Я хочу, чтобы ты помнила,сказал Мичем,то, что случилосьв прошлом, и теперь у тебя новая жизнь. Новое предназначение. И я помогу тебе его исполнить. Поняла?
Я ответила, что да. И тогда он вытащил большой конверт и достал из него книгу.
Ты знаешь, что у меня здесь?спросил он.
Меня охватила дрожь.
Я не хочу это видеть.
Но должна, ты должна. Видишь? Это вовсе не книга.
То, на что я смотрела, было не «Королём в Жёлтом», но всего лишь пачкой бумаг, которые я сразу же узнала. То были наброски, которые я сделала после окончания II Акта. Определенно, работа сумасшедшей. Рисунки звёзд и искажённых планетных тел, сюрреалистические пейзажи и города с туманными башнями, выгравированными на фоне восходящей луны. Над всем этим доминировали бессмысленные каракули, выглядевшие как работа ребёнка, и многочисленные спиралевидные росчерки, которые, казалось, соединяли всё воедино.
Никакой книги нет. И никогда не было. Ты в это веришь?
Да,выдавила я, отворачиваясь от ужасных спиралей, которые заставляли мои запястья гореть.Верю.
Превосходно.Мичем сунул бумаги обратно в конверт.Тогда мы начнём создавать новую тебя. Ты ведь действительно этого хочешь?
Я сказала ему, что хочу. Побоялась ответить иначе. Понимала, что Мичем затеял весёлую непристойную игру. Пока он говорил, я заметила, что края его маски начали истираться.
В течение нескольких последующих недель, пока я осваивалась с ролью бывшей заключённой и бывшей детоубийцы, происходило что-то неправильное. Меня не покидало весьма тревожное чувство, что мир больше не вращается плавно и безопасно вокруг своей оси. Что-то изменилось. Я говорила себе, что это лишь моё восприятие, но не была в этом столь уверена. Что бы или кто бы ни управлял вселенной ранее, ей уже не управлял. Покровительство перешло из рук в руки. Может другие оставались в неведении, но я тут же увидела знамения. Они были едва заметными, но очевиднымидуга солнечного света на горизонте в сумерках, неправильный изгиб определенных углов, скопление огромных бледных мотыльков за моим окном и самое показательноепугающее продвижение некоей тени, что приближалась с каждым днём.
Мичем поселил меня в реабилитационном центре вместе с другими бывшими заключёнными. Это было место для всех, мужчины располагались слева от лестницы, а женщинысправа. Независимо от пола, у них была одна общая черта: пристальный взгляд, этот ужасный, какой-то каталептический взгляд, словно они разглядывали что-то вдалеке, чего никто другой увидеть не может. Большинство из них, испытывая дискомфорт от внешнего мира, оставались в комнатах, расхаживая взад-вперёд, будто все ещё находились в своих камерах. Полагаю, что после столь долгого пребывания в клетке высшая физика неограниченного пространства была за пределами их понимания. В первую неделю же повесилась одна из женщин, пожилая леди, которую все звали Мардж. Она оставила предсмертную записку, которая провозглашала незатейливое: «ЛИШЬ ЛЕВЫЙ ГЛАЗ МОЖЕТ ВИДЕТЬ». Но, прежде чем накинуть петлю на горло, Мардж взяла нож для удаления сердцевины из яблок и вынула оскорбительную сферу. Она положила кровавый шарик в чайную чашку, а затем покончила с собой. И так тихо, что женщина в соседней комнате даже не услышала.
Женщина, что жила по соседству со мной, частенько плакала по ночам. Её мёртвый взгляд напоминал лужи серой дождевой воды. Говорили, что она убила своего ребёнка. Я понимала её боль. Иногда я просыпалась посреди ночи думая, что Маркус плачет и его нужно покормить. Груди постоянно болели, но потом я вспоминала, что Маркус мёртв и что я одна. О, Дэвид, ты же понимаешь, не так ли? Часто я глазела в окно, уверенная, что слышу, как где-то в ночи плачет ребёнок, потерянный и одинокий. Но всё это было у меня в голове. Не раз я была уверена, что замечала в детской коляске Маркуса. Но это было невозможно если только не пришло время.
Ночь за ночью я слышала, как безумная соседка раскачивается в кресле взад-вперёд: скрип, скрип, скрип. Иногда это продолжалось до рассвета. Часто она пела колыбельные пронзительным, царапающим голосом, от которого у меня мурашки бежали по коже. Но по-настоящему я пришла в ужас, когда услышала, что там плачет ребёнок. Невозможно. Я понимала, что это невозможно. И все же безошибочно слышала влажный причмокивающий звук кормления младенца.
Наконец, после множества беспокойных и бессонных ночей, я расспросила о своей соседке.
У неё там не может быть ребёнка,сказала я Ким, одной из девочек.Своего ребёнка она убила.
Что ты несёшь? Своего ребёнка убила ты. Только ты.
Это был лишь один из множества пунктов, убедивших меня в том, что мир перекошен и вывернут наизнанку. Позвольте мне поведать другой случай. Однажды я проснулась поздно ночью, уверенная, что в комнате есть кто-то ещё. Поиски доказали обратное. Я подошла к окну, уставилась на своё отражение в стекле. И именно тогда увидела не отражение комнаты позади себя, но какой-то безумный раскачивающийся пейзаж с огромным озером, над которым висели черные, мерцающие звезды. На берегу озера я заметила какую-то высокую, сгорбленную фигуру в фестончатых лохмотьях, которые развевались вокруг неё, как саван. Я знала, кто это. Это мог быть лишь Король в Жёлтом, и он шагал в моем направлении.
Этого было более чем достаточно, но мало того. Понимаете, спиралевидные шрамы, демонстрирующие Жёлтый Знак на моих запястьях, расползались. Я понимала, что это невозможно, но доказательства были слишком очевидны: замысловатые розовые завитки распространились по моим рукам и спустились на грудь. Я провела по ним пальцами: шрамы были выпуклыми как ожоги и невероятно замысловаты. Их геометрия была не только архимедовой по природе своей, но и гиперболической, или инверсивной. Взгляду, следующему за их вихреобразной прогрессией, всегда открывался Жёлтый Знак. И когда он становился зримым, вы могли заглянуть за его пределы и увидеть скелетообразные башни Каркозы, вздымающиеся в подёрнутое красной дымкой небо, с которого, сквозь болезненно-жёлтые гряды облаков похожих на опухшие, больные веки, проглядывались Альдебаран и Гиады.
Должна признать, что после этого мои воспоминания не так ясны, как хотелось бы. Казалось, что всё становится неясным. Мой мир слишком сильно наклонялся в ту или иную сторону, и я боялся того, что могу увидеть там, где сходятся углы. Всё стало перекошенное, затемнённое, перевёрнутое, словно смотришь свозь плёнку. Подкрадываясь всё ближе и ближе, чтобы объявить своей собственностью, Король переворачивал мой мир с ног на голову.
Теперь перейдём к последующим пунктам в моем списке.
На другую ночь я проснулся и услышала шепчущие за соседней дверью голоса, которые меня сильно встревожили. Чуть погодя я прислонила ухо к тонкой стене, прислушалась. И вот что я услышала: Ты же знаешь, избранной тебе не быть. Я та, что наденет корону не ты! Я была подготовлена дланью Его, и мне была обещана корона во сне увядших роз! Лишь я погружалась в чёрные глубины озера Хали, и только я взбиралась на башни и выкрикивала священные имена над холмом грёз! И скоро все склонятся передо мной, детищем Хастура!
Говорила ли это безумная женщина или сам ребёнок, узнать было невозможно. Я хотела пойти и остановить их, но не осмелилась. Я знала, что если открою эту дверь, то увижу мясистую спираль, которая высосет разум из моего черепа.
Однажды днём выйдя из автобуса, я, дрожа от страха, остановилась на тротуаре перед общежитием. Дом менялся, как и все остальное. Это было уже не обычное, обшарпанное трёхэтажное здание, но циклопический, вздымающийся черный монолит, который колебался и содрогался, словно не мог более сохранять свою форму. Я наблюдала как он, заполняя небо вырастает предо мной, и его холодная тень облекает меня в ледяной саван самого Короля.
Но на этом всё не закончилось, о нет. Когда дом снова стал просто домом, я отправилась в свою комнату. Пролежав на кровати час или около того, я подошла к окну и узрела не свой мир, но залитую алым светом Каркозу и лес её искривлённых башен, возвышающихся над искажённым антимиром скопища черных руин. Я видела озеро Хали, его тёмные неподвижные воды, отражающие огромную кровавую луну. На берегу, посреди раздавленных оболочек тысячи последователей, стоял подзывающий меня Король в Жёлтом.
Я задёрнула шторы, чтобы не видеть искажённые кошмарные перспективы этого антимира и, в особенности, его короля. Три бесконечных дня и три мучительные ночи я пряталась в коробке своей комнаты ожидая, что на лестнице раздастся стук или, что ещё хуже, уязвимая реальность этого мира истончится от постоянного соприкосновения с тем навязчивым другим, который угрожал переплестись со всем, что мы знаем. С каждым часом полутень Короля становилась все ближе и ближе. На второй день добровольной изоляции я осмелилась выглянуть из-за задёрнутой шторы, и увидела приближающуюся к дому тень. Конечно, другие сказали бы, что это была всего лишь тень, отбрасываемая нависающим зданием с другой стороны улицы, но я знала лучше. Ибо каждый вечер на закате я наблюдала за её зловещим приближением, я ясно видела эту дьявольскую полутень, ползущую вперёд на тысяче крошечных ножек.
К вечеру третьего дня я поняла, что попала в ловушку. Мне следовало сбежать, пока оставалось время и пространство для манёвра. Поддаваясь безудержной волне бесформенной и беспредельной тьмы реальность, которую я знала всю свою жизнь, распадалась на части. Каждый раз, когда она начинала разваливаться на части, я слышала нечто вроде потрескивания или шипения и на меня накатывали ужасные боли следующие, да, точно следующие, подобно электричеству идущему по медным проводам, узорам спиралевидных рубцов, которые покрывали теперь всё моё тело. Когда боль утихала, ялишь мелькомвидела свою комнату, перевёрнутую вверх дном и вывернутую наизнанку, переделанную чужой рукой в какую-то бедное, грубое подобие, стены которой сочились зловонной розовой слизью, а потолок был рыхлым и губчатым. Боже милостивый, даже пол был похож на какое-то мерзкий студень, словно я сидела не на плитках, а на скопившейся мягкой гнили десятков залежавшихся трупов.
В тот раз всё обошлось.
Но я знала, что со временем полутень поглотит мой мир, и пути назад не будет. В течение трех ночей я наблюдала за луной, висевшей над городом как огромный вырванный глаз, изучающий ночную возню существ, что будут вскоре трепетать пред новым злобным богом. Она билась подобно сердцу, пульсируя при каждом болезненном ударе, наполняясь кровью, становясь больше и сильнее, облекаясь плотью для заключительного акта.
Нужно было что-то делать, и сделать это могла лишь я одна. Я обдумала всё как следует и стала выжидать. Услышав, как та бедная сумасшедшая женщина спустилась вниз, я отправилась к ней и обнаружила, что дверь приоткрыта. Там стоял странный запах, горячий и солёный, как на отмели в знойный летний день.
Миновав кровать, я подошла к люльке под окном и отодвинула струящееся кружево в сторону. Малыш уставился на меня с любопытством и невинностью.
Ещё раз, о король, я должна сделать это ещё раз?
В окно заглядывала луна и глядя на её лик, я видела пустоты, сверкающие глубины и какие-то безнадёжные, сводящие с ума стигийские пределы, где в кошмарном пространстве дрожали чёрные звёзды. Скоро я отправлюсь туда.
И пока я противилась своему священному бремени, полутень Короля в Жёлтом подкрадывалась все ближе. Я услышала потрескивающе-шипящий звук, и стигматы моего изуродованного шрамами тела наэлектризовала боль. Сразу же комната начала меняться. Она мутировала и трансформировалось, становясь жидкой, как горячий трупный жир, а остывая превращалась во что-то безумное и извращённое. Это была комната в представлении лунатикасюрреалистичная, нереальная, экспрессионистская путаница; черно-красный каркас из изъеденных костей и зазубренных осколков стекла; искорёженные дверные проёмы, ведущие в черные бездорожные пустоши, и окна, глядящие на пульсирующей лик сардонически ухмыляющейся луны.
Но я исполнила своё предназначение, и когда они ворвались в комнату, я предъявила изуродованное, кровоточащее подношение королю. Я поняла тогда, что меж нами нет секретов. Они знали, что я завязала петлю, на которой повесился Дэвидбоже милостивый, пролистав книгу он умолял меня об этом; и они знали, что я породила Маркуса на свет лишь для того, чтобы в день летнего солнцестояния предложить его могущественному Королю. «Я победила и ныне я взойду на трон! То моё право, как наложницы Хастура! Я та, на чьём челе корона, и мне повелевать темнейшею Каркозой!» Когда они приблизились я швырнула им подношение, дабы Король убедился, что я праведна и чиста. Затем бережно, спокойно и с невероятной аккуратностью я показала им нож, что носила при себе. Явила мерцание лунного лика на его лезвии. Затем с хирургической точностью взрезала внешние края своей маски и начала срывать её, дабы все могли узреть то, что я под ней скрывала: лицо, пред которым мир скоро будет благоговеть и трепетать.