Две из них хихикали, стреляя прищуренными хитрыми глазками по кабинету, а большей частьюпо столу со жратвой, на которую они обратили внимание в первую очередь. Обеим было по восемнадцать лет, и они ждали суда за ограбление и поножовщину. Они прекрасно понимали, для чего их привели в кабинет начальника тюрьмы, и нисколько не возражали против этого. Им было все равно, где раздвигать ноги, и они вполне готовы были расплатиться своими пока еще молодыми и свежими прелестями за водку и жирную пайку, которые ждали их на столе.
Третья же, тоненькая блондинка с большими испуганными глазами, с ужасом смотрела на сидевших вокруг стола страшных и раскрасневшихся от водки мужиков, которые сразу же начали пожирать всех троих глазами.
В «Крестах» она оказалась волею несчастной судьбы.
Приехав в Санкт-Петербург из Вятки и поступив в Университет, она сняла квартиру на Гражданке и начала грызть гранит филологии молодыми белыми зубками. Но, на свою беду, новоиспеченная студентка не знала, что хозяин квартиры, шестидесятидвухлетний любитель юных женских прелестей, сдал ей квартиру именно потому, что ему понравилась эта стройная миловидная девушка. И эта квартира была предназначена специально для таких дел.
Схема была простой. Пустив девушку жить, на следующий же месяц он предлагал вместо двухсот долларов расплачиваться с ним телом, и студентки, испытывавшие финансовые сложности, упирались недолго. А потом, когда очередная пассия надоедала сладострастному пердуну, он с легкостью находил повод отказать ей в продлении аренды жилья, ее место занимала следующая провинциальная ягодка.
Но с этой девушкой вышло совсем по-другому.
Когда настал момент соблазнения, подкрепленного экономической перспективой, вятская красавица уперлась, как молодой бычок. А когда распаленный хозяин квартиры попытался взять крепость штурмом, то немедленно получил по башке початой бутылкой шампанского, которое всегда приносил в качестве дополнительного рычага воздействия на юных прелестниц.
После этого девушка немедленно собрала свои немногочисленные тряпки и покинула обитель греха. А мстительный хозяин, чувствуя себя оскорбленным, так же немедленно пошел в менты и заявил там, что жиличка его обокрала. Приложив некоторые усилия и немного денег, он смог убедить следователя довести дело до содержания под стражей.
И теперь молоденькая студентка, сумевшая сохранить честь в той злосчастной квартире на Гражданке, с ужасом думала о том, что уж лучше бы она тогда отдалась этому немолодому похотливому козлу, который оказался еще и выдающимся подлецом.
Ну, как вам наши красавицы? самодовольно спросил Затворов, хозяйским взглядом окидывая стоявших у дверей девушек.
Взглянув на бандершу, уже второй раз сидевшую за содержание притона и заведовавшую в тюрьме аналогичной отраслью, он милостиво кивнул ей, и та, пятясь, вышла, бесшумно закрыв за собой дверь.
А ничего девчонки, одобрительно ответил Саша. Эй, девчонки, как насчет палчонки?
И он радостно засмеялся.
Две молоденькие бессовестные сучки, не отводившие глаз от жратвы, угодливо захихикали и двинулись к столу, а неудачливая студентка сделала шаг назад и прижалась спиной к плотно закрытой двери.
Да ты не бойся, успокаивающе сказал ей Затворов, нормально отдохнем, расслабимся, все лучше, чем в камере с ковырялками сидеть. А? Как сама-то думаешь?
Дядя Паша лишь усмехнулся.
Лично ему по нраву были женщины рослые и богатые телом.
Он взял бутылку и стал разливать водку уже не в три, а в шесть стопок. Их с самого начала было шесть, и поэтому Дядя Паша знал, что после окончания деловой части обязательно появятся смазливые невольницы.
Так что для него все это сюрпризом не было, не то что для недальновидного Саши Сухумского, который гостеприимными улыбками и жестами приглашал дам принять участие в вечеринке.
* * *
Все, что происходило в этом кабинете, фиксировалось тремя видеокамерами, расположенными в разных местах и обеспечивающими перекрытие ракурсов.
Василий Тимофеевич Затворов был предусмотрительным человеком и никогда не упускал возможности получить лишний козырь. Он совершенно справедливо полагал, что в жизни все может случиться, и ни одна важная встреча в этом кабинете не прошла без того, чтобы быть надежно зафиксированной в изображении и в звуке.
О том, что кабинет Затворова оборудован записывающей аппаратурой, не знал никто, кроме него самого. Будучи мужиком рукастым, он сам установил и замаскировал аппаратуру, причем сделал это так удачно, что даже жуликоватый заместитель не догадывался о том, что его визиты в стенной шкаф, где хранилось спиртное, не являются секретом для начальника.
На даче Василия Тимофеевича, во втором, замаскированном, подвале, который находился под основным и очевидным хранилищем соленых огурцов и старых велосипедов, хранилось около четырехсот кассет, которые по отдельности представляли собой опасное подобие разрозненных кусков урана, а соединенные вместестали бы бомбой, которая разнесла бы весь Питер не хуже «Толстяка», уничтожившего Хиросиму.
Их копии находились в другом, не менее надежном месте, но уже не в банальном дачном подполе, хотя бы и замаскированном, а в настоящем тайнике, оборудованном в глухом лесу неподалеку от приозерской турбазы «Яркое».
Все записи были тщательно отредактированы самим Василием Тимофеевичем, и все, что могло скомпрометировать его лично, было стерто.
Зато все остальное
Откровения авторитетов, доносы стукачей, скандалы воров, поставленных нос к носу, противозаконные распоряжения и пожелания городских чиновников, навещавших начальника тюрьмы, маленькие и большие ментовские секретывсе это и многое другое было зафиксировано равнодушной видеокамерой и ждало своего часа.
Василий Тимофеевич Затворов уверенно полагал, что все питерские авторитеты, чиновники и менты у него в руках, и он, конечно же, был прав.
* * *
Суета в «Крестах» в этот день началась с самого утра.
Коснулось это и той камеры, в которой сидел Знахарь.
Под бодрящие покрикивания вертухаев зэки резво вынесли лишние койки, с оставшихся сняли надстроенные ярусы, и камера стала неожиданно просторнее и даже как-то светлее. Потом почти всех куда-то увели, и два шныря принесли восемь комплектов совершенно нового постельного белья, по числу оставшихся коек, столик, на котором были ваза с яблоками и грушами и несколько книг, и телевизор «Самсунг».
Начальник тюрьмы Запор, лично присутствовавший при этих непонятных перестановках, внушительно произнес:
Фрукты не жрать. Сгною в карцере.
Восемь ничего не понимающих зэков стояли у стеночки и молча ждали хоть каких-то объяснений.
Запор презрительно посмотрел на них и наконец снизошел:
К вам, козлам, комиссия гуманитарная приехала. Из самой Европы, из Нью-Йорка. Когда войдут в камеручтобы улыбались и были тихие, как зайчики. Если кто вякнет лишнеговы меня знаете.
И он многозначительно посмотрел на каждого по очереди.
Вопросы есть?
Никак нет, молодцевато ответил Дуст.
Он, как смотрящий по камере, о чем Запор, разумеется, знал, должен был ответить за всех, что он и сделал.
Вот и хорошо, одобрил его ответ Запор.
Он еще раз оглядел камеру и сказал:
Сейчас вам принесут ведро и тряпки, и чтобы ни пылинки не было. Ни на полу, нигде.
Он повернулся, кивнул стоявшим за его спиной вертухаям и ушел.
Камера удивляла чистотой и непривычной тишиной.
В пространстве, которое еще недавно было набито трехъярусными койками и человеческими телами, даже появилось какое-то подобие эха, отдававшегося в пустых углах.
По лицу Тюри, завалившегося на койку и закинувшего руки за голову, блуждала довольная улыбка. Он в который раз окинул взглядом открывшийся в камере простор и, счастливо вздохнув, сказал:
Эх, ништяк Всегда бы так было!
Что всегда-то? поинтересовался Ганс, лежавший в другом углу. Ты что, навечно тут обосноваться хочешь, что ли?
Ничего-то вы, беспредельщики, не понимаете. От сумы да от тюрьмы зарекаться не надо, а я как раз и имею в виду, что вот если попаду опять, то чтоб вот так было, как тут сейчас.
Ну-ну, хмыкнул Ганс, давай-давай.
И что же это за комиссия такая? озабоченно пробормотал Кадило. Может, амнистия корячится?
И что же это за выражения такие, святой отец? язвительно передразнил его Знахарь. Разве духовному лицу пристало так разговаривать? Корячится! Это надо же
С волками жить сам знаешь, не растерялся могучий сокрушитель воровских ребер, и не тебе меня учить, слуга антихристов.
Вот оно как! удивился Знахарь. Это, значит, ты меня уже определил, булавочкой приколол и табличку навесил. Так, что ли?
Ну, насчет булавочек и табличек не скажу, а вот что определилэто точно. Ты для меня теперь понятный стал. Одно словоантихрист.
Вот он как, с притворным огорчением вздохнул Знахарь, а я-то надеялся Я-то думал
И нечего тебе надеяться, отрезал Кадило, который, похоже, и на самом деле избавился от всяких сомнений по поводу Знахаря, вот если покаешься, тогда еще может быть. А такждет тебя геенна огненная на веки вечные.
Знахарь, улыбаясь, открыл было рот, чтобы отпустить в адрес Кадила очередную шпильку, но тут в коридоре послышались голоса и шаги. И того и другого было много, так что, судя по всему, это и была та самая комиссия, ради которой с самого утра в камере устроили такой аврал.
Голоса звучали непринужденно и доброжелательно, шаги были уверенными и неторопливыми, в общем, привычное ухо зэка сразу же определило, что это вовсе не вертухаи или какие-нибудь другие обитатели тюрьмы, а свободные люди, которые привыкли ходить куда хотят и когда угодно. Соблазнительные звуки приближались и наконец невидимая пока процессия остановилась около двери в камеру.
Загремел ключ, Знахарь успел схватить журнал «Строительство и Архитетура» за прошлый год, и в это время дверь распахнулась.
На пороге стоял Запор, который первым делом бросил на зэков угрожающий взгляд, напоминавший о том, что было им недавно сказано по поводу поведения, затем улыбнулся и шагнул в сторону от двери.
В камеру вошли пятеро молодых джентльменов в очень приличных костюмах, все при галстуках. Все безукоризненно выбриты, румяны и жизнерадостны. На груди каждого из них висела пластиковая карточка с какими-то надписями и изображениями.
Валявшиеся на койках зэки не торопясь поднялись и с любопытством уставились на визитеров.
Окинув камеру лучезарным взглядом, стоявший впереди молодой господин в золотых очках откашлялся и, заложив руки за спину, произнес хорошо поставленным голосом:
Добрый день! Мыпредставители международной организации «Эмнисти Интернешнл».
Он говорил по-русски почти без акцента, но «Эмнисти Интернешнл» произнес с классическим американским прононсом.
Четверо его коллег стояли чуть позади своего руководителя и, доброжелательно улыбаясь, изучали более чем скромную обстановку камеры. Впрочем, делали это они без особого интереса. Смотреть тут было не на что.
Наша организация изучает условия, в которых содержатся лица, осто оступившиеся на нелегком жизненном пути, и целью нашей международной организации является улучшение этих условий в соответствии с решениями Всемирного Конгресса 2002 года по надзору за содержанием преступников.
Осилив эту нелегкую фразу, оратор перевел дыхание и продолжил:
Мне искренне жаль, что, произнося слово «преступник», я имею в виду именно вас, но это есть правда жизни, не так ли? Однако мы надеемся, что содержание в исправительном учреждении принесет благотворный результат и общество вновь обретет своего члена в свои ряды.
Тюря не выдержал и прыснул.
Запор пронзил его убийственным взглядом, а оратор широко улыбнулся и сказал:
О, я понимаю! Наверное, в моем произношении была какая-нибудь смешная ошибка. Все в порядке! Я понимаю! Я знаю, что это бывает э-э-э забавно. Окей! Итc окей!
Он засмеялся и, погрозив Тюре пальцем, сказал:
Мы тоже иногда смеемся над чужими забавными ошибками.
После этого он сделал серьезное лицо и, изменив интонацию, объявил:
Кроме всего прочего, наша организация озабочивается соблюдением прав заключенных, и если вы имеете какие-либо жалобы, то можете передать их мне прямо сейчас.
Он замолчал и сочувственно уставился на зэков, всем своим видом показывая, что вот как раз сейчас-то и можно рассказать о наболевшем.
Запор зловеще ухмыльнулся. Мол, давайтедавайте, пожалуйтесь на что-нибудь. Я вам, бля, потом устрою Содом с Гоморрой.
Тюря нахмурился и, сделав шаг вперед, сказал:
У меня есть жалоба!
Запор побагровел и, если бы взгляды могли убивать, Тюря уже лежал бы на полу без головы, без рук и без ног.
Американский гуманист проникновенно посмотрел ему глаза и, понизив голос, задушевно сказал:
Вы можете передать эту жалобу мне прямо сейчас, и она обязательно будет рассмотрена на ближайшем заседании Конгресса.
Да, обязательно, с вызовом сказал Тюря.
Да, обязательно, подтвердил гуманист, вынув из кармана блокнот и ручку, я вас слушаю.
Тюря откашлялся и, бросив взгляд на Запора, который в ответном взгляде обещал ему четвертование как минимум, сказал:
От имени коллектива камеры номер одиннадцать требую предоставления всем заключенным специальной литературы, без которой возвращение к нормальной жизни будет весьма непростым делом.
Какой именно литературы? спросил гуманист деловым тоном.
Литературы, в которой отражены те самые законы нашей страны, которые мы по незнанию нарушаем. А именно, Тюря снова откашлялся, Конституция Российской Федерации, Уголовный Кодекс и Комментарии к нему в четырех томах, Уголовно-Процессуальный кодекс и Комментарии, Гражданский кодекс, а также Устав Пограничных войск. Все.
устав пограничных войск бормотал гуманист, быстро строча в блокноте.
Закончив записывать, он с одобрением посмотрел на Тюрю и сказал:
Отрадно видеть в заключенном такое желание повысить свою грамотность в вопросах юриспруденции. Позвольте пожать вашу руку.
Он с улыбкой потряс Тюрину клешню и спросил:
Простите за нескромный вопросза что вы арестованы?
Ноу проблем, радостно откликнулся Тюря, тройное убийство и поджог приюта для бездомных детей.
Улыбка сползла с лица гуманиста, он выпустил Тюрину руку, обагренную кровью невинных жертв и оскверненную пеплом с пожарища богадельни для милых несчастных малюток, и, не найдя, что сказать, отошел в сторону, с ужасом глядя на зэка.
Знахарь посмотрел на Запора.
Багровость исчезла с лица начальника тюрьмы, свирепостьтоже, но обещание разобраться с шутником чуть позже читалось на его вертухайской морде так же легко, как первомайский транспарант «Мирумир» на фасаде Большого Дома. Запор был, конечно же, отъявленным мерзавцем, но толк в тюремном остроумии знал.
Довольный Тюря шагнул на свое прежнее место, а из группы американских гуманитариев выступил другой оратор и, подняв голову, заявил:
Наша организация тесно сотрудничает с Американской Католической Церковью Святой Марии, и я являюсь настоятелем этой церкви.
Ересь пробормотал Кадило.
О, я знаю, что такое ересь, кивнул католик, но Христос говорит, что на небесах найдется место для каждого, и я надеюсь, что незначительные расхождения во взглядах на христианство не помешают нам соединиться на небесах.
Он улыбнулся Кадилу, затем всем остальным и добавил:
В заключение нашего краткого визита я с ведома и разрешения господина директора тюрьмы, он обернулся к Запору и одарил его белозубой улыбкой, преподнесу вам экземпляры Святого Писания и несколько небольших подарков.
Тут все американцы зашевелились, и Знахарь только в этот момент обратил внимание на то, что в руках у стоявших позади делегатов были набитые чем-то пластиковые мешки.
Прошу вас, обратился к зэкам уже пришедший в себя после Тюриных откровений руководитель и сделал приглашающий жест.
В камере произошло некоторое движение, и визитеры перемешались с зэками. Напротив Знахаря оказался молодой американский активист, который одной рукой протягивал ему пластиковый мешок с сигаретами, туалетной бумагой и прочей дребеденью, а в другой держал Библию в добротном дорогом переплете.
Знахарь, не глядя, принял мешок, американец же, стоя прямо перед ним, говорил:
Эта святая Библияподарок нашей организации, и я надеюсь, что она при правильном понимании того, что в ней содержится, скрасит дни вашего пребывания в этих стенах, а возможно, и сократит их.