Через ткань мешка своим замутненным взором он может разглядеть бессчетное количество ярких огней своей Рождественской елки. Шестиметровая, каждый дюйм которой был покрыт чистейшей золотой краской и усыпан сверкающими украшениями на 10 с половиной миллионов долларов. Каждый год он покупает новую - это его рождественская традиция.
При подходе к камину, он тут же жалеет о том, что, будучи в кумаре, растопил его. Никто не стал бы оспаривать, что в свете пламени жопа шлюхи отбрасывала шикарную тень, пока он эту самую жопу долбил и выворачивал наизнанку. Но сейчас огонь погас, и остались лишь тлеющие угли.
Он даже еще слышит их треск, прежде чем его на них бросили. Душераздирающий крик заполняет комнату, после чего мешок с ним тащат вверх по дымоходу.
Пять шипящих секунд спустя, словно большой куль с мясом, он приземляется на крышу. Через пару секунд он слышит глухие звуки где-то невдалеке. Прямо впереди него раздается тихое ржание каких-то животных, каких именно разобрать трудно. Его тащат прямо к ним. Он чувствует запах мокрого меха.
По мере движения он слышит мычание других людей, стараясь приглушить свое собственное. Он чувствует, как его поднимают грубые злые руки, а после бросают на что-то, что начинает под ним активно извиваться.
Спустя секунд двадцать они отправляются в полет.
Головокружительная сила несет его сквозь неистовый, пронизывающий до костей ледяной ветер, и кажется, что это продолжается целую вечность. Он с трудом может слышать стоны десятка людей, окружающих его, что как и он заключены по праздничным мешкам.
Его тело коченеет еще задолго до того, как холод становится реально арктическим. Наконец они приземляются.
Самого мерзкого человека на свете переворачивают и скидывают на землю одним из первых, после чего волокут через лязгающие подземные ворота в какое-то убогое, темное место с каменными стенами, где зловоние отчаянья лишь слегка перебивает оглушающий вой обреченных узников.
Все это продолжается до тех пор, пока он не слышит скрип открывающейся металлической двери, а после закрывающейся прямо за ним, так что он наконец-то может выбраться из своего мешка.
Он с удивлением обнаруживает, что оказался в какой-то средневековой тюрьме невероятных размеров. Здесь, как минимум, тысяча других заключенных, которых ему видно невооруженным взглядом через прутья решетки. Каждый из них напуган до ужаса точно также, как и он сам. Каждых из них силится понять, как его вообще угораздило оказаться в этом кошмарном месте.
- Какого хуя я здесь делаю?! ВЫ ЧТО, БЛЯДЬ, НЕ ЗНАЕТЕ КТО Я ТАКОЙ?! - доносится со всех сторон.
Но никто не кричит эту фразу громче и выразительнее, чем самый мерзкий человек на свете.
В это время самая дальняя металлическая дверь со звоном открывается и в коридор между камерами входит умилительная низкорослая старушка, одетая в старомодное платье и передник с рождественскими мотивами. Ее со всех сторон окружает охрана в виде коротконогих эльфов с остроконечными шляпами и свирепыми глазами. Ему даже кажется, что он узнает парочку из них.
- Вот этого, - говорит она, указывая на одну из клеток, осторожно спускаясь вниз по проходу. - Мы очень любим непойманных серийных убийц. Ой, и вот этот тоже будет очень даже кстати. Мне нравятся cаудовские сделки его нефтяной корпорации, а уж в вопросах финансовой поддержки террористов и унижения женщин - он в этом мире главный специалист.
Когда же она подходит к самому мерзкому человеку на свете, то ее бабушкины глаза вспыхивают ярким огнем. Уставившись на него, они загораются словно фары дальнего света.
- Оооой, и вот этого дружочка тоже! - после чего ее смех раскатами прокатывается по всему коридору.
И это в своем роде подтверждение его исключительности.
Пару секунд спустя его уже грубо вытаскивают из клетки и принуждают идти вниз по коридору, проходя мимо тысяч других узников. В итоге он приближается к зловещему выходу, за которым начинается крученая лестница, по которой, под ударами кулаков, он начинает подниматься все выше и выше, от сводящих с ума воплей отчаяния.
И уже ближе к вершине он начинает слышать теплый и громогласный смех. А еще запах бекона
Дверь на вершине лестницы открывается в широкую, пышную и донельзя очаровательную старомодную сказочную кухню. Эта кухня просто мечта любой хозяйки, помноженная на бесконечность. Она была в буквальном смысле божественная. Бесхитростно оригинальная и при этом вычурно роскошная.
Сотни сверкающих горшочков стояли рядами на высоких полках, уходящих все выше и выше под необъятный взору потолок. Начищенные до блеска деревянные шкафчики стояли везде, куда ни посмотри. Вдоль одной из стен находились духовки, размерами походившие на могильные склепы. От множества печей исходили такие ароматы, что в разум закрадывался страх того, что от всех испарений могут начисто отказать органы обоняния. Иными словами, запах в этой кухне стоял просто божественный. Ароматы царства небесного в чистом виде.
От всего этого великолепия самый мерзкий человек на свете издает удивленное:
- Ого!
Он стоит открыв рот. Практически на грани помешательства. Прикидывая при этом в голове, сколько это все могло бы стоить. На ходу обдумывая условия сделки.
Посреди кухни находится длинный-предлинный разделочный стол. Метров 15 длинной? 100 метров? Миллион? Кто б еще ответил. Так же, как и кухня, стол уходил своими размерами в бесконечность.
- Эй! - говорит он. - Кто здесь главный? Я думаю, мы могли бы договориться о АААААА!!!
Внезапно его выталкивают вперед и тащат вверх, словно деликатесную тушку. Спина и затылок с такой силой припечатываются о поверхность стола, что он с трудом может вспомнить собственное имя, до тех пор пока низкорослая старушка не склоняется над ним с мясоразделочным ножом в руке.
Он начинает отчаянно вопить и кто-то заталкивает яблоко ему в рот. Оно плотно застревает между его челюстями, торча изо рта на манер кляпа.
Руки эльфов ловко стаскивают с него атласную пижаму, приподнимая его зад, оставляя голым на поверхности стола. Как минимум дюжина эльфов прижимает его к столу, еще несколько раздевают его или же просто стоят рядом наготове с бритвами в руках.
В один момент каждый волос на его теле оказывается сбрит, в то время как очаровательная старушенция вспарывает его ножом от члена до адамова яблока, методично вырезая из него все органы один за другим. Изъеденный язвами кишечник. Гипертрофированное сердце. А он в это время все кричит, кричит, и кричит не переставая.
Затем они обмазывают его наивкуснейшим медовым соусом, добавляют немного секретных пикантных специй, и после отправляют запекаться в духовку кажется аж на миллион лет.
Он живой и в сознании каждую микросекунду нестерпимой боли. Каждая ее капля просто колоссальна в своей интенсивности. Его словно отправили гореть в аду. На веки вечные.
Но вот затвор духовки отворятся, и он снова оказывается брошенным на разделочный стол, где его тушку начинают очищать от костей. После чего перетянутые нитками вырезки из его плоти выкладывают на большое блюдо, под громкий смех и одобрение окружающих.
Его голова оказывается практически нетронутой. И его глаза, даже пройдя через запекание, с трудом все еще могут различить необъятных размеров праздничный стол, посредине которого его торжественно поместили. По его периметру сидят голодные, жизнерадостные эльфы, что в нетерпении стучат по бокалам столовыми приборами.
Во главе стола восседает все та же очаровательная старушка, и ее не менее очаровательный, ангелоподобный муж. В своем классическом красном наряде и с роскошной белой бородой. По мере приближения начала пиршества радостное возбуждение за столом усиливается.
- Давайте помолимся, - говорит Санта.
Все остальные в один миг склоняют головы.
- Каждый год в этот день, - продолжает он, - мы чествуем дух жертвоприношения. Ведь это он - главный покровитель того, чем мы занимаемся. И это сила невероятной красоты.
Стол содрогается от бури аплодисментов.
- Но, каждый дар нарушает равновесие в этом мире. Ни одно вознаграждение не обходится без жертвы. И у каждого подарка есть своя цена.
Самый мерзкий человек на свете в отчаянии пытается назвать свою цену. Но у него не получается. Виной всему яблочный кляп у него во рту. У него больше нет внутренностей, и даже не осталось ни одной конечности, чтобы хоть как-то приподняться. Он просто мясное блюдо в нарезку, выставленное на стол.
Хуже окончания для жизни просто не придумаешь.
- Таким образом, сегодня вечером, в очередной раз, - продолжает свою речь Санта, - мы пожираем грехи самых худших личностей, живущих среди нас. Мы пожираем их несправедливость, их безграничный эгоизм, их бесконечное и деспотичное злоупотребление властью, после чего превращаем это во что-то хорошее и вбираем это в себя. А затем раздаем это хорошее понемногу каждому страждущему на этой Земле, дабы он смог получить хотя бы каплю чистой любви сегодня вечером.
Раздается звон бокалов за чистую любовь.
И после этого все разом набрасываются на еду, на каждый лоснящийся жиром ломтик мяса. Он чувствует каждый укус, крича при этом истошным голосом. До тех пор пока последний кусочек не оказывается проглоченным. И только после этого он отключается.
А в это время, где-то в Северном Голливуде, любимая дочурка очень милой высокооплачиваемой девушки по вызову, что не один раз сама пожирала грехи этого мира - каждый раз от очередного жесткого незнакомцаоказывается в любящих объятиях мамы, и при этом ее ожидает парочка других подарков, мечтать о которых она даже не смела.
Также как и все те, кто пострадал от его жестокости. Повсеместно. По всему миру. Делая их жизни чуточку лучше. Конечно, это не возместит всю горечь причиненных им обид, но каждая капля несет благо.
Рождество. Да, это грязная работа.
Но кто-то должен ее делать.
Перевод: Роман Коточигов
Дж. Ф. Гонсалес"Белсникель"
Эми и Дaг сидели в гостиной, включив телевизор на их любимое телевизионное шоу "Замок", когда в дверь позвонили.
Эми взглянула на Дaга, у которого был тот раздраженный взгляд, который она полюбила: какого чёрта? - казалось, говорил этот взгляд. Это был вечер вторника, за четыре дня до Рождества, и завтра был последний день на их работе перед праздниками и их недельными каникулами. Им не нужно было возвращаться на работу до Нового года. Кто мог звонить в дверь в девять часов вечера? Было уже слишком поздно для проповедников от двери к двери.
- Ты кого-нибудь ждешь? - cпросила Эми, вставая.
Она протянула Дaгу пульт, и он быстро поставил передачу на запись.
- Нет, - растерянно ответил он. - А ты?
Она быстро оглядела гостиную - та была опрятной, идеально обставленной, с новенькой рождественской елкой в дальнем углу, украшенной мишурой, украшениями, мерцающими огоньками и подарками в подарочной упаковке под ней. Эми также повесила рождественские гирлянды вдоль окна гостиной. Когда она посмотрела в видоискатель, установленный в передней двери, она увидела старика, одетого в коричневое пальто и странную, слишком большую коричневую меховую шляпу. Под коричневым пальто, похоже, была надета тяжелая фланелевая рубашка. Он был похож на бродягу.
- Кто там? - подозрительно крикнула Эми.
Снаружи послышались шаркающие шаги.
- Это дядя Флойд!
Услышав мужской голос, Эми удивилась.
- Дядя Флойд? - oна зaвозилась с замком и открыла дверь.
Эми включила свет на крыльце и увидела пожилого мужчину среднего роста, слегка дородного, с седыми волосами, в очках и дружелюбным лицом. На нем было длинное коричневое пальто, поверх красно-синей фланелевой рубашки. На голове у него была поношенная коричневая меховая шапка. Его брюки были старыми и грязными, как и ботинки. Она сразу же узнала его наряд; это был наряд из ее Пенсильванского детства. Это была единственная часть того детства, которая заставляла ее улыбаться.
- Дядя Флойд! - воскликнула Эми, шок и удивление сменились радостью.
Дядя Флойд улыбнулся.
- Привет, Эми! Можно мне войти?
- Конечно! - Эми отступила в сторону, и дядя Флойд вошел в их дом.
- Не могу поверить, что ты проделал весь этот путь в своем наряде Белсникеля, - снова сказала Эми.
А еще она думала: что он здесь делает?
Дaг стоял рядом с ней, все еще выглядя смущенным.
- Бел... что?
Эми повернулась к нему.
- Дорогой, это мой дядя Флойд. На самом деле он мой двоюродный дедушка - дядя моего отца. Когда мы были детьми, он был Белсникелем во время каникул. Это старая голландская легенда из Пенсильвании и...
- Это не легенда, Эми, - сказал дядя Флойд, вытаскивая хлыст и поднимая его над головой. - Я - настоящий.
Прежде чем она поняла, что ее ударило, острая боль полоснула ее по лицу, и в течение следующей минуты не было ничего, кроме боли, безумного крика, крика Дaга, а затем что-то ударило ее в голову, и она потеряла сознание.
* * *
Сознание медленно возвращалось.
Боль в голове и тошнота были первыми ощущениями, которые заставили ее очнуться. Второй причиной была жажда - в горле у нее пересохло, - а третьей - липкая кровь, запекшаяся на голове. Она открыла глаза и ошеломленно огляделась. Дaг тоже очнулся. Он, казалось, не заметил, что Эми только что пришла в себя. Он был привязан к одному из кухонных стульев, руки за спиной, ноги привязаны к ножкам стула. Должно быть, дядя Флойд затащил их на кухню и привязал к стульям. Весьма примечательно для восьмидесятипятилетнего мужчины.
При мысли о дяде Флойде у Эми свело живот. Он вошел в поле ее зрения, все еще одетый в свой костюм Белсникеля, и улыбнулся ей.
- Соскучилась, дорогая?
- Что... зачем ты это делаешь?
- А зачем же еще? Я - Белсникель!
Дaг наконец что-то сказал, и Эми поняла, что он даже не поинтересовался, все ли с ней в порядке.
- Что такое Белсникель, Эми?
- Ну, что ты за голландец? - дядя Флойд усмехнулся. - О, совершенно верно... ты же HE голландец. Ты просто какой-то парень с западного побережья Калифорнии, которому удалось выманить Эми из дома. Но это ничего... она расскажет тебе, что такое Белсникель, - Флойд обратился к ней: - Эми?
Она бросила быстрый взгляд на своего парня, чье внимание, казалось, было сосредоточено на дяде Флойде.
- Белсникель - старая немецкая легенда, восходящая к Средневековью. Он все еще очень популярен среди пенсильванских голландцев. Он появляется в домах за неделю или две до Рождества, чтобы посмотреть, какие дети были непослушными, а какие хорошими. Он делает это, чтобы проложить путь Санте. Детей, которые вели себя плохо, он наказывает, как правило, бьет их хлыстом.
Дядя Флойд усмехнулся.
- Hе-не, Эми... Мне никогда не приходилось бить никого из вас, когда вы были детьми.
Эми продолжала:
- Легенда гласит, что Белсникель пугает плохих детей, превращая их в хороших, что позволяет им получать подарки на Рождество, - oна взглянула на Дaга и поймала его взгляд. - Есть и более страшные версии легенды - что Белсникель утащит плохих детей в лес, что он похитит их и никогда не вернет родителям.
- Чушь собачья, - сказал дядя Флойд, махнув на них грязной рукой. - Я никогда этого не делал.
Эми смотрела на дядю Флойда так, словно он сошел с ума - и она полагала, что так оно и было, если он действительно считал себя Белсникелем.
- Как я уже сказалa, эта традиция до сих пор популярна среди голландцев Пенсильвании, где я выросла. Мужчины, одевающиеся как Белсникель, так же распространены, как и мужчины, одевающиеся как Санта-Клаус. Когда мы были детьми, дядя Флойд одевался как Белсникель.
- Когда вы были детьми? - cпросил дядя Флойд. Он все еще сжимал в руке хлыст - толстый кусок ветки, испачканный кровью. - Эми, дорогая, я все еще делаю это. Ты ведь меня не слушаешь, правда?
Она продолжала, каким-то образом находя в себе силы продолжать говорить.
- Похоже, дядя Флойд действительно считает себя Белсникелем.
- Не похоже, - ухмыльнулся дядя Флойд. - А так и есть!
- Позвольте мне уточнить, - попросил Дaг, переводя взгляд с Эми на дядю Флойда. - Он прилетел сюда из Пенсильвании в таком виде, приехал к нам и устроил это дерьмо, потому что думает, что ты...
- Непослушная! - дядя Флойд усмехнулся.
Он рассмеялся - точнее, хихикнул. Это кудахтанье стало определяющим моментом для Эми. Дядя Флойд действительно сошел с ума. В нем было какое-то безумие, которого она никогда раньше не замечала на всех семейных пикниках, которые они устраивали, и на всех сборищах у ее родителей на праздники и дни рождения. Дядя Флойд, которого она тогда знала, был веселым, теплым и общительным - единственное светлое пятно на этих семейных сборищах.
Эми сказала eдинственное, что пришло ей в голову: