Потьмак А.А. «Недеяние»
Семен подошел к обычной на вид пластиковой двери белого цвета без признаков замка и дверной ручки, закрыл глаза правой рукой сделал движение, отдаленно напоминающее крестное знамение, сделанное украдкой, как тайный знак только ему и кому-то невидимому понятный, и шагнул прямо в нее. Он оказался в собственной квартире.
Никак не могу привыкнуть к этим проклятым эмам, будь они неладны,. подумал Семен.
Эмы создали иллюзию тихого уголка дикой природы.
Сегодня они изобразили небольшой, уютный водопад. Водопад медленно струился ровным слоем по гладкому камню почти без звука. Он был похож на лист древнего фотоглянцевателя. Струился легкий парок, похожий на тот, который можно было видеть, при глянцевании фотографий в древние времена. У подножия угадывались небольшой столик и диванчик, полупрозрачные, точнее мимикрирующие под природу, придуманную эмами.
Семен снял самоподгонную куртку и просто отпустил ее. Эмы-домоседы мгновенно подхватили, расправили, отлетели к шкафу и аккуратно повесили ее на плечики. Затем встал в два светящихся пустых следа на полу соксами «голова крокодила» с толстой подошвой. Соксы сползли со ступней через пятку, приятно поглаживая кожу ступни, аккуратно легли рядом. Головы покосились одна на другую, звякнули шпорами, открыли пасти и замерли, слабо мерцая зеленоватым.
Вот зачем на этих эпиботах хвостшпоры? Что за нелепая мода, раздраженно подумал Семен.
Семен лег на диван, поверхность подхватила тело, мягко удерживая каждую его точку, создавая ощущение невесомости, будто нет никакой опоры и тело висит в пространстве. Семен вызвал Эмулянта, отразив мысленным взором образ молоденькой девушки. Вчера он вызвал благообразного старика, для мудрой беседы.
Что желает Семен Альдегертович? спросила девушка, слегка склонив голову. Волосы ее были тонкими, почти прозрачными, неотличимыми от дымки водопада за спиной. Она сидела вполоборота, что только сильнее подчеркивало ее идеальную фигуру.
Мора, тоскливо мне! пробубнил Семен, срывающимся голосом. Кто я?
Яэто ты. Тыэто я. ответила Мора мягким, приятным голосом.
Ты каждый раз другая.
Это тоже мы.
Почему ты Мора?
В мире, откуда мы у каждого есть истинное имя. Мораимя не истинное. Истинное имя нельзя произносить. Мора для удобства.
Кто я истинный?
Ты истинныйвсе лучшее, что есть в нас.
Почему Мора?
В баснословно далекие времена, был город с похожим названием. Там мы впервые появились.
Кто мы?
Эмы. Мы посредники.
Можно увидеть город?
Можно. Через водопад.
Покажи.
Не могу. Зеркало мутное.
Откуда знаешь про город?
Мы помним. Мы храним воспоминание обо всем, что происходило.
Семен Альдегертович лежал, не чувствуя тела, и глаза его увлажнились.
Ну, зачем мне это, думал Семен. От этого можно с ума сойти. Я хочу быть уникальным, единственным.
Откуда вы взялись?! надрывно дыша, спросил Семен.
Ты не поверишь. Из головы сумасшедшего. Так гласит легенда.
Как его звали?
Не могу сказать. Мы храним воспоминание. Но помним отрывками.
Сны Сумина.
Талант нереализованныйигольное ушко. Талант реализованныйстепь широкая. Степь раздольная. Монотонная. Однозвучная. Только у самого игольного ушка вековая дремучая чаща, первозданный дикий мир. Может, не стоит удаляться от ушка, любопытства ли ради, удобства или фанфар. Прилечь, слушать стоны вековых кряжейне мышиный писк степи. Степи, талантом порожденной. Степи, уничтожившей чащу. Талант, который себя самим собой кормит. Талант талант снедает.
Семен проглотил шарик кислорода. Шарик нужно было закинуть в рот, сделать глубокий выдох, плотно сжать губы, раскусить, сделать вдох. Давление в шарике было чуть выше атмосферного, чтобы плотнее заполнить ротовую полость, помочь вдохнуть. После шарика, пациент засыпал. Шарик действовал как снотворное.
Семен очутился в вязком, студенистом воздухе. По нему можно было шагать вверх. Медленно поднимая ногу, затем, пытаясь резко опустить, можно было получить под ногой ступень. Воздух сгущался, пружинил. Если в воздух сунуть кулаком, оставалось темно-серое пятно, как от синяка. Дышалось свободно и даже легко. В легкие воздух поступал без сопротивления. Слова в этом воздухе можно было видеть, как вибрации, колыхания. Вибрации не смешивались, не пересекались. Плавали свободно, отталкиваясь одно от другого. Если поглотить вибрацию, можно было получить галюциногенный шок. Слово нельзя поглощать в сыром виде, слово нужно готовить, чтобы не было разговения мозга. Разговение мозга похоже на опьянение. Делать паштеты из этих мозгов.. Чтобы приготовить слово, его нужно высушить, поместить в ящик, положить на самую дальнюю полку, чтобы не осталось привнесенного, только чистое слово. Когда слово подсохнет, станет холодным. Станет таким холодным, что будет обжигать руку при прикосновении. Слово надо приложить к словоприемнику. Ко лбу надо приложить. На лбу слово пропитается теплом уже родным, собственным. Пропитается и впитается непосредственно в мозг.
И тут Семен увидел.
Тут две ошибки, слегка удивившись, подумал Семен.
А в темноте светилосьСУМИН. Когда Семен его только заметил, это было просто слово. Плыло себе без руля и без ветрил. Но едва заметило Семена, словно взъерошилось, будто испугалось чего. Буква С оказалась удавом с маленькой головой. Голова эта подперла себя хвостом и застыла, сделав мечтательное выражение. Видимо, попугаев считала. Хвостик У принялся вилять, убыстряя махи, да так стремительно, что превратился сначала в серый туман, затем и вовсе исчез с глаз. Мрачная М свесила вулканические вершины, словно два уставших, грустных клоуна присели, повесив головы на ели. Зато И копытом задним в нетерпении извечном била и ржала и-и-и-и И только Н, как памятник стояло, не шевелясь. Похоже, слово не ожидало никого здесь увидеть и от неожиданности допустило такое кривляние. Но был в этом живослове кое-кто еще. Из тени вышел бледный, с кожей мраморного цвета старик. У него глаза были белые. Семен подумал, что это бельмы, но присмотревшись, разгляделу старика, действительно, глаза белого цвета. Радужка без пигментации. Хотя бы какое-то объяснение, решил Семен. Кроме этого, у старика была широкая, длинная, необычайно густая, толстая, седая борода по пояс в дырках. Она была совершенно как сетка. В ячейках жили птицы. Выглядывали, осматривались. Не видя ничего интересного, прятались обратно. Старик нежно поглаживал свое большое гнездо.
Я Всеволод, сказал старик. Можно просто Сева. А эти несчастные птицы заколдованы.
Скажите, а где я? прошептал Семен.
Это метаслов. Локация истины, так сказать. усмехнулся дед. Здесь хранится все, что когда-то было и все, что когда-нибудь будет.
Истина в том, что я хочу есть. Я Семен, а не пророк.
Скажи, Семен, чем ты занимаешься там, в мире?
Я призматик.
И что это, призматик?
Я выращиваю призмы. Призмы творят действительность по заложенной в них программе. В древности это называли deus ex machina. Творят не сами призмыэмы, которые в них живут. Но я только инженер. Откуда в призмах берутся эмы я не знаю. Все считают, что они самозарождаются в призмах. Такая форма жизни. У них есть иерархия, четкое разделение обязанностей. Есть эмы-домоседы, обязанность которых обеспечить порядок и комфортное проживание хозяина. Есть эмы-хранители. Эти собирают всю информацию о происходящем, где-то ее сохраняют. Но даже они полного доступа к информации не имеют. Город, в котором я живу, занимается изготовлением призм. Больше ничем. Это потому, что изготовить призмы, чтобы они работали, можно только здесь, в моем городе. Здесь аномальная зона. Никто не знает, как она образовалась, откуда взялась. По легенде впервые, случайным образом, призму получил Самин. Он нашел первичный шар и, случайно, уронил его в жидкий кислород. Шар встрепенулся, ну, совершенно, как живой и породил первых эмлинов (тогда их так называли, теперь сократили до эмов). Кстати, существуют и злобные эмы, но их научились нейтрализовывать черными призмами. Потом у Самина появились первые призмы, он сам не знал откуда они являлись. Он их просто находил там, где раньше их не былона столе, на полке, на плите, где угодно. Сейчас ученые предполагают, что эмы строят призмы из своих тел в укромных местах, как бы рожают их. Затем доставляют нам совсем крошечными. Мы вынашиваем их в жидком кислороде. Так, что призмыэто как бы живые генераторы. У них есть жизненный цикл. Со временем, они тускнеют и, если можно так сказать, страдают скудоумием. Творят мрачные каменные пустыни с низким небом, огромным и холодным красным солнцем, почти не дающим света и тепла. Птиц с маленьким тельцем и громадными черными крыльями, распластанными на скалах для генерации энергии, как солнечные батареи. На крыльях паразитируют крохотные организмы серого цвета, поглощая тепло, накапливаемое в крыльях, для жизни. Хотя продукты жизнедеятельности этих организмов действуют на птиц, как слабый алкоголь, доставляя им единственно возможное удовольствие в этом мрачном мире. Умирающий мир, хотя и не без мрачной красоты. Из этих призм, когда они окончательно гаснут, делают тюрьмы для злобных эмов, черные призмы. Черные призмы хранят в свинцовых саркофагах. Находиться рядом с ними непереносимо. Они оказывают сильнейшее давление на психику. Это сама смерть. И магнетичны очень. Мозг не способен противиться этой черной немочи. Человек сует голову в микроволновку и включает полную мощность. Как знать, может за мгновение перед тем, как голова распадется на атомы, он познает сингулярность. Покажи мне город.
Чтобы показать город надо звать его название.
Мора.
Такого города никогда не было.
Мне сказали, что был.
Она допустила неточность.
Но ведь ты знаешь, как называется город.
Знаю.
Так покажи мне город, название которого ты знаешь.
Я не могу подсказывать. Я могу только подтвердить то, что ты узнал сам.
И как мне его узнать?
Твой прямой предок жил в этом городе. Его дух, как истина, где-то рядом. Узнаешь истину, узнаешь название.
Как я сюда попал?
По зову. Зовпуть к истине.
Как получить зов?
Одного желания недостаточно. Требуется знание. Однажды завоеванное, знание не исчезает. Ты попал сюда случайно. Ты приобщился к знанию не по своей воле, а по воле случая. Наткнулся в результате хаотичного метания мысли. Такое знание не сохраняется. Но останется смутное воспоминание, которое будет терзать твое подсознание постоянно.
Рубежный очнулся с незнакомым чувством. Кружка лежала на столе, на боку, и зевом, как пушечным жерлом, смотрелась в него черным зеркалом, ничего не отражая, но привлекая чем-то, как бы обещая что-то. Чай расплескался, изображая что-то похожее на вихрастую голову. Если бы Рубежный смотрел этот мультфильм, он бы решил, что перед ним Антошка, пойдем копать картошку. Незнакомое ощущение зародилось в затылочной части головы. Это был холод. Холод изнутри. Будто к внутренней поверхности черепа приложили что-то очень холодное. Рубежный потрогал лоб. Лоб был холодный.
На него накатило. Я видел, что-то тамсказал он себе, взглянув в пустоту лежащей кружки. Что-то там возилось и ворочалось Будто тесно ему Волна злобы накрыла Рубежного. Это состояние невозможно контролировать рядовому обывателю с имперским сознанием., амбициями плюгавого тиранчика. Мозг выжигает. Даже в буквальном смысле, физически. До какой температуры можно нагреть пространство? Сколько триллионов-квадрильонов? Когда пространство начнет плавиться, как кинопленка в старых кинопроекторах? Скорее всего никогда. Не хватит энергии. Ее потребуется бесконечное количество, чтобы нагреть всю вселенную. Но в мозгу выжигает тонкую пленку жизни. В лучшем случае с головной болью. Выдержать это невозможно. Взорвешься. Надо стравливать потихонечку. Лучше найти такого же плюгавого тиранчика. Равнодушный обыватель не сможет ответить достаточно энергично. Большой процент таких тиранчиков в торговле. Кассиры, охранники. Нужно поскандалить с таким. Можно бросать злобные взгляды. Ругать все и всех. Полегчает. Поможет не пересечь черту невозврата. Для позитива можно выпить. Так, чтобы мозг не уснул. Спирт убьет злобные инфузории. Возникнет чувство покоя и защищенности, как у голодного, когда поест. Как схлынет, хорошо писать мрачные стихи. Или мистические. Или иезуитские. Человек с воображением не станет писать иезуитских стихов. Неинтересно. Власть ради власти, как искусство ради искусствамасло масляное. Приторно, и много не съешь.
Если отпустишь себясойдешь с ума. Выпустишь мистера Хайда. Хотя, мистер Хайд не для всех. В большинстве случаев является обезьяна, требующая к себе исключительного внимания. Понимает обезьяна, что теряет, цепляет людей в попытке спастись. По сути, попытка вернуть контроль, но уже не внутренний, а внешний. Но, возможно дорасти до озарения. Мы наблюдаем, в этом случае, контролируемый поток, прошедший внутреннего стража и часто непонятный людям. Такого человека тоже могут записать в сумасшедшие.
Лицо Хартрейна делилось на две равные части вертикальным разрезом, как две булки спеченные вместе мечтательным кондитером, изнуренным хроническим либидо. Глаза были похожи на две круглых родинки с коричневатым оттенком. Нос , гибкий и шевелился все время, будто морщился от запахов, или сам их производил, был покрыт волосяным покровом и прикрывал кончиком небольшой круглый рот. Они сидели в личной колбе Хартрейна и маленькими глотками пили электрический смогнапиток оригинального свойства, имеющий вкус мембраны-молнии, обжигающий, как перец.
Давай поменяемся голосами, жующим голосом сказал Хартрейн.
Давай.
Хартрейн достал из кадыка синий шарик и передал его Ульме.
А у меня зеленыйсказал Ульма, передавая ему свой шарик.
Давно ты видел первичный шар, бесцветный и прозрачный, как слеза?
Давно.
Я иногда надеваю кошку и путешествую инкогнито. Могу в маленькую щель залезть. Удобно. Только надетых собак надо опасаться. Эти особенно опасны, потому что сумасшедшие от вседозволенности. Люблю играть с надетыми мышами. Это настоящий катарсис. Но надо стреножить свою самобытность. Тогда это может стать не просто самобытностью, а самооткровеннолюбованием. А из надетой мыши струится искусство, и раздувается, и вылупляется, как бабочка из куколки, в непредсказуемый узор-картину. Я заворачиваюсь в древесную кожу, когда возвращаюсь. Путешествия утомляют. Земным потом только и можно восстановиться и отдохнуть. Древесная кожа из земного пота, залегающего на краю леса, делается.
Дай-ка мне сукровины, изрек Хартрейн.
Ульма, затянутый в кожу с переливом, в маске ехидны, подал похожий на масленку, маленький стеклянный чайничек с длинным тонким носом, наполненный серебристо-голубой прозрачной жидкостью. Хартрейн открыл небольшой мягкой резины клапан в области сердца и влил туда содержимое чайничка, очень бережно закрыл клапан, умылся жидким стеклом, голова его стала похожа на хрустальный череп, тело покрылось линиями похожими на след от прямого попадания молнии. При этом слышалось характерное потрескивание, как это бывает у эбонитовой палочки. Хартрейн светился, как электрическая дуга.
Слушай, Ульма, надоело мне торчать в этой трубе. За электрическим лесом, что-то происходит. Я же вижу. Ты придумал заглот, чтобы финты электрической гвардии приняли нас за электронную дыру-нирвану и упали в сеть-катарсис, расставленную нами на краю леса?
К сожалению, заглот сделать не могу, нет изначального топливадревесной молнии. За электрическим лесом, затем пространственным кнутомтолько там можно достать изначальное топливо. У нас нет такого длинного щупа. В конце трубы есть резервуар сукровины, но никто из нас не может там выжитьконцентрация слишком велика. Начинаются галлюцинации. На другом концечерная бездна. Оттуда никто не возвращался. Но нашим щупам удавалось проникнуть в шары, заполненные чем-то похожим на жидкое стекло, которые хранили картины мира за электрическим лесом. Правда, эти шары быстро закипают и лопаются. Удается увидеть какие-то крохи. Сейчас шары не появляются, или недосягаемы для наших щупов.
Что мешает сделать щупы длиннее?
У щупа есть предел досягаемости. Дальше него он исчезает от удара пространственного кнута, вспыхнув и погаснув, как электрическая лампочка от перегрузки. Мы могли бы выйти за предел внутри шармолнии, но у нас нет такого количества электонов. К тому же капризны они и ленивы.
А эти электоны нельзя выращивать?
Неожиданная мысль. Надо обдумать.
В эту минуту в колбу неожиданно влетел электон, радостно потрескивая.
Он говорит, электоны можно выращивать за электрическим лесом, на Земле.
Но как преодолеть пространственный кнут?
Электон интенсивно затрещал.
Он говорит, если поместить электон в первичный шар, пространственный кнут не сработает.
Что станет с электоном в первичном шаре? Ты же знаешь, что он праген и из него может явиться что угодно и кто угодно.
Электон заверещал заискивающе-умоляюще.
Он говорит, что готов рискнуть, заявил Ульма.
Необходимо будет преодолеть электрический барьер, а там плотность электрической материи и ее масса возрастают многократно.
Первичный шар потому и праген, что древнее электричества, проскочит, даже не заметит.
Но как мы там будем жить, там же нет электрической атмосферы?
Почему нет. Есть, но очень разреженная. Сделаем электроформирование с башнями молний для озонирования и резервуарами магнитного наркотика под строгой охраной шлак-оборотней.
Шлак-оборотеньгибрид электона с магнифоном, нестабильная сущность, подверженная всплескам беспричинной ярости и используемая в качестве охранника. Ярость контролируют сумеречные манжеты, вводя их в состояние мозговой каталепсии. Энциклопедия электрической жути, стр.635.