мы обкайфуемся и Впрочем, вас это ведь не колышет. Вы ж не торчите.
Мы не торчим, цедит Диана, всем своим видом показывая, насколько ей омерзительны обе лесбы-наркоши, за дозу кайфа готовые вылизать задницу старому пердуну. Ее б, Дианина, воля, она побрезговала бы даже плюнуть в их сторону, не то что участвовать в их базарах о ширеве и старом хрыче-импотенте. Но сейчас хочешь не хочешь, а послушать полезно. Вы в курсах, кто еще будет там кроме Юрика?
Нет, не в курсах.
Нянек там видели? Пересчитали?
Касторка задумчиво чешет накрученную, как у барана, башку.
Вроде бы четверо.
Каждый раз постоянные? вмешиваюсь в разговор я.
Ну.
Не нукай, а отвечай. С зоны вас всегда конвоировали трое, как сейчас?
Нет, качает репой Касторка. Всякий раз только Пурген. Только один.
А вот сегодня нам в топтуны отрядили сразу троих вэвэшных контрактников. С автоматами, черт побери! С этими не пошуткуешь. Это не старенький прапор Пурген, которого знает вся зона и который за всю свою жизнь не обидел и кошки. Это волки! И вытащили их из логова, отправив в сегодняшний ночной дозор, не иначе как из-за нас с Диной-Ди. И хоть это и глупо, но я польщена: с нами считаются, нас боятся настолько, что в качестве охранников отправили, пожалуй, самых профессиональных негодяев, каких смогли отыскать.
Что там за хата? спрашиваю я.
Дворец! От восторга Касторка даже захлебывается сигаретным дымом и кашляет. Три этажа. Все блестит, все сверкает.
Ладно, увидим, небрежно бросает Диана, и я ощущаю у себя на ладони ее теплую руку. Гердочка-Герда, шепчет она. И куда же мы с тобой, дуры, полезли? Уж не в золотую ли клетку?
Скоро приедем, обещает Гизель.
Гердочка-Герда. Левое ухо обдает жарким дыханием Дины. А не помолиться ли нам сейчас о спасении наших заблудших душонок? Потом на это может не оказаться времени.
Как миноносец на крутой волне, переваливаясь с боку на бок на бездорожье, «мелодия» медленно, но уверенно ползет вперед.
Гердочка-Герда. Стыдно признаться, но чего-то меня бьет мандраж.
Не менжуйся, Диана. Все будет окей. Думай о том, что у тебя впереди только Невелик выбор. Или еще семь лет без права на помиловку или амнистию, или
Гердочка-Герда. Знала бы ты, как я не хочу воевать. Но если так повернулась судьба, выбирать не приходится. И если нам суждено нынче влезть в большое дерьмо, мы сделаем это вместе. Два года уже везде и всегда вместе
Тамара 1991 г. Июнь
О том, что судьба наградила его непутевым младшим братишкой, отец в присутствии дочери упоминал не единожды. «И в кого удался?»вздыхал он. Тамара и сама давно отметила, что дядя Игнат даже внешне мало походит на старшего брата. В противоположность высокому, с крепкой спортивной фигурой, всегда подтянутому и уравновешенному отцу дядюшка был ниже его на полголовы, хилым, вечно наряженным в мешковатые слаксы, обладателем узких девчоночьих плечиков и выпирающего живота. Заезжая в гости, он всегда старался казаться солидным, строил, насколько хватало умения, из себя степенного бизнесмена новой российской формации, ничем не уступающего действительно удачливому старшему брату. Но стоило дяде забыть на секунду о том, что следует держать марку солидности, как он сразу же превращался в суетливого живчика, говорил быстро и сбивчиво, брызгая слюной и не давая возможности собеседнику вставить ни слова. Иногда, возбудившись, он начинал метаться по комнате. Размахивая руками и комично подергивая правой ногой. Потом вдруг успокаивался, разваливался в кресле и, эффектно щелкая крышечкой дорогой зажигалки, вновь корчил из себя солидного человека. До тех пор, пока снова не забывался и не начинал суетиться.
Мать переносила его почти три недели. И роды были очень тяжелыми, как-то раз сообщил отец маме, не обращая внимания на вертящуюся поблизости (ушки на макушке) Тамару. К тому же одно время он много пил.
Тамаре было известно, что дядя Игнат после школы сумел поступить в Политехнический институт, где проучился три года и откуда его поперли за академическую неуспеваемость и пьянку. Прямо из института дядюшка, чтобы не загреметь в армию, перебрался на Пряжкутам провел несколько месяцев, кося под законченного дурака. Его старший брат к тому времени уже пять лет работал инженером в Череповце, а Тамара готовилась поступать в первый класс. Дядя, выписавшись из больницы, попробовал оформить себе инвалидность, но, получив от ворот поворот, устроился грузчиком в овощной магазин. В это время умерла его матьТамарина бабушка, и он остался абсолютно один в трехкомнатной квартире на Красноселке. Две комнаты сразу же были сданы азербайджанцам, торговавшим на Пушкинском рынке. С работы дядю уволили, поймав пару раз на воровстве, и он вновь погрузился в длительные запои.