Долгий путь в никуда - Игумнов Денис Александрович 4 стр.


Не знаю, как это у них так ловко вышло. Никто не лажанулся, не пыхтел, сидел до последнего тихо, а потом рази нас вжали в податливый грунт. Знаю, это Денис постарался. Он никак не мог проглотить-забыть свой проигрыш и решил, сучок великовозрастный, отыграться.

Нам скрутили медной проволокой руки за спиной.

 Тащите их в теплушку!  скомандовал Денис. Судя по железным, звенящим металлом ноткам в его голосовых связках, в образ капитана СС он вошёл капитально, ему лишь чёрной формы не хватало и фуражки со значком стальной мёртвой головы.  Проклятые красные бандиты, вы нам всё расскажите, русиш швайн.

 Ешь дерьмо, Адольф!  взбунтовался я и получил ожог правой ягодицы. Кто-то из них отвесил мне отжиг кончиками пальцев. Навесил пиявку. Вышло профессионально.  Ой!

 Ага! Заткни хлеборезку, а то хуже будет.  Дима дёрнул меня за скрученные запястья и поставил болевым синдромом, в мгновение ока въевшейся проволокой в мою тонкую кожу, на ноги.

Денис подошёл ко мне вплотную, вдавил лоб в лоб и, пристально вглядываясь в размытые зелёные пятна зрачков, прокаркал:

 Комната пыток ждёт вас, мои друзья-недруги. Передвижной вагончик правды Третьего Рейха близко.

Вагончик-теплушка был для меня чем-то новым. Я пропустил пару посиделок на стройке,  болел ОРЗ,  и за это время ребята нашли новый штаб для допросов с пристрастием. Если раньше мы просто валили врагов на землю или тащили в такие, похожие на детские коляски без колёс полузакрытые прямоугольные коробки, где раньше рабочие месили цементный раствор, то теперь меня и Башковитого отволокли за забор, туда, где стоял настоящий вагончик на резиновых скатах. На окнах решётки, из крыши торчит жестяной грибок трубы печки, лесенка, дверь, а на ней замок. Как же они нас туда впихнут? Дверь-то строители, когда уходили, наверняка закрыли.

Правильно, дверь никто не вскрывал. Не то чтобы не хотели, просто справляться с амбарными замками ещё не научились. Зато ребятам удалось проникнуть в вагончик через окно, выходящее на стройку. Решётка держалась на соплях и служила бутафорией защиты. Её сняли, а окно разбили. Первым в теплушку по приставной лесенке залез Денис: остальные «немцы» нас по очереди толкали вперёд, подпирая в спину. Денис нас принял и усадил: меняна диван, а Башкуна стул. Это означало, что первым издеваться начнут над ним.

Все в сборе. Я с интересом оглядываюсь по сторонам. Липкий стол с тумбой ящиков, на нём электрический чайник, посудавилки, ложки, мискивсё сальное. Под ногами хрустит стекло, везде валяются бутылки (в наше время настоящее богатство: на три сданные бутылки можно в кино было сходить), у двери, в правом углу стоит шкаф, около него свалены в кучу рабочие спецовки, блестят инструменты. Электричества нет, так что попытки Елисея терзать чёрный рычажок выключателя лампочки, висящей под зелёным абажуром из плотной бумажки, ни к чему не приводят.

Вовочку начинают пытать. В ход идут щипки. Елисей и Дима его щекочут, а Квадрат щиплет за ляжки. Ему это ужасно нравится, он сосредоточенно сопит и строит рожу потного извращенца. Денис пока не участвует, присматривается. И его подручные знаютон выбирает момент, чтобы отдать приказ усилить натиск. Вовочка держится, хихикает и тут же вскрикивает, когда Квадрат слишком уж увлекается щипками.

 Говори, где прячется ваш отряд?  допрашивает Денис.  Где ваша взрывчатка? Назови адреса явок?

Вовочка молчит. Он и не знает никаких конкретных мест, но пытка кончается, как только он начинает говорить, выдумывать адреса явок и прочее.

Еврей ограничивался лёгкими, но болезненными, знаю по себе, ударами костяшек кулаков по чувствительным точкам плеч Башковитого.

 Чики-чики,  тихо, будто рассуждая сам с собой, говорит Денис. Мне даже чудятся в его голосе вопросительные интонации.

Парни заревели и все одновременно потянули руки к причинному месту Вовочки. Продержался он недолго: с криками"Аяй, яяй! Всё скажу!",  Башка раскололся. Его опережающие наши средние темпы процессы взросления здесь сыграли против него. Ребятки нацисты без труда отыскали его яйки, сжали, стянули, стали тянуть к себе и тормошить. Не так чтобы по-настоящему, но весьма чувствительно. Пока Вовочка не успел начать сдавать партизан, Еврей успел разок дёрнуть дополнительно, в призовую, его девственный шланг.

Меня усадили на зашкрябанный железный стул с деревянной обшарпанной сидушкой могильного цвета.

 Говори! Твой дружок сознался!  Еврей вошёл в раж и предпринял попытку сыграть первую скрипку.

Правда, освобождённый Вовочка стоял вместе со всеми и щерился. Он как бы перешёл на сторону врага, став безжалостный предателем, грязнымгрязнее фашистов, палачом.

 Пошёл на йух!  гордо ответствовал я.

 Сам напросился. Давайте ребята. Яйцехват!  Денис обошёлся со мной без прелюдии.

Я вскочил на ноги и предпринял попытку побега. Моё сопротивление подавлено и пригвождено к дивану. На меня навалились, я согнулся в пополам, защищая своё сокровенное, небольшое, и всё же такое чувствительное хозяйство. Вертелся я ужом, и у них ничего не выходило. Мне помогал маленький размер неоперённого петушка. Пальцы врагов не находили опоры в паху. Зоркин, как ранее Квадрат, перевоплотился в хрюкающую свинью, только рожу он делал невпопад нацистскому палачу сладострастную, как будто не пытал партизана, а кайфовал с его жинкой.

Назло активистамКвадрату и Еврею, повезло Елисею: он первый нащупал моё сокровище и немного сжал, я заскрежетал зубами, изображая приступ невыносимый боли (актёр из меня вышел, что надо, в таких делах мне цены нет). Денис наблюдал со стороны и продолжал выкрикивать вопросы, которых никто не слушал, так они были увлечены действом. Я не признавался, то есть продолжал упорствовать и на вопросы не отвечал. По мне шарили искательные ручонки, нажимали и, походя, царапали.

Воздействие, оказываемое на мои бубенчики через одежду, можно назвать бесцеремонным, но терпимым, если ты к нему готов и натренирован предыдущими случаями провала в игре. А вот моё упрямство оказывало на моих друзей действие топливного катализатора и их пальцы становились всё твёрже, всё злее, всё больше отдаляясь от пограничной игры и всё теснее прислоняясь к настоящей экзекуции.

В какой-то момент шутки кончились. Не знаю кто, по-моемуДима, схватил меня по-настоящему, я дёрнулся, вывернулся и сказал:

 Хватит. Больно.

 Тебе и должно быть больно, бандит.  Денис ничего такого не замечал и думал, что я продолжаю игру.

 Хрен в дышло. Я не шучу.  Я продолжал вертеться, а они продолжали на меня наседать.  Отвали от меня,  заорал я в морду Еврею.

Не помогло. Они явно зверели. Потом они наивно делали бы вид, что ничего такого не случилось. Меня замкнуло. Не столько от боли, сколько о мысли, что они потом отвертятся, а меня обсмеют. Ближе всех ко мне прилип Квадрат. В глаза плеснулась жидкая тьмая укусил его за щёку. А вот он заорал, как обманутая в лучших намереньях жертва маньяка. Показалась кровь. Красный цвет всех отрезвил. Прежде всех, Денис понял, что игра пошла не по сценарию.

Меня отпустили, но не развязали. Освободился от ослабших в борьбе пут проволоки я сам. Квадрат, опираясь на поддержку родственника Дениса, вздумал мне предъявить:

 Ты окуел кусаться?

 А вы сами не бибанулись слегка? Яйца мне по-настоящему крутили, зуб даю.

 Только не я!  обиделся Квадрат.

 Да мне по хренукто. Разбираться я буду, когда меня толпой зажали.

 Дим, это же игра, а ты всерьёз его цапнул,  взяв на себя роль судьи, покачивая осуждающе головой, упрекнул меня Денис.

 Да, ты чего-то не того,  это Башковитый гавкнул,  я же не кусался.

 Он дымом надышался, ему крышу и сорвало. Так недолго и дураком стать.  Елик ходил по вагончику, рассуждая так, будто меня вовсе и не существовало.

 Хочешь, попробуй сам,  предложил я ему.  Давай ложись, а я тебе яйца оторву на хрен Не, это не игра уже была.

Моя реплика-предложение занять место жертвы, всех бывших пытателей охладила, ведь они прекрасно знали, что перешли черту, а доказательств моей вины им было не нужно. И так сойдёт. Меня возмутила эта дискриминация в среде равных; я, не думая, дал отчаянный отпор. Меня ещё немного словесно помяли, но обструкции не получилось, моя твёрдая позицияуверенность в правоте, сработала. К сожалению, таким принципиальным мне удавалось быть лишь тогда, когда всё случалось быстро. Времени на размышления не оставалось, и я не успевал дристануть.

Дальше парни курили, а потом мы все вместе болтали, как ничего не случилось. Конечно, Квадрат затаил на меня обиду. Мне было по хрен: его авторитет имел незначительный вес в компании, пускай бесится. Вскоре совсем стемнело, и сидеть в холодной теплушке без света стало не по кайфу, наболтавшись, мы разошлись по домам. Так и прошёл этот день игры строительного яйцехвата.

Ночью меня стошнило (все виниловые пластинки, стоявшие ровными стопками в ногах кровати, заблевал. Потом долго воняло, чуть ли не до лета) и до утра болела голова. Сиденье в едком дыму душегубки не прошло для меня даром.

Глава 4. Всегда защищайте слабых, пацаны, люди это ценят!

Мы, то есть наша дворовая шобла, свято блюли, защищали свою территорию и не пускали на неё чужаков. По существу, это была поза и угроза касалась лишь забредших в наши дебри цементной улицы пацанов младшего или, на крайняк, одного с нами возраста, которые оказывались в меньшинстве. Со старшими разбирались старшие, а мы со взрослыми чужаками встреч избегали, берегли зубы и очки (в смысле мы легко при неправильном поведении, косом взгляде, могли поплатиться унижениями, о которых и думать не хотелось, знаете, всякие попадались, в том числе крайне суровые отморозки-подростки). Зачистка территории от "захватчиков" происходила, когда уж совсем нам было нечего делать. Мы собирались и шатались вокруг, да около нашей улицы.

В тот солнечный, прохладный, до пара изо рта, день наше патрулирование началось не так, как обычно. Мы стояли у торца соседней с моей пятиэтажки. Нас было снова семеро, но самый старший из нас в этот раз был Дима: другие большие пацаны из нашей компании временно отсутствовали.

Елисей заметил его первым. Парнишка шарился у окон первого этажа дома с явным намереньем что-нибудь скоммуниздить. Во всяком случае, нам хотелось так думать. Повод! Хотел он совершить кражу торчавших из некоторых форточек сеток с продуктами (так их охлаждали, не прибегая к услугам холодильника) или просто подглядывалне важно. Мы ведь не милиционеры и сами не без греха, а вот допечь чужакаотличный повод, чтобы обвинить в краже.

 Смотрикрыса,  спокойноего возбуждение выдавали одни не в меру расширившиеся зрачки ночной птицызаметил Елисей, указав лёгким кивком на малолетнего диверсанта.

 Ату его!  взвился Дима. И мы побежали.

Сигнал подан; жертва ничего не успела понять, как очутилась в силках. Кажется, я этого хорька в длинной коричневой куртке видел раньше, в школе. Мелкий шкетгода на два младше.

 Ты чё здесь делаешь?  схватил за шкирку хорька Елисей.

Остальные обступили шкета со всех сторон. Я стоял слева и мог отчётливо наблюдать дрожащие ноги и прозрачную капельку неизвестно чего висящего на носу жертвы.

 Воруешь?  это Башковитый ляпнул, дёрнул хорька за волосы и выдохнул в лицо облачко дыма.

 Не, я просто

 Что «просто»? На пидора ответишь?  Елик и остальные подхватили его и потолкали подальше от дома, чтобы на наши разборки кто-нибудь из жильцов не обратил внимания.  Ну, говори, или говно во рту мешает.

 Гулял.  Парнишка был совсем подавлен, голову опустил, но не плакал.

Его прижали к забору детского сада. Дима несильно ударил воришку в плечо и продолжил напирать:

 Шиздишь, друг. Я сам видел, как ты в окна заглядывал. Это мой дом и недавно в одну квартиру в моём подъезде обнесли.  Дима врал нагло и уверенно. Брал на понт.  Так что ты попал.

 Я ничего не воровал Нет.

После этих слов в ход пошли шлепки по щекам, пендали и прочие нехитрые инструменты подавления воли пленного. Его не били, над ним издевались. Я не участвовал, стоял сторонним наблюдателем. Вскоре смотреть на страдания хорька мне надоело, пришлось вмешаться. Протиснувшись к нему, схватил его за куртку и, как следует тряханув, сказал:

 Ты где живёшь?

Он ответил, что на улице Черепановской, за стадионом. Соседний район.

 Сюда больше не приходи. Если случится кража, я тебя в школе найду. Понял?

 Да.

 Давай, сука, вали!

Для разгона я отвесил ему толкающий пендель и освобождённый хорёк с облегчением покатился прочь.

Мы заулюлюкали, он побежал. Башковитый и Дима хотели его догнать и навешать ещё,  бегущий от тебя всегда будит в тебе инстинкт волка,  но я их удержал:

 Бросьте. Пошли лучше к кинотеатру или в парк.

Выбрали кино. Денег ни у кого не было, надеялись на бутылки и удачу. Кино прицепилось ко мне сладкой слабостью. Если раньше там, где я жилза городом, в посёлке был всего один зачуханный кинотеатр, в котором я появлялся крайне редко, предпочитая живое общение с друзьями душному, тёмному храму визуального искусства, то в Москве я стал фанатом кино. Когда в столице разрешили видеосалоны, меня накрыло волной лихорадкипогони за новыми шедеврами (ощущениями) из-за океана (конечно, не такими уж и новыми они были: к нам их хиты попадали со значительным опозданием). И среди этого западного коварного разнообразия фильмов мне больше всего нравились ужасы. Но стоил сеанс видеосалона дорогоцелый рубль, а сходить в обычное кино для нас1020 копеек.

Бутылок пустых в это позднеосеннее время года стало меньше, алкаши переместились из подворотен, парков и лавочек в уютное тепло алкопритонов.

Не теряя надежды, мы бодрым шагом спешащих на смену рабочих пошли к кинотеатру "Юность"  ещё один монумент сталинской эпохи. Большой, просторный, украшенный лепниной и статуями героев труда с лицами устремлённого в будущее комсомола, но неуклюжий кинотеатр страдал недостатком окон и старческой дряхлостью: штукатурка с его боков обваливалась после каждой зимы, несмотря на косметические усилия ленивых ремонтников. Коричнево-бежевая оболочка стен скрывала начинку из трёх заловкрасного, синего и малого зелёного. Мои внутренности и желудок, как второй мозг, работающий на эмоциях, а не на фактах, изнывали от томного предвкушения праздника. Но ему пришлось повременить: как только мы вывернули из-за угла на нашу улицу, то столкнулись нос к носу с компашкой пацанов младше нас по возрасту. Чужих! Прям сегодня день сбора урожая какой-то.

Я их знал, естественно, тоже по школе. Учились они на класс ниже и считались хулиганами, мелкими подонками и жестокими говнюками. Мне же о них довелось узнать три недели назад, когда они вот так же, как сегодня, забрели в наши владения. Тогда я гулял один: выгуливал свою собачку Зину. Мама купила в позапрошлом году маленькую собачку, похожую на левретку, но беспородную сердитую трусиху, которую я и моя мама очень любили. Я вышел из подъезда (собачка на поводке), и, сделав несколько шагов, очутился на лужайке: тут-то они ко мне и подкатили. Та же компания, что и сегоднярыжий (по фамилии Крещёный: мне он почему-то напоминал опарыша, весь такой рябой, непромытый, неряшливый); блондин, почти альбинос, вечно улыбающийся придурок; крепко сбитый, кудрявый (имени его я не знал, назвал про себяПлотный); и самый мелкий с вздёрнутым носом. Меня окружили, чего-то кричали, кружились, в общем, веселились. Не испугали, а разозлили. Ближе всех стоял альбинос, его-то я и прихватил.

 Вы охерели, гомики! По е*алу настучать?

Они в смех. До сих пор не пойму, что их так развеселило. Я держу альбиноса за шкирман (поводок натягивается на запястье, Зинуся суетиться под ногаминеудобно, блин), онменя, и его дружки встали вокруг. Это была наглость: они младше, не на своей территории, а значит, прямо-таки напрашивались на шиздюли.

 В рожу захотелось получить? Втащить тебе, а?  продолжал выспрашивать, давить словами я

 Ну?  сказал он мне, так с вызовом бросил своё ехидное «ну». Ах ты, я сразу успокаиваюсь и с таким ледяным спокойствием говорю:

 Дай-ка я сейчас собачку домой отведу и продолжим.

Альбинос, почуяв, как он думал, свою силу через мою слабость (а привязанность к маленькому, беззащитному четвероногому существу-другу для них слабость), отрицательно помотал стриженной головой и перестал улыбаться. В моём мозгу лопнула красная мина и я, не думая, сорвался в махач. Поводок я отпустил, и руки мои стали крыльями мельницы. Альбиносу я точно разок засветил, остальным не знаю. Удивительно, но вот моя ярость снова у них вызвала приступ клоунского веселья. Разбежаться-то они разбежались и закружились по кругу, но их Плотный заорал:

 Держи шавку, лови её!

Такая шуточка, понятая его идиотами дружками буквально. Они хотели схватить Зинуську и утащить от меня. Бог их знает, что бы они сделали, если бы им удалось мою собачку поймать. Вполне могли с ней сыграть в живодёрню. Вот тут я струхнул не на шутку. Раскинув руки, загородил мою собачку, ударил ботинком по руке, потянувшейся к лежащему на земле поводку, схватил Зинуську под мышку и заставил придурков убраться. Хохотать они так и не перестали, и мне пришлось ещё несколько секунд наслаждаться их кладбищенско-шапитошным карканьем и моим заячьим сердцебиением.

Назад Дальше