* * *
Самую большую из этих проблем мне создали очень скоро.
Наверное, не минуло и получаса с того момента, как кум оставил меня одного, и вот опять лязгнул замок, отъехала в сторону створка ворот, и в гараже нарисовался Чечев. Через саженное круглое плечо у него была перекинута короткая цепь с двумя мощными кольцами. «Ножные кандалы», сразу же догадался я, хотя ничего подобного никогда в жизни не видел. Только в боевиках про американские тюрьмы.
Привет, доходяга, радостно хрюкнул прапор и посторонился, пропуская вперед своего босса. С ПМом в руке.
А это зачем? сразу же настороженно подобрался я и указал глазами на пистолет.
Затем, выдал кум не особо оригинальный ответ и ни с того, ни с сего направил ствол на меня. Я ощутил внутри неприятный холодок. Забыл, что вчера говорил тебе про коленную чашечку?
«Нет, не забыл. Такое не забывается», подумал я и отрицательно покачал головой.
Вот и отлично. Я ведь не промахнусь, счел нужным еще раз напомнить мне Анатолий Андреевич. Сейчас Чечев тебя перекует.
На хрена? не понял я.
Пойдешь мыться, вонючка. Прапорщик бросил вопросительный взгляд на кума и, дождавшись утвердительного кивкамол, действуй, толстяк, уверенно шагнул ко мне. На брюхо лечь! Руки за голову!
Я послушно исполнил команду. Как-то препираться с боровом Чечевым, лезть на рожон не было ни желания, ни смысла. Ведь мне сейчас предлагали тур в банюделали такой дорогой подарок, предоставляли возможность не зарасти дерьмом и не обзавестись вшами. Так чего выкомыриваться?!
Я почувствовал, как чуть ниже колен и чуть выше валенок мои икры плотно охватили кандалы, и прапорщик, бормоча под нос матерщину, принялся заворачивать на железных кольцах болты. Теперь я, как пингвин, мог передвигаться только маленькими шажками. И выглядеть при этом со стороны весьма жалко.
«3-зараза! выругался я про себя. Только бы, пока буду идти через двор, это мое позорище не увидели Анжелика или Кристина». А вслух произнес:
И как, вы думаете, я стяну с себя брюки? Или мне мыться в них? Заодно и постираюсь?
Железо снимем, когда придем, сообщил кум. Это только затем, чтобы ты не выкинул чего-нибудь по пути.
И стоило заморачиваться из-за каких-то там двадцати метров, недовольно пробурчал я и покорно позволил Чечеву, управившемуся с ножными кандалами, заломить мне за спину руки. Черт с ними, с уродами. Пусть заковывают меня, как пожелают. Не стоит тратить нервы на совсем ненужные в данный момент препирательства с кумом и прапорщиком, рискуя при этом в наказание за сварливый характер остаться без бани. Я этого не хотел.
Наручники защелкнулись на запястьях. Теперь я был скован по всем, как говорится, статьям. Для пол ноты картины не доставало разве что дубовой колодки на шее.
Все? Я попытался подняться, но Чечев решительно придавил меня к подстилке и, не долго думая, уселся, свинья, на меня своей жирной задницей так, что вывернутые за спину руки заныли в плечевых суставах. Более центнера сала и дерьма сверху, куда уж тут встать, закованному в железо! Все, что я смог сделать в таком положении, так это зло прошипеть: «Что творишь, сука?!» Но на мои слова, как ни странно, прапорщик никак не прореагировал.
Все в норме, Анатолий Андреевич, вместо этого доложил он. Пациент под наркозом. Не рыпнется.
Кум в ответ что-то пробормотал, но я не разобрал его слов. Мне сейчас было совсем не до этого. Я уже понял, что баняэто чистое парево; способ замутить мне, лабуху, мозги, чтобы я, не доставив проблем, позволил сволочам сковать себя по рукам и ногам, полностью исключить возможность сопротивления с моей стороны.
«Не будет бани, подумал я, ощущая, как чувство страха создало внутри меня неприятный вакуум. Жди сейчас, парень чего-то другого, ужасного, для чего потребовался наркозтот, про который только что обмолвился Чечев, в виде наручников, сковавших за спиной руки, ножных кандалов, почти полностью лишивших подвижности ноги, и толстой задницы прапора, намертво впечатавшей меня в подстилку. Итак, пожалуйста, сюрприз 3!»
Что вы задумали, падлы?! В ответтишина.
Я скрипнул зубами, мобилизовал все силы и попытался перевернуться на спину. Бесполезняк! Чечев был неколебим, как скала!
С-суки!!!
Я расслышал, как в гараж кто-то вошел и принялся негромко обсуждать что-то с кумом. При этом с ярким кавказским акцентом. Дерьмо! Еще не хватает здесь хачиков! Одним словом, чем дальшетем безысходнее!
В какой-то момент я вообразил, что эти мусора-беспредельщики надумали меня опустить. И мне стало жутко. По-настоящему жутко! Я снова напрягся и, резко дернувшись, еще раз попробовал вывернуться из-под жирной задницы прапора. Мудак Чечев даже не шелохнулся, только радостно ухнул и весело выругался. Он сейчас ощущал себя на вершине счастья. Он ловил кайф! Много ли надо злобному мстительному придурку?
Слышите, твари! просипел я. Если кто-нибудь сейчас дотронется до меня хоть фуем, хоть пальцем, я потом смою с себя это кровью. Вашей кровью! Вам не жить! Никому из троих!
Не ссы, Разин. Умудренный лагерной жизнью кум с проницательностью экстрасенса просек, чего я сейчас так застремался. Никто пидарасить тебя не намерен. Еще мараться о грязную задницу. Тут нечто другое.
Что? с трудом выдавил я. Под таким прессом, как Чечев, не то, что разговаривать, а даже дышать было непросто.
Сейчас узнаешь. Сделаем тебе маленькую, почти безболезненную операцию. Раз, и готово!
«Если не отпидарасят, значит кастрируют! Меня обдала волна леденящего ужаса. Этот скот, прежде чем допускать ко мне свою обожаемую Кристину, решил меня оскопить! Как говорится, от греха подальше».
Собаки!!! Наступит момент, когда я вас помочу!!!
Я ощутил, как кум уселся мне на ноги. Под давлением его туши кольца ножных кандалов больно врезались в икры. Теперь я был почти полностью обездвижен, парализован, как после полиомиелита или обширного инсульта.
Приступай, Бава, донесся до меня голос Анатолия Андреевича, и я тут же вспомнил рассказы о хирурге-садисте, которые слышал, пока чалился в БУРе. И сразу провел параллель: БаваБавауди Бавауди Ханоев с погонялом Хан. Так вот кто удостоил меня такой чести своим посещениемманьяк с медицинским образованием, который сейчас будет лишать меня мужских причиндалов!
Я глухо взвыл от безысходности, от чувства полной беспомощности, когда, придавленный двумя мощными телами, был способен лишь материться и угрожать своим мучителям, что, в общем-то, было им, как об стену горох.
Бавауди стянул с меня валенки и носки. Как смог, высоко, почти до колен закатал штанины брюк и надетых поверх них ватных штанов. Я удивился: какого дьявола ему все это нужно? Если решили меня оскопить, то надо в первую очередь перевернуть меня на спину, затем спустить брюки, а дальше уж дело техники. Десять минути готово! А тут
Я понял, какую «маленькую, почти безболезненную операцию» замыслил кум, в тот момент, когда Ханоев, обнажив мне икры, начал тщательно протирать их чем-то холодным и влажнымявно ваткой, смоченной спиртом или йодным раствором.
В стародавние времена татары и башкиры на пятках своих аманатов делали надрезы, куда насыпали мелко нарезанный конский волос. После такой операции человек мог ходить с превеликим трудомраскорякой, на щиколотках, и можно было не опасаться, что он сбежит. Якутские тойоны пошли еще дальшеаккуратно подрезали боканам ахиллесовы сухожилия. И рабы ковыляли, как на протезах. Еле-еле, будто столетние вековухи. Впрочем, особой скорости перемещения от них и не требовалось. Не в тайгу же их отпускать на охоту.
Особой скорости перемещения не требовалось и от меня. Ненужная роскошь это для раба, обреченного на бессрочное прозябание в гараже, для живой игрушки, подаренной свихнувшейся малолетке за то, чтобы она забыла о наркоте и не дрючила мозги правильным людямсвоей мамаше и куму.
Но для меня-то!.. для меня побег через тайгу теперь был заказан! Какая может быть парма, если даже на то, чтобы выбраться за пределы Ижмы, мне пришлось бы затратить немерено сил и кучу времени! Да я не успел бы отползти и на сотню метров от дома, как меня бы схватили! Хитрая предусмотрительная скотина кум! Вот он, туз у него в рукаве! Вот он, сюрприз 3!
Сволочи!!! прорычал я, когда Хан начал делать первый разрез на правой ноге. Медленно-медленно. Стараясь как можно на дольше растянуть удовольствие для себя и продлить мои муки. И вот здесь он ошибся. Дело в том, что сейчас я боли не чувствовал. Вернее, физическая боль, конечно, присутствовала, но ее напрочь затмили муки душевныетоска по тому, что сейчас с каждым мгновением, с каждым движением скальпеля в умелой руке хирурга-садиста из меня безвозвратно утекают призрачные надежды вырваться из этого рабства, разобраться и с Ольгой, и с кумом, и с Чечевым (а теперь и с Ханоевым), покарать всех причастных к тому, что сейчас со мной происходит. Уроды, я же за все отомщу! Хоть бы сделали новокаин!
Что, больно? противно хихикнул прапорщик и, устраиваясь поудобнее, заелозил задницей у меня по спине.
Вот теперь, и правда, мне стало больно. Тоску о том, что Хан сейчас своим скальпелем отрезает мне дорогу на волю, затмила забота, как бы не застонать, не доставить этим удовольствие троим негодяям. Если бы руки не были скованы за спиной, я бы вцепился зубами в ладонь. Но, увы, мне не оставили выбора, и пришлось ограничиться тем, что я до крови прикусил губу.
Как ни старался Хан продлить мои муки, но растянуть эту простенькую операцию более чем на десять минут было невозможно и при самом огромном желании, при самом удачном раскладе для него, при самом паскудном стечении обстоятельств для меня.
Какие-то сраные десять минут! Не более! И все равно мне показалось, что проклятый чечен надрезал мне связки, накладывал швы и бинтовал раны целую вечность. Он получал удовольствие. Я страдал. Но и самым жестоким страданиям когда-нибудь приходит конец.
Пока замри и не дергайся, после того, как Хан доложил: «Я закончил», буркнул мне кум, поднимаясь с моих уже почти ни на что не пригодных ног. Э-эй, ты живой? Чё притих, герой?
Я обложил его трехэтажно, по матушке, и Анатолий Андреевич усмехнулся:
Ишь ты, герой! Лежит, матерится! Ну, отдыхай теперь. Привыкай к новой жизни. И радуйся. На цепь сажать тебя, инвалида, больше не будем. Правда, ручонки пусть пока будут скованы. Мне не надо, чтобы ты расковырял себе раны. К чему дополнительные проблемы? Верно я говорю? А, Разин?
Да пошел ты! И как я, по-твоему, буду есть?
Захочешь жрать, так все вылакаешь.
Падлы!
Ну ладно, ладно. Что мы, звери, на самом-то деле, продолжал развлекаться кум, чтобы так тебя, гордеца, унижать? Накормим и с ложечки. Вон, Кристина так прямо и рвется сюда. Не удержать. Так пускай теперь и ухаживает за тобой. Итак, с этим, я думаю, все решено. Что еще, Разин?
Еще я был бы не против сейчас сложить на своих истязателей все матюги, которые только знал, но, похоже, добился бы этим эффекта, диаметрально противоположного тому, что хотел. Выслушивая мои проклятья в свой адрес, трое отмороженных выродков лишь веселились. Так зачем впустую лить воду? И вместо того, чтобы продолжать изрыгать матерщину, я совершенно будничным тоном задал вопрос, который в ближайшее время должен был стать весьма злободневным. Если я мог несколько дней прожить без еды, если меня, действительно, могла покормить Кристина, то прибегать к ее помощи в решении этой проблемы я бы не стал ни за что. Как бы не мучался.
И как же я буду ссать? поинтересовался я, чем очень развеселил троих великовозрастных идиотов, которых, все еще прижатый к подстилке жирной задницей Чечева, видеть не мог. Давай поднимайся, толстая тварь! зло прошипел я прапору и, резко дернувшись, попытался стряхнуть с себя слоновью тушу. Тут же в обе ноги словно воткнули раскаленные спицы. Я не сдержался и вскликнул от боли.
У меня за спиной раздался новый взрыв хохота. И голос кума.
Виталик, встань с немощного. И расстегни ему брюки. Надеюсь, Разин, спустить и натянуть их ты сможешь самостоятельно. До параши доберешься на четвереньках. Пописаешь как-нибудь. Чечев, подъем, еще раз повторил Анатолий Андреевич, и уютно рассевшийся на мне прапорщик нехотя поднялся на ноги. Ох, и как же ему, мудаку, не хотелось со мной расставаться. Но приказ есть приказ. Хочешьне хочешь, а выполняй.
Меня словно вытащили из-под завала. Я наконец смог вздохнуть полной грудью. По рукам опять начала нормально циркулировать кровь. И, наконец, удалось, вновь испытав приступ острой боли в поврежденных ногах, перевернуться на бок и обвести взглядом гараж. Мне не терпелось увидеть Бавауди Ханоева, запомнить на всю жизнь его чеченское рыло. И когда-нибудь пробьет счастливый для меня час, когда я пересекусь с проклятым хирургом на узкой тропинке. Дальше пойдет только один, второго же повезут в морг.
Хан оказался на удивление хилым и низкорослым хачем лет тридцати. «Килограммов сорок, не больше, прикинул я его вес. И такой вот сморчок умудрился замучить до смерти столько людей! А наш самый гуманный суд в мире не счел его вину достаточной для того, чтобы отправить мерзавца на остров Каменный. Определил ему на какие-то двадцать лет место в Ижменской зоне, где этот пес продолжает с успехом шлифовать свое мастерство. В том числе, и на мне.
Чечен перехватил мой тяжелый ненавидящий взгляд и нисколечко не смутился. Его носатая небритая рожа расплылась в довольной улыбке. Зажатый бесцветными губами окурок дрогнул и ловко переместился из одного уголка рта в другой.
Как себя чувствуешь? спросил Бава с заметным кавказским акцентом. Понравилось, да? Говори.
Что тут можно было сказать? Что прикончу его при первой возможности? Так это он уже слышал и вряд ли воспринял бы всерьез. Какие я мог бы доставить ему проблемы, безногий, надежно упакованный в гараже в полной изоляции не только от блатной жизни, но и от человеческого общества вообще? Да никаких! И если Хан рассуждал приблизительно так, то был, в общем-то, прав. Вот только не учитываля был в этом уверенчеченский пес одного: моих просто невероятных, от Бога, способностей выбираться из безвыходных, казалось бы, ситуаций, выжимая при этом из самых мизерных шансов максимальную пользу. А потом мстить! Похоже, что моя жизнь уже давно превратилась в сплошное предвкушение, планирование и осуществление мести кому-нибудьтолько разобрался с одними, как тут же, пожалуйста, на очереди другие. На этот раз Ольга, кум, Чечев и Бава Ханоев.
Месть, как бутовый камень, легла в фундамент всего моего прозябания на этой бренной земле. И мне с него никогда не сойти. Нет любви! Нет дружбы! Нет маленьких слабостей, присущих простым смертным! Нет ничего!!! Осталась лишь ненависть! И жажда мести!
Я скрипнул зубами и, сверля взглядом хирурга-садиста, прошептал:
Ты сдохнешь, Бавауди! Если не я, то до тебя доберутся другие. Сперва переселят в обиженку, потому что быстрой смерти ты не заслуживаешь. А потом тебе порвут очко так, что не проживешь, падла, и суток.
В ответ на мои угрозы чечен расхохотался. Выплюнул хапчик за открытую створку ворот, вразвалочку подошел ко мне. Я уж было решил, что сейчас этот подонок попробует двинуть меня, беспомощного, ногой. Напрягся. Сконцентрировался, как мог, изготовившись попытаться как-то увернуться от удара. Но Ханоев ограничился тем, что лишь нагнулся и, обдав меня никотиновым перегаром, процедил:
Ты, ишак! Ты не врубился, что тебя ждет, да? Говорю тебе: это только начало. Ты сейчас что-то сказал про очко? Так знай: твоя жопа будет рваная, а не моя. И уже скоро. Отрежу яйца, как у барана, зажарю на шампуре и заставлю сожрать. Все вычищу тебе между ног, бабой сделаю. Ты понял, да?
Я не мог сейчас двинуть эту паскуду ни ногой, ни рукой, ни головой. Все, на что я сейчас был способен, это лишь плюнуть Хану в его мерзкую харю.
Тварь!
Бава спокойно утерся рукавом телогрейки, произнес.
Я сделаю так, чтобы ты на коленях молил меня скорее тебя убить. Но умирать ты будешь очень и очень долго. И, развернувшись, стремительно вышел из гаража. Следом тут же поспешил Чечев. Мы снова, как и час назад, остались с глазу на глаз с кумом. Вот только сколь многое изменилось за этот час!
Не ссорься лучше с этим нерусским, участливо посоветовал мне Анатолий Андреевич. Он всерьез был настроен развить эту мысль и дальше, но я резко прервал его.
Пошел на хуй, гад. Проваливай. Тебе еще надо рассчитаться со своими наемниками. Они ждут. Я кивнул на выход из гаража. А я хочу остаться один. Потом, ближе к вечеру, пусть придет Кристина, принесет обещанный обогреватель и чего-нибудь съесть. Отныне я буду общаться лишь с ней. Или умру с голодухи.