Вокзал гудит, пахнет раскатанными, нагретыми рельсами, пылью и несвежими человеческими телами. Мы с Мариной стоим у входаили выхода, все относительнои ждем такси (оранжевый солярис, номер 027, ваш водительАлександр Харонов). Я чешусь и периодически чихаюу меня аллергия на табак, а Маришка стоит в двух шагах от меня и курит уже вторую послеобеденную сигарету. Она с опаской поглядывает в сторону беседующих на перекрестке ментовв прошлый раз ее загребли в эту нелепую привокзальную каморку, пожурили, как маленькую невоспитанную девочку, и выписали штраф. Моя подругаэффектная рыжеволосая валькириядемонстративно оплатила его через онлайн-банк прямо там же и попросила прикурить у младшего лейтенанта Остапенко. Они даже встречались где-то полгода, но Маришкадама ветреная, ей подавай кого поинтереснее карьериста и зубодробительного зануды, охраняющего покой и порядок законопослушных граждан.
Жень, смотри! Не наша?
Наша. Идем, что ли.
Мариша под возмущенное кудахтанье ведьмы с сумкой-тележкой носком ботинка давит сигарету, и мы плывем в человеческой реке прямо к гостеприимно переливающемуся огнями аварийки авто. У меня небольшой городской рюкзак, подруга на плече тащит большую спортивную сумку, в которую можно запихнуть кенгуру.
В машине кондиционированно-холодно. Александр Харонов, пожилой грязноватый мужчина с торчащими клоками седой бороды, прячет глаза за темными очками. Мариша прочищает горло и нарочито низким голосом выдавливает: Ну что, шеф, поехали? Большая Монетная, дом сорок пять бэ.
Шеф мрачно хмыкает, тихо говоритехать будем долго, вжимает педаль в пол до упора, и меня буквально впечатывает в кресло. Марине, кажется, все равно.
Я приоткрываю окно и дышу Сваградомне была здесь с выпускного, мы тогда, помнится, совершили Великий Кислотный Трип по Золотому Кольцу России с заездом на кольцо из других металлов. Посмотрели Москву с ее вечными пробками и русскостью, уютный Воронеж, мерзотный и снобский Питер, Новгород с его огнями и кремлями и, конечно, Сваградновый мегаполис, который покорил мое сердце. Я поступила на кинорежиссуру, Маришана экономику, и мы обе переехали в столицу.
Мама Марины год назад переехала как раз сюда, в Сваград. Климат тут лучше, чем на нашем туманном севере, да и вокруг столько всего происходитТатьяна Алексеевна расцвела и решила остаться тут навсегда, купив двушку в новостройке. К ней-то мы, собственно, и собрались в гости.
Оранжевый солярис летит, ловко маневрируя в немногочисленном субботнем машинном потокедаже скорее машинном ручье. Я нервничаю все сильнее и поглядываю на спидометркак ни странно, он показывает скорость в 50 километров в час. Водитель на ходу включает радио, и на середине начинает играть что-то депрессивно-роковое, но мне нравится, и я даже прошу сделать чуть погромче.
Под гитарные рифы мы проезжаем исторический центр, затем неисторический, но все еще центр, и дорога выносит нас в промышленный район. Я лезу за телефоном и пробиваю на картах дом Маришиной мамывсе верно, это самый быстрый путь, и нам ехать еще почти полчаса. Дорога петляет и неожиданно ведет вверхмы выезжаем на самый странный мост, который я когда-либо видела: узкий, рассчитанный ровно на одну машину, нависающий тонкой асфальтово-арматурной ниточкой над полосами железной дорогинастоящий железнодорожный залив.
Мариша стаскивает свои гигантские солнцезащитные очкигротескная дань модеи отворачивается к окну, внимательно разглядывает цепи вагонов под нами. Такси все еще движется довольно быстро, и я чувствую себя в каком-то техно-аквапаркевысокие бортики горки, а внизу наше падение должен смягчить бассейн. Но, конечно, никакого бассейна нет и в помине, только водитель недовольно бурчит на архитектора этого чудо-моста, пьяный он был, что ли. И впрямьнепрактично и страшно. После моста машина ныряет вправо, и по лобовому стеклу начинают стучать крупные капли, за пару минут превращающиеся в стену воды и тумананастоящий летний ливень.
Погода у вас, конечно, преинтересная, бурчит Марина и лезет в сумку за телефоном. И громко, выразительно ругается.
Что такое? с легким испугом спрашиваю я, глядя на разозлившуюся подругу.
Зарядка. Похоже, забыла ее в поезде, а батареи осталось десять процентов.
Ну, позвони маме и скажи, что мы едем. Скоро уже будем. А навигатор есть и у меня.
Ладно. Ты права, что-то я нервная сегодня. Извините.
Мариша звонит маме, отчитывается о поезде, и говорит, что телефон ее почти сел. Я слышу, как Татьяна Алексеевна передает мне привет, и бурчу что-то дружелюбное в ответ.
Такси выруливает на трассу, и наш водитель окончательно перестает сдерживать себя: несмотря на то, что спидометр показывает 120, у меня перед глазами плывет окружающий пейзаж, а редкие машины остаются позади столь же быстро, будто бы мы проезжаем припаркованные автомобили. Я не выдерживаю и нервно, пискляво прошу притормозить. Водитель недовольно сбрасывает до ста, но мне все еще кажется, что мы движемся слишком неправильно.
Наконец, после четверти часа моих мучений, мы сворачиваем направо и почти сразу попадаем на широкую шестиполоску, ведущую к новым высоткам. Дождь заканчивается, вокруг снова солнце и бесконечные зеленые луга, и в этом травяном море чужеродной громадиной стоят многоэтажки и вышки линий электропередач. Таксист, наконец, сбрасывает скорость до приемлемойсорока это же не могут быть мили в час, правильно?
Мы минуем первые дома, и я обращаю внимание на то, что справа на аварийке стоят машины, не одна и не двесотни, может быть, даже тысячи. Мой навигатор показывает, что до Большой Монетной осталось чуть больше шести километров, когда наш таксист, чертыхаясь, тормозит и говорит: Ну все, девчонки, приехали.
В смысле? Это Большая Монетная?
Нет. Это Малая. Но впереди авария, видите? бурчит водитель. Там туннель, и объезда пока нет. Черт знает, сколько будем тут стоять, и даже не развернуться.
Он правнавигатор показывает большую аварию, а перед нами стоят машины. Никто не сигналит, но я вижу, что из некоторых уже вышли водители, вглядываясь во что-то впереди.
Мариш, дойдем. Тут осталось-то идти с час-полтора. Давай мы часть твоих вещей ко мне переложим, предлагаю я, и моей подруге не остается ничего другого, кроме как согласиться.
Пока я пробиваю пешеходный маршрут, Марина прощается с водителем, а затем мы идем к ближайшим домам. Мариша рассеянно бросает: Как все-таки местные любят черные машины. Она праванаше оранжевое такси смотрится совсем нелепо на фоне бесконечных черных фольксвагенов, ауди и даже отечественных лад. Редкие вкрапления синих и серых машин почти теряются на фоне этого темного потока.
У новостроек носятся дети, а прямо у подъезда крайнего домаУлица Малая Монетная, 17я вижу цветочницу. Не рыночную старушку, которая привезла с дачи букетики цветов, нет. В тени деревьев стоит женщина средних лет в простом ситцевом платье с узором из каких-то фруктов, у нее пара десятков ваз с живыми цветами, вокруг которых роятся пчелы и бабочки. Я замечаю даже несколько интерьерных композиций из искусственных цветов, которые сначала тоже принимаю за живые, но быстро осознаю свою ошибку: около них нет никаких насекомых.
Пойду-ка я спрошу у нее, как нам лучше до Большой Монетной дойти, ладно? Подержи-ка! говорю я Марише и киваю в сторону цветочницы. Та послушно берет вещи и встает в тени дубоввидимо, когда-то здесь был лес или парк, который вырубили под застройку, но часть деревьев оставили. Я быстрым шагом тороплюсь к цветочнице, но меня опережают: прямо перед моим носом проскакивает мальчишка лет шести и верещит: Тетя, тетя, тетя, вы цветочки продаете, да? Я смотрю на него с легким ужасом: белые шорты, щербатая улыбкане хватает пары зубов, перемазанные зеленкой колени и хохот, от которого меня и коробит. Так громко и искренне могут смеяться только дети и шизофреники, и ни те, ни другие не вызывают у меня восторга.
Тетя, тетя, а сколько стоят вон те? Красные, а? Я маме куплю!
Цветочница натянуто улыбается и с неуместной жалостью ласково гладит мальчика по встрепанной русой голове. Потом берет зажатую детскими пальчиками купюру, отсчитывает несколько монет сдачи, ссыпает ему в руку и протягивает несколько крупных маков.
Раз-два-три-четыре! Спасибо, тетя! Я пошел!
Иди, грустно сказала цветочница и с подозрением посмотрела в мою сторону. Вы что-то хотели?
Да. Добрый день. Не подскажете, как попасть на Большую Монетную улицу? Мы с подругой первый раз в этом районе и немного опасаемся
Я вам что, бесплатный справочник?! Возьмите навигатор и посмотрите, не маленькие! Достали уже! неожиданно свирепеет женщина, и мне становится почему-то страшно и обидно. Но больше страшно. На меня кричит полоумная баба за то, что я соизволила спросить дорогу, а я, вместо того, чтобы злиться, сжимаюсь и все сильнее и сильнее сутулюсь.
А еще хотела купить хризантему, неожиданно выпаливаю я, зажмуриваюсь, чтобы не видеть ее, вон ту, белую.
Эту? хмурится она и почти моментально успокаивается, будто и не кричала на меня несколько секунд назад.
Да. Можно?
Я нащупываю в кармане двухсотрублевую купюру и протягиваю ей. Она смотрит внимательно на деньги, на меня, потом на Маришкута со скучающим видом разглядывает многоэтажку и, конечно, опять курит. Потом достает цветокв глубокой вазе остается одинокая хризантема, вздыхает, достает и ее. Протягивает мне две и вкладывает в руку две монеты по десять рублей.
Они по сто восемьдесят. Но одну я уже не продам, так что возьми в подарок. И зла не держидень сегодня тяжелый, вот я и вспылила. Ты уже, наверное, стотысячная за сутки, кто у меня дорогу к Большой Монетной спрашивает.
Я опускаю в карман сдачу, прижимаю к груди цветыневероятно нежные, свежие хризантемы с огромными шелковыми соцветиями пахнут одуряющепрохладой и свежестью. Она протягивает ладонь и треплет меня по волосамтак же, как и того мальчишку. И от этого жеста мне еще сильнее не по себеэта неожиданная ласка хуже вспышки гнева. Ледяные руки у цветочницы пахнут нафталином, и меня передергивает.
До Большой Монетной еще идти и идти. Вам с подругой нужно пройти между домами и затем свернуть налево. Там будет огромное поле и грунтовка, и указатель на вашу Монетную. По шоссе оно, конечно, быстрее, но на самом деле там тоннель, пешком не пройти, а тут пока просто ничего не стали строить. По грунтовке пройдете еще километра четыре и выйдете как раз к началу Большой Монетной, там разберетесь.
Я киваю, иду, не оглядываясь, но спиной чувствую, что она продолжает пристально смотреть на меня, и мысленно прошу ее перестать.
Женька, ты нафига их купила? Мариша с удивлением смотрит на цветы, которые я все так же стискиваю в правой руке. Мы их как понесем? И зачем?
Маме твоей подарим. Отдай рюкзак.
Ты странная. А что она там орала? тянет Марина и выбрасывает окурок. Я нервно и довольно агрессивно затаптываю его.
Неважно. Нам туда и идти еще черт-те сколько. А я задолбалась от твоей этой привычки. Ты же знаешь, я ненавижу табак! И вообще, у меня на него аллергия!
Скажите, пожалуйста, аллергия. Ты знаешь, я без сигарет нервная, как стадо кошек на барбитуратах, так что сама решай, тебе важнее мое психическое здоровье или твоя воображаемая болезнь?
Заткнись, а? Почему ты всегда ведешь себя как сука?
Марина обиженно молчит, но подхватывает сумку и идет за мной хвостиком. Я злюсь, я устала, еще это палящее солнце и чертово такси, и дорога, и цветочница, которая потрепала меня по голове, как ребенка или какую-то бездомную собачку.
Мы действительно выходим на поле и грунтовую дорогу, и меня отпускает: на знаке красуется надпись Большая Монетная 3,5 км и стрелка, указывающая в сторону высоток чуть вдалеке. Я даже бурчу что-то примирительное подруге, но та предпочитает политику демонстративного игнорирования, так что мы продолжаем идти в этой неуютной тишине.
А вокруг настоящее травяное мореоно идет волнами и колышется от ветра, орут цикады, небо высокое, и на нем редкие белые облака. Я смотрю на часыпочти шесть вечера, скоро закат, и замечаю, что у меня осталось каких-то десять процентов заряда, да еще и сеть не ловит. Настроение не то чтобы портится, но я перевожу телефон в авиарежим, на всякий случай предварительно сверившись с картоймы действительно движемся в нужном направлении. Марина продолжает обиженно пыхтеть чуть позади, и мы идем, идем, как мне кажется, бесконечно долго. Иногда я слышу, как до нас долетают от оставленных позади многоэтажек Малой Монетной звуки всего человеческогодетские крики, гогот мужиков, ругань в исполнении неизменной местной дворовой тети Маши.
В моем детстве бабушка всегда звала меня из окна кухни.
Женя, домой! Женя!кричала она обычно часа в три, и я отрывалась от своих невероятно важных детских дел, потом отсчитывала этажи: Раз-два-три-четыре! и махала рукой.
Я спотыкаюсь, и из кармана вываливается монетка. Она катится по грунтовке, и я приседаю на корточки, чтобы ее поднять, когда слышу отчетливое Домой! доносящееся откуда-то издалека.
Поднятая монетка почему-то оказывается не десятью рублями, как мне думалось. Я достаю вторую и немного расстраиваюсь: уж не знаю, что это за монеты, но двадцать рублей студенту потенциально нужнее, чем непонятная горсть нумизматической радости. Я сгребаю одну и протягиваю Марише.
Это что? нарушает она долгую тишину, и ее голос кажется мне непривычно резким и каким-то совершенно чужим.
Свидетельство моей безалаберности. Представляешь, вместо двадцати рублей сдачи получила вот это.
А прикольно, слушай. Я только алфавит не узнаю. На греческий похож чем-то, но там же вроде евро, нет?
Евро.
Ну и пофиг, зато монетка красивая. И на память останется, считай, сувенир.
Сувенир так сувенир. Мы продолжаем идти по грунтовке, говорить почему-то не хочется, но тишина из обиженной становится удивительно уютной.
Солнце катится по небу в сторону горизонта, постепенно краснея от удовольствия скорой ночной передышки. Поля вокруг тонут в криках ласточек и тихом завывании ветра. Массивы многоэтажек приближаются, но как-то очень медленно. Я достаю телефон и смотрю на часычетверть седьмого, надо же. Видимо, мы увязли в меде этого вечера, как мухи, да еще и молчание и обида сделали свое деломне-то показалось, что мы идем по этой пыльной дороге не один час.
Времяпонятие относительное, так же как и пространство. Не зря Эйнштейн объединял эти измерения в единый пространственно-временной континуум. Знаешь, тут все дело в системе координат. Ну, и еще у тебя могут быть когнитивные искажения, звучит у меня в голове гнусавый голос моей соседки по общаге, которая учится на мехмате, и он настолько громкий и четкий, что я невольно вздрагиваю.
Сеть по-прежнему не ловит, но я и так вижу, что до ближайшего дома осталось где-то с километр. Впереди показываются первые деревья, и мы проходим с Маришкой между старыми дубами и, кажется, тополями, растущими прямо вдоль дороги. Редкие поначалу, через какие-то двести метров они становятся все чаще и чаще и даже образуют что-то вроде сплошного туннеляне слишком темного, но слегка зловещего. Дорога здесь грязная и размытаяточно, сегодня же шел настоящий ливень, мы как раз в него попали. Видимо, дренаж ни к черту, вот и размыло.
На чуть покосившееся дерево приколочена табличка Большая Монетная 1 км, и Мариша удовлетворенно хмыкает, прибавляя шаг. Теперь уже я иду за ней, а туннель все тянется и тянется. Потом деревья и кусты резко кончаются, и мы выходим обратно на поле. Солнце падает за горизонт окончательно, и красные закатные лучи отражаются в
Какого черта здесь река? почему-то шепчет Марина, и я с ней совершенно согласна. В смысле, это, конечно, не Дунай и не Обь, но метров семь она точно ширинойне перепрыгнуть. Река с одной стороны уходит в поля и, кажется, дальше становится только шире, а с другой, кажется, впадает в озеро или болотопо крайней мере, я вижу, как вода отражается в чем-то массивном. А первые многоэтажки совсем рядомметров пятьсот, не больше. Но они какие-то нарисованные, что ли. Река тянет к себевечер летний, жаркий, в нее так и хочется зайти и искупаться. Вряд ли она сильно глубокая, да и плавать мы с Мариной хорошо умеем.
Жень, а давай вброд перейдем? Только палку найдем какую, дно пощупаем. Ну не возвращаться же? говорит Марина и, пошуршав в траве с минуту, действительно возвращается с какой-то полутораметровой веткой.
Я сажусь прямо на колени и опускаю руку в прохладную воду. Хризантемы все еще зажаты у меня в другой, и я в порыве ребячества опускаю их в речную прохладу. Они медленно плывут вдоль берега, но, пока я отвлекаюсь на подругу, деловито прощупывающую дно слева, цветы уносит куда-то в сторону, и я теряю их из вида.